Текст книги "PRO суверенную демократию"

В. Зорькин
АПОЛОГИЯ ВЕСТФАЛЬСКОЙ СИСТЕМЫ

Несмотря на глубокие и многочисленные изменения, происходящие в мире в последние полтора десятилетия, государственный суверенитет остается основой конституционного строя большинства государств. В отличие от ситуации, сложившейся после заключения Вестфальского мира в 1648 году, сегодня объем суверенитета демократических правовых государств существенно ограничен внутренними и внешними факторами, а также правовыми нормами.

Однако положения, закрепленные вестфальскими мирными договорами, остаются незыблемыми, в том числе и в Российской Федерации: верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти на территории государства, независимость в международном общении, обеспечение целостности и неприкосновенности территории.

Сейчас много говорят о необходимости пересмотра ряда международно-правовых норм и принципов. В первую очередь это касается пункта 7 статьи 2 главы I Устава Организации Объединенных Наций, в котором провозглашается принцип невмешательства «во внутреннюю компетенцию любого государства».

Принципы соблюдения государственного суверенитета предлагается заменить принципами управления глобальной безопасностью, которое осуществляла бы «обновленная» ООН и ее Совет Безопасности. При этом как-то забывается, что сама ООН возникла и существует только благодаря воле суверенных государств, которые поставили цель не допускать впредь всемирных катастроф, подобных Второй мировой войне.

Вместе с тем ООН является наследницей Вестфальской политической системы, в рамках которой сформировались и начали активно действовать первые межправительственные и международные неправительственные организации. Так, еще в первой половине XIX века, после победы над Наполеоном, учреждается Постоянная комиссия по судоходству по Рейну, затем появляются Международный телеграфный союз, Всемирный почтовый союз и т. п.

Две мировые войны XX века не смогли поколебать эту систему, существенно окрепшую после создания ООН.

И вот теперь, в начале XXI века, и особенно после событий 11 сентября 2001-го, возникла самая серьезная и самая вероятная угроза существованию Вестфальской системы, а значит, и самих основ конституционного устройства суверенных государств.

Вестфальскую систему атакуют по двум направлениям. Во-первых, права человека и права нации на самоопределение противопоставляются принципам государственного суверенитета и территориальной целостности. Во-вторых, национальные государства упрекают в неспособности обеспечить эффективное управление в условиях глобализации.

СУВЕРЕНИТЕТ И УГРОЗА РАСПАДА РОССИИ

Чем чреват первый подход, известно: достаточно вспомнить распад СССР и Югославии. Возможно, именно этот трагический опыт способствовал тому, что сейчас опаснейшая тенденция, ставящая под сомнение принцип суверенитета и способная, в частности, уничтожить единую российскую государственность, в значительной степени преодолена. Правда, говорить о том, что центробежные силы в России утратили свою динамику, преждевременно. Ведь до сих пор, даже после президентских выборов 2004 года, из уст отдельных региональных руководителей время от времени звучат слова о необходимости строить Федерацию на «разделенном суверенитете». И это несмотря на принятые Конституционным судом (КС) решения: положения о суверенитете должны быть исключены из конституций субъектов Российской Федерации. Согласно позиции КС, «Конституция не допускает какого-либо иного носителя суверенитета и источника власти, кроме многонационального народа России, и, следовательно, не предполагает какого-либо иного государственного суверенитета, помимо суверенитета РФ. Суверенитет РФ в силу Конституции РФ исключает существование двух уровней суверенных властей, находящихся в единой системе государственной власти, которые обладали бы верховенством и независимостью. То есть не допускает суверенитета ни республик, ни иных субъектов Российской Федерации».

Говорить о том, что центробежные силы в России утратили свою динамику, преждевременно

Я уверен, что в течение тех десяти лет, что действовала Конституция РФ, наибольшую и самую реальную угрозу для страны представлял собой развал государства. Не дефолт, не постоянно усиливающееся социальное неравенство, не рост масштабов бедности и распространение социальных пороков, таких как преступность, коррупция, пьянство, наркомания и проституция, а именно распад страны! Потому что если все другие социальные кризисы и антисоциальные явления можно пережить или преодолеть, то распад государства необратим. Только действующая Конституция позволила остановить развал Российской Федерации.

