Текст книги "Веселая поганка"

– Мне следует идти, – сказал монах, как только я припарковала неубиенный Марусин «Жигуль» в знакомом уже дворе. – «Братаны» могут не сразу появится, к тому же они очень много болтают попусту…

– Лучше скажите, что не понимаете половины, – прервала я его метким замечанием.

– Необходимое я пойму, – заверил монах. – Возможно придется там задержаться, но вы сидите здесь и не выходите из машины.

– Очень нужно, – отозвалась я, живо представив себе третье купание в ледяной реке.

– Не выходите, даже если очень нужно, – поняв меня буквально, продолжил инструктаж мой монах. – К тому же я на вас рассчитываю. Возможно придется спасаться бегством, и если в нужный момент вас не окажется за рулем…

– Да поняла я, поняла. Буду сидеть, как связанная… Тьфу, черт! Как привязанная.

Символичная получилась оговорочка – вот жизнь до чего довела.

Монах укоризненно покачал головой (видимо в связи с упоминанием нечистой силы) и быстро растворился в темноте двора. А я принялась ждать.

Часов в Марусиной машине даже не предполагалось, хотя радио все же имелось, но издавало оно вместо музыки и голосов лишь утробные звуки. Требовалось скоротать время, тянущееся, как немыслимая липучка.

Монах поработал-таки над моим сознанием, привил дурные наклонности: в голову лезли мысли о наслаждении. Оказывается есть такое наслаждение, которого я еще не испытала. Это было очень обидно. Я и так и этак примерялась, как бы испытать это сильнейшее духовное наслаждение, но не расставаясь со всеми наслаждениями мирскими. Особенно со шляпками не хотелось расставаться.

Сколь голову не ломала, придумать ничего не могла. За этими экзерсисами пролетело какое-то время, и я обнаружила, что на землю опустилась мгла – предвестница ночи. А монаха все нет и нет. Терпение мое лопнуло.

«Схватили его „братаны“, как пить дать схватили, – подумала я. – А может и утопить успели уже, вон стемнело, а его все нет.»

От воспоминаний о ледяной воде по телу пробежала нервная дрожь.

«А с другой стороны, – продолжила размышления я, – ведь спасал же он меня. Телом своим отогревал, эликсиром поил… Нет, не брошу его в беде. Дорогу в подвал теперь знаю. Брать с собой, видишь ли, не захотел он меня, а чем я хуже его, этого недотепы, монаха ни к чему не пригодного? Он же, как говорится, не украсть, не покараулить. Одна надежда на меня.»

Я решительно вышла из машины, хлопнула дверцей и… буквально налетела на вынырнувшего из темноты здоровенного мужика.

– Извините, – промямлила я, но мужик, хватая меня здоровенной лапищей за шиворот, проревел почти родным уже голосом моего «братана»:

– Ща тя, бля, извиню! Чисто конкретно и по самые уши!

Выяснилось, что на этого «братана» у меня выработался условный рефлекс: я как увидела его, так тут же, не размышляя, и задвинула ему в пах коленом.

– Ну падла мрачная, – взревел, перекосясь рожей, братан, выволакивая меня под фонарь, куда из темноты подоспел и Колян.

«Стрелка у них тут что ли? – удрученно подумала я. – Надо же, как не свезло.»

Не свезло мне крепко: эти бандюги вмиг упаковали меня, взвалили на плечи и… во мне открылся вокал. «Ре-е-е-е-жут» я исполнила так вдохновенно, демонстрируя недюжинный талант, что в соседних домах задребезжали стекла.

От неожиданности «братаны» уронили меня, но отнеслись с уважением. Помятуя о моей редкостной прыти, Колян тут же взгромоздил мне на спину ботинок сорок пятого размера. Руки у него были заняты – уши зажимал.

И роскошный крик мой погиб, растоптанный дерзким Коляном. Теперь я могла лишь хрипеть, чем «братаны» и воспользовались вероломно, ловко залепив мой рот широким пластырем.

Залепили, отерли пот со лба, взвалили меня на плечи и понесли. По пути Колян (сто чертей ему в дышло) напялил мне на голову грязный мешок, который, судя по запаху, продолжительное время служил кошачьей подстилкой.

