Книга: Хранить вечно - Лев Копелев

Если в книге первой автор большей частью описывает события, ставшие потом камнем преткновения для него и органов советского судопроизводства, то в этой книге речь уже идёт о местах не столь отдалённых, сколь труднодоступных. Но сначала о событиях первой книги. То, что наши советские солдатики при вторжении нашей армии на немецкую землю творили в самые первые минуты, часы и дни, а то и недели и месяцы, автором описано совершенно и документально точно. Почему я смею это утверждать, хотя родился уже довольно глубоко после войны? Потому, что мой воевавший и оставшийся живым дед мне рассказывал, будучи в крепком подпитии, примерно такие же случаи из его фронтовой биографии, его и его фронтовых друзей и однополчан. Да и "бравший" в составе роты автоматчиков Кёнигсберг и Пруссию отец тоже междометиями слова и рассказы деда подтверждал. И только решительные и грозные приказы верховного командования Красной Армии и не менее решительные действия как отдельных офицеров, так и в целом командования частей и подразделений приостановили ту волну кровавой и злобной беспощадной мести братьев славян, мести не просто военным нацистам и фашистам, но мести всем немцам, без особого различия возраста и пола. И в этом случае Льву Копелеву крепко не повезло, потому что как раз его воинское начальство встало совершенно на иной путь и обвинило во всех смертных грехах его — не мародёров и насильников в форме советского солдата или офицера, а именно его, человека, который пытался эту волну насилия и мародёрства остановить или смягчить... Совсем не берусь кого-то обвинять или благородно негодовать по поводу поступков дорвавшихся до возможности отомстить фашистам и немцам (вспомним Эренбурга с его "Убей немца!") солдат и офицеров (психология военного дела и особенности поведения военнослужащих на поле боя — особая стать, а ведь никто в те годы ни психотравматикой, ни психотравмированными не занимался), но вот поступки отдельных командиров и сослуживцев Льва Копелева безусловно подлежат и оценке и осуждению.

Книга вторая целиком и полностью посвящена годам пребывания автора в тюрьмах и пересылках, а также зонах и лагпунктах. Острый и наблюдательный ум Копелева позволили ему и детально пронаблюдать, и запомнить всё происходившее и с ним, и с его сокамерниками и прочими "сидельцами". Перед читателем разворачивается панорама человеческих лиц, человеческих судеб — большей частию нелепых и всегда трагичных, вне зависимости от степени виновности человека перед страной победившего социализма и перед коммунистической идеей вообще. А в кое-каких случаях и вообще весьма и крепко сомневаться в виновности человека и изумляться изощрённой мерзостности происходящего с "виноватым" и творимого именем Закона и Вождя...

Просто возьмите и прочитайте эту книгу!

А параллелей напрашивается довольно много и тем не менее совершенно отчётливых всего две. Конечно же первой такого рода параллелью являются "Колымские рассказы" Варлама Шаламова — столь же резкие, непримиримые и отчётливо недвусмысленные. И второй параллелью вдруг стала книга мне не очень-то понравившаяся — книга Владимира Буковского "И возвращается ветер...". Казалось бы эти три книги об одном и том же. Но вот почему-то с Шаламовым и Копелевым чувствуешь солидарность и общность, а с Буковским такого чувства нет.

Совершенно однозначно и без всяких сомнений выставляю пять звёзд и рекомендую книгу всем современным взрослым читателям.

Книга "Хранить вечно" глубоко биографична, разделена на два знаковых периода жизни автора: война и лагеря. С первых строк спотыкаешься о невидимый порог и шлепаешься прямо в грязь, липкую, вонючую, склизкую. Такой взгляд непривычен и неприятен, вызывает отторжение, но своим непередаваемым ужасом приковывает, привязывает, заставляет верить, ладонью смазывая жижу с лица, очищая глаза. Эпизод с защитой польки от капитана, одурманенного шнапсом и собственным героизмом, бряцающего медальками, ценность которых неумолимо падает, дергает за все туго натянутые струны, сжимает горло мучительным спазмом. Авторский реализм всюду чересчур, война показана во всей своей ужасающей правде, такой неприглядной, такой беспросветной, безнадежной и жуткой. Не хватало ясных и чистых глаз, не хватило опытных и порядочных офицеров, на которых воспитывался и вырос. В каждой строке, как глотка воздуха, хотелось увидеть свет...

У жизни, как и у всякой картины, есть своя невидимая зрителю сторона, оставляющая темный теневой след на стене. Так и герой в последние месяцы войны оказался в изнаночной стороне жизни, где поменялись всякие понятия о правде, справедливости, совести и чести. Где в атмосфере тревоги и страха процветают животные черты каждого человека, где возможны невозможные явления и понятия (честный вор), где растут кошмары и ужасы, где нет надежды и веры. Где удары судьбы холодными льдинами сыпятся один за другим, складываясь в мертвое слово "вечность"... И только воля и вера в себя, в людей, верность настоящим человеческим принципам позволит неимоверным, из последних сил движением растопить его своим теплом...

Флэшмоб 2012

Иным удавалось получить работу полегче, стать придурком, в бухгалтерии, в бане, в столовой, в санчасти. Но тот, кто думал не только о себе, не только о завтрашнем корме, кто не продал совести куму, т.е. оперуполномоченному, не становился наседкой-стукачом, не довольствовался тем, что сам благополучно кантуется, тот, кто способен был еще думать о других людях рядом и вдали, кто пристально глядел вокруг, тот должен был свято верить в высшие силы - в Бога или в коммунизм, в вечную Россию или вечную Польшу, не то он сошел бы с ума, повесился бы, бросился бы на проволоку либо просто "задумался и поплыл", как говорили блатные, то есть умер от безнадежной тоски, от медленно убивающего отчаяния. Я твердо верил в коммунизм и вечную Россию.

Автор книги выжил, чтобы рассказать об этом. Он рассказал правдиво, не приукрашивая собственного героизма, не скрывая моментов, когда ему - честному, мужественному человеку - бывало стыдно за себя. Но при том, что его жизнь была растоптана, как и тысячи жизней других репрессированных, он все же сумел остаться человеком. Читая, невольно задумываешься, удалось бы в этих условиях, будучи на его месте, сохранить такое же присутствие духа, находчивость, силу? Людям этого поколения "досталось" от государства и системы, пожалуй не меньше, чем там, в Европе, врагам третьего рейха. И это надо знать, чтобы никогда больше не повторить этих ошибок.

Читая, я видел перед собой тусклые блудливые глаза, слышал нарочито металлический голос: "Шпионка. Растрелять", видел окровавленные руки бледной женщины, чувствовал: задыхаюсь от ярости, отвращения, и только что не вслух приказывал себе - держись, держись, не зарывайся.

Он пытался протестовать против абсурдных обвинений, но никто не услышал. И его осудили, основываясь на показаниях жестоких, лживых и трусливых начальников-генералов.

Младший из солдат оттолкнул старуху с дороги и выстрелил в упор из карабина. Они завизжала слабо, по заячьи... Мальчишка солдат нагибается, ищет что-то, кажется, подбирает горжетку. Ору уже бессмысленно: - Ты что делаешь мерзавец? Оборачиваюсь к Беляеву. Что теперь? Ударить в оловянные глаза?...На Беляева впервые смотрю с отвращением и ужасом. Вот, значит, на что ты способен.

Нам мало приходилось читать про такую войну. Это слишком горькая и жестокая правда.