Текст книги "HHhH"

137

Уроженец Словакии Габчик и Кубиш, родом из Моравии, никогда не бывали в Праге – это тоже одна из причин, по которым выбрали именно их. Действительно – если они никого в городе не знают, их тоже наверняка никто не сможет узнать. Но провинциальное невежество молодых людей того и гляди сыграет против них, когда понадобится сориентироваться на месте, поэтому в программу их интенсивного обучения входит знакомство с картами и планами прекрасной чешской столицы.

И вот Габчик с Кубишем склоняются над картой Праги, чтобы заучить ее главные улицы и площади.

К тому времени они еще ни разу не прошли по Карлову мосту, по Староместской площади, по Малой Стране, они никогда еще не ступали ни на Вацлавскую, ни на Карлову площади, не бродили ни по Нерудовой, ни по Рессловой, не поднимались ни на Петршин холм, ни на Страгов, никогда не видели собственными глазами ни берегов Влтавы, ни двора Градчанского замка, ни Вышеградского кладбища, где еще не упокоился автор бессмертного сборника «Прага с пальцами дождя» Витезслав Незвал[201]201
  Витезслав Незвал (1900–1958) – чешский поэт, один из основателей движения сюрреализма в Чехословакии, народный писатель ЧССР, лауреат Международной премии мира.


[Закрыть], ни печальных островов на реке, по которой плывут утки и лебеди, ни устремившейся к Главному вокзалу Вильсоновой улицы, ни площади Республики с ее Пороховой башней. Они никогда не любовались ни отливающими синевой башнями Тынского храма, ни оживающим каждый час Орлоем, Пражскими курантами на Ратуше. Они еще не попробовали ни шоколада в кофейне «Лувр», ни пива в «Славии», их еще не смерил взглядом Железный человек с Платнерской улицы…[202]202
  В одном из вариантов легенды о Железном человеке – памятнике у здания Новой Ратуши – говорится, что это, по существу, памятник призраку. Имя его – Йоахим Берка, и он дожидается свободы более четырехсот лет. Йоахим, расставшись с невестой, отправился защищать родину, но до него дошли слухи, что любимая ему изменила, и, вернувшись, он женился на другой. Ни в чем не повинная бывшая невеста утопилась, отец ее тоже покончил с собой. Берку, узнавшего об этом, замучила совесть, он задушил свою жену и повесился сам, а призрак его до сих пор бродит по Платнерской улице, где жила погубленная им невеста, в ожидании свободы. Шанс на это появляется у него раз в сто лет, но и тогда добиться освобождения непросто: для этого юная непорочная девушка должна в течение часа вести с ним дружескую беседу. А кто же захочет? Другой вариант, например, здесь: http://prahafx.ru/legend/platnerska.htm.


[Закрыть] Пока линии на карте не напоминают им ничего, кроме названий, слышанных в детстве, или военных объектов. Если бы кто-нибудь понаблюдал сейчас за тем, как парни исследуют карту местности, которая станет театром их действий, он мог бы подумать, что перед ним туристы, разрабатывающие маршрут путешествия на предстоящих каникулах.

138

Гейдрих принимает у себя чешскую фермерскую делегацию. Прием, мало сказать, холодный. Протектор молча выслушивает подобострастные обещания сотрудничать, после чего объясняет, что чешские фермеры – саботажники: они мошенничают, подсчитывая скот и взвешивая зерно. С какой целью? Да ясно же: чтобы снабжать черный рынок! Гейдрих вообще-то уже начал наказывать мясников, оптовиков и прочих там владельцев питейных заведений, но помочь эффективно бороться с этим бедствием, способным уморить население голодом, может только наилучшим образом организованный контроль. Только путем строгого подсчета, сколько чего в сельском хозяйстве производится, можно добиться заметных результатов, поэтому сейчас он прибегает к угрозам: фермы хозяев, которые не отчитаются о своей продукции честно, будут конфискованы. Крестьяне застыли, будто на них столбняк напал. Они понимают, что даже в том случае, если протектор решит заживо содрать с нарушителей шкуру посреди Староместской площади, никто не придет им на помощь. Признать, что способствуешь развитию черного рынка, по сути, то же, что признать: я спекулянт, я создаю искусственный дефицит продуктов и морю население голодом, – и тут весь народ, конечно, поддержит крутые Гейдриховы меры. Протектор же благодаря этому совершит ловкий политический маневр: одновременно с популистскими мероприятиями в стране воцарится террор.

Когда крестьяне наконец уходят, Карл Герман Франк хочет сразу же составить список ферм для конфискации. Но Гейдрих призывает своего статс-секретаря умерить пыл: конфискованы будут лишь те хозяйства, владельцев которых сочтут непригодными для германизации.

Ну да, мы же все-таки не при Советах живем!

139

Вполне возможно, место действия – кабинет Гейдриха в Градчанах. Хозяин кабинета роется в папках с бумагами. Стучат в дверь. Входит человек в мундире, вид у него безумный, в руке – какой-то документ.

