Текст книги "Бредень"

Лин Андерсон
Бредень

1

Мальчик не знал, что он умрет.

Когда мужчина, улыбаясь, накинул ему на шею шнурок с кистями, он подумал, что это продолжение их обычной игры. От возбуждения по подбородку у того тонкой струйкой стекала слюна, капая на голое плечо мальчика. Мальчик молча кивнул. Это раньше его тошнило, а потом стало все равно. Он лег на живот, повернул голову, уткнувшись лицом в грязную после многих утех подушку, закрыл глаза и мысленно перенесся к другой игре. Он любил проигрывать у себя в голове один замечательный голевой момент.

Вот с правого фланга уверенно атакует француз, мяч вьется у ног. Защитники накидываются на него, устраивают свалку. Мерзавцы. Но нет, все обошлось – он прорвался и вновь несется вперед, мячик, как дитя к матери, жмется к его бутсам. Трибуны замирают. Время тянется как резина. Удар – и мяч по косой влетает в ворота.

Бац! Он в сетке.

После этого он обычно может идти домой. Но не сегодня. На этот раз, прежде чем мяч касается сетки, его голову резко дергают назад, а потом вверх, с такой силой, что глаза едва не выскакивают из орбит.

2

Шон уже уснул. Роне нравилось, как он спит. Как младенец. Во сне у него такое довольное и безмятежное лицо, он ровно и почти бесшумно дышит, чуть приоткрыв губы. С виду и не скажешь, что вечером он прикончил бутылку красного и три виски.

Теперь, когда Шон пил, Рона отворачивалась. Это ее раздражало. И больше всего потому, что ему неведомы муки похмелья. Утром он отбросит пуховое одеяло (впуская холод под теплый покров их ложа), тихо встанет и отправится на кухню. А она, лежа в постели, будет украдкой и с легким чувством вины подсматривать за ним, за тем, как он двигается: мелькнет бедро, поднимется рука, мягко качнется расслабленный член. Пока готовится кофе, он насвистывает, и в сознании Роны горьковато-сладкий аромат свежего кофе навсегда соединится с переливами этой ирландской мелодии.

Уже семь месяцев они вместе. В ту ночь, когда она в первый раз привела его к себе, до спальни они так и не добрались. Он прижал ее к входной двери и смотрел на нее. Потом стал раздевать, неторопливо, по одной снимая одежки, точно кожуру со спелого фрукта, не касаясь ее губ, пока наконец ее губы сами не потянулись к нему, а за губами и все ее тело. И тогда, одним движением языка, он вошел в ее жизнь.

Когда зазвонил телефон, Шон едва пошевелился. После четвертого звонка должен был включиться автоответчик. Заслышав в трубке жизнерадостный голос с ирландским акцентом, звонящий больше не будет считать автоответчики бездушными машинами. Рона сняла трубку после третьей телефонной трели. Наверное, что-то случилось, раз звонят так поздно. Когда она сказала, что ей понадобится такси, сержант ответил, что полицейскую машину уже выслали. Рона вскочила, хватая вчерашнюю одежду со спинки кровати.

Констебль Уильям Макгонайл впервые выехал на происшествие. При помощи желтой ленты он перекрыл вход в подъезд, как велел ему сержант. Еще он прогнал двоих пьяных, посчитавших, что куда интереснее наблюдать за действиями полиции, чем плестись домой и трахать жену. Констебль Макгонайл был другого мнения.

– Отправляйтесь по домам, – приказал он, – нечего здесь высматривать.

Он глядел на лестницу и гадал, долго ли ему еще придется проветривать на улице яйца, когда у него за спиной зацокали по бетону шпильки. Какая-то женщина, подойдя к ограждению, тоже заглядывала в темный подъезд.

– Извините, мисс. Сюда нельзя.

– Где инспектор Уилсон?

Констебль Макгонайл удивился:

– Наверху, мисс.

– Хорошо.

Ее светлые волосы сверкнули в темноте, пахнуло духами. Она занесла обтянутую шелком ногу над его желтой лентой, перешагнула и сказала:

– Я лучше поднимусь.