«И чего орала, дурища, – стараясь не замечать „ароматов“ мешка, горевала я, – зря бисер перед свиньями метала, талант даром тратила. Наш искушенный люд при крике „режут“ бежит в сторону прямо противоположную.»

«Братаны» безжалостно, – и с чего бы им меня жалеть, – швырнули мое бренное тело на нечто, отозвавшееся металлическим гулом. Хлопнула автомобильная дверца, мягко заурчал мощный двигатель.

«В джип они меня загрузили, что ли?» – подумала я остро страдая от невозможности растереть многочисленные ушибы, полученные за последние десять минут.

Однако, на этот раз руки были щедро и надежно замотаны скотчем.

«Топить везут, вот ведь повадились, – отрешенно подумала я. – Там с монахом и встретимся. Может это и хорошо, во всяком случае узнаю как правильно к Богу отправляться, хотя, если верить его словам, к Богу мне рано. Не созрела еще, скорей всего получу новое тело. Что ж, тогда пусть научит как покрепче да покрасивей тело себе отхватить. Хорошо бы на этот раз разжиться мужским. Эх, задвинула бы я тогда „братанам“… И не только коленом.»

Пока я ломала голову над возвышенным, Колян с «братаном» болтали, меня не стесняясь, о грешном. Все больше про телок своих рассказывали. Я даже засомневалась, есть ли у них другие интересы: пограбить там, поубивать или попинать свою жертву связанную. Однако, братаны и мне уделили несколько слов. Следуя своему этикету, прямо обращаться ко мне не стали, все больше через «бля» да в третьем лице они обо мне говорили, «падлой мрачной» называя.

Ничуть на то не обижаясь, (какой с варваров спрос?) я вся превратилась в слух, однако почти ничего не поняла: рядом с джипом «братанов», видимо, грузовик катился. Из всего, что обо мне сказали, услышала лишь: «пусть там полежит, а мы потом посмотрим».

«Дождалась и радостной вести, – с хвалой Господу подумала я, – если только братаны не имели в виду, что лежать я буду на дне реки. Вряд ли, однако. Как там потом на меня посмотришь?»

И тут джип резко затормозил, «братаны» схватили меня и поволокли куда-то. Кажется по лестнице… Потом зажужжали автоматические двери лифта и я принялась считать щелчки реле на этажах. «Второй, третий…», на пятом сбилась, но поняла, что подняли меня высоко. Лязгнул замок и…

Бедные мои кости! Чертовы «братаны» швырнули меня на пол с высоты своего роста, будто я не женщина, а мешок с капустой. Хотя нет, к «капусте» у них уважительное отношение.

Эту мысль я и попыталась им выразить, но пластырь на губах не способствовал. «Братаны» же даром время тратить не стали, быстро, по-деловому проинструктировали меня на ближайшее будущее.

– Ты поваляйся пока, бля, коза драная, – прогудел Колян, – а потом мы с тобой побазарим. Ща некогда. Чирикать здесь все одно не с кем, так что мешок с твоей бестолковки не снимаем.

– Отдыхай, да на нерву не сильно заезжай, – совсем по-нежному посоветовал мой «братан».

После таких наставлений они исчезли, не забыв запереть дверь на два оборота ключа.

Как только это свершилось, я начала борьбу со своими путами. Первым делом – мешок. Достал он меня невыразимо. С ним, кстати, все гладко прошло: удалось стащить, придерживая связанными руками.

После этого я, с присущим мне блеском, расправилась со скотчем, стягивающим руки: едва обретя возможность взглянуть на мир, я сразу же обнаружила, что за окном ярко светит луна, благодаря которой прекрасно видно бутылку технического растворителя, стоящего у батареи. Оставалось только эту бутылку о батарею же и разбить…

Запах, конечно, ужасный, но разве страшен он мне после кошачьего мешка? Зато растворитель прекрасно растворяет любые пластики. Скотч на запястьях не продержался и пяти минут. Даже кожа не покраснела. Блеск! Как иногда удобен прогресс. Что бы я делала, свяжи меня «братаны» веревкой?

Обретя свободу, я тут же бросилась к окну и ахнула:

– Мой район!

Мало того – соседний дом. Ну тот самый с гомиками и миловидной особой. Я глянула наверх: так и есть – последний этаж, следовательно и балкон мне знакомый. И квартира с двумя диванами-ветеранами.

