Текст книги "Француженки не терпят конкурентов"

– Все в порядке, иди! – судорожно-хмуро буркнул он и, открыв перед ней дверь, вытолкнул Магали из кафе как куклу, продолжая закрывать картину событий собой как щитом.

Увидев, что студеный воздух привел ее в чувство и она резво потрусила по двору, он повернулся к тетушкам и отрывисто вопросил:

– И какого жанра поэзию предпочитает ваша подруга? Хокку?

Глава 19

Ни за что и никогда, пусть пройдет миллион лет, Магали не сможет забыть того дикого ужаса, который лишил ее разума в тот злополучный момент. Женевьева и Эша застали ее… полуголой… на кухне… с Филиппом Лионне. О господи.

Всю ночь она мучилась и терзала себя. Свернувшись калачиком, Магали лелеяла свое чудовищное унижение… А ее рука, проникнув к лону, пыталась тем временем облегчить то отчаянное и страстное неутоленное желание… О господи…

Резко перевернувшись на живот, она засунула под подушку сжатые в кулаки руки и вновь представила себе лицо тетушки Женевьевы. Потом перед ней всплыл образ Филиппа, разгоряченного и подавленного в неистовой обреченности. Его лицо сменило лицо тетушки Эши.

Мысль, каким же, черт побери, было ее собственное лицо, заставила Магали опять свернуться калачиком. Но какое значение имело выражение ее лица, если она предстала перед ними полуодетой?

Она еще надеялась, что ее терзания прервет стук в дверь и возвращение незваного гостя, чтобы она выплеснула на него все эти мучения или по крайней мере дождалась хоть какого-то сострадания. И к тому же избавилась бы от отчаянной неутоленной страсти. Но он так и не пришел.

Она подумывала о бегстве.

Но мысль о потере этого замечательного дома казалась ей невыносимой.

У нее никогда не было такого надежного родного дома, исполненного постоянной и настоящей любви.

Она полагала, что отныне весь остаток жизни ей придется притворяться перед тетушками, пряча свои чувства под черным очками.

Может быть, не только перед тетушками, но и во время прогулок, проходя мимо кондитерской Филиппа.

Мимо кондитерской Лионне…

Господи, да она никогда больше не осмелится даже свернуть в ту сторону! Он украл у нее половину острова!

Она постаралась успокоиться и подумать о чем-то более приятном, но через мгновение опять мучительно сжалась и спряталась под одеялом, представив себе лица дорогих ей людей.

Филипп просто мерзавец! Она готова убить его.

Он сделал это специально. Подстроил… «Тогда, кстати, вы узнаете, почему я старался увести Кристофа подальше от вашей кухни». Он все продумал. Заранее.

Разве только не учел, что ему могут помешать Женевьева и Эша, потому что после того как прозвенел дверной колокольчик, его лицо приобрело невообразимо потрясенное и отчаянное выражение. Однако он планировал соблазнить ее. Как будто она была какой-то жалкой особой, которую можно расчетливо соблазнить.

Такой она, очевидно, и оказалась.

Настоящий негодяй.

Она не сомневалась, к чему этот негодяй собирался приложить свои руки, если бы их не застукали. О боже, ну почему этот поэтический вечер не закончился хотя бы пятью минутами позже?

* * *

На следующее утро она, как могла, оттягивала свое появление на кухне в кафе. И дотянула до того, что как раз столкнулась на лестнице с выходившими из своей квартиры Женевьевой и Эшей – те, очевидно, тоже всячески оттягивали момент неминуемой встречи. Магали вздрогнула. Они тоже. Все упорно прятали глаза.

– Я собиралась… собиралась приготовить глазурь для торта, – запнувшись, пробормотала, не помня что, Магали и опрометью бросилась вниз по лестнице.

* * *

День явно не задался. У Магали все валилось из рук. То и дело она что-то проливала или просыпала. В такие неудачные моменты Эша и Женевьева покашливали и обменивались смущенными взглядами, которые она подмечала всякий раз, как осмеливалась поднять голову.

Глазурь у нее сгорела. Заканчивая размешивать шоколадный напиток, она порезала палец, и пришлось начинать все сначала, поскольку в кастрюльку попали капли крови. А когда в кафе появился Грегори, один из кулинаров Филиппа, она просто выронила из рук кусок свежеиспеченного ягодного торта и, отчаянно стараясь не разреветься с досады, принялась соскребать его со своих сапожек. Магали бросила в его сторону сердитый взгляд. Подчиненный ее врага не мог быть ее другом. К тому же, насколько она понимала, Филипп злорадно делился с ним своими победами.

