Текст книги "PRO суверенную демократию"

«СПИСОК СУРКОВА»

Внутренних врагов в «списке Суркова» не так уж и много. И все – весьма нестрашные.

Во-первых, это «партия олигархического реванша» во главе с Борисом Березовским и Михаилом Касьяновым. Во-вторых, «изоляционисты»: по их поводу Сурков высказался туманно (часть «изоляционистов» – «почти нацисты, люди, которые муссируют дешевый тезис, что Запад – это страшно», другие же – почти «заодно с Басаевым»). Из тех, кто точно «изоляционист», – экс-лидер «Родины» Дмитрий Рогозин со товарищи: те, кто «призывает запретить все еврейские организации», а «заодно борется с олигархами на деньги олигархов».

Впрочем, по мнению Суркова, партии власти «надо будет вырвать победу» у всех этих персонажей – эмигранта Березовского, «дачника» Касьянова и «мусорщика» (по терминологии Суркова) Рогозина. А значит, решающая схватка все еще впереди.

Получается, что так же, как в 1996-м «врагами» были коммунисты, в 1999—2000-м – чеченские террористы, в 2003—2004-м – олигархи, в 2007—2008 годах власти придется побороться с сомкнувшими свои ряды «изоляционистами» и «олигархическими реваншистами». И, конечно же, победить.

Однако не менее важный аспект «новой идеологии» – враги внешние. Их образ, в отличие от врагов внутренних, предельно размыт (оно и понятно: международных скандалов на пустом месте нам не надо). Такая «невнятность» одновременно и дань традиции, и весьма осознанный прием.

Впервые отчетливо о внешних силах как источнике угроз высказался Путин в знаменитой речи после бесланских событий. «Одни, – сказал президент, – хотят оторвать от нас кусок пожирнее, другие им помогают, полагая, что Россия – как одна из крупнейших ядерных держав мира – еще представляет для кого-то угрозу и поэтому эту угрозу надо устранить. И терроризм – это только инструмент для достижения этих целей».

Сурков, по сути, использует ту же методу: «Когда нам говорят (именно так – безлично. – «Профиль»), что суверенитет – вещь устаревшая, как и национальное государство, мы должны всетаки задуматься, а не разводят ли нас». С одной стороны, чувствуется неясность: кто все-таки нам «говорит» и кто нас в конечном счете «разводит».

С другой стороны, возникает ощущение, что этим занимаются все. И речь – ни много ни мало – об угрозе (по терминологии Суркова) «мягкого поглощения по современным „оранжевым технологиям“ при снижении национального иммунитета к внешним воздействиям». Как считает замруководителя президентской администрации (очевидно, что и Путин тоже), попытки использовать эти «технологии» в отношении России «не ограничатся 2007—2008 годами»: «Наши иноземные друзья могут и в будущем как-то пытаться их повторить».

Впрочем, подчеркивает Сурков, «это не значит, что они враги; нет, они – конкуренты: ничего личного – просто разденут до последних ботинок». В общем, сурковским описаниям «внешних конкурентов» вполне могут позавидовать авторы «изоляционистского» толка.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ «СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ»

Между тем сказать, что создаваемая в Кремле идеология носит явно изоляционистский характер, было бы в корне неверным. Речь может идти, скорее, о латентном, «скрытом изоляционизме», без которого идеологию «суверенной демократии» просто не сформулируешь. Хотя бы потому, что все «наше особенное» по определению противостоит «общечеловеческому», которое, в свою очередь, на поверку оказывается не более чем «ихним» (да еще навязываемым нам: так называемый экспорт демократии – лишь частный случай).

Иначе с какой стати нашу демократию их «аршином общим не измерить»?

И постоянно нужен свой – «суверенный» – «аршин».

По мнению члена научного совета Московского центра Карнеги Андрея Рябова, использование термина «суверенная демократия» – дань моде на неогегельянский (по принципу «все действительное разумно») способ объяснения действительности. «Это своего рода попытка придать легитимность всему, что есть перед глазами»: вот есть демократия – она такая, какая есть, управляемая, суверенная, несовершенная, Бог знает какая. Но такая и должна быть. По крайней мере, в нашем климате и в этих исторических условиях.

Использование термина «суверенная демократия» – дань моде на неогегельянский способ объяснения действительности

Наличие уточняющего определения («суверенная») указывает: речь идет об особой разновидности демократии. И, скорее всего, это национальная разновидность (ее необходимость продиктована масштабами страны, ментальными особенностями населения, несовершенством известных «классических» западных моделей демократии и т. д.).