И в этот момент появился настораживающий звук: в дверном замке (о, ужас!) явно поворачивался ключ.

Я метнулась к балкону, попыталась открыть дверь, но дверь не открывалась. Какой-то сложный механизм появился на ней, думаю после моего прошлого визита. Что делать? Бить стекло? Но поздно; за спиной раздались шаги. Оглянулась и обмерла: на меня с немалым удивлением взирала… миловидная особа.

Она, бедняжка, остолбенела. Признаться, я тоже. Но больше от радости: все-таки одна миловидная особа это тебе не два здоровенных бугая.

Миловидная особа изумленно взирала на меня, я взирала на миловидную особу – чем не приятное времяпрепровождение? Лучше же, чем сидеть в кошачьем мешке. Так нет же, есть такие люди, которым все надо испортить. И миловидная особа испортила.

– Ко-оляяя, она опять здесь, эта сучка… – заголосила она.

Дальше я слушать не стала. Рванулась к ней с неясной для себя целью. Мы схватились, при этом миловидная особа проявляла недюжинную силу и кое-какую сноровку. Я билась как лев, но все напрасно и если бы не ее высокие каблуки-шпильки, то…

Впрочем, зачем гадать? В реальности миловидная особа рухнула на пол и продемонстрировала свой коронный номер: она безуспешно пыталась поднять грузное тело, раскачиваясь как ванька-встанька. Я же, не нарушая традиции, высадила ногой окно балконной двери и спешно покинула этот вертеп, все более и более утверждаясь в мысли, что подлый Колян и есть супруг миловидной особы, которая учит его исключительно плохому: грабить и убивать.

Под вопли этой аморальной личности я и улепетывала по балконам. Дальнейшее было просто «дежа вю» – все знакомо до мелочей: череда балконных перегородок, которые я форсировала с ловкостью олимпийского чемпиона, закрытые окна и двери, в которые я заглядывала с бесполезной надеждой, и страх быть настигнутой.

Этот страх гнал вперед, и я бежала, пока не выдохлась и не почувствовала себя в некоторой безопасности. В этот момент и обнаружила я балкон с приоткрытой дверью, за которой покачивалась колышимая ветерком белая кружевная занавеска. Мне бы тут в прошлое заглянуть, в «дежа вю» свое, задуматься бы, но я ни минуты не медля, смело в ту дверь вошла и…

В свете луны увидела спящих в обнимочку старых знакомых, две бороды: рыжая и каштановая. На этот раз они вели себя вполне нравственно, что и не удивительно: поздняя ночь на дворе, подходящее время для крепкого сна. Вот утром проснуться и…

Утра дожидаться я не стала, а на цыпочках попыталась выйти, но не тут-то было – вспыхнул яркий свет, и я остолбенела.

Остолбенели и Бороды, если это возможно, лежа под одеялом. Во всяком случае и Рыжая и Каштановая воззрились на меня с тупым недоумением, видимо гадая, явь я или сон, хотя сна уже не было и в помине.

«За каким чертом проснулись эти гомики? Совсем же не шумела, что им неймется?» – зло подумала я и вежливо прошептала:

– Извините.

– Ты видел?! Видел?! – завопила Каштановая Борода, разъяренно тыча в меня пальцем.

– Что, Васенька, что? – запищала Рыжая Борода, выражая полнейшее непонимание.

– Эта шлюха опять сфотографировала нас! Я был прав, она шпионит!

«Ха! Я же еще и шлюха! Кто бы говорил!» – обиженно подумала я, делая резкое движение к двери.

Однако, Каштановая Борода неожиданно оказалась шустрее. С возгласом «держи ее, уйдет!» эта гигантская особь выскользнула из-под одеяла (в чем мать родила) и метнулась ко мне.

Мы схватились не на жизнь, а на смерть. Я кусалась, царапалась, лягалась и визжала, нанося Каштановой Бороде мелкие, но очень телесные повреждения, она же непонятно чего желая от меня, все время приговаривала:

– Отдай, сучка, пленку! Отдай, сучка, пленку!

– Не отдам, не отдам, – назло ей отвечала я, всецело отдаваясь схватке.

– Отдашь! Отдашь! – утверждала Каштановая борода.