– Господин обергруппенфюрер, только что пришла депеша! Германия объявила войну Соединенным Штатам!

Гейдрих не шевелится. Вошедший протягивает ему депешу. Протектор молча ее читает.

Долгая пауза.

– Что прикажете, господин обергруппенфюрер?

– Отправьте бригаду на вокзал – пусть скинут статую Вильсона[203]203
  Томас Вудро Вильсон (1856–1924) – историк и политолог, 28-й президент США (1913–1921), лауреат Нобелевской премии мира 1919 года в номинации «за миротворческие усилия». Бронзовый памятник был установлен на пражском Главном вокзале, названном именем Вильсона в 1928 году в честь его памятной речи на Версальской мирной конференции 1919 года, когда американский президент высказался за независимость Чехословакии. После того как оккупанты памятник снесли, он был восстановлен только к осени 2011 года (открыт 5 ноября), и внутрь его на этот раз поместили тубу с историческими документами.


[Закрыть].

– …

– Чтобы завтра же утром я не видел этой мерзости. Выполняйте, майор Помм!

140

Президент Бенеш знает, что должен взять на себя ответственность, и, вполне вероятно, готовится к тому, что успех операции «Антропоид» может привести к небывалому масштабу репрессий – немцы совершенно точно озвереют. Руководить страной – значит постоянно делать выбор, и выбор сделан, решение принято, но принять решение – это одно, а взять на себя ответственность за него – совсем другое. И Бенеш, который вместе с Томашем Масариком создал в ноябре 1918 года Чехословакию, а двадцать лет спустя не смог избежать мюнхенского крушения, знает, что давление Истории громадно и что суд Истории – самый страшный из всех. Отныне любые его усилия направлены на восстановление целостности родной страны. Но, к несчастью, освобождение Чехословакии от него не зависит. Судьбу страны решат с оружием в руках Красная армия и английская авиация. Конечно, Бенешу удалось дать Королевским военно-воздушным силам Великобритании в семь раз больше пилотов, чем дала Франция, и рекорд по сбитым самолетам противника поставил Йозеф Франтишек[204]204
  Йозеф Франтишек (1914–1940) – один из самых результативных чехословацких летчиков-асов Второй мировой войны, сбивший во время битвы за Британию семнадцать самолетов противника.


[Закрыть]: ас английской авиации – чех, Бенеш этим сильно гордится. Только ведь известно, что во время войны значимость главы государства определяется числом подчиненных ему дивизий, и потому деятельность президента Бенеша почти исключительно сведена к унижающей его дипломатии: предоставить гарантии своей доброй воли двум державам, еще сопротивляющимся нацистскому людоеду, не будучи уверенным, что эти державы возьмут в конце концов над чудовищем верх. Во время бомбардировок 1940 года Англия действительно выдержала удар и – по крайней мере, на время – выиграла воздушную битву. Правда и то, что Красная армия, отойдя до Москвы, остановила наступление захватчика, когда тот приблизился к цели. Англия и СССР – после того как каждая из этих стран буквально в последнюю минуту избежала поражения – сегодня вроде бы способны противостоять доселе непобедимому рейху. Но на дворе все еще сорок первый. Вермахт почти что на вершине своего могущества. Не случилось пока ни одного существенного поражения гитлеровцев, и потому нет оснований подвергнуть сомнению их явную непобедимость. До Сталинграда еще далеко, очень далеко, очень далеко до снимков побежденных немецких солдат, не поднимающих глаз от снега. Исход пока сомнителен, но Бенеш может возлагать надежды только на него. Разумеется, вступление в войну США дарит огромные надежды, но джи-ай[205]205
  Джи-ай (от G. I. – Government Issue, то есть «казенное имущество», стандартной наклейки на одеялах, солдатской форме, солдатских котелках и другом армейском имуществе) – так называли солдат армии США.


[Закрыть] еще не перелетели через Атлантику, какое там, японцы слишком сильно их отвлекают, им сейчас не до судьбы маленькой страны в Центральной Европе. Бенешу не остается ничего кроме собственного Паскалева пари[206]206
  Пари Паскаля – предложенный французским ученым и литератором Блезом Паскалем (1623–1662) аргумент в пользу веры в Бога. В одном из своих философских трудов, так и названном «Пари Паскаля», он ведет разговор с воображаемым атеистом. Все мы, утверждает Паскаль, вынуждены держать пари о том, есть ли Бог и есть ли жизнь после смерти, и делает такой вывод: если Бога нет, то человек не проигрывает ничего, веря в его существование и живя по вере, а если Бог есть, а человек всю жизнь «держит пари», что Бога нет, то есть живет исходя из утверждения об отсутствии Бога и полагает, что после телесной смерти его ничего не ожидает, – он теряет все.