Новейшая история показывает: распад государства практически всегда сопряжен с актами массового насилия, ущемления прав граждан или даже геноцида. Что же способно предотвратить развал суверенных государств, реально защитить государственный суверенитет от сепаратизма и нарушений территориальной целостности? Важную роль здесь играют нормы международного права, сформулированные в процессе взаимодействия международного и внутригосударственного права.

Преодолеть негативные последствия распада государств может помочь международный регламент выхода той или иной национально-территориальной единицы из состава суверенных государств. Без такого регламента мировое сообщество каждый раз будет стоять перед трудной дилеммой: как определить то или иное событие – как следствие национально-освободительного движения или как проявление сепаратизма, сопряженного с терроризмом? Формула данного регламента должна основываться только на признании принципов суверенитета, заложенных в конституциях суверенных государств. То есть стороны национально-политического противоборства должны отказаться от взрывов, убийств и захвата заложников и взять на вооружение обращение к международно-правовым процедурам, которые предстоит выработать.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ПРОТИВ ПРАВА

Существует и второе направление наступления на Вестфальскую систему: национальные государства, мол, не способны обеспечить эффективное управление в условиях глобализации. Дескать, мешают застарелые территориальные инстинкты национальных государств, как писал Жан-Франсуа Ришар. В связи с этим выдвигается идея управления по сетевому принципу и построения по тому же принципу организаций, призванных решать глобальные проблемы.

Идеологи «сетевых структур» признают, что «новое мышление» не застраховано от серьезных просчетов. Но это, по их мнению, «необходимая цена, которую приходится платить». По мнению того же Жан-Франсуа Ришара, который является первым вице-президентом Всемирного банка по делам Европы, «нынешняя международная структура и любая косметическая реформа этой структуры сами по себе не произведут блага».

Иными словами, с точки зрения такой идеологии, «под снос» предназначено все: Вестфальская система, государственные суверенитеты, территориальная целостность и, следовательно, сложившаяся система международного права. И все это окажется той необходимой ценой, которую надо платить.

Отказ от Вестфальской системы мироустройства помимо всего прочего приведет к тому, что политика, требующая механизма многосторонних согласований (мультилатерализм), будет вытеснена – и уже вытесняется после 11 сентября 2001 года – односторонней эгоистической политикой (унилатерализм). Нельзя не согласиться с Мануэлем Кастельсом, утверждающим, что, когда мультилатеральному миру навязывают унилатеральную логику, наступает хаос.

В этом смысле мы действительно попали в абсолютно хаотичный мир, где все становится непредсказуемым. В неправовом мировом хаосе действует лишь одно право – право сильных и агрессивных: и сверхдержавы, и диктаторов, и лидеров мафиозных и террористических сообществ.

«Право этносов и регионов на самоопределение» и «гуманитарные интервенции» противопоставляются национальным суверенитетам

В американской политической аналитике все чаще встречается словосочетание «мягкие суверенитеты». «Право этносов и регионов на самоопределение» и «гуманитарные интервенции» противопоставляются национальным суверенитетам. Такой крупный политик, как Генри Киссинджер, в одном из прошлогодних интервью немецкой газете Die Welt заявил о смерти Вестфальской системы и бессмысленности идеи государственных суверенитетов.

Более того, уже имеется агрессивное «научное» обоснование уничтожения Вестфальской системы. Так, Майкл Гленнон, один из американских идеологов, работающих в этом направлении, полагает, что «создатели истинно нового мирового порядка должны покинуть эти воздушные замки и отказаться от воображаемых истин, выходящих за пределы политики, таких, например, как теория справедливых войн или представление о равенстве суверенных государств. Эти и другие устаревшие догмы покоятся на архаических представлениях об универсальной истине, справедливости и морали… Крайне разрушительной производной естественного права является идея равной суверенности государств… Отношение к государствам как к равным мешает относиться к людям как к равным».