Казалось этому не будет конца. Время от времени Каштановая Борода звала на помощь робкую Рыжую, но та, забившись под одеяло, несчастными глазами посверкивала оттуда и совершенно по-женски причитала:

– Вася, Васенька, не надо, ну не надо…

Васенька же пытался проникнуть во все мои карманы, куда я из вредности его не пускала. Наконец мне это надоело и, вспомнив о своем чудодейственном приеме, я изо всех сил двинула противника коленом в пах – прямо скажу: не поскупилась.

Двинула и совершила ошибку. Видимо предмет, по которому я нанесла удар, был необычайно дорог робкой Рыжей Бороде. Преодолев природную скромность, она с диким визгом вылетела из-под одеяла и повисла на мне, обхватив ноги и напрочь лишив меня способности двигаться.

Я, конечно, и Рыжей Бороде уделила внимание: в самый короткий срок своими длинными ногтями превратила в кровавый фарш все, до чего дотянулась, целясь преимущественно в глаза. Однако возможности были весьма ограничены. Рыжая Борода с женским терпением переносила страдания, поскуливая и не отпуская меня.

Тем временем, нейтрализованная моим ударом Каштановая Борода оклемалась и поумнела. Она решила, видимо, своим голубым достоинством не рисковать, а перейти к решительным действиям: на мой затылок обрушилось нечто тяжелое.

Перед тем как погрузиться в небытие я услышала жалобный вопль Рыжей Бороды: «Вася, ты разбил нашу китайскую вазу!»

«Е-мое!» – подумала я, с головой уходя в «нирвану».

Очнувшись я поняла, что живого места на мне уже не сыскать: болело все. Больше всего голова. На этот раз были связаны и руки и ноги, правда не так профессионально; у «братанов» все же чувствовалась практика. Рот зачем-то опять залепили. На голову не натянули ничего. Думаю, грязного мешка не нашли, а чистого пожалели.

Каштановая Борода, с рожей сплошь залепленной пластырем и уже одетая, мерно вышагивала из угла в угол. Рыжая же сидела у туалетного столика перед большим зеркалом и, горестно охая о своей былой красоте, втирала что-то туда, где до схватки со мной было лицо. Один глаз у нее заплыл и явственно косил, чего раньше не наблюдалось.

«Неплохая работа, – удовлетворенно отметила я, – только, похоже, не моя. Скорее всего Каштановая Борода на свою цыпку прогневалась…»

Я на всякий случай своего воскрешения обнаруживать не стала: лежала и помалкивала, борясь с болью, тошнотой и уплывающим сознанием.

Наконец Каштановая Борода приняла какое-то решение.

– Надо американцу звонить, – сказала она. – Пусть американец и думает что с ней делать, раз он оказался заинтересованный такой. Нет, ну какова паскуда! – вдруг вспылила Каштановая Борода, больно пнув меня в бок.

Невероятным усилием воли удержалась я, чтобы не вскрикнуть.

– Васенька, может американец ошибается? – пропищала Рыжая Борода. – Может госпожа Мархалева ни на кого не работает? Может случайно попала к нам она?

Боже, как разъярилась Каштановая Борода: ногами затопала, отпустила Рыжей подзатыльник, меня еще раз пнула ногой да как завопит:

– Случайно, мать твою?! Случайно три раза подряд?! Только ты, дура, и можешь ляпнуть такое!

Рыжая Борода спасовала и начала оправдываться:

– Васенька, солнышко, не сердись, я так подумала потому, что она, какая ни есть, а все же писательша. Зачем писательше в это дело ввязываться? Ей бы сидеть да писать.

Не стану передавать, что сказала в ответ Каштановая Борода и какие эпитеты она употребила. Здесь я промолчу, дабы не порочить чести и достоинства современных писателей. Замечу лишь, что речи ее были возмутительны, вопиющи и безобразны. Бог мой, как это слышать было тяжело! Лишь связанная я могла пережить такое.

Справедливости ради сообщу: Рыжая Борода абсолютно была не согласна, хоть и помалкивала. Она уж и не рада была, что своего Васеньку так завела.

Наконец Каштановая Борода высказала все, что накопилось в ее душе, и позвонила американцу. Судя по всему, американец сразу же пожелал знать на кого я работаю.

– Откуда я-то могу это знать?! – выразила недоумение Каштановая Борода. – Эта штучка по доброй воле не признается.