Стук ее каблуков громким эхом разносился по всему подъезду, однако если кто-то из жильцов и проснулся от шума, то не спешил высовывать носа. Никто не хотел вмешиваться. Случись пожар, они бы живо выскочили, подумала Рона, такое событие их наверняка бы расшевелило.

Дверь на втором этаже стояла настежь. Из квартиры доносился голос детектива Уилсона. Если Билл здесь, то ей не придется объяснять, кто она такая. Она по-быстрому сделает свои дела и вернется домой, в свою постель. В узкой грязной прихожей было жарко и душно. Темная в пятнах дорожка, завернувшаяся с одного конца, точно какое-то увядшее растение, скрадывала звук ее шагов. Она остановилась. Три двери, все три приоткрыты. Справа кухня, слева – ванная. Она увидела, как в проеме одной из дверей промелькнул белый комбинезон, услышала стрекот камеры. Отряд криминальной полиции при исполнении.

Дальняя дверь отворилась, и в прихожую выглянул детектив Билл Уилсон.

– Билл.

– Доктор Маклеод, – кивнул он. – Сюда.

Он позволил себе едва заметно улыбнуться. Двое других мужчин, находившихся в комнате, обернувшись, уставились на нее, не веря, что это и есть доктор Маклеод.

Рона взглянула на свое черное платье и босоножки на шпильках:

– Я так торопилась…

– Максвин сейчас принесет тебе во что переодеться.

Билл кивнул одному из них, который вышел и через минуту вернулся с пластиковым пакетом. Рона вынула из пакета комбинезон и маску, убрала туда свой плащ и отдала пакет полицейскому. Скинув по одной босоножки, она облачилась в комбинезон и только после этого переступила порог.

Войдя, она окинула взглядом маленькую комнату. Страшные, в никотиновых подтеках, шторки плотно закрывают единственное окно. На деревянном стуле валяются джинсы и футболка. Два стакана на пластиковом столике. Пара кроссовок на полу возле кровати. Полуторная тахта, без спинки, но под богатым цветистым покрывалом из тяжелой шелковой парчи.

Обнаженное тело мальчика лежало ничком поперек тахты. Его застывшее лицо было повернуто к двери. Глаза вылезли из орбит, меж синих губ торчал кончик языка. Синий шнурок, затянутый на шее, выглядел как галстук-бабочка, которую надели задом наперед. Тело уже успело окоченеть и пойти пятнами, и эти багровые пятна на прозрачной коже делали его похожим на мраморное. Ниже бедер покрывало пропиталось кровью.

– Я выключил камин сразу, как приехал, – сказал Билл. – Наш юный констебль чуть концы не отдал, когда глотнул этой вони. Я отправил его на улицу поработать постовым и проветриться.

– Температуру в комнате измеряли?

– Да, данные у Максвина.

Прежде чем надеть маску, Рона втянула воздух. Всегда очень важно определить, чем пахнет на месте преступления. Это может навести ее на важные соображения относительно того, какие вещества следует искать. Здесь к тошнотворной смеси запаха убийства и затхлого запаха спермы и пота примешивался какой-то еще запах – более тонкий, еле уловимый. Так, понятно: дорогой мужской одеколон.

– Максвин и Джонстон уже отработали комнату. Фотографы делают снимки на кухне и в ванной.

– А патологоанатом?

– Приезжал доктор Сиссонс и констатировал смерть. Потом он сказал, чтобы я вызвал толкового криминалиста взять образцы и упаковать тело, потому что ему необходимо срочно возвращаться домой, где его ждут гости.

– И важные гости?

– Даже один какой-то «сэр».

Рона улыбнулась. Доктор Сиссонс предпочитал препарировать смерть в своей мертвецкой, а работу вроде сбора трупных образцов по ночам он относил к ее компетенции.

– Ну и покрывало!

– Похоже, что это штора, но мы должны будем еще убедиться, когда уберем тело.

– Врач его переворачивал?

– Только чтобы посмотреть, двигали тело или нет. Он сказал, что левая сторона лица, верхняя часть груди и бедра подвергались сдавливанию с момента смерти. Так или иначе, когда его убивали, он лежал здесь.

Рона открыла чемоданчик и вынула перчатки. Затем она опустилась на колени у кровати.

– Да под ним целая лужа крови.