Нет, она все мучительнее чувствовала свой позор. Если только возможно опозориться еще больше, чем вчера вечером, когда ее родные тетушки застали ее flagrante delicto[90]90
  На месте преступления, с поличным (лат.).


[Закрыть]. И все-таки ей удалось понять, что стиль жизни Филиппа не позволит ему злорадствовать с теми, кто ему подчинен, по поводу его сексуальных приключений.

Грегори явно огорчило ее странное недовольство, и он с нерешительностью взглянул на Клер-Люси, сидевшую за своим излюбленным угловым столиком с чашкой ароматного шоколада – в надежде, что она что-то ему пояснит.

– Я просто… знаете ли… надеялся выпить немного горячего шоколада, – проговорил он. – Не могу ли я чем-то помочь вам? – Он повернул голову к Магали.

– Возможно, – проворковала Клер-Люси вместо нее.

Она поглядывала на Грегори с острым интересом, приоткрыв слегка испачканные в шоколаде губы.

Магали никогда не допускала посторонних на кухню, когда сама там что-то готовила. И если этому чертовски ловкому мерзавцу, Филиппу, удалось уговорить ее, то, очевидно, она уподобилась сахарной песчинке, растаявшей в капле воды.

– Все в порядке. Просто, пожалуйста, подождите немного, – глухо отозвалась она.

Слава богу, что сегодня она не вырядилась. Разумеется, в этом тоже был виноват Филипп. Съеживаясь от малейшего намека на сексуальную привлекательность, она тщательно отбирала утром, что ей надеть – неужели на каблуках она выглядит шлюха шлюхой? Сапожки она отмела перво-наперво. Ей удалось отыскать единственную пару обуви без каблуков, не считая кроссовок, – толстые, на шерстяной подкладке сапоги, способные выдержать любые превратности судьбы. К ним она добавила джинсы и скрывающий фигуру темно-синий свитер с рукавами «летучая мышь», который если что и подчеркивал, то только тонкую талию, а в остальном полностью прятал любые признаки половой принадлежности. Она могла бы напялить на себя и платье-мешок, но разлапистый свитер оказался единственной подходящей вещью в ее гардеробе. Волосы она заплела на затылке в незатейливую косицу, отказалась от макияжа, так что вид ее трудно было бы назвать более скромным, если не сказать – подавленным.

В ней медленно зрело решение. Тайное.

– Вы хорошо себя чувствуете? – Грегори пристально посмотрел на нее. – У вас немного усталый вид… вы сегодня какая-то непохожая сама на себя. – Склонив голову, он размышлял.

Но ей было все равно, что он там о ней думает. И вряд ли ее самочувствие интересовало его всерьез.

Молча Магали удалилась приготовить для Грегори шоколад. Сидя за столом, он прищурил глаза и вновь с любопытством взглянул на нее, когда она принесла ему поднос с угощением.

– Надо же, мне и в голову не приходило, насколько вы миниатюрны!

Может быть, ей следовало подняться к себе и сменить обувь? Она уже чертовски устала барахтаться в болоте своего унижения. Не вошло бы в привычку…

– Месье Лионне попросил меня передать для вас кое-что. – Грегори взглянул на нее с задумчиво-мечтательным видом.

Магали оцепенела, приросла к полу. Как же ей сейчас не хватало ее каблуков, чтобы взять себя в руки и окинуть всех вызывающим взглядом!

– Мне ничего не нужно.

– Правда? – Лицо Грегори слегка оживилось.

Клер-Люси, погрузившись в раздумья, медленно водила пальчиком по ободку чашки.

– Естественно. – И Магали скрестила на груди руки, просто на всякий случай, чтобы Грегори не смог вручить ей то, что принес. – С чего бы ему что-то присылать мне?

Проверить, не удастся ли ему окончательно сломить ее сопротивление, а потом позлорадствовать, сознавая, что она первая сдала позиции? Если Грегори откроет фирменную коробку Лионне для очередного искушения роскошной выпечкой, то она может окончательно свихнуться.

Грегори выглядел озадаченным.

– Как это с чего? C’est la Saint-Valentin[91]91
  В честь Дня святого Валентина (фр.).


[Закрыть].