«Будто по доброй воле меня кто-нибудь спрашивал,» – обиженно подумала я, стараясь не подавать признаков жизни.

Дальнейшие переговоры, к сожалению, недостаточно информации дали. Поняла лишь одно: американец лично приехать не может, потому что в Питер страшно спешит. Поняла и то, что каким-то неведомым образом умудрилась я сильно дорогу перейти этому таинственному американцу: куда ни глянь, повсюду ему мешаю. Он какую-то сложную интригу плетет, а я, сама того не ведая, то и дело вмешиваюсь.

В общем, хуже пареной репы надоела я ему, и смерти моей жаждет американец – аж от злобы заворачивается, а поделать ничего не может. Во-первых, неуловима я. Во-вторых, что-то ему мешает в открытую меня пришлепнуть. Почему-то вынужден он маскировать свои намерения. Непременно хочет американец это сделать как-нибудь незаметно, вроде я сама взяла и умерла, а он к этому вовсе непричастен. Но самое обидное то, что перед тем, как жизни меня лишить, до смерти желает узнать этот чертов американец на кого я все же работаю. Будто это не известно всей стране – куда ни плюнь, везде продают мои книжки.

Короче, спутанная по ногам и рукам вдруг осознала я, что, образно выражаясь, дело пахнет керосином.

Каштановая Борода после разговора с американцем тоже в задумчивость впала, вновь забегала по комнате, что-то для себя решая. Но ее проблема, видимо, незначительная была, потому что душевное равновесие Каштановой Бороды в кратчайшие сроки восстановилось.

– Слушай меня, цыпка, – рявкнула она Рыжей Бороде, – пусть эта стерва поваляется здесь – орлы вот-вот прибудут – а я в сортире пойду посижу-подумаю. Да глаз с нее не спускай! – прикрикнула Каштановая Борода.

– Так она же без чувств, Васенька, – пискнула Рыжая Борода, морщась от боли.

– Такая и без чувств что хочешь отчубучит. Приедут орлы, будем ее пытать.

Похоже, Рыжая Борода испугалась.

– Пытать? Васенька? – жалобно вопросила она. – Васенька, как же пытать?

– Да хватит тебе, – прикрикнула Каштановая Борода, – строишь из себя… Нужно выпытать у этой стервы кто ее послал и куда она фотопленку дела. Я ее обыскал. В карманах нет ничего. Интуиция подсказывает мне, что добром из этой писаки говенной слова не вытянешь. Вот пусть специалисты и займутся ею. Американец их уже к нам послал.

Мне сделалось дурно. Рыжей Бороде тоже.

– Пытать? Васенька! Пытать в моем доме? – гневно запищала она.

Голос ее дрожал и в нем явственно слышались слезы. Ах, какая тонкая натура!

Меня передернуло. От сострадания к себе и к Рыжей Бороде, конечно же.

Но Каштановая Борода, видимо, отличалась суровостью. Ее мало тронула душевная боль рыжей цыпки.

– Сторожи, и глаз с этой стервы не спускай, – приказала она, отбыв в сортир.

– Как это сторожи?! – визгливо забеспокоилась Рыжая Борода. – А вдруг она нападет на меня? Итак все лицо перед спектаклем изуродовала. Какой из меня теперь пророк?

«Он еще и артист, пророков играет. Что за несносный тип? Одни неприятности от этой нежной натуры. Вот спрашивается, зачем она, эта Рыжая Борода, шум подняла?»

Каштановая Борода, конечно же, до сортира не дошла, вернулась и рявкнула:

– Нормальный будет пророк, грима намажешь побольше. Да и стерва эта в отрубе. Как она нападет? Она же связана.

– Васенька, я боюсь. Я все равно боюсь, – мямлила Рыжая Борода.

Каштановая постояла в задумчивости и сказала:

– Ну хорошо, сейчас я ее к батарее примотаю накрепко. Ну, а если что, бей чем-нибудь по башке и все дела.

Я пришла в ужас:

«Как это – бей? Опять – бей? Сколько можно?»

Видимо Рыжая Борода была со мной солидарна, потому что спросила:

– Васенька, как бить?

– Молча! Не то на твоей роже вообще не останется кожи, пророк ты мой ласковый, – и Каштановая Борода неприлично заржала.