И хотя сам Сурков не раз обращал внимание на ущербность самого термина («нехорошо к демократии что-то добавлять, потому что сразу возникает вопрос о третьем пути, но мы вынуждены это делать» – см. майское выступление Суркова перед активистами «Деловой России»), термин не только прижился, но и оброс интерпретациями.

Так, по мнению публициста Виталия Третьякова, «заморское понятие „суверенитет“ стоило бы „без всякой политкорректности именовать русским аналогом – „самодержавие“, то есть желание и умение самим определять свою судьбу и нормы жизни в своем обществе, „самим себя держать“. И поэтому „доктрина «суверенной демократии“, – полагает Третьяков, – вполне может быть определена в качестве «самодержавного самоуправления“.

Член же Общественной палаты Алексей Чадаев в специальной книге, цель которой – «описать доктрину Путина», указывает, что задача действующего президента в создании системы, «в рамках которой русский народ сам сможет решать вопрос о власти». Причем Чадаев приходит к выводу, что решение вопроса о власти «может и не включать в себя сменяемость власти любой ценой каждые четыре года».

Но тогда получается, что «суверенная демократия» (или «демократический суверенитет», что в устах идеологов одно и то же) – это такая демократия и такой суверенитет, при которых действует известный «принцип Никиты Пряхина» – одного из обитателей «Вороньей слободки», описанной в «Золотом теленке». Помните? «Как пожелаем, так и сделаем», – твердил герой Ильфа и Петрова, реализуя свое суверенное право распоряжаться собственностью путем поджога заранее застрахованной квартиры.

ОСЕДЛАТЬ ИЗОЛЯЦИОНИЗМ!

Суть латентного, «скрытого изоляционизма», лежащего в основе «идеологии Путина», предельно проста, и поэтому на первый взгляд эта позиция весьма продуктивна. Ведь речь идет о том, что формально для Запада мы вполне открытая страна и при этом сами для себя – в зависимости от ситуации – проводим границы такой открытости.

Кремль не видит проблемы в существовании «бытового изоляционизма» граждан. Он лишь претендует на исключительное право использовать его в политических целях по своему усмотрению

На практике это означает, что Кремль не видит проблемы в существовании «бытового изоляционизма» граждан. Он лишь претендует на исключительное право использовать его в политических целях по своему усмотрению. Так, когда речь идет об инвестициях и технологиях, доморощенные «бытовые изоляционисты» должны сидеть тише воды, ниже травы. Если же налицо попытка «экспорта демократии» – все на защиту суверенитета.

Именно поэтому Кремль столь болезненно отреагировал на попытки рогозинской «Родины» пуститься в более-менее самостоятельный политический дрейф. Ведь, как известно, внутривидовая борьба – самая бескомпромиссная. «Фактически кремлевские политтехнологи посчитали целесообразным занять нишу „Родины“ по принципу „настоящие патриоты – это мы, потому что мы умные (прячем фигу в кармане), а так называемые изоляционисты глупые и поэтому вредны для дела, так как все время этой фигой размахивают“, – рассуждает один близкий к кремлевским идеологам политтехнолог.

«Сурков дал понять, что Кремль намерен возглавить процесс, – вторит ему Дмитрий Орешкин, – и тем самым взять на себя функцию коня, который бережно спускает с горы воз с глиняными горшками». Дабы, не дай Бог, «веймарские фобии и чаяния народа» не вышли наружу. Способ нейтрализации этого тренда неоригинален: если не можешь предотвратить процесс, нужно его возглавить. В данном случае – проводя политику разумного патриотизма.

«В этом случае я не сторонник оголтелых критиков Путина и Суркова, которые считают такой подход неприемлемым, – признается Орешкин. – Ведь объективно задача власти – удержать все чаще вырывающийся наружу национал-державнический пар в приличных и, самое главное, управляемых рамках. Другое дело, что горизонты действия такой политики весьма ограниченны и при этом высоки шансы скатиться к настоящему изоляционизму, перейти к лукашенковщине»…

НОВЫЙ ДЕРЖАВНЫЙ МИФ

… По словам Дмитрия Орешкина, фактически проблема создания новой национальной идеи «состоит в том, чтобы определить, кто есть „наши“, дать четкое определение этому расплывчатому, но очень важному термину, который сейчас используют все кому не лень». Это «просто необходимо для нормального существования сообщества людей, но только если речь идет о нормальном объяснении этого термина».