Билл угрюмо кивнул:

– А ты глянь, что у него на животе.

Рона слегка повернула тело за левую руку. Гениталии были разодраны в клочья. По пенису как будто прошлись ножовкой, и рваная рана тянулась от кончиков пальцев на левой руке до правого бедра. Одно яичко висело, искромсанное, на тонком лоскуте кожи.

– Это сделали с ним после смерти, иначе кровью было бы залито все вокруг.

– Вот и Сиссонс говорит.

Рона опустила тело обратно. Голова мальчика снова уткнулась в грязную подушку.

– Оружие нашли?

Билл покачал головой:

– Может, и оружия никакого не было.

– Зубы? Сиссонс отмечал подобные повреждения еще где-нибудь?

– Он говорил что-то про ссадины на сосках и на плече.

– Я возьму мазки.

– Как давно, по-твоему, он умер?

Рона прижала пальцем одно из темно-багровых пятен, и оно медленно начало светлеть.

– Шесть-семь часов назад. Смотря какая температура в комнате.

Билл не сдержал довольной улыбки:

– И док тоже так сказал.

Брови Роны удивленно приподнялись. Обычно они с доктором Сиссонсом расходились во мнениях. Он имел привычку спорить по таким вопросам, как точное время смерти. Для него это было прямо-таки делом принципа. Рона сначала три года изучала общую медицину, а потом ушла в криминалистику. Ей нравился более свободный график работы.

– Как вы его нашли?

– Поступил анонимный звонок.

– Убийца?

– Молодой мужской голос. Очень испуганный. Может быть, еще один мальчик пришел на свидание с клиентом?

– А этот ничего был, симпатичный.

Билл кивнул.

– Необычный тип для этих мест, – сказал он. – Не совсем дешевка, но все равно педик. Я тебя с ним оставлю, ладно? Если что-нибудь понадобится – кричи.

Ей потребовался почти час, чтобы взять образцы всего, что впоследствии могло пригодиться. Закончив с окружающими вещами, она занялась телом – ногти, волосы, рот. Мазки из ануса и пениса возьмет доктор Сиссонс.

Даже сквозь перчатки его кожа холодила ей руки, однако пока светлые пряди прикрывали мертвые глаза, казалось, что этот подросток просто крепко спит. Рона откинула волосы и стала разглядывать лицо, пытаясь представить себе, каким он был при жизни. Никаких признаков недоедания или наркомании. Парень явно был здоров. Что же привело его сюда?

– Готово? – Билл умел рассчитать время. – Приехали ребята из морга. – Он посмотрел ей в лицо. – Поезжай домой и глотни горячего пунша.

Билл прописывал глоток горячего пунша при любом недомогании.

Рона поднялась с тахты и стянула перчатки.

– Кто он такой, как ты думаешь?

– Пока не знаю. Но, мне кажется, он не шотландец. – Указав в коридор, где за дверью висела кожаная куртка и фанатский шарф, он презрительно скривил рот: – «Манчестер Юнайтед».

– Но болельщики «манчей» есть и здесь, – ехидно заметила Рона, зная, что Билл, как ярый патриот, болеет за «Селтик».

– Да, но они не стали бы этим хвастать. По крайней мере, не в Глазго.

Рона рассмеялась.

– Я вижу, тебе полегчало.

– Да. – Она начала укладывать образцы в чемодан.

– Сержант отвезет тебя домой.

Он проводил ее до двери.

– Как поживает этот твой ирландец? Все играет в клубе?

– Да, играет.

– Надо бы снова заглянуть туда его послушать. Здорово у него выходит джаз. Позвонишь, если будет что-нибудь?

– Конечно.

Когда Рона вернулась, Шон все еще спал. В комнате из-за плотных штор было темно, хотя за окном рассвет уже касался университетских крыш. По пути домой она заехала в лабораторию проверить мазки на наличие слюны. Результат был положительный.

Она оставила записку для Крисси – на случай если та придет первой, – вкратце описав ночные события, и отправилась домой досыпать.

Рона стащила через голову платье, скинула туфли и нырнула под одеяло. Она прильнула продрогшим телом к Шону. Тот сонно забурчал, вытащил руку и нащупал ее ладонь:

– О'кей?