Я же была близка к полной потере чувств.

Каштановая Борода не обманула: наржавшись досыта, примотала-таки меня к батарее, Рыжая же стояла рядом и все не отставала с вопросом: как бить?

– Васенька, как бить? Как же бить? – назойливо интересовалась она.

И доинтересовалась.

– А вот так! – рявкнул Васенька и хватил кулаком по моей голове.

В другое время и внимания на его удар не обратила бы, но после всех напастей голова моя была уже не та, и я снова отключилась.

Во что погрузилась – не знаю. Сначала был шум и мрак, а потом явился монах мой и воскликнул:

– Предайся!

– Отстань, – ответила я, – не видишь разве, уже предаюсь.

– Не тому предаешься, – воскликнул монах. – Предайся вере, в ней лишь спасение.

– Да ладно баки мне забивать, – рассердилась я. – Знаю на что рассчитываешь: на глупость мою. С этой глупость уже много чему предавалась – всего и не перечесть. Настрадалась – хватит.

– Предайся – перестанешь страдать, – пообещал монах.

Я задумалась. Страдать и в самом деле надоело. Взять хотя бы голову. Столько сегодня ударов перенесла, бедняжка, что неизвестно стоит ли ею пользоваться в дальнейшем. Не подведет ли теперь? Хотя, и раньше зачастую подводила. Не голова ли повинна в том, что я вышла замуж за третьего мужа? Да и за первого выходить не стоило.

– Предайся, – прервал мои размышления монах.

Я возмутилась:

– Чего пристал? Не думай, что я с той глупостью, с которой бросалась то в дружбу, то в любовь, брошусь теперь в религию. Лучше помоги мне руки развязать, да отлепи от батареи.

– Уверуй, и Господь поможет тебе!

– Как же, поможет, – усомнилась я. – Лучше сам помоги.

– А ты уверуй! – стоял на своем монах.

– Уверовать? Да зачем же мне это нужно?

– Затем, что надежней нет ничего. Друг – предаст, брат – предаст, сын – предаст, возлюбленный – предаст и только Господь не предаст, – с патетикой воскликнул монах.

– Конечно не предаст, – рассмеялась я. – Потому что нет его.

– Для тебя нет.

– Для меня нет-то же самое, что нет вообще.

– А ты уверуй и Господь появится, – пообещал монах.

– И спасет?

– Спасет.

«Чем черт не шутит,» – подумала я и сказала:

– Рада бы уверовать, да как, не знаю.

– Уверуй в то, что спасет, хватит и этого. Остальное само придет, – воскликнул монах.

И я сдалась:

– Верую!

– Точно ль веруешь?

– Верую! Еще как верую!

Сказала так и сразу очнулась.

Глядь, Рыжая Борода за плечо трясет меня и с жаром шепчет:

– Госпожа Мархалева, госпожа Мархалева, умоляю, прийдите в себя.

«Приходить или нет?» – задумалась я.

– Госпожа Мархалева! Госпожа Мархалева! Софья Адамовна! – в отчаянии взвизгнула Рыжая Борода. – Я вам друг! Спасти вас хочу! Умоляю! В себя поскорей прийдите, мне вас до двери не дотащить!

– Уже пришла, – ответила я.

– Ой, хорошо-то как, – обрадовалась Рыжая Борода и тут же запричитала: – Нелегко нам, женщинам. Вы видели? Видели? Мужчины все сволочи. Нам женщинам так нелегко. Так много от грубых мужчин терпеть приходится, но для этого и существует солидарность женская, чтобы в этом сложном мире выживать среди слонов, тигров, волков и мамонтов…

В другое время я такую пошлую тему и поддерживать не стала бы, но, говоря все это, Рыжая Борода поспешно отматывала меня от батареи, и я поощрительно мычала. Наконец она от батареи отмотала меня и принялась за мои ноги. Распутав их, она занялась и руками.

– Читала все ваши книжки, – шептала она. – Там много любви. Ах, как вы в недра женской души проникаете. Я рыдала, рыдала!

Рыжая Борода отвлеклась. Схватившись за сердце, она закатила глаза, выражая глубину своих чувств, но мне-то не до чувств было, меня больше руки мои связанные интересовали. Я громко замычала, обращая внимание на свои проблемы.