Культивируемый же ныне «просвещенный изоляционизм» в идейном плане порой напоминает попытку вернуться к прежней, имперской идеологии.

Конечно, к ней можно по-разному относиться, но проблема заключается в ином: в реальности вернуться к ней, особенно в «эпоху Интернета», абсолютно невозможно. И поэтому национальная идея, опирающаяся на такую идеологию, нежизнеспособна.

Во-первых, выдохлась позитивная составляющая «мифа о России».

Россия, увы, теперь не воспринимается гражданами как «утес православия», спасающий мир от социальных бурь и искушений. При этом мы давно уже не несем миру социализм и коммунизм – эти «самые справедливые формы общественного устройства». Наоборот, для большинства россиян наиболее справедливым представляется западное устройство общества. И с этим нужно либо считаться, либо кардинально изменять представления о Западе как таковом (возможно, бесконечные показы этнических беспорядков и студенческих волнений во Франции, страданий тысяч жертв наводнений и ураганов, брошенных на произвол судьбы в США, и т. п. – движение именно в этом направлении?).

Не случайно новый «миф о России» – по крайней мере, пока – формулируется исключительно на негативной основе. По принципу «мы – не они», «у нас не так, как у вас».

Во-вторых, нашу государственную мифологему не втиснуть в современный рационалистический подход к реальности. И чем больше «государство – от Бога», государство как самоцель и самоценность, тем меньше шансов сделать это «без признаков насилия».

Однако до сих пор наша государственническая ментальность «зациклена на государстве как самоценной величине, и нынешние идеологи лишь воспроизводят эту зацикленность», считает Орешкин. Пока, судя даже не по текстам, вышедшим из-под пера кремлевских идеологов, а по проводимому курсу, идея «государства от Бога» возобладала.

Но «каждый конкретный одаренный человек все равно исходит из своих личных интересов; даже те, кто громче других ратует за укрепление государства и создает разного рода идеологии. Другая же модель называется „либерализм и демократия“, а она людям, стоящим вокруг государства, поперек горла», – констатирует Орешкин.

Большинство граждан прекрасно понимают, что главная «идея» нынешнего дня – повышение уровня жизни

Пока большая часть граждан готова жертвовать некими не вполне понимаемыми ими свободами ради достатка и стабильности. А в достатке и стабильности – с удовольствием внимать идеологам государственничества.

Но «людей будет очень сложно убедить в том, что ради новой национальной идеи нужно жертвовать чем-то для них значимым», – полагает Орешкин.

Скорее всего также, чем лучше мы будем жить (а власть среди важнейших ценностей новой национальной идеи называет и материальное благополучие граждан), тем больше у людей будет разных потребностей, удовлетворение которых может вступить в противоречие с интересами неизменно укрепляющегося государства. Ведь большинство граждан (разве не на «путинское большинство» рассчитана новая идеология?!) прекрасно понимают, что главная «идея» нынешнего дня – повышение уровня жизни.

Своего и своей семьи.

Как сопоставить эту идею с формулируемой государством «национальной идеей»? Именно в этом и заключается главная проблема «идеологии Путина». Удастся их совместить – идеология имеет шансы стать реальной национальной идеей.

Иначе говоря, как совместить либеральный подход (в широком смысле: когда в основе госустройства лежит приоритет свободы и интересов личности) и традиционный российский этатизм (в форме государственничества), при котором люди – лишь «винтики».

Пока не ясно и то, как именно можно использовать всю эту в общем-то стройную идеологию для решения каждой конкретной задачи, стоящей перед страной. Например, в борьбе с терроризмом. Или для заявленного расширения нашего влияния на территории СНГ. Что делать с Приднестровьем, Абхазией и Южной Осетией: принимать в свой состав или дать на откуп «оранжевым технологиям»? Присоединять и идти на конфликт с Западом или все-таки не идти? А если не идти и соблюдать нормы международного права (при том что в G-8, членством в которой мы все гордимся, «двойные стандарты» – норма жизни), как объяснить собственным распропагандированным гражданам, почему мы опять «сдаем позиции»? И где же тогда наша верность нашей же идеологии?!