[Закрыть]: его бог – бог о двух головах, Англия и СССР, и он делает ставку на их выживание. Но угодить одновременно обеим головам – штука непростая. Конечно, Англия и СССР – союзники, конечно, Черчилль, несмотря на врожденную ненависть к коммунизму, будет в течение всей войны проявлять незыблемую с военной точки зрения лояльность по отношению к русскому медведю, но ведь после войны… Что там будет после войны, если это «после войны» вообще наступит, да еще если союзники победят, – уже совсем другая история.

Чтобы произвести благоприятное впечатление на европейских гигантов, Бенеш решает попытать счастья с «Антропоидом». Он получил поддержку, в том числе и материально-техническую, от Лондона, и именно благодаря тесному сотрудничеству с Лондоном для проведения операции появилось все необходимое. Но нельзя при этом задевать самолюбия русских, потому-то президент в изгнании и сообщает в Москву о подготовке «Антропоида». Теперь давление на пределе: уже оба, Черчилль и Сталин, ждут, что из этого выйдет. Будущее Чехословакии в их руках, и лучше их не разочаровывать. Если его страну освободит Красная армия, ему тем более хочется выглядеть в глазах Сталина собеседником, заслуживающим доверия, да к тому же он опасается влияния чешских коммунистов.

Возможно, именно об этом думает Бенеш, когда входит его секретарь:

– Господин президент, пришел полковник Моравец с двумя молодыми людьми. Говорит, что у вас назначена встреча, но в расписании на сегодняшний день ее нет.

– Пусть войдут.

Габчика и Кубиша, не знающих, куда они едут, провезли на такси по улицам Лондона, и вот их принимает сам президент. Первое, что они замечают на письменном столе Бенеша, – оловянная модель английского истребителя «спитфайр». Парни вытягиваются по стойке «смирно» и отдают президенту честь. Бенеш захотел увидеть их до отлета, но не хотел, чтобы в документах сохранились хоть какие-то упоминания об этой встрече, потому что руководство – это еще и умение принять меры предосторожности. Теперь молодые люди стоят перед ним. Объясняя Габчику и Кубишу, насколько важна для Истории порученная им миссия, он внимательно их рассматривает. Его поражает, насколько молодо они выглядят (особенно Кубиш, хотя он всего на год моложе Габчика), его трогает простодушие, с которым они решаются на такое дело. И вдруг он на несколько минут забывает о геополитике, не думает уже ни об Англии, ни о Советском Союзе, ни о Мюнхене, ни о Масарике, ни о коммунистах, ни о немцах, даже Гейдрих отходит на задний план… Он смотрит и смотрит на этих двух солдат, этих двух мальчиков, у которых – он очень ясно это понимает – при любом исходе их миссии не больше одного шанса на тысячу просто выжить.

Не знаю, какими словами он напутствует парней, что говорит им напоследок. Наверное, «Удачи!», или «Храни вас Господь», или «Весь свободный мир надеется на вас», или «Вы – надежда Чехословакии», или что-то еще в этом роде. Если верить Моравцу, когда Габчик и Кубиш выходили из президентского кабинета, на глазах у Бенеша были слезы. Вероятно, он предчувствовал их судьбу. А маленький оловянный «спитфайр» спокойно стоял на столе, задрав нос к небу…

141

С тех пор как Лина Гейдрих переехала к мужу, в Прагу, она чувствует себя просто-таки на седьмом небе. Она записывает в дневнике: «Я принцесса и живу в краю волшебных сказок».

Почему?

Во-первых, потому, что Прага действительно город из волшебных сказок, и, думаю, не случайна версия, что именно «звездные» башни храма Девы Марии перед Тыном вдохновляли Уолта Диснея при создании образа королевского замка в «Спящей красавице».

А во-вторых, потому, что Лина в Праге фактически королева, и это знают все. Ее муж стал в один прекрасный день главой государства. Он в этой сказочной стране наместник Гитлера, и жена делит с ним все полагающиеся по рангу почести. Будучи супругой протектора, Лина пользуется таким почетом, о каком ее родители, господа фон Остен, даже и не мечтали ни для нее, ни для себя самих. Как далеки те времена, когда она спорила с отцом, который хотел расстроить ее помолвку с Рейнхардом из-за того, что жениха выгнали из армии. Теперь именно благодаря Рейнхарду жизнь Лины сплошь состоит из удовольствий, каждый день то прием, то инаугурация, то какое-нибудь официальное мероприятие, где каждый спешит засвидетельствовать ей величайшее почтение. Вот она – на фотографии. Снимок сделан во время концерта в Рудольфинуме[207]207
  Рудольфинум (Пражская филармония) – концертный и выставочный зал в центре Праги, открытый в 1885 году и названный в честь наследного принца Австро-Венгерской империи Рудольфа, участвовавшего в церемонии открытия. Этот первый многоцелевой культурный центр Европы был подарен городу Чешским сберегательным банком, и именно с аттика этого здания, а не с крыши Оперного театра, по легенде, было приказано убрать статую еврея Мендельсона (см. главу 125).