– Ах, да, – воскликнула Рыжая Борода и отлепила от моего рта пластырь.

– Где лиходей твой? – спросила я.

– В сортире, – смущаясь, поведала она. – У Васеньки в этом большие проблемы.

– Немудрено с его ориентацией, – сказала я, но тут же об этом пожалела.

Рыжая Борода отшатнулась.

– Вы что? Осуждаете? – закричала она.

– Тише! Тише! – испугалась я. – Пожалуйста, тише. Его, этого дикого мужлана – осуждаю! Да! А вас, натуру рафинированную, только жалею. Ведь все мои книги только о вашей разбитой и нежной душе.

Рыжая Борода мгновенно оттаяла.

– Ах, да, – прошептала она, поспешно разматывая мои руки. – Знаю, читала. Там все обо мне, обо мне! Обожаю сентиментальный роман! Там все обо мне! Боготворю вас за это всей своей пророческой душой.

Я содрогнулась – вот только не надо меня боготворить. Не хватало мне быть у гомиков кумиром. Тамарка от смеха пупок надорвет.

– Скорей, скорей, – лихорадочно зашептала я.

Рыжая Борода и без того старалась. Наконец последняя веревка упала с моих рук.

– Бегите, бегите, – страстно воскликнула Рыжая Борода. – Буду молиться за вас. Буду молиться!

Я выбежала в коридор, Рыжая Борода, ни на секунду не умолкая, за мной. Легко открыла все замки, вытолкнула меня на лестничную площадку и крикнула:

– Настанет день, мы встретимся уже как подруги и будем часами говорить, говорить, и, взявшись за руки, плакать, плакать. И молиться…

«Господи! Упаси…,» – подумала я, улепетывая со всех ног.

Конечно же я сразу помчалась к Ангира Муни, к этому чистому преданному – другу моего монаха. Дорогой молила Господа, чтобы он помог застать дома святого человека. Бог услышал мои молитвы – Ангира Муни мне дверь и открыл. Увидев меня, отшатнулся. Его несложно понять: одежда, в которую после ледяного купания обрядил меня монах, иной реакции и не предполагала. Фингал меня тоже не украшал.

Надо отдать должное, Муни быстро взял себя в руки и с тревогой спросил:

– Где он?

Похоже, больше его ничего не интересовало.

– Быстрей! Скорей! – закричала я. – Ваш друг в опасности! Великое счастье, если его не везут сейчас топить! Спасите! Помогите!

Вряд ли Муни что-нибудь понял, но перепугался до смерти, побледнел и запричитал:

– Что случилось? Объясните! Что случилось? Объясните!

Я уже было собралась ему в деталях все обрисовать, но, углядев в прихожей (где мы и разговаривали) телефон, сразу же устремилась к нему, быстро набрала номер Тамарки и (о, чудо!) услышала ее голос.

– Тома, срочно машину за мной пришли! – закричала я.

– Мама, ты невозможная! – возмутилась Тамарка. – Уже по ночам меня будишь! Спать не даешь!

– Тома, мне не до приличий. Я ужасно одета…

– Как, ты все еще в той кошмарной нищенской куртке? – ядовито удивилась Тамарка, будто ничего важней для нее не было.

– Да, и в тех же брюках, – порадовала ее я, – и денег по-прежнему нет у меня при себе, поэтому выдай своему водиле сумму побольше, чтобы он расплатился с таксистом, который ждет меня внизу. И пускай твой водила поспешит, счетчик работает.

После этого я сообщила Тамарке адрес Муни и, не дожидаясь ответа, бросила трубку. С моей Тамаркой только так и можно – пока не припрешь ее к стене, «делов» не будет.

– Вы дали мой адрес? – тревожно изумился Ангира Муни, когда я окончательно утрясла свои проблемы с Тамаркой.

– Подруга моя безвредна, – не моргнув глазом, солгала я. – Вы не женщина, вам нечего ее бояться. Давайте вернемся лучше к вашему другу.

Ангира Муни опять побледнел. Боже, какой впечатлительный!

– Что с ним? – закричал он.

Я, стараясь избегать излишних подробностей, рассказала о нашем путешествии к логову братанов и о том, как плачевно все закончилось. Ангира Муни пришел в неописуемое волнение.

– Сейчас же еду туда! – заявил он. – Давайте адрес!