Логика такого подхода ясна, а позиция более чем откровенна: любое национальное право архаично и не требует защиты. Нет «архаичной» морали – а значит, нет никакой морали – нет и права, «соответствующего политике».

Есть уничтожение международной и национальной законности как таковой.

Поразительно, как подобные взгляды похожи на идеи одного из идеологов германского фашизма Альфреда Розенберга. Тот еще в начале 1930-х призывал начать наступление на старые понятия о государстве, на пережитки средневековой политической системы. Последствия такого наступления мир помнит до сих пор.

В XXI веке на смену расовым идеям Розенберга пришла еще более изощренная философия отрицания суверенного национального государства и демократии как таковой. Своеобразным манифестом этой философии является книга шведских ученых Александра Барда и Яна Зодерквиста «NETOКРАТИЯ».

Авторы считают, что 11 сентября 2001 года станет в будущем символом того, как «информационное общество пришло на смену капитализму в качестве доминирующей парадигмы». По их мнению, «сеть заменит человека в качестве великого общественного проекта. Кураторская сеть – некая высшая каста сетевого общества – заменит государство в его роли верховной власти и верховного провидца. Сетикет – сетевой этикет – заменит собой закон и порядок по мере того, как основные виды человеческой деятельности все больше переместятся в виртуальный мир. Одновременно авторитет и влияние государства сойдут на нет в силу сокращения числа налоговых преступлений и ликвидации национальных границ. Кураторы примут на себя функцию государства по контролю за соблюдением норм морали».

Вестфальская система ставится под сомнение и рядом международных соглашений, в рамках которых значительные объемы государственного суверенитета делегируются либо наднациональным органам, либо тем или иным субъектам в рамках одного и того же государства.

Пример первого – Маастрихтский договор 1992 года и первое «сетевое государство» – Евросоюз. Уже сейчас звучат мнения о том, что европейская экономика будет находиться в состоянии «полустагнации» до тех пор, «пока Европа не преодолеет синдром национального государства, который уходит корнями в эпоху Вестфальского мира и остается и поныне нормой международного права.

Пока политические деятели Европы не перестанут считать, что британский парламент, французское национальное собрание или германский бундестаг важнее Европейского парламента в Страсбурге». Естественно, что при таком подходе деятельность парламентов стран – новых членов Евросоюза может быть сведена к декоративным процедурам. Пример второго – «принцип субсидиарности», согласно которому проблемы должны передаваться на тот самый низкий уровень, на котором имеются ресурсы и возможности для их решения.

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА КАК ЦЕЛЬ И СРЕДСТВО

Сама ООН разрывается между жесткой вестфальской интерпретацией государственного суверенитета, с одной стороны, и возрастающим влиянием международного гуманитарного права и прав человека, которые ограничивают власть государственных лидеров над гражданами их стран, – с другой. На это указал Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, после того как в 1999 году – без санкции Совета Безопасности – началась война в Косово.

Опасная тенденция ведет к тому, что конкретные политические понятия «государство» и «граница» вытесняются юридически неопределенными, географическими и социально-экономическими терминами

Сегодняшняя опасная тенденция ведет к тому, что конкретные политические понятия «государство» и «граница» вытесняются юридически неопределенными, не имеющими опоры ни в одном праве географическими и социально-экономическими терминами.

Отсюда и насущная потребность в том, чтобы международное сообщество специалистов по конституционному праву тщательно проанализировало современное понятие полноценного суверенитета. Этот анализ должен учитывать как императивы либеральной демократии, так и необходимость обеспечивать все компоненты сильной и правовой (именно правовой) власти.

От этого сейчас зависит сохранение и укрепление мировой субъектности суверенных государств во всех ее измерениях – политическом, экономическом, социальном.