[Закрыть] по случаю очередной моцартовской годовщины. Фрау Гейдрих рядом с мужем, с обеих сторон от них – серьезные мужчины в смокингах, Рейнхард улыбается, он спокоен и уверен в своем положении, Лина тщательно причесана и накрашена, она нарядная, в белом платье, на руках кольца и браслеты, в ушах длинные серьги, она стоит, положив одну руку на другую, как хорошая девочка, а на лице выражение абсолютного восторга.

И так не только в Праге. Отныне положение мужа позволяет Лине вращаться в высшем обществе рейха. Гиммлер давным-давно выказывает ей самые дружеские чувства, а теперь она уже знакома и с четой Геббельс, и с четой Шпеер, мало того – она была удостоена высшей чести встретиться с фюрером, который, увидев их под руку с Рейнхардом, сказал: «Какая красивая пара!» Вот оно как! Теперь сливки общества – это и про нее, и сам Гитлер делает ей комплименты.

К тому же у нее есть свой замок![208]208
  В апреле 1942 года Гейдрих с семьей перебирается из резиденции в Градчанах в конфискованное у еврейского сахарозаводчика поместье с замком Юнгферн Брешан; живет там с женой и тремя детьми и настолько уверен в своей безопасности, что каждый день ездит на работу в «мерседесе» с откидным верхом в сопровождении одного только водителя, без охраны.


[Закрыть] Настоящий дворец в двадцати километрах к северу от Праги. Поместье конфисковали у какого-то еврея, и вокруг замка есть земли, за освоение которых Лина с жаром принимается. Конечно, раз она замужем за властителем страны, то и дворцом по праву владеет, и землями… Вот только она, как и королева в «Спящей красавице», очень злая. Она третирует обслугу, оскорбляет всех, кто на глаза попадется, если у нее плохое настроение, а если хорошее – ни с кем не разговаривает. Для обработки земель в своем поместье она использует – и в немалом количестве – дармовую рабочую силу, потребовав, чтобы ей специально для этого привезли из концлагерей заключенных, и тем здесь едва ли лучше, чем в лагере. Она наблюдает за работами, надев костюм амазонки и зажав в руке хлыст. Ее заботами в поместье воцаряется атмосфера жестокости, садизма и эротизма.

Кроме того, она занимается воспитанием детей, пока еще троих, и радуется тому, как их любит Рейнхард, а он не устает эту свою любовь доказывать. Младшенькую, Зильке, он просто обожает! И заделывает жене четвертое дитя. Кончились времена, когда Лина спала с Шелленбергом, правой рукой мужа. Кончились времена, когда Рейнхарда было не застать дома. С тех пор как они в Праге, муж возвращается домой почти каждый вечер – занимается с ней любовью, ездит верхом и играет с детьми.

142

Габчик и Кубиш вот-вот поднимутся по трапу в «галифакс»[209]209
  «Хендли Пейдж Галифакс» – британский четырехмоторный тяжелый бомбардировщик времен Второй мировой войны.


[Закрыть], который должен доставить их на родину, но прежде им надо выполнить кое-какие формальности. Английский прапорщик предлагает парням раздеться. Где бы они ни приземлились, не может быть и речи о том, чтобы приступить в Чехии к операции, не избавившись от формы парашютистов Королевских военно-воздушных сил. Они снимают форму. «Нет-нет, раздевайтесь догола», – говорит прапорщик, когда они предстают перед ним в одних кальсонах. Дисциплина есть дисциплина – Габчик и Кубиш послушно раздеваются. И стоят в чем мать родила, пока перед ними выкладывают одежду, белье, обувь… Не изменяя истинно британской, да и военной, сдержанности, прапорщик тем не менее принимается расхваливать свой «товар» наподобие продавца из «Хэрродса»[210]210
  «Хэрродс» (Harrods) – самый известный лондонский универмаг, считающийся одним из самых больших и фешенебельных универмагов мира.


[Закрыть], явно гордясь предметами, которые показывает: «Костюмы сделаны в Чехословакии. Сорочки сшиты в Чехословакии. Нижнее белье из Чехословакии. Чехословацкие башмаки. Проверьте размеры. Галстуки чехословацкого производства. Выберите цвета. Сигареты тоже чехословацкие – есть разные марки. Спички сделаны… Зубной порошок сделан…»

Переодевшись, каждый из них получает фальшивые документы со всеми необходимыми печатями.