Ведь если идеология «не работает» – это не идеология получается, а голый пиар. Причем рассчитанный исключительно на внутреннего потребителя – максимум в пределах РФ, а реально – в пределах «Единой России». Значит, нужно сделать так, чтобы она заработала.

А. Коновалов
ГДЕ ВЗЯТЬ ЭЛИТУ С ИДЕОЛОГИЕЙ?

Февральские тезисы Владислава Суркова

В феврале текущего года в Центре партийной учебы единороссов с установочным идеологическим докладом выступил зам. главы президентской администрации Владислав Сурков. Две недели спустя текст доклада появился на официальном сайте «Единой России» и стал доступен всем интересующимся. В былые времена подобный документ много месяцев обсуждался бы во всех первичных партийных организациях, в прессе и самой широкой общественностью. Но те времена канули в Лету (хотелось бы надеяться, что безвозвратно). Во всяком случае, никакой серьезной дискуссии в прессе по поводу этого выступления не появилось. Да и недосуг нам обсуждать скучные домашние дела. Все в стране стабильно и предсказуемо.

Хранилища Центробанка трещат от золотовалютных резервов, стабфонд прет, как тесто из квашни. То ли дело выборы на Украине или, на худой конец, в Белоруссии. Или похороны нашего национального героя С. Милошевича. Так что до внутренних дел руки не доходят. Неудивительно, что пресса откликнулась на программный документ В. Суркова в основном статьями «по мотивам» его выступления. А жаль, текст, безусловно, заслуживает серьезного обсуждения. Хотя бы для того, чтобы понять, куда ведет страну нынешняя власть и насколько адекватны ее представления о путях достижения намеченных целей.

ТРЕБУЕТСЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ЭЛИТА

Собственно, большая часть первой половины доклада В. Суркова как раз и посвящена тому, чтобы убедить слушателя (читателя): старая политическая система воспроизводила неэффективную политическую элиту, теперь социальные технологии и технологии власти быстро усложняются и к политической элите предъявляются куда более высокие требования. В этой части доклад В. Суркова оставляет противоречивые ощущения. С одной стороны, здесь мирно соседствуют положения, взаимоисключающие друг друга, с другой – много очевидно верных мыслей, но когда проходит радость от их прочтения, сразу хочется выглянуть в окно и задать себе вопрос: «а какое отношение к нашей действительности имеют эти правильные декларации?». Ну как не согласиться с положением, что «от принуждения общество постепенно переходит к технологиям убеждения, от подавления к сотрудничеству, от иерархии к сетям горизонтальных связей». Только не ясно, это об обществе вообще или о нашем, российском. Так у нас процесс идет в прямо обратном направлении – крепим вертикаль исполнительной власти. Какие тут сети горизонтальных связей.

Для демократического общества характерен плюрализм свободно конкурирующих идей, а консенсус существует относительно набора базовых ценностей, которые это общество разделяет

Еще один весьма спорный исходный постулат доклада связан с заявлением, что демократическое общество «сверхидеологизировано, куда более идеологизировано, чем тоталитарное, где страх заменяет идею». Хотелось бы заметить, что демократическое общество не может быть сверхидеологизированным. Напротив, для него характерен плюрализм свободно конкурирующих идей, а консенсус существует относительно набора базовых ценностей, которые это общество разделяет. Что же касается тоталитарных систем, то они как раз нуждаются в единственной доминирующей идеологии. В них страх не противостоит идее, но является ее порождением.

В докладе говорится, что «демократия в России – „это всерьез и надолго“ (дай-то Бог) и в нашей повседневной жизни все большее значение будет иметь умение побеждать противника в прямом идеологическом столкновении, а не опираясь на пресловутый административный ресурс. А теперь давайте вспомним любые выборы последнего времени, начиная с думских 2003 года и кончая первым единым днем выборов в марте 2006 года. Кажется, никому не надо объяснять, что имело ключевое значение для победы – умение убеждать или тот самый административный ресурс. То, что на последних мартовских выборах был такой низкий процент явки и такой высокий процент протестного голосования (против всех), говорит только об одном – люди перестают верить в то, что от них что-то зависит.

Подобные логические противоречия и нестыковки с реальной действительностью, а их можно привести еще много, не мешают автору сделать оптимистический вывод: «Это все будет во времени заканчиваться, и партия для того, чтобы она могла сохранить свое доминирующее положение в политической системе (а это наша основная задача), должна активнее овладевать навыками идеологической борьбы». Как представляется, мысль о «сохранении доминирующего положения в политической системе» – один из ключевых тезисов доклада. Он задает центральный вектор всего выступления. Остается прояснить некоторые положения.