Вопросы терминологии имеют отношение и к пересмотру указанного выше положения Устава ООН. Оно посвящено невмешательству во внутреннюю компетенцию суверенного государства, и тем более важно определить, что входит в эту внутреннюю компетенцию, а что может быть отнесено к компетенции наднациональных органов, в частности ООН.

Процесс определения компетенций не может быть простым. Нельзя руководствоваться упрощенными формулами типа «государства-изгои» или «несостоявшиеся государства». Такие формулы, как показала международная практика начала XXI века, годятся не для конструирования международно-правовых норм, а только лишь для поверхностного политологического анализа. Упрощенные схемы не ведут к простым и правильным решениям, а, наоборот, отвлекают от глубокого и всестороннего анализа.

Что касается нормативного определения перечня ситуаций, при которых может быть ограничен государственный суверенитет, то и здесь возникает больше вопросов, чем возможных решений. И прежде всего потому, что такую ситуацию можно создавать искусственно. Различные политические силы, спецслужбы, террористические и мафиозные организации накопили в этом плане большой опыт.

События 11 сентября 2001 года не только положили начало масштабным атакам на национальные суверенитеты и целостность государств, но и подтолкнули наступление еще на один из элементов конституционных основ – права человека. Такое наступление прокатилось практически по всему миру – от США и Европы до Юго-Восточной Азии, где были приняты жесткие антитеррористические законы, ограничивающие права граждан.

Само по себе принятие таких законов, конечно, не угрожает конституционным основам государств, их принимающих. Чаще всего это вполне адекватная реакция на все более разрастающиеся проявления терроризма, организованной преступности, наркобизнеса и незаконной миграции – на все то, что принято называть новыми вызовами и угрозами человечеству.

Другое дело – до каких пределов можно идти в ограничении конституционных прав человека? Рецепты здесь предлагаются самые разные.

Формируется даже своеобразная идеология отказа от основополагающих прав человека. В США, например, вышла книга Алана Дершовица «Почему терроризм работает?». Известный ученый, в недавнем прошлом ярый правозащитник, призывает использовать принцип коллективного возмездия по отношению к семьям, этносам, конфессиональным группам террористов; ратует за применение любых видов пыток; выступает за то, чтобы существенно ограничить иммиграцию и права чужестранцев, в особенности выходцев из определенных регионов мира…

Подобные взгляды получают все большее распространение в других странах, в том числе и в России. И не только среди ученых, но и политиков, за которых отдали голоса большие группы избирателей.

Может ли сообщество специалистов в сфере конституционного права игнорировать такие тенденции? Где черта, за которой ограничение прав человека превращается в их отрицание? Во имя чего и кого проводятся эти ограничения? Как обеспечить баланс безопасности государства и соблюдения прав человека?

Нам, очевидно, важно не только не выпасть из глобального пространства, в котором мы уже пребываем, но и построить с ним взаимовыгодные отношения открытости. А при этом необходимо точное понимание степени связанного с открытостью риска. Речь идет о риске раствориться в этом далеко еще не определившемся мире. Об опасности вобрать в себя и воспроизвести на собственной территории неправовой хаос, наступающий на мировую политическую систему.

Мир преображается, он не становится ни лучше, ни хуже – он становится другим. Перемены, происходящие в мире, диктуют необходимость изменения международно-правовых норм, которые в свою очередь регулировали бы новые явления и процессы. Важно, чтобы эти изменения не заслоняли самого главного, во имя чего они проводятся, – человека с его правами и свободами.

СУВЕРЕННОЕ ГОСУДАРСТВО В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ:
демократия и национальная идентичность

На круглом столе в «Российской газете» известные политики, юристы и политологи обсуждали, что такое суверенная демократия и зачем она нужна России. Эту проблему в стенах «Российской газеты» обсудили представители всех крупнейших политических партий РФ, ведущие юристы, эксперты-политологи – те, кто с полным на то правом может отнести себя к «политической элите» страны.