Молодые люди готовы. Полковник Моравец ждет их у трапа, двигатели бомбардировщика уже работают. Вместе с ними полетят еще пять парашютистов, но у них высадка в другом месте и другие задания. Моравец обменивается рукопожатиями с Кубишем и желает ему удачи, а когда поворачивается к Габчику, чтобы и тому пожать руку, Йозеф просит полковника уделить ему пару минут для личного разговора. У Моравца портится настроение, он боится, что парень в последнюю минуту отступит, не захочет лететь, он сожалеет о словах, сказанных этим ребятам в день, когда они были выбраны, мол, если вдруг почувствуете себя неспособными выполнить доверенную вам миссию, сразу же откровенно скажите мне об этом. А ведь он еще и добавил тогда: «Нет ничего постыдного в том, чтобы передумать». Он по-прежнему так считает, но сейчас, у трапа самолета, момент был бы для этого самый неподходящий… Придется вернуть из самолета Кубиша и перенести вылет на другое время – когда найдется кто-то вместо Габчика. Миссия будет отложена бог знает на сколько…

Габчик начинает говорить очень осторожно, и это не сулит ничего хорошего: «Полковник, мне так трудно просить вас об этом, но… – Однако продолжение его речи рассеивает все страхи собеседника: – У меня остался счет в нашем ресторане. Это десять фунтов. Не сможете ли вы оплатить его?» Моравец испытывает огромное облегчение. В мемуарах он напишет, что в ответ сумел лишь кивнуть. А Габчик протягивает ему руку: «Можете рассчитывать на нас, полковник. Мы выполним нашу миссию, все, что нам приказано, выполним». Это были последние слова Йозефа Габчика, перед тем как он исчез за дверью «галифакса».

143

Прямо перед взлетом оба парашютиста изложили свою последнюю волю – вот они передо мной, два потрясающих документа, нацарапанных в страшной спешке. Две почти одинаковые бумажки – в кляксах, с помарками. Дата на них одна и та же – 28 декабря 1941 года, в каждой два пункта, 1) и 2), в углу каждой – несколько строк, написанных по диагонали. Габчик и Кубиш просят, если погибнут, позаботиться об их семьях, оставляя для этого адреса: один – в Словакии, другой – в Моравии. Оба они сироты, ни у одного нет ни жены, ни детей. Но я знаю, что у Габчика есть сестры, а у Кубиша – братья. Еще они просят, если погибнут, известить об их смерти английских подружек. На листке Габчика названо имя Лорны Эллисон, на листке Кубиша – Эдны Эллисон. Парни стали братьями и выбрали сестер. До нас дошла фотография Лорны, вложенная в военный билет Габчика. На снимке – профиль молодой женщины с темными, чуть вьющимися волосами. Женщины, которой он никогда больше не увидит.

144

У меня нет никаких оснований считать, что одеждой Габчика и Кубиша снабжало Управление специальных операций, УСО[211]211
  Управление специальных операций, УСО (англ. Special Operations Executive, SOE) – британская разведывательно-диверсионная служба, действовавшая во время Второй мировой войны. В УСО работало около 13 тысяч человек, которые оказывали поддержку миллиону партизан и участников Сопротивления. Основной целью УСО были диверсии и саботаж в оккупированных немцами странах, поддержка антифашистского подполья и партизанских движений.


[Закрыть]. Совсем наоборот: по-моему, проблемы с одеждой решались скорее чешскими службами Моравца. А значит, и прапорщику, который их одевал, незачем быть англичанином.

145

Генеральный комиссар, управлявший Белоруссией[212]212
  1 сентября 1941 года в составе рейхскомиссариата «Остланд» оккупантами был образован Генеральный округ «Беларусь» (General Bezirk Weißruthenien) – административно-территориальная единица – с центром в Минске. В новую административно-территориальную единицу вошли 68 из 192 сельских и 9 городских районов довоенной БССР с населением 3,1 миллиона человек. Первым генеральным комиссаром Беларуси был назначен Вильгельм Кубе, а после его убийства – Курт фон Готберг. Округ существовал вплоть до освобождения Минска советскими войсками 3 июля 1944 года.


[Закрыть], пишет из Минска, что недоволен бесчинствами айнзатц-групп Гейдриха. Жалуется на то, что систематическая ликвидация евреев лишает его ценной рабочей силы, а кроме того, высказывает недовольство переселением евреев-орденоносцев, бывших военнослужащих, в минское гетто и требует освободить их. Комиссар отправляет Гейдриху список евреев, которых считает нужным освободить, обвиняя попутно айнзатцгруппы, убивающие всех кто под руку попадет, в неразборчивости. И получает такой ответ: «Давайте договоримся, что на третьем году войны даже у полиции и служб безопасности существуют более важные задачи, чем носиться с потребностями евреев, терять время на составление списков и отвлекать моих коллег от дел куда более срочных. Если я приказал провести расследование по лицам из вашего списка, то лишь для того, чтобы раз и навсегда доказать, изложив вам это в письменной форме: все подобные нападки лишены оснований. Сожалею, что через шесть с половиной лет после того, как были приняты Нюрнбергские расовые законы, мне еще приходится оправдывать своих подчиненных».

Что ж, по крайней мере, все сказано ясно и недвусмысленно.