Ах да, она могла бы и догадаться! Ведь именно по этому поводу они смастерили для витрины ведьмочку, спрятав в ее корзинке розовое сердечко, дабы предостеречь легкомысленных женщин, готовых дарить сердца любым идиотам, попавшимся на их пути в какой-то дурацкий праздник. Тетушка Эша сегодня заваривала особые укрепляющие чаи, а Женевьева пекла тортики из горького шоколада, способные вдохновить женщин на глубину чувств и побороть глупое ощущение опустошенности и одиночества.

Магали пристально посмотрела на Грегори, вспыхнув от странного замешательства. Как, интересно, понимать то, что Филипп – через посредство своего служащего – послал ей подарочек ко Дню святого Валентина? В отличие от обескураживающей версии американского Дня святого Валентина, во Франции этот праздник отмечали вполне душевно. Никакие анонимные открыточки не рассылались всем одноклассникам, чтобы никто не оказался лишенным «валентинки», особенно если вам всего пять лет от роду, а ваша американская мама ничего в этом празднике не понимает, и ваш ученый американский папа погружен лишь в свою науку. Во Франции подарки в честь Дня святого Валентина дарили супруги, любовники или тайные и явные воздыхатели.

Подавив интерес, она покрепче сцепила руки.

– Я не желаю ничего пробовать и даже ничего видеть.

– Но это не пирожное. – В руках Грегори появился пакетик с логотипом новомодной ювелирши из квартала Марэ, увлекшейся искусством Новой Зеландии. Магали частенько задерживалась перед ее витринами. За пределами острова это был ее любимый квартал.

В пакетике оказалась маленькая открытка, не содержавшая никаких пожеланий. Лишь одно слово, написанное твердым стремительным почерком: Филипп. Под крышкой квадратной шкатулки лежала маленькая зеленая подвеска, так мастерски и затейливо выполненная, что при определенном повороте перед вами появлялся полумесяц с женской фигурой, ее изящный силуэт тянулся вверх, словно она пыталась достать до верхнего острия полумесяца. В шкатулке лежала и визитная карточка ювелира с указанием названия, пояснявшего символику драгоценности: «Полинезийская богиня Хина и ее луна». Невольно глянув на лунный серп над стендом их внутренней экспозиции, Магали вспомнила, как подвешивала его, когда Филипп барабанил в дверь. От кулона с лунной богиней тянулась серебристая цепочка, вероятно, платиновая, судя по блестящему светлому металлу. Тонкое, как паутинка, плетение придавало цепочке такой хрупкий вид, что, казалось, она могла порваться от одного лишь неловкого касания ее пальцем.

– Он так сильно занят… поэтому попросил меня исполнить роль посыльного. Ему хотелось, чтобы вы обязательно получили это пораньше. Сказал, что сам зайдет позже.

Ему хотелось, чтобы она обязательно получила подарок пораньше – словно полагал, что она будет ждать от него поздравления с Днем святого Валентина?! И что она может обидеться, если он не поздравит ее? Разглядывая подарок, Магали покраснела как маков цвет.

Ей пришлось подавить желание запрыгать от радости, прижимая к груди драгоценную вещицу. Она позволит себе такую откровенность, но только в уединении.

– Так, значит, вы с ним?.. – Голос Грегори смущенно затих, и его взгляд вновь мечтательно затуманился.

Магали сдержанно взглянула на него, осознав, что еще вдобавок удалось только что сделать Филиппу. Попросив одного из своих шеф-поваров отнести ей подарок, он совершенно недвусмысленно предъявил на нее собственные права. Ее окатила волна, но – не знакомой ей воинственной ярости. Нет, это было совсем иное чувство. Скорее она пребывала в состоянии булькающего на огне шоколадного напитка, уже достигшего той идеальной густоты и соблазнительности, при которой его следовало немедленно снять с огня, дабы не испортить – проявлению истинной ярости мешало всеобъемлющее тайное удовольствие. Или, может быть, ее возмущение походило на кипящий карамельный сироп, золотистый и обжигающий, именно того накала, что так идеально – по словам Филиппа – удавался ему с четырнадцати лет.

А ей не удавался. Она вечно сжигала карамель, пропуская нужный момент.

– Вам стоило бы посмотреть, над чем он сегодня трудится, – доверительно произнес Грегори.

Он покачал головой. В очередной раз его глаза встретились со взглядом Клер-Люси, приглашая ее разделить его уныние.

– Или, может быть, не стоит, учитывая ваше настроение.