– О'кей, – ответила она, но он уже снова уснул.

Закрыв глаза, Рона пыталась расслабиться в его тепле. Она много раз выезжала на убийства, и еще похлеще этого. Смерть ее не пугала, тем более в виде мазков и анализов. Но сегодня все было иначе. Этот мальчик не давал ей покоя. Почему – для нее самой оставалось неясным. Пока сержант по дороге домой не облек ее смутные догадки в слова.

Мальчик, которого изнасиловали и задушили в той непотребной каморке, был похож на нее, словно родной брат.

3

Войдя утром в лабораторию, она ощутила восхитительный аромат свежего кофе. Кто-то уже успел заскочить в лавочку, так как на тарелке возле компьютера лежали два круассана.

– Явилась, значит? – Рыжая голова Крисси высунулась из-за дверцы шкафа. – А я уж собралась все делать сама.

– Ты получила мою записку?

– Нашла, – угрюмо поправила ее Крисси. – Твои образцы я уже загрузила, а одежду с покрывалом привезли примерно полчаса назад.

– А ничего круассаны, – сказала Рона, беря один с тарелки.

– А я-то думала, что твой красавчик накормил тебя завтраком, – ехидно заметила Крисси.

– Пусть поспит еще. Нормальные люди в такую рань не встают.

– Мужчина считает своим долгом приготовить тебе завтрак, а ты ему не даешь. – Крисси недоверчиво покачала головой. – Попробуй-ка загнать на кухню кого-нибудь из моих братцев.

– Ну а Патрик?

– Патрик – совсем другое дело, – отрезала Крисси. – Поэтому он и ушел.

Они сидели за лабораторным столом, и Крисси записывала предстоящие дела. Рона уже вкратце рассказала о случившемся, по крайней мере о том, что ей следовало знать. Неизвестно почему Рона всегда щадила чувства Крисси. Пусть она была моложе, но в жизни повидала уже немало, по крайней мере, если верить ее рассказам о братьях.

Крисси подняла голову от своих записей:

– Опять придется пахать вдвоем, без Тони.

– Если нам не дадут кого-нибудь в помощь, то всю текущую работу надо будет отложить. Убийство в первую очередь, – сказала Рона.

– Разве нам помогал кто-нибудь в прошлый раз? – безнадежно вздохнула Крисси. – Установили уже, что это за мальчик, или это снова наша забота?

– При нем не было документов. Мы попробуем установить личность исходя из наших данных плюс то, что нароет Билл.

– Я тогда начну с покрывала?

Рона кивнула:

– Покрывало там не первой свежести. Я обвела подозрительные участки для анализа.

– Сперма?

– Наверное. Да, и кроме того, в комнате был запах.

– Ну еще бы!

– Нет, приятный запах. Похоже, мужской одеколон. Тонкий, дорогой.

– Определенно не «Брут»?

– Да уж, не просто лосьон после бритья. Это так, информация для размышления. Может быть, осталось что-нибудь на футболке у мальчика или на покрывале.

– Оно было залито кровью.

– Да. – Рона не хотела обсуждать подробности.

– Ладно. Фотографии уже готовы. Я видела их. Бедняжка. Симпатичный парень.

Она как-то странно посмотрела на Рону. Рона вспомнила, что ночью ей говорил сержант. Но что бы ни подумала Крисси, вслух она ничего не сказала.

– Сейчас с этим прямо беда. Все красивые парни обязательно голубые, – усмехнулась девушка. – Кроме твоего Шона, конечно.

– Если бы ты оставила Шона в покое, мы могли бы приступить к работе.

Рона иногда пыталась приструнить Крисси, используя свое служебное положение, но той все было как с гуся вода. И сейчас лаборантка ответила ей выразительным взглядом, говорящим: выходит, сегодня ночью тебе ничего не обломилось.

– Кстати! Тебе звонил какой-то мужчина, Рона. Сексуальный голос. Он не представился. Обещал перезвонить позже.

Смерть и любовь всегда идут рука об руку. Кого-то убивают, потому что любят. Кто-то умирает, потому что его не любят те, кого любит он. Или вообще никто не любит. Любовь и ненависть. Ненависть и любовь.