146

«Зимней ночью на высоте шестисот метров в небе над Чехословакией гудел огромный самолет “галифакс”. Четыре его винта взбивали низкое кучевое облако, гоня его назад вдоль мокрых черных бортов самолета. Стоя в холодном фюзеляже, Ян Кубиш и Йозеф Габчик не отрываясь смотрели вниз – на свою родину – сквозь открытый выходной люк, формой напоминающий крышку гроба».

Так начинается роман Алана Берджесса «Семеро на рассвете»[213]213
  Burgess A. Seven Men at Daybreak. N. Y., 1960. Здесь и далее цитируется перевод А. М. Суховерхова, названный им «Гибель на рассвете: подлинная история убийства Гейдриха» // www.litmir.co/bd/?b=129006.


[Закрыть], опубликованный в 1960 году. Открываю и по первым же строчкам вижу, что Алан Берджесс написал совсем не такую книгу, какую хочу написать я. Не знаю, могли ли Габчик и Кубиш хоть что-нибудь разглядеть на родной земле темной декабрьской ночью с высоты в шестьсот метров, что же до крышки гроба, то мне бы хотелось насколько возможно избегать подобных – чересчур тяжелых – метафор.

«Машинально они проверили состояние своих парашютов. Через несколько минут им предстояло броситься вниз, сквозь тьму – к земле, что лежала под ними. Они должны были стать первыми парашютистами, вернувшимися в Чехословакию. Их миссия была так уникальна и опасна, как никакая из замышлявшихся до сих пор».

Я знаю все, что только можно знать, об этом полете. Я знаю, каким было снаряжение Габчика и Кубиша: складной нож, пистолет с двумя обоймами и двенадцатью патронами, капсула с цианистым калием, плитка шоколада, таблетки «мясного экстракта», бритвенные лезвия, фальшивые документы и чешские кроны. Я знаю, что на них была гражданская одежда, сшитая в Чехословакии. Я знаю, что во время полета они не разговаривали между собой – так было приказано – и что единственные слова, ими произнесенные и адресованные их товарищам-парашютистам, были «привет» и «удачи». Пусть то, с какой целью Габчика и Кубиша возвращают на родину, не разглашалось, хранилось в глубокой тайне, я знаю, что товарищи-парашютисты догадывались: их посылают в Чехословакию убить Гейдриха. Я знаю, что именно Габчик во время пути произвел самое лучшее впечатление на dispatcher – офицера, которому было поручено следить за порядком при выброске парашютистов. Я знаю, что перед самым вылетом им всем велели по-быстрому написать завещание. Я, конечно же, знаю, кто входил в две другие группы, летевшие вместе с Габчиком и Кубишем, равно как и то, с какими целями возвращались на родину они. В самолете было семеро парашютистов, и я знаю не только подлинные их имена, но и те, что были обозначены в фальшивых документах. Габчик и Кубиш, к примеру, превратились в Зденека Выскочила и Оту Навратила, а профессии, названные в их бумагах, были, соответственно, «слесарь» и «разнорабочий». Я знаю почти все, что только можно узнать об этом полете, и я отказываюсь писать такие фразы, как «Машинально они проверили состояние своих парашютов». Хотя они, разумеется, это сделали.

«Более высокий из двоих, Ян Кубиш, был двадцати семи лет от роду и ростом 180 сантиметров. У него были светлые волосы и глубокие серые глаза, которые пристально смотрели на мир из-под резко очерченных бровей. Уголки его твердого рта были насмешливо приподняты, и это придавало его лицу властный вид…» Ну и так далее. Лучше остановлюсь. Жаль, что Берджесс тратил время на подобные клише, потому что у него, разумеется, было полным-полно документов. Еще я обнаружил в его книге две вопиющие ошибки: во-первых, он называет жену Гейдриха Ингой, тогда как ее звали Лина, а во-вторых, упорно видит «мерседес» зеленым, хотя машина была черной. Кроме того, мне показались сомнительными некоторые детали, которые, подозреваю, Берджесс просто выдумал, как, скажем, «семь выжженных раскаленным железом за три года до описываемых событий маленьких свастик» на ягодицах Кубиша. Но вместе с тем я многое узнал о жизни Габчика и Кубиша в Праге в те месяцы, что предшествовали покушению. Надо сказать, что у Берджесса было, по сравнению со мной, большое преимущество: через двадцать лет после убийства он мог встретить еще живых свидетелей. Некоторые и впрямь выжили.

147

Ладно, короче, они прыгнули.

148

По словам Эдуарда Юссона[214]214
  Эдуард Юссон (р. 1969) – специалист по истории нацистской Германии, ведущий семинары по Холокосту в Сорбонне.


[Закрыть], известного историка, который пишет книгу о Гейдрихе, все с самого начала пошло вкривь и вкось.

Габчик и Кубиш выбросились слишком далеко от места, где предполагалось их приземление. Они должны были оказаться поблизости от Пльзеня, а оказались… в нескольких километрах от Праги[215]215
  Расстояние между этими городами 102 километра.