Глава 20

Филипп испугался. У него не шло из головы выражение лица Магали тем вечером, перед появлением тетушек, и он понял, что, возможно, совершил невероятную ошибку. Она могла запереться от него в неприступной башне, окружив себя морем глухой отчужденности, и тогда ему не помогут проникнуть к ней ни отмычки, ни соблазнительные пассажи, ни решительный приступ, придется искать единственный верный путь и запастись мощными веслами, чтобы целым и невредимым переплыть это безбрежное ледяное море.

В этот самый напряженный день года, когда от него требовались особенно впечатляющие творения, которыми невозможно пресытиться, когда мужчины уходят с работы пораньше и выстаивают в очередях, надеясь приобрести тот единственный подарок, способный порадовать сердце любимой… он пребывал в таком страшном смятении, что сдал все свои полномочия. Впервые в жизни в этот самый Валентинов день его сердце билось в безумной тревоге.

Он был настолько поглощен своим состоянием, что начисто выпал из оживленной кухонной сутолоки и не заметил даже, как стажер перевернул поднос с только что приготовленными пирожными, отчего по всему полу разлетелись ошметки взбитых сливок и фисташково-клубничных украшений. Впрочем, позже ему сообщили об этом несчастье. Но реакция его, к счастью стажера, была неожиданно вялой.

Заняв половину мраморного стола, Филипп с неистовым усердием взбивал белки. Вручную. И от этой напряженной работы на губах у него заиграла улыбка. Одному Богу известно, как ему хотелось выместить на чем-то вчерашний срыв! Да что там срыв – полный крах! Радужные надежды разбились всмятку, как украшения с нежных пирожных в руках бедолаги-стажера. Позор. Избавиться от этого убийственного ощущения не помогла и изнурительная тренировка утром в спортивном зале.

Он сыпанул в белки истертый в такую мелкую пудру сахар, что она взметнулась над его рукой легкой пылью, словно колдовское чарующее облачко. Постепенно введенные красители придали будущим меренгам ярко-алый цвет, напоминающий истекающее кровью сердце, но Филипп знал, что после выпечки они побледнеют до розового оттенка, и никто никогда не узнает, какая в них вложена сила страсти. Потом проверил на ладони миндальный порошок, стертый почти до состояния муки и оставляющий на пальцах ощущение бархатистой мягкости, смешал его с равным количеством сахарной пудры и добавил в алую массу.

Пока меренговые ракушки стояли в духовке, он раздумывал, какой ганаш подойдет для их наполнения. В День святого Валентина. Учитывая, что она действительно пробудила в нем звериную страсть. Возможно, ему следовало бы преподнести ей розу.

Белый шоколад и сливки, розовый сироп и три капли розового масла. Нет, нужно что-то еще. Что-то неожиданное и особенное. Он порылся на полках со специями, сушеными и свежими, заглянул во все холодильники… Иногда что-то пробовал. Задумывался, озарялся идеей, отвергал ее – и снова искал. И наконец остановился перед контейнером с плодами рамбутана[92]92
  Название этих покрытых волосяной шкуркой плодов произошло от индонезийского «rambut» – «волос»; рамбутан, как и личи, принадлежат к одному семейству сапиндовых.


[Закрыть] – красными, размером со сливу тропическими фруктами, закупленными на одном из азиатских рынков в Бельвиле, пригороде Парижа. Этот маленький уродливый плод имел плотную колючую оболочку, но любопытный, осмелившийся попробовать его, узнавал, что страшная оболочка легко раскалывается, а под ней скрывается нежная кисло-сладкая мякоть с приятным освежающим вкусом, чем-то напоминающая китайские личи или попросту виноград.

Довольная ухмылка расплылась по его лицу. И на редкость удачно, что вкус рамбутана будет отлично сочетаться с запахом роз. Расколов на половинки колючую плотную кожуру, он испытал огромное удовольствие, особенно когда под его ловкими пальцами, подавляющими сопротивление пружинистых загнутых волосков, плод с легкостью распался. Как легко он преодолел это сопротивление! Слияние вкусов рамбутана, роз, сливок, белого шоколада… шоколад плавился в разогретых сливках, и, соединяя все эти ингредиенты в замечательную маслянистую массу, Филипп мечтал о шелковистой белизне груди и сокровенных тайнах податливой и чувствительной особы, чье тело волнующе откликалось на каждое его прикосновение.