Как же это случилось? Почему погиб этот мальчик? Похоже было, что он пришел в ту квартиру ради секса. Вокруг не было следов борьбы. Он не дергался, пока шнурок не затянулся у него на шее. И даже тогда. И лишь когда убийца начал душить его…

Доктор Сиссонс подтвердил, что смерть наступила вследствие асфиксии во время анального секса. Лигатура, возможно, использовалась для того, чтобы ограничить доступ кислорода в мозг и стимулировать оргазм, сказал он.

– Значит, это было непреднамеренное убийство? – спросила Рона.

– Есть основания полагать, что мальчик давно был вовлечен в занятия подобного рода. Старые полузажившие ссадины в тех же местах. Возможно, лигатура налагалась поверх прокладки.

– Но не в этот раз?

– Нет. В этот раз шнур затянули намертво. Сначала он потерял сознание, затем наступила смерть.

– А увечья?

– Определенно были нанесены после смерти, вероятно зубами. Рана на пенисе имеет форму эллипса. Я взял на себя смелость позвонить в лабораторию одонтологии. Надеюсь, это не страшно?

Доктору Сиссонсу нравилось думать, будто криминалисты различных отделов соперничают между собой. Как бы то ни было на самом деле, Рона не собиралась поддерживать его в этом убеждении.

– В мазках с сосков и плеча обнаружилась слюна, – сообщила она.

– Хорошо. В анальном мазке также была сперма. Что у нас со шторой?

– Сейчас мы ею занимаемся. Похоже, что ее использовали не раз. Мы как следует ее отработаем. Надо проверить, нет ли там чешуек кожи или следов старой крови. Ах да, на лобке я обнаружила два волоса с головы.

– Не мальчика?

– Нужно еще проверить, но один темный, так что вряд ли. – Рона сделала паузу. – Насколько я понимаю, вы пока не установили личность убитого?

– Нет. Вскрытие показало, что ему было от шестнадцати до двадцати. Здоров. Наркотиками не баловался. Не курил. Хорошо питался. Ваши эксперты-биологи сейчас имеют удовольствие исследовать содержимое его желудка. Так что скоро мы узнаем, что он ел перед смертью. Если повезет, окажется, что он ел карри. И тогда полиция станет проверять все забегаловки в Глазго, где подают карри, чтобы выяснить, не появлялся ли он там. Доктор Маклеод! – В его голосе послышалось участие.

– Да?

– У вас в семье никто не пропадал? Мальчик удивительно похож на вас.

Рона заверила его, что ни один из членов ее семьи пропавшим не числится, и положила трубку.

Рона подняла голову от микроскопа. За окном низко висело дождевое небо, но лучи солнца то и дело пробивались сквозь тучи. Окна лаборатории выходили в парк. Всего несколько детишек качались на качелях под присмотром своих мамаш, да, взявшись за руки, прогуливалась парочка. Она увидела, как молодой человек наклонился, сорвал росший под деревьями колокольчик и протянул цветок девушке. Потом они стали целоваться.

Шесть месяцев назад в том самом месте, где они сейчас стояли, Рона перешагивала через другое ограждение из желтой ленты. Убитым оказался студент, возвращавшийся домой с дискотеки в студенческом клубе. Всего четыре убийства за полгода, считая вчерашнее. Все жертвы – молодые люди.

Если первые два жестоких убийства не сопровождались половыми контактами, то убийству в парке явно предшествовал гомосексуальный половой акт. Студент был гей, и выяснилось, что он занимался проституцией. Его грудь и руки покрывали ссадины и кровоподтеки, а череп был проломлен каким-то тупым инструментом, который так и не нашли. В поисках следов убийцы – или убийц – прочесали все окрестности, но впустую. Ночной ливень начисто смыл все улики.

Между тем и нынешним убийством было одно сходство. На шее обеих жертв висел кельтский крест на коротком и тонком кожаном шнурке. Во время осмотра патологоанатом отмечал опоясывающий шрам, будто шнурок тянули назад. Что, если это было деталью зверского изнасилования?