Поводом для обсуждения стала опубликованная в номере «РГ» от 22 августа 2006 г. статья председателя Конституционного суда РФ Валерия Зорькина «Апология Вестфальской системы». Желающих высказаться на актуальную тему «Суверенное государство в условиях глобализации: демократия и национальная идентичность» оказалось немало. И хотя никто из присутствующих не возражал, что для России «суверенная демократия» действительно не роскошь и не политическая блажь, а насущная необходимость, взгляды на суть и смысл этого понятия часто не совпадали.

Сегодня «РГ» с некоторыми сокращениями публикует стенограмму разговора, длившегося в общей сложности более двух часов.

Два слова о том, чего в этой стенограмме не будет в принципе. Признаемся честно: да, мы осуществили некоторую цензуру. Мы не стали публиковать несколько ядовитых реплик личного характера, которыми обменялись маститые политологи. В переложении на газетную бумагу они теряют даже ту долю шутки, которая в них еще брезжила. К счастью, суть и смысл разговора от этих досадных мелочей не пострадали.

Участниками дискуссии стали председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин, заместитель руководителя администрации президента РФ – помощник президента РФ Владислав Сурков, зав. кафедрой конституционного права юридического факультета МГУ Сурен Авакьян, председатель партии «Родина» Александр Бабаков, председатель федерального политсовета партии «Союз правых сил» Никита Белых, генеральный директор фонда «Центр политических технологий» Игорь Бунин, заместитель генерального директора ВГТРК Андрей Быстрицкий, заместитель председателя Государственной Думы, первый заместитель руководителя фракции «Единая Россия» Вячеслав Володин, генеральный директор ФГУ «Редакция „Российской газеты“ Александр Горбенко, первый заместитель председателя Российской демократической партии „Яблоко“ Сергей Иваненко, заместитель директора Центра политической конъюнктуры России Виталий Иванов, председатель Комитета Госдумы по труду и социальной политике, член фракции „Единая Россия“ Андрей Исаев, председатель Совета по внешней и оборонной политике Сергей Караганов, первый заместитель председателя Российской партии ЖИЗНИ Николай Левичев, главный научный сотрудник Института государства и права РАН Леонид Мамут, член Общественной палаты РФ Сергей Марков, первый заместитель председателя ЦК КПРФ, член совета фракции КПРФ в Госдуме Иван Мельников, профессор МГИМО, член Общественной палаты РФ Андраник Мигранян, гендиректор Агентства политических и экономических коммуникаций Дмитрий Орлов, президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский, зам. декана факультета прикладной политологии Высшей школы экономики Леонид Поляков, первый заместитель руководителя фракции ЛДПР в Госдуме Егор Соломатин, главный редактор газеты „Московские новости“ Виталий Третьяков, главный редактор „Российской газеты“ Владислав Фронин, член Общественной палаты РФ Алексей Чадаев.

Владислав Фронин: Уважаемые коллеги! Приветствую вас в редакции «Российской газеты». Должен заметить, что статья, которую мы сегодня обсуждаем и которая была опубликована 22 августа в «РГ», датирована 2004 годом. Мы совершенно сознательно пошли на такой «репринт». Валерий Дмитриевич в некотором смысле обогнал время: актуальность затронутых в этой статье проблем стала как никогда острой именно сейчас. От того, какой смысл мы будем вкладывать в понятия «суверенитет», «демократия», «национальное государство», зависит сейчас не теория партийных программ, а практика жизни России и ее будущее.

Вести наш круглый стол будет Сергей Александрович Караганов.

Сергей Караганов: Вопросы, вынесенные сегодня на обсуждение, действительно очень остры в политическом смысле, и для нашей страны ни одна из упомянутых проблем не может считаться полностью решенной. Что такое нация – и в особенности нация государствообразующая? Какие задачи она перед собой ставит и в чем видит главные для себя угрозы? Слово – Валерию Зорькину.

Объединенные Нации – это объединенные суверенитеты. Нет объединенных суверенных государств – нет ООН

Валерий Зорькин: Публикуя статью «Апология Вестфальской системы», я ставил главную задачу доказать: Объединенные Нации – это объединенные суверенитеты. Нет объединенных суверенных государств – нет ООН. Нет ООН – нет механизма решения региональных и глобальных конфликтов. А есть путь в никуда – в деструкцию и хаос.