[Закрыть]. Скажете, что, в конце-то концов, их цель – Прага, значит, они даже выиграли время? Вот по таким замечаниям и видно, что вы ничего не понимаете в подпольной работе! Связные чешского Сопротивления ожидали их именно в Пльзене, и ни единого пражского адреса у них не было – проводить их в столицу должны были люди из Пльзеня. Да, они оказались в окрестностях Праги, и в Прагу в итоге им и надо было попасть, но только через Пльзень. Они, как и вы, чувствуют, до чего нелепо делать такой крюк, тем не менее это необходимо.

Нет, пожалуй, пока не чувствуют. Почувствуют, когда им скажут, где они находятся, а сейчас у них нет об этом ни малейшего представления. Они на кладбище, они не знают, куда деть парашюты, и Габчик хромает, потому что повредил ногу, ступив на родную землю. Они идут, не зная, куда идут, они оставляют следы. Они наскоро забрасывают парашюты снегом, они знают, что скоро рассвет, что они в опасности и что им необходимо укрытие.

Они находят себе убежище в каменном карьере – точнее, в пещере у заброшенной каменоломни. Теперь они защищены от холода и снега, но не от гестапо. Понятно, что задерживаться здесь нельзя. Чужие в родной стране, заблудившиеся, раненые… Конечно, их уже разыскивают те, кто не мог не услышать рева моторов самолета. И они решают ждать – а что еще делать? На что они надеются, всматриваясь в карту? Найти там этот маленький каменный карьер? Их миссия может завершиться, едва начавшись, а если представить себе, что их никогда не найдут, то, значит, даже и не начавшись.

Но их находят.

Их находит на рассвете местный лесник. Ночью он услышал прямо над домом рокот моторов «галифакса», выглянул посмотреть, что это там такое, обнаружил в снегу парашюты, прошел по следам… Вот он входит в пещеру. Говорит: «Добрый день, ребята…» Потом кашляет.

По мнению Эдуара Юссона, все с самого начала пошло вкривь и вкось, но ведь и удача им улыбается. Лесник – человек хороший, порядочный, он им поможет, хоть и знает, что рискует жизнью.

149

И, начиная с лесника, потянется длинная цепочка бойцов Сопротивления, которая приведет наших героев в Прагу, в квартиру Моравцовых.

Семья Моравцовых состоит сейчас из отца, матери и младшего сына, Аты, старший сын – пилот «спитфайра» в Англии. Они просто однофамильцы Франтишека Моравца, который командировал парашютистов в Прагу, между ними и полковником нет никаких родственных связей, но они так же, как глава чехословацкой разведслужбы в Лондоне, борются с немецкими оккупантами.

И не только они. Габчик и Кубиш встретят на родине немало простых людей, готовых рискнуть жизнью, чтобы прийти им на помощь.

150

Битва была проиграна заранее. Я не могу рассказывать историю такой, какой ей следовало быть. Все это скопище персонажей, событий, дат, это бесконечное разветвление причинно-следственных связей и эти люди, эти настоящие люди, которые по-настоящему существовали – со своими жизнями, своими поступками, своими мыслями… – я могу лишь едва их коснуться. Одно цепляется за другое, и я никак не могу выкрутиться, потому что стену Истории все больше и больше опутывает плющ причинности, а это обескураживает.

Смотрю на карту Праги, где точками обозначены квартиры людей, которые помогали парашютистам и давали им приют, людей, которые – почти все – заплатили за это жизнью. Мужчины, женщины и, конечно, дети. Семья Сватошовых у Карлова моста, семья профессора-подпольщика Огоуна поблизости от замка, семьи Новаковых, Моравцовых, Зеленковых, Фафковых – они жили восточнее… Каждый член каждой семьи заслуживает отдельной книжки, где было бы рассказано все – от его прихода в Сопротивление до трагической развязки в Маутхаузене. Сколько забытых героев на обширном кладбище Истории!.. Тысячи, миллионы Фафеков и Моравцов, Новаков и Зеленок…

Мертвые мертвы, и мертвым совершенно все равно, воздадут им почести или нет. Зато для нас, для живых, это кое-что значит. Память абсолютно бесполезна для тех, кого чтит, она служит тому, чья она. С ее помощью я упорядочиваю свою жизнь, ею я утешаюсь.

Ни одному из читателей не запомнить этого списка имен, да и зачем ему такой список? Для того чтобы какие-то сведения удержались в памяти, их надо сначала превратить в литературу. Противно, но ведь это так. Я уже знаю, что только Моравцовы и, может быть, Фафковы найдут себе место в структуре моего рассказа. Сватошовы, Новаковы, Зеленковы и многие другие, чьих имен я не знаю, вернутся в забвение. Только ведь имя – это всего лишь имя. Я думаю о них обо всех. Я хочу говорить с ними. А если никто меня не слышит, ничего страшного – ни для меня, ни для них. Может быть, когда-нибудь потом кто-то, кому понадобится поддержка или утешение, напишет историю Новаковых и Сватошовых, Зеленковых или Фафковых…