«Позвольте мне…»

«Нет, вам придется обратить на меня внимание».

«Ни величайший гнев, ни величайшая в мире сила воли не закроют от меня на замок ваши сладостные уста».

Однако чего-то еще не хватало. Главного сюрприза. Ему вспомнилось розовое сердечко, спрятанное в темной шоколадной корзинке ведьмочки с витрины кафе Магали. Да, нежданная радость в самой сердцевине, та завершающая вспышка блаженства, и ее растаявшее тело в его руках…

Пока остывал ганаш, Филипп попытался выбрать подходящий наполнитель из сделанных им вчера заготовок. На одной из полок в холодильной камере его взгляд привлекла ярко-алая масса. Малиновое желе. Обычно в честь Дня святого Валентина оно формировалось в виде миниатюрных сердечек для вставки его в фирменные макаруны из темного шоколада, но не мог же он подарить Магали шоколадное пирожное! Ее жизнь и так полна шоколада. Желе обладало таким же ярким, как питающая сердце кровь, цветом, какой имели перед выпечкой и меренги. Один кубик, точно совпадавший с размером его большого пальца, прижатого к ее пульсирующей жилке на запястье, ласкавшего ее груди, губы, ее…

Он утопил желейный кубик в самой серединке светлого сливочного ганаша, таившегося под створками розовой ракушки.

И в смутном недовольстве разглядывал результат. Пирожное выглядело слишком… откровенным. Уязвимым. Розовые створки, наполненные сливочной массой. Нет, для нее это слишком уж откровенно… Он не пожелал бы такого даже себе. То, что находилось внутри десерта, требовало защиты.

Он попробовал свежую ягоду малины из корзинки, доставленной из его оранжереи в Испании. Сладкая и еще более нежная мякоть, раздавленная его зубами, разлилась по языку, даря восхитительный свежий вкус. Выложив малиновую защиту между двух створок по столь уязвимому внешнему слою ганаша, он скрыл его от внешнего мира.

И снял пробу с получившегося изделия. О да, идеально! Довольный собой, Филипп оторвал взгляд от подноса с готовым десертом. Несмотря на безумно напряженную работу Валентинова дня, половина сотрудников лаборатории незаметно собралась вокруг него и теперь пожирала глазами эти розовые, украшенные малинками макаруны. Одного взмаха его руки оказалось достаточно, чтобы все мгновенно, точно дрессированные тигры по взмаху хлыста, разошлись по рабочим местам. Но, продолжив работу, они все равно поглядывали на его стол. Возможно, в завтрашних обзорах критики язвительно отметят снижение изысканного ассортимента его pвtisseries.

Филипп потоптался на кухне и вдруг, озаренный какой-то мыслью, решительно покинул кондитерскую. Дойдя по улице до торговца цветами, он встал в длинную очередь, состоящую из мужчин, ожидавших возможности купить розы. Цветочник, с безумной скоростью пакуя букеты в целлофановые плащики и подвязывая их бантиками, радостно улыбнулся подошедшему к прилавку Филиппу.

– Для Магали?

Ну вот, похоже, уже и цветочник пронюхал о его чувствах! Как же могла Магали не замечать их?

– Мне понравилась почта Валентинова дня, – продолжал торговец цветами.

– О чем вы?

– О «Гурмане», – радостно отозвался цветочник.

Ладно, позже он выяснит, что там натворил этот Кристоф, и прикончит его. А пока что ему нельзя отвлекаться. Сейчас его ум поглощало творение, что ожидало завершения на его мраморной столешнице.

Вернувшись в лабораторию, он аккуратно отделил лепестки от бутона. Бутона красной розы. И увенчал лепестком одну из миндальных ракушек. Оценивающе наклонив голову набок, он в задумчивости покусал губы – и взял склянку с кукурузным сиропом. Достаточно одной капельки, одной росинки на одном лепестке! И одной коронной малинки. Или, возможно, подумал он, вдохновившись, эта коронная малинка напоминает сосок, встрепенувшийся под его лаской…

С особенной осторожностью он уложил пирожное в розовую коробку с именным логотипом «Филипп Лионне».

Глава 21

После разрекламированного очарования и гламурной пышности своей кондитерской атмосфера «Волшебной избушки» казалась Филиппу приятно успокаивающей и таинственной. Входя к ним, он каждый раз ощущал необычайное умиротворение, словно проникал в недоступный для него спасительный приют. Но сегодня там было на редкость многолюдно, а Женевьева и даже Эша осадили его при встрече плохо скрываемым возмущением, словно обвиняли в этой ненужной им популярности. Едва заглянув к ним, он сразу понял, что Магали куда-то ушла.