Когда Шон узнал, чем она занимается, он в шутку обозвал ее Леди Смерть. Рона не обиделась. Она любила свою работу. Ей нравилось возиться с выделениями человеческого организма, рассматривать тканевые срезы, нравилась кропотливость и скрупулезность ее труда. Она забросила медицину, потому что медицина действовала на нее угнетающе. Так много больных вокруг, а ты, признаться, мало чем можешь им помочь. Судебная медицина – совсем другое дело. Здесь она могла многое, было бы желание докопаться до правды. Именно это ее и привлекало. Правда скрывалась от нее, но лишь до тех пор, пока она не находила верного вопроса, который следовало задать, чтобы найти ответ. К концу дня она обычно уже понимала: не что случилось, а почему случилось – вот в чем загвоздка.

Может, потому-то нам и не удается отыскать убийцу, подумала она, что в нашем паззле неверно легло «почему».

Парочка тем временем переместилась к Галерее искусств и поднималась теперь по ступенькам, чтобы спрятаться от дождя под барочным портиком. Рона снова уткнулась в микроскоп, не желая думать о Галерее, потому что в прошлую пятницу, во время ланча, она приметила там в углу знакомый длинный синий плащ и темные волосы.

Она попыталась сосредоточиться на следующем слайде, не обращая внимания на спазмы в желудке.

– Не хочешь сходить куда-нибудь перекусить? – В дверях появилась Крисси.

Рона покачала головой.

– Ладно. Я принесу тебе сэндвич. – Крисси не задавала вопросов. Она умела понять и без слов, словно родная мать.

Вскоре Крисси появилась внизу на улице. Парень, ждавший на другой стороне, двинулся ей навстречу через дорогу, пригнув бритую голову и держа руки в карманах. Похоже, Крисси начала ему за что-то выговаривать. Последний в длинной веренице поклонников либо один из братьев, пришедший клянчить денег, подумала Рона.

После полудня позвонил Билл Уилсон справиться об успехах. Она рассказала ему то же, что и доктору Сиссонсу.

– Сейчас я отрабатываю волосы, – говорила она, – с покрывалом придется еще повозиться, а стаканы из-под виски вы можете забрать, с ними я уже закончила.

– Спасибо, хотя я сомневаюсь, что отпечатки пальцев преступника проходили по нашим базам, – сообщил Билл без всякой надежды. – Кстати, эту историю вовсю обсуждают вечерние газеты.

– Ясное дело.

В трубке раздалось недовольное мычание.

– Кто-нибудь уже домогался у тебя информации?

– А у меня нет никакой информации. Ах да, Билл, – она поколебалась, – ты тогда не ошибся?

– Насчет чего?

– Насчет английского следа.

– Мы пока не установили ни что это за мальчик, ни откуда он взялся. Но ты можешь заглянуть в «Глазго ньюс», эти умники всегда знают больше нашего.

Рона закончила работу в пять часов. От микроскопа уже резало глаза, и сэндвич был давно съеден. Крисси свалила еще в четыре, отпросившись «по семейным обстоятельствам». Один взгляд на Крисси отбил у Роны желание задавать вопросы.

Сейчас ей хотелось только заморить червячка и залечь отмокать в горячую ванну. Но это означало встречу с Шоном. И она принялась наводить порядок в лаборатории, аккуратно складывая в стопки свои записи, убирая образцы, оттягивая момент, когда нужно будет идти домой.

Дождевые тучи сдвинулись на север, к Кемпси-хиллз. Небо прояснилось и стало бледно-голубым. Ее квартира находилась в двадцати минутах ходьбы от лаборатории, и раз вечер выдался погожим, не было необходимости ехать домой на автобусе. Он все равно застрял бы в пробке. И она пошла на Байерс-роуд пешком.

Она знала, что Шон уже наверняка купил что-нибудь к чаю, но все равно зашла в магазин, где продавали пасту. Мистер Марджотта, приветствовавший ее своей обычной скороговоркой, уговорил купить для пробы каннеллони со шпинатом и сыром рикота и даже добавил лишнюю порцию соуса из томатов и базилика.

– Пища любви, – сказал он, хитро улыбаясь.

Как раз этого ей хотелось меньше всего.

Прежде чем вставить ключ в замок, Рона потратила пять минут на обдумывание своих дальнейших действий. С одной стороны, можно было просто забыть о том, что она видела в Галерее искусств, но это было все равно что улика в криминальном расследовании, и она не могла пройти мимо. Такая же улика, как сперма на покрывале. Она должна была узнать, чья это сперма.