– Адреса не знаю, но могу объяснить как туда добраться, – ответила я и тоже заволновалась.

Не хватало еще чтобы по моей вине повязали братаны и этого Муни.

– Вы правда ему поможете? – с сомнением спросила я. – У вас есть средства? Там народ все бывалый: и оружие и кулаки имеются.

– Знаю. Не переживайте, что-нибудь придумаю, – решительно отмахнулся Муни, после чего я успокоилась и в деталях нарисовала ему маршрут.

Не успела я закончить, как в дверь позвонили. И Муни и я вздрогнули, испуганно воззрившись друг на друга.

«Не у одной меня нервы сдают,» – отметила я.

– Это водила моей подруги, – заглянув в «глазок», успокоила я Муни.

Распрощавшись с третьим учеником великого гуру и раз двадцать получив подтверждение, что он сразу же отправится спасать нашего общего друга и сделает это, соблюдая максимальную осторожность, я отправилась домой.

Тамаркин водитель высадил меня как раз около моего «Мерседеса». Он стоял, сиротинка, потеряв надежду на возвращение хозяйки. Ключи от машины остались в моей мокрой куртке, досыхающей в багажнике Марусиного «Жигуля».

«Потом, все потом,» – равнодушно подумала я, мечтая лишь добраться до ванны, а потом и до своей постели. Слишком я устала, чтобы переживать по пустякам.

Когда среди ночи я позвонила в дверь квартиры, там начался переполох. Тамаркины лбы, оставленные на страже, потрясая оружием, мгновенно окружили меня. Лишь баба Рая демонстрировала невозмутимость.

– И дей-то, макитра, носило тя? – строго она вопросила. – И почему побитая уся?

– Баба Рая, не до красоты мне, когда Санька пропал, – уклончиво ответила я.

Не рассказывать же ей о всех своих приключениях.

Лбы, радуясь, что сражение отменяется, отступили, пропуская меня в квартиру. Баба Рая матерински посоветовала им:

– Идите, сынки, себе спать. Сама управлюся тута. Уже жа ж опытная.

И она повела меня на кухню кормить. Несмотря на то, даже воспоминания о монашеских овощных бутербродах уже сильно поблекли, есть не хотелось. Страшно хотелось спать. И все же баба Рая затолкала в меня несколько разогретых телячьих котлет с томатным соком, после чего я отправилась в горячую ванну, где и заснула.

Разбудил меня крик бабы Раи:

– Ай, Санечка! Ай, миленький!

Я проснулась, обнаружив себя лежащей в кровати. За окном было светло. Не успела я толком сообразить, что происходит, как дверь спальни распахнулась и вбежала баба Рая с телефоном.

– Санька! Санька наш! – капая слезами, завыла она и протянула мне трубку.

Я схватила трубку и истерично в нее завопила:

– Сыночек! Сыночек!

– Мама, ты так громко не кричи, – спокойно ответил Санька. – Я хорошо тебя слышу.

Передать не могу, что творилось в моей душе, но, являя спокойствие, я спросила:

– Сыночка, ты где?

– Не знаю, мама, – ответил мой ребенок.

Я с трудом удержала слезы.

– Но здесь хорошо, – успокоил он меня. – Я здесь играю, песни пою и пляшу. Еще я рисую.

– Санечка! – закричала я, собираясь подробно его расспросить что за люди с ним рядом и почему они украли его, но в трубке раздались гудки.

«С ума сойти можно, – подумала я. – Что, вообще, происходит?»

– Баба Рая, тебе выдвигали какие-нибудь требования?

Она покачала головой:

– Ироды – никаких.

Я подскочила с кровати, распахнула шкаф и начала одеваться.

– Куда ты, макитра? Куда? – плаксиво спросила баба Рая.

– К Тамарке, а потом к Гургенову. Может у них появились новости.

На самом деле я уже больше рассчитывала на Буранова, но из целомудрия не стала при бабе Рае о нем поминать. Пока я облачалась в джинсы, свитер и новую куртку, баба Рая выскользнула из комнаты и тут же вернулась, держа что-то за спиной.

– Что там еще? – по привычке раздражаясь, спросила я.

– Пиштолет, – прошепелявила баба Рая, протягивая мне оружие. – В пальте твоем нашла. Возьми – пригодится.