151

8 января 1942 года Кубиш с хромающим Габчиком впервые ступают на священную землю Праги, и, я в этом уверен, барочная красота города приводит их в восхищение. Тем не менее перед ними сразу же встают три главные проблемы подпольщиков: место жительства, пропитание и бумаги. Разумеется, в Лондоне им выдали фальшивые удостоверения личности, но этого далеко не достаточно. В Протекторате Богемии и Моравии сорок второго года жизненно необходима возможность предъявить разрешение на работу, а главное – если кто-то увидит, что они шатаются среди бела дня безо всякого дела по улицам (а такое с Габчиком и Кубишем в следующие месяцы случится не раз), надо будет указать вескую причину, почему они бездельничают. Для решения проблемы местные участники Сопротивления обратились к доктору, который лечил больную ногу Габчика. Доктор же не просто помог раздобыть в районной больничной кассе трудовые книжки для парашютистов и, поставив Габчику диагноз «язва двенадцатиперстной кишки», а Кубишу – «воспаление желчного пузыря», выдал им медицинские справки о том, что они не могут работать, так еще и договорился со знакомым врачом-экспертом, что тот будет еженедельно подтверждать их нетрудоспособность и делать отметки об этом в документах. Теперь все было в порядке, деньги у ребят тоже были, оставалось найти жилье. И тут они снова не без радости убедились, что людей доброй воли хватает даже в самые черные времена.

152

Не стоит верить всему, что рассказывают, особенно если рассказывают нацисты, потому что, как правило, они либо принимают желаемое за действительное и глубоко заблуждаются, как толстяк Геринг, либо нагло врут в пропагандистских целях, как трисмегист[216]216
  Трисвегист здесь – «прорицатель». Историки часто упоминают об увлечении Геббельса магией и рассказывают, что в день рождения Гитлера, 20 апреля 1945 года, когда гости разошлись, министр пропаганды взялся почитать фюреру на сон грядущий, книга открылась в месте, где описывалось чудесное спасение прусского короля Фридриха Великого при развале русско-австрийского альянса в период Семилетней войны, оба пришли в восторг, достали гитлеровские гороскопы 1918-го и 1933 года, обнаружили там прогноз: «в 1939 году начнется война, самое тяжелое для Германии время наступит во второй половине 1945 года, после чего наметится стабилизация, а в августе того же года рейх победит». Гитлер, по свидетельству Геббельса, прослезился, сам же он повторял и повторял в экстазе: «Звезды указывают, что вторая половина апреля станет для нас поворотным пунктом!».


[Закрыть] Геббельс, которого Йозеф Рот[217]217
  Йозеф Рот (1894–1939) – австрийский писатель-антифашист, с 1933 года проживавший в эмиграции в Париже.


[Закрыть] назвал «человеком-рупором». А часто – то и другое вместе.

Гейдрих тоже не избежал этого свойственного нацистам тропизма[218]218
  Тропизм в психологии – приспособление организма к внешней среде.


[Закрыть]. Когда он утверждал, будто обезвредил и обезглавил чешское Сопротивление, он, вероятно, искренне в это верил и не так уж был не прав, но при этом он еще и немножко хвастался. В ту ночь на 29 декабря 1941 года, когда Габчик так неудачно спустился на родную землю и повредил себе ногу, с Сопротивлением в Протекторате, разумеется, далеко не все благополучно, но ситуацию с ним не назовешь совсем уж безнадежной. У Сопротивления остается еще несколько козырей, которыми можно воспользоваться.

Это прежде всего Tři králové, «Три короля», – довольно многочисленная организация, объединившая несколько отрядов Сопротивления, руководство которой хоть и серьезно пострадало, но тем не менее не потеряло способности действовать. Три короля – это были вожди организации, бывшие офицеры чехословацкой армии. Двое из них погибли: одного расстреляли, когда Гейдрих прибыл в Прагу, другого замучили в застенках гестапо[219]219
  Полковник Йозеф Балабан был казнен в октябре 1941 года, а штабс-капитан Йозеф Машин – после успешного покушения на Гейдриха в июне 1942 года.


[Закрыть]. Но один остался в живых – штабс-капитан Вацлав Моравек (да, его фамилия всего на одну букву отличается от фамилии полковника Франтишека Моравца и министра образования Эммануэля Моравца, но именно эта буква не позволяет спутать штабс-капитана с ними или с членами семьи Моравцовых). Моравек зимой и летом ходил в перчатках, потому что ему оторвало палец, когда он, убегая от гестаповцев, вломившихся в квартиру, из которой он вел переговоры по радио с Лондоном, спускался с крыши пятиэтажного дома по тросу громоотвода. Он был последним, единственным выжившим из «трех королей» и очень успешно координировал действия уцелевших островков своей сети, подвергаясь при этом с каждым днем все большему риску. И он с нетерпением ожидал того, о чем его организация просила в течение нескольких месяцев, – прибытия парашютистов из Лондона.