Сейчас – когда мир находится перед угрозой ядерной войны; когда размыты общечеловеческие ценности, о которых так много говорили в годы перестройки; когда видна неэффективность наднациональных институтов; когда «конец Истории» приходит не в виде триумфа западной модели демократии, а в опасности обрушения человеческой цивилизации, – именно сейчас жизненно необходимо определить роль суверенитета и демократии в современном мире.

На фоне кризиса концептуальных идей перманентного насаждения западной модели демократии в исторически и культурологически не приспособленных для этого странах; на фоне экономического и технологического прорыва Китая, который использует для этого далеко не демократические методы, – эти проблемы не могут не обсуждаться.

Кончилось время, когда модно было говорить: не надо никаких дискуссий, не надо никаких идеологий. Нужна одна технократия. Жизнь показала, что на одной технократии страна развиваться не может!

Вновь приходится говорить об определениях. А главное – о том, что за этими определениями стоит. Перефразируя Конфуция, надо сказать, что есть время деструкции понятий и есть время их восстановления.

Валерий Зорькин: Юридически по нашей Конституции нет ничего, кроме того, что Россия есть демократическое и суверенное государство. Следовательно, демократия российская суверенная, а суверенитет демократический. Иное есть искажение Конституции.

Нужно ли демократии давать какой-либо эпитет? Что такое «суверенная демократия»? И что такое «демократия подлинная»? Есть понимание демократии в западной традиции. Но существует интерпретация демократии и в исламской культурноконфессиональной традиции. Мы с вами совсем недавно (каких-то 16-17 лет назад) спорили о путях развития социалистической демократии! О торжестве демократии говорят и Фидель Кастро, и руководство современного Китая. Довольно своеобразна демократия в понимании таких западно-ориентированных, но все же восточных стран, как Япония и Южная Корея. И здесь критерии «подлинности» демократии весьма размыты. Ведь все зависит от превалирующей в том или ином обществе системы ценностей, от национально-культурных, конфессиональных и исторических особенностей. Можно, конечно, взять шаблон, как это делают США, и постулировать, что подлинная демократия – это только та, что существует в США. И вслед за 3. Бжезинским идти еще дальше и утверждать, что США в современном мире – единственное полностью суверенное и демократическое государство.

Руководствуясь таким принципом, можно приступить к экспорту этого шаблона демократии. Что из этого происходит, мы видим на примере Ирака и Афганистана, где национально-культурная среда отторгает эти шаблоны.

Часто говорят, что главный критерий демократии – это не наличие парламента, выборов, независимых судов и СМИ, а степень свободы. Но кто определил эту степень?

Часто говорят, что главный критерий демократии – это не наличие парламента, выборов, независимых судов и СМИ, а степень свободы. Но кто определил эту степень? И до какой степени может дойти свобода? Разве свобода агрессивности, свобода обмана, свобода коррупции – это и есть свобода?! Здесь нельзя не согласиться с выдающимся мыслителем Станиславом Лемом, который говорил, что «если свободы не ограничены никакой дисциплинарной санкцией, никаким внутренним убеждением трансцендентального типа („Не убий“ или же „Возлюби ближнего своего как самого себя“), то ничто не удержит от соскальзывания в распущенность, в деструкцию, в самоуничтожение, в ужасную инфляцию высших ценностей».

Что касается внутренних убеждений, то здесь государство, конечно же, имеет минимальную возможность влияния. Но относительно санкций за деструктивное поведение оно несет полную ответственность. Мы же в слепом копировании западных либеральных стандартов ударились в крайности, дошли до радикал-либерализма. Прежде всего это касается уголовного и уголовно-процессуального законодательства. По многим позициям оставили наших граждан беззащитными перед хулиганами, бандитами, мошенниками и даже террористами.