К кому, например, относится термин «наша главная задача». Логично было бы воспринять его как девиз «Единой России», но прозвучал он из уст заместителя главы президентской администрации. Означает ли это, что сохранение доминирующего положения «Единой России» – главная задача Кремля? Другой не менее важный вопрос – насколько такая роль «Единой России» отвечает интересам страны и даже интересам президентской администрации. Но к этим вопросам мы еще вернемся.

Далее в выступлении В. Суркова делается пространный исторический экскурс во времена СССР и в 90-е годы истории России. Собственно, с анализом советского периода нашей истории и связан тезис автора о политической системе, имманентно воспроизводящей неэффективную элиту. Автор с грустью говорит о том, насколько малограмотные люди оказались у руля руководства СССР в критический момент его истории, и даже ссылается на воспоминания госсекретаря США Шульца, которого в свое время поразила некомпетентность некоторых советских руководителей.

Справедливости ради стоит отметить, что советские лидеры хотя бы осознавали потребность в профессиональном аппарате и квалифицированных экспертах. Положение радикально изменилось (и не к лучшему) в 90-е годы, не похоже, чтобы оно улучшилось и сейчас. После распада СССР в российские властные структуры пришли представители провинциальной партийно-советской номенклатуры второго-третьего уровня. Создается впечатление, что они вообще не испытывают потребности в мнении профессионалов при принятии решений. Да и собственный бизнес, которым успело обзавестись большинство из них, не оставляет много времени на решение проблем государственных.

Автор приводит нас к мысли, что период «временно усидевших и переходящих» в России еще не закончен

Именно на анализе советского периода нашей истории базируется вывод В. Суркова о том что «замкнутое общество, в котором результаты оценивались скорее с партийно-догматической точки зрения, а не с практической, воспроизводило неэффективную элиту». И здесь очень к месту автор доклада ссылается на мысль Ивана Ильина, который писал, что после крушения коммунистического строя, когда Россия начнет возрождаться, русский народ увидит себя без «ведущего слоя», место которого займут «временно усидевшие и переходящие люди, но присутствие их не разрешит вопроса». По-видимому, сам того не желая, автор приводит нас к мысли, что период «временно усидевших и переходящих» в России еще не закончен. Страна испытывает острейший дефицит национальной элиты, соответствующей масштабу задач, стоящих перед страной.

Вообще же, не называя имен и фамилий, В. Сурков подвергает уничижительной критике период 90-х годов до избрания президентом Владимира Путина. По его мнению, именно в этот период страна оказалась на грани «потери государственного суверенитета». Лишь мельком он отмечает, что именно в 90-е годы начались «громадные реформы», осваивались «новые социальные практики» и даже в условиях «зоологического периода нашего развития» к ведущим позициям пробивались сильные, инициативные и целеустремленные люди. Именно они, по мнению Суркова, стали материалом «для формирования нового ведущего слоя нации». Здесь можно было бы вздохнуть с облегчением, национальная элита начала формироваться. Но радость омрачает один вопрос. Если новая элита формировалась не в условиях честной, открытой конкуренции и диктатуры закона, а в условиях «экономического дарвинизма», то кто, кроме самых жестоких, кровожадных и беспринципных хищников мог выжить в этой борьбе. Если теперь именно они составляют наш ведущий слой, то поводов радоваться немного.

Будем надеяться, что это все же не окончательный вариант. Политической элите еще придется меняться. А пока эталонным символом нынешней элиты для автора является «диспут» в программе В. Соловьева «Поединок» между «усидевшим и переходящим» В. Жириновским, ярким представителем элиты политической, и А. Прохановым, не менее ярким представителем элиты творческой, писателем, «совестью» нации. Все, кто видел эту программу, прекрасно помнят красные, непрерывно орущие и брызжущие слюной лица противников, подтверждавшие, что «зоологический» период нашего развития еще далеко не закончен.

Наиболее убедительные аргументы оппонентов сводились к громкому «сам дурак», а кульминацией дискуссии оказался момент, когда доктор философских наук Жириновский публично и громогласно перепутал Диогена с Геростратом и нимало при этом не смутился. Как тут не вспомнить диспуты А. В. Луначарского с иерархами Русской православной церкви. Но пока другой элиты у нас нет.