Перед старинным кассовым аппаратом женщина бальзаковского возраста расплачивалась с Эшей за пакетик засахаренных лепестков фиалок и чашку чая голубой розы, еще две пары клиентов ожидали своей очереди сразу перед входной дверью. За столиком, втиснутым между пианино и выставочным стендом, перед роскошным подносом с шоколадными изысками сидела сосредоточенная особа, делавшая какие-то пометки в своем дневнике. В заднем зальчике более пожилая пара, вооружившись антикварными серебряными вилочками, вела раскопки в руинах шоколадного торта, они безмятежно улыбались друг другу, совершенно не нуждаясь для празднования Дня влюбленных в гламурном шике кондитерской Лионне. Однако же оставшиеся три столика занимали парочки, которые выглядели до боли похожими на его блистательную клиентуру.

Несмотря на то что атмосфера в заведении сегодня вовсе не казалась умиротворяющей, Филипп все равно почувствовал облегчение.

Держа в руке коробку с розовым сердечком, он испытал и разочарование, сознавая при этом, что в присутствии Магали легче ему стать не могло бы, напротив, пришлось бы, вероятно, собраться для очередного противостояния.

Женевьева незамедлительно увлекла его на кухню, где они с Эшей продолжили с любопытством взирать на него. Филипп почувствовал, что краснеет. А ведь вчера вечером вовсе не его они застали в полуобнаженном состоянии! Может быть, Магали, стремясь избежать таких взглядов, запрыгнула в проезжавшую мимо карету и укатила в неизвестном направлении на край света?

– И что прикажете с этим делать? – спросила Женевьева, когда он неохотно поставил подарок на голубые плитки столешницы. Ему хотелось самому вручить его Магали. Хотелось увидеть ее лицо.

– Ваш подарочек должен разбить ее сердце?

Он вздохнул, и его плечи поникли.

– Я понимаю, от кого она унаследовала доверчивое отношение к окружающим…

Женевьева удивленно подняла брови, услышав такие его слова.

– Да, если у нее и появилось наконец что-то похожее, то, вероятно, благодаря нашим стараниям, – проговорила она. – Но Магали верит лишь в свои силы. По-моему, она полагает, что может потерять нечто жизненно важное, если хоть раз позволит себе признаться в том, что в ком-то нуждается. Не считая нас, разумеется… Но нам пришлось добиваться ее доверия несколько лет.

Неужели ему действительно дали подсказку?

– И почему же, как вы думаете?

– Я не думаю, я знаю, – фыркнув, заявила Женевьева. – Но вам придется самому разгадать ее душу. Может быть, и не разгадаете, тут уж как масть ляжет.

– Я предложила бы вам выпить немного чаю, – спокойно добавила Эша, словно ее совершенно не волновало, что он, вероятнее всего, потерпит фиаско, поскольку почву для него подготовил он сам.

– То есть вы хотите сказать, что у вас есть напиток, способный помочь мне понять Магали? – недоверчиво уточнил Филипп.

Это звучало несколько запредельно даже для их заведения. Не говоря уж о том, что любое волшебство имеет свои границы….

Эша безмятежно взглянула на него, выразительно показывая, что если ему хочется узнать воздействие ее чая, то ему следует выпить его.

– И все-таки, где же она?

Изогнув брови дугой, Женевьева вопросительно взглянула на Эшу.

– Как там он назвался?..

Все внутри Филиппа тревожно сжалось.

Ярость вспыхнула в нем вулканическим взрывом.

– Я удивилась, что ему удалось уговорить ее, – с особым одобрением произнесла Эша. – Но, возможно, он чем-то поможет ей, этот Кристоф…

Женевьева покачала головой.

– Не уверена. Не думаешь ли ты, что нам следовало предостеречь ее? Я сомневаюсь, что у меня хватит сил вытерпеть столь широкую популярность нашего заведения. Очевидно, мне не следовало поддаваться на ее глупые умоляющие взгляды и уговоры Сильвана помочь ему с оформлением витрины. И если она собирается еще разрекламировать нас в этих их блогах…

– Это поможет ей убедиться, – произнесла Эша таким усталым тоном, словно уже в тридцатый раз повторяла свой аргумент, – поможет понять, что она сможет привлечь к нам посетителей, несмотря на него… – И она пренебрежительно кивнула на Филиппа.