В результате получили в обществе огромное количество обманутых вкладчиков, обманутых дольщиков, пострадавших от рейдерства, выброшенных на улицу стариков. И, одновременно, толпы безнаказанных вандалов самой разной окраски – от исламистов до фашистов.

Священное слово «демократия» можно извратить до такой степени, что в народе его будут употреблять не иначе как «дерьмократия».

Но народный язык, язык улицы не возникает на пустом месте. Чтобы до такой степени произошло лингвистическое превращение, народ надо было очень сильно обидеть. Причем обидеть под флагом «демократии»! Надо было так исказить все смыслы социальной справедливости, надо было так утопить народ в коррупции и бандитизме. Надо было пойти на расстрел своего – российского парламента – символа демократии. Все это и многое другое вызвало у народа такую ненависть к этому изначально чистому понятию. И теперь потребуется много труда, чтобы вновь вернуть словосочетанию «демократия в России» его достойное место.

Есть демократия ликвидации, демократия стагнации и демократия развития

Нельзя не согласиться с мнением о том, что придется преодолевать последствия «политического дефолта» – невыполнения перед народом политических и социальных обязательств, провозглашенных Конституцией Демократической России!

Если вновь вернуться к эпитетам, то правильно говорят наши политологи, что есть демократия ликвидации, демократия стагнации и демократия развития.

В моем понимании подлинная демократия – это демократия развития.

Все механизмы государственного регулирования, гражданского общества и частной инициативы, которые работают на это развитие, отвечают демократическим ценностям.

Но одновременно можно тупо воспроизводить некоторые модели демократии других стран, говорить, что демократия процветает, а страна при этом будет стагнировать и идти к самоликвидации. Такие процессы мы и наблюдали до недавнего времени.

В современной России всех долго запугивали авторитаризмом, противопоставляя его демократии. При этом забывали, что есть авторитаризм Пол Пота и людоедов-правителей в Африке, а есть авторитаризм Петра Великого, Рузвельта и де Голля. Противопоставляли эти два понятия и не хотели видеть, что на практике «чистых» форм не бывает. Что черты авторитарности присутствуют во всех выдающихся режимах и правителях, в том числе и тех, кто правит своими государствами в современном мире. Правитель не может быть амебой. Правитель в хоре голосов подсказчиков всегда сам принимает решение. Главное в том, чтобы эти решения были приняты в национальных интересах и национальных традициях.

В последние годы не раз с удивлением я читал и слышал мнения авторитетных ученых о том, что у России сейчас нет и не должно быть суверенитета. Но пусть эти ученые удосужатся открыть Конституцию. Там черным по белому написано о народном суверенитете и о суверенитете России.

Конституция с ее базовыми ценностями, с одной стороны, признает верховенство, приоритет международного права над национальными законами. И это прежде всего признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права. А с другой стороны, Конституция закрепляет государственный суверенитет Российской Федерации, то есть суверенитет России как Нации, соединенной с другими суверенными и равноправными Нациями в рамках ООН. Для России – в смысле ее легитимации – нет ничего более высшего, чем такая Конституция. Верховенство Конституции как раз является высшим выражением суверенитета всего народа России. И в этом смысле – это демократический суверенитет.

В этой связи можно и нужно говорить о суверенной политике и суверенной экономике.

При этом речь идет не об экономике, где за все отвечает и все регулирует государство, а об экономике, свободной от манипуляций транснациональных корпораций, экономике, которая управляется национальным правительством, а не внешними системами управления.

А здесь у России немало задач.

Это и восстановление энергетического суверенитета, который предполагает существенную корректировку соглашений с глобальными монополистами, подписанных в начале 90-х годов. Речь, например, идет о соглашении о разделе продукции, в результате которого в выигрыше в основном иностранные инвесторы, а Россия нередко еще оказывается в должниках.

Сюда же следует отнести задачу переориентации экспорта сырья и другой продукции. Суверенная экономика предполагает увеличение объема переработки экспортируемой продукции. Это касается и нефти, и газа, и металла, и леса.