Когда она открыла дверь, в нос ей ударил густой аромат чеснока и оливкового масла.

– Эй! – позвал Шон из кухни. Он резал овощи на столе у плиты. Когда она вошла, он с улыбкой обернулся, вытирая руки полотенцем.

– У тебя усталый вид, – заметил Шон. – Чего-нибудь хочешь? Вина? Кофе?

– Ванну.

Он подошел, и она заставила себя улыбнуться.

– Идем, – сказал он.

Ей хотелось побыть в ванной одной и за закрытой дверью, но Шон вошел с ней, открыл оба крана и стал ее раздевать. За спиной у Роны шумно полилась вода, горячая и холодная, как ее мысли. Он сел на стул и усадил ее к себе на колени, одной рукой щекоча ей затылок, а другой пробуя воду в ванне. Когда ванна наполнилась, он выключил воду и сказал:

– Готово. Залезай. – Она ступила в воду покорно, как ребенок. – Я крикну, когда чай будет готов.

Он вышел, оставив дверь открытой. Она потянулась, чтобы захлопнуть ее.

– Не запирайся! – сказал он. – Я принесу тебе вина.

Рона бессильно опустилась в воду, откинулась и закрыла глаза.

Шон возвращался дважды. Сначала с обещанным вином, а потом с бутылкой, чтобы снова наполнить ей бокал. Во второй раз она не открыла глаз, хотя он встал на колени у ванны и она чувствовала его теплое дыхание у себя на лице. Потом вода возбужденно всколыхнулась и разошлась в стороны от ее согнутых ног, ударяясь в стенки ванны, в то время как его рука медленно скользила вверх по ее бедру.

Вот так всегда, подумала она. Возбуждать. Подготавливать. Шон это хорошо умеет. Она выпрямилась и открыла глаза.

– Теперь лучше? – Он улыбался, взгляд его синих глаз выражал уверенность.

Она встала, он подал ей полотенце, затем халат.

– Одеваться не нужно, – разрешил он.

Шон любил женщин. Ему было хорошо с ними. Но больше всего ему нравилось быть с ними в постели. И на саксофоне он играл в такой чувственной манере, будто не играл, а занимался любовью. Он баюкал свой инструмент, гладил его, перебирал клавиши и дул в него, пока саксофон не взвизгивал от удовольствия. Некоторое время назад Рона заметила перемену в его отношении к себе. Он больше не играл на ней, он играл с ней. А это уже совсем другое.

– Вкусно? – спросил Шон.

– Объедение.

– Пасту я поставил в холодильник, приготовлю завтра на ужин.

Каждую пятницу Шон играл традиционный джаз в одном из клубов в центре города. В «Абсолютном джазе» всегда было темно и уютно. По пятницам там обычно было яблоку негде упасть. Программа начиналась в десять и заканчивалась не раньше двух часов утра. А потом Шон часто оставался на джем и играл до рассвета. Рона любила наблюдать за его игрой, за его искусными руками, выжимавшими потоки чувств из золотого инструмента, как в тот вечер, когда они познакомились. В клубе была организована вечеринка для полицейских, и его пригласили выступить. В перерыве он подошел к ее столику и попросил разрешения с ней поговорить. Его прямота настолько ошеломила ее, что отказать она не смогла. Кроме того, весь вечер он был объектом ее эротических фантазий. Она осталась допоздна. В конце музыканты заиграли тихий соул, и публика стала постепенно расходиться. Он уложил свою дудку в футляр, и они вышли вместе. С тех пор они не расставались.

Я не могу идти в клуб, думала она. После того, что узнала.

Насвистывая и звеня чашками, Шон засыпал свежемолотый кофе в кофеварку.

– В пятницу я ходила в Галерею, – услышала Рона свой собственный ровный голос.

Шон не отвечал. Она уж подумала, что он, наверное, не слышит. С ним это частенько случалось. Когда складывалась в голове мелодия, он, насвистывая ее, уносился в неведомые дали. Но не сейчас. Сейчас он слышал ее.

Шон, не переставая насвистывать, поставил кофейник и начал разливать кофе. Прежде чем ответить, он довел мотив до конца.