– Верно, но отстреливать охотников в этом лесу придется нам! – закипятилась Женевьева. – Мы же не хотим возвести замок на горе и размахивать флагами для привлечения внимания! К тому же мне решительно несимпатичны любопытствующие бездельники, готовые бежать к реющим на ветру флагам.

– Наша популярность будет кратковременной, – успокаивающе заметила Эша. – Пусть она пройдет через это. Постепенно все успокоится, или нам придется сократить часы работы и отсылать клиентов к нему. – Она легко взмахнула рукой, словно смахнула крошки с грязного стола для ожидавшего подачки Филиппа.

– Да уж, надеюсь, шум быстро затихнет! В ином случае нам пришлось бы прикрыть лавочку и спрятать нашу избушку в каком-то другом лесу, где никто не будет нас знать, но ты же понимаешь, что очередной переезд разобьет ей сердце. Короче говоря, придется немножечко потерпеть.

Филипп вдруг на секунду с ужасом представил себе, как эта «Волшебная избушка» со всех своих курьих ножек удирает в африканские джунгли или улетает на какой-то таинственный остров.

– Нет, вам нельзя никуда уезжать, – отмахнувшись от жуткого видения, возразил он.

Женевьева бурно вздохнула.

– Ну, тогда держите при себе ваших клиентов. Они совершенно не в моем вкусе.

Филипп скрипнул зубами, впервые узнав, что они могут скрипеть.

– А вот Магали воспринимает как личную обиду любого клиента, который заходит не в вашу кондитерскую, а в мою, – сказал он.

Женевьева искоса взглянула на Эшу.

– Была ли я такой же бестолковой и слабой в мои двадцать четыре года?

– Не знаю, какой ты была в двадцать четыре, – сдержанно отвечала ей Эша. – Но в двадцать шесть твое сердце можно было пронзить даже булавкой. А она ведет себя превосходно. Просто мала еще. – Она сложила пальцы в кружок размером с грецкий орех. – Ей еще надо сломать защитную скорлупу, пустить корни и вырасти.

– А скажите… Если бы ваше кафе переехало, почему переезд так травматично сказался бы на Магали? – вдруг задумчиво поинтересовался Филипп.

Тетушки оставили его вопрос без внимания.

– Полагаю, именно поэтому нам следует позволить ей продолжать заниматься этими глупостями, – со вздохом сказала Женевьева Эше. – И ее договор с Кристофом, вероятно, признак начала роста. Никто и не говорил, что проблемы роста проходят безболезненно, они досаждают и близким людям.

– К тому же, – снисходительно заметила Эша, явно показывая, как неодобрительно она могла отнестись к тому, кто пренебрег ее чаем, – не кажется ли тебе, что как раз в Валентинов день сварить шоколад для мужчины – это так романтично?

Филипп молча развернулся и вышел, едва не забрав с собой свое «сердце». Но это далось ему с превеликим трудом. Он испытал мучения, оставляя его лежать там без него в распоряжении двух колдуний, при том что главная для него колдунья упорхнула готовить шоколад для чертова проныры Кристофа.

Нет уж, отныне этот блогер никогда, до скончания своей никчемной жизни, и носу не сунет ни в одну из его лабораторий!

Его сжигала ярость. Она продолжала полыхать в нем, и когда он вернулся к работе, и вскоре, казалось, воспламенила в лаборатории каждого. Филипп работал в полном молчании и, упрямо сжимая губы, представлял себе эту парочку в какой-нибудь кухне Парижа. Где-то у него записан адрес Кристофа! Ему пришлось подавить желание немедленно отыскать его. Не мог же он позволить себе ворваться туда обезумевшим от ревности…

Он продолжал мрачно сжимать губы, опасаясь того, что может сорваться с его языка, если они откроются. Эта молчаливая сила гнева заразила его сотрудников – они начали вдруг переругиваться, так что влюбленные, по неведению отведавшие их десертов, тоже могли стать охваченными взаимным неудовольствием, а кто съел побольше, могли и всерьез разругаться.

– Что случилось? – наконец тихо спросил у него Грегори. – Неужели на вас так подействовали сообщения в блоге?

Дернув головой, Филипп с вызовом посмотрел на молодого шеф-повара.

После чего скрылся в своем кабинете и открыл блог «Гурман».