– Здесь обычные люди посещают картинные галереи. Мне это нравится. Это напоминает мне Дублин, – без тени волнения негромко проговорил он.

Он не собирался вступать в перепалку. Повисло молчание. Рона потрогала свою чашку и сказала:

– Ты ходил туда в пятницу.

– Ходил.

Неясно было, вопрос это или ответ.

– С тобой была женщина.

– Была.

Сделав глоток, он аккуратно опустил чашку на блюдце. Он все делал аккуратно. Его большие руки двигались уверенно и мягко.

– Кто она? – Рона старалась говорить безразличным тоном.

Шон пристально смотрел на нее, ловя ее взгляд.

– Одна моя знакомая. Она любит картинные галереи.

– Как я.

– Нет, – он покачал головой, – не как ты. – Он взъерошил волосы.

Я его вычислила, подумала Рона. Она ждала продолжения, но перебила его, едва он открыл рот.

– Рона…

– Ты спишь с ней?

– С ней? – Он повторил ее слова таким беспечным тоном, что они сразу как будто утеряли всякий смысл. – Сплю, не сплю – какая разница?

– Для меня большая, – разозлилась она.

Он молчал. Вдали начали бить церковные куранты. Она насчитала восемь, прежде чем последовал ответ.

– Это оттого, что ты придаешь этому слишком много значения, – невозмутимо произнес он.

Шон никогда не выходил из себя. Если он и бывал раздражен или недоволен, то все равно делал вид, что не понимает, из-за чего тут поднимать шум. Иногда Роне хотелось, чтобы он вспылил, устроил ей скандал. Но он неизменно хранил спокойствие, и она только огрызалась на него, как мелкая шавка.

– Если я скажу, что нет, ты мне поверишь?

Она знала, что так будет.

– Послушай. – Он протянул руку через стол и приподнял ее подбородок, чтобы заставить взглянуть на него. – Я не стану для нее готовить, или играть, или щекотать ей затылок, когда она устанет. – И его ладонь нежно скользнула по изгибу ее скулы.

Оставив посуду на столе, они перешли в гостиную. Шон зажег газовый камин и опустил шторы. Затем он сел на диван и призывно вытянул руку на спинке. Рона позволила себе прижаться к нему, положить голову ему на грудь, но уже представляя себе, как бы она жила без него.

Зазвонил телефон. Шон встал, чтобы поднять трубку.

– Это тебя, – сказал он. – Мужчина. Он не представился. – На его лице не дрогнул ни один мускул.

Она взяла трубку, а Шон вышел из комнаты. Из спальни понеслись саксофонные рулады.

– Алло?

– Рона? Это Эдвард. Эдвард Стюарт. – Пояснения были излишни. Да она узнает этот голос всегда и везде.

На том конце прочистили горло:

– Можно поговорить с тобой об одном деле?

– Нет.

– Рона, мне так трудно…

Ему всегда трудно, а другим – легко.

– Иди ты к черту, Эдвард, – сказала она и собралась дать отбой.

– Рона, подожди, пожалуйста. Это очень важно.

Что-то в его голосе заставило ее повременить.

– Не могли бы мы встретиться? – попросил он.

Рона услышала собственные слова:

– Завтра. В полдесятого?

Прощаясь, Эдвард уже обрел уверенность в себе. Он получил что хотел, подумала она. Какие у него к ней могут быть дела? Что-нибудь связанное с его адвокатской конторой или с выборами, которые он надеется выиграть в будущем году? И почему именно сейчас? Мы не разговаривали три года, и в последний раз это случилось в суде. Тогда он остался недоволен тем, что благодаря обнаруженным ею уликам его клиента упрятали за решетку. Эдвард не любил проигрывать.

Саксофон Все заливался, но теперь Шон заиграл мелодию, которую Рона привыкла считать их музыкой. Он рассказывал, что исполнял это, когда влюбился в нее.

Она знала, что таким образом он предлагает ей мир.

Шон не спросит, что за мужчина ей звонил. Он не спросит, спала ли она с ним раньше и спит ли сейчас. Он не спросит, потому что это никак не влияет на его отношение к ней.

Жаль, что для нее все иначе.