Текст книги "Пресыщение"

Люси Хокинг
Пресыщение

Посвящается В.

Огромное спасибо всем, кто помог:

в особенности Тиф Ленис,

Марион Дональдсон,

моей семье и друзьям.

Пролог

Это было слишком. Мало того что подали минеральную воду с чрезмерным содержанием кальция и слишком короткий лимузин, номер в отеле выдержан в неподходящих тонах, свита слишком непредставительна, страна слишком бедная, а мечети слишком шумные. Подумать только! И вот прекраснейшая из женщин мира, создание исключительных пропорций и поразительной красоты, появляется на фотосессии с опозданием всего на какие-то четыре часа, и тут выясняется, что и фотограф не тот.

Эти бесконечные ноги, балансирующие на головокружительно высоких каблуках, эти точеные бедра и талия, неправдоподобно высокая грудь, длинные тонкие руки, дивно очерченные ключицы, и лебединая шея, и это лицо, исполненное справедливого негодования. Этот знаменитый чувственный рот искажен капризной гримасой, так что верхняя губа едва не касается носа.

– Мне обещали Марио! – Модель сильно топнула ножкой, не щадя старинную мозаику на полу в фойе. – А не это… Черт знает что!

Вызвавшая ее возмущение миниатюрная темноволосая девушка в джинсовом костюме сидела на обитом гобеленом диване и спокойно курила сигарету. Стилисты порхали вокруг супермодели, подобно стайке экзотических бабочек у цветка гибискуса.

– Дорогуша, нам же нужен совсем другой стиль. – увещевала несчастная редакторша журнала, заказавшего эту рискованную съемку. – Мы хотим отойти от стереотипа, показать тебя в новом свете, открыть новые грани. Агентству идея понравилась – они хотят, чтобы твой образ стал более глубоким и одухотворенным.

Фотограф закурила следующую «Мальборо-лайт». Полковник Каддафи, думала она, просто ангел по сравнению с этой женщиной. Сегодняшнее задание вовсе не было обычным для девушки – она взялась за него исключительно ради денег.

– Я звоню Марио, – заявила модель, хватаясь за крошечный телефон, который ей тут же протянул один из приспешников.

– Передайте ему привет от меня, – сказала фотограф с подкупающей улыбкой.

Самая красивая женщина в мире прекратила набирать номер и уставилась на нее.

– Вы? – бросила она, презрительно сморщив нос. – Вы знакомы с Марио?

– Мое имя Мин Хаскелл, – невозмутимо ответила фотограф. Пусть она никогда не встречалась с Марио, но почему бы не попробовать солгать?

– Работы Мин мирового класса, – затараторила редакторша. – О ней говорят как о восходящей звезде.

Сотруднице модного журнала, в панической спешке нанявшей Мин для этой работы, теперь оставалось лишь надеяться, что ее собственная карьера не окажется под угрозой. Действительно, она намекнула представителям модельного агентства, что фотосессией будет заниматься великий Марио Тестино, и сделала все возможное, чтобы выполнить обещание. Не преуспев в этом, она попытала другие возможности и убедилась, что, к несчастью, все они несовместимы с намеченным путешествием. В отчаянии она позвонила Мин – девушке-фотографу, за несколько недель до этого впервые зашедшей в офис журнала со своим портфолио. Как ни удив1Ггельно, Мин в этот момент находилась в Марокко, где должна была состояться фотосессия, и журналистка немедленно наняла ее для съемки. Она полагала, что придумает объяснение этой замене после – решение, о котором теперь пришлось пожалеть.

– Но это же какая-то оборванка! – воскликнула смущенная модель.

Мин не обиделась – она всю жизнь имела дело с трудными клиентами.

– Я здесь для того, чтобы вы выглядели прекрасно, – любезно заметила она.

Визажисты, парикмахеры, психологи и стилисты замерли в ожидании, никто не осмеливался выдохнуть. Супермодель застыла, широко распахнув свои огромные фиалковые глаза – верный признак погружения в глубокие размышления.

– Ну ладно, – капризно объявила она, и в мраморном фойе раздался всеобщий вздох облегчения: съемка все-таки состоится.

Супермодель еще никогда не работала с настолько выдержанным человеком, как Мин, и ей это понравилось. Правда, она попробовала еще раз закатить истерику, когда ей предложили поездку в пустыню в «лендровере» вместо привычного лимузина с охлажденной водой «Круг» в баре. Мин взирала на ее выходки со смирением. Когда напускное раздражение модели не получило ожидаемой подпитки в виде утешительных увещеваний, она быстро остыла.

– Ну, если вы не против… – только и сказала Мин. В установившейся тишине кто-то даже осмелился хихикнуть.

Уже вечером в отеле Мин уединилась на террасе, созерцая великолепное звездное небо над Марракешем. Фотосессия прошла отлично. Своей работой ей удалось перевернуть затасканный имидж этой фотомодели, представив ее в более мягкой и тонкой манере. Редакторша осталась очень довольна, и даже сама модель пусть неохотно, но была вынуждена признать, что снимки хороши. Хотя на некоторых фотографиях модель фактически превратилась в дополнение к тому, что Мин находила заслуживающим большего внимания, и самая красивая женщина мира оказалась на вторых ролях рядом с верблюдом, мальчишкой с сияющей улыбкой или смуглым стариком в грязно-белом тюрбане.

– И что теперь? – спросила журналистка, присоединившаяся к Мин после долгих телефонных переговоров о состоянии троих оставленных дома детей. Покидая страну, она попросила дневную няню остаться на ночь, и теперь появились смутные подозрения, что у той проблемы с алкоголем.

– Пожалуй, еще пива, – ответила очень уставшая за день Мин. Быть профессионально беспристрастной – это так изматывает, особенно если это отнюдь не свойственно твоей натуре.

– Где вы живете? – поинтересовалась журналистка Ей захотелось узнать побольше о талантливой хрупкой незнакомке с густыми черными кудрями и рюкзачком за плечами.

– У меня есть диван в Ноттинг-Хилле, – ответила Мин. – И больше ничего.

Глава первая

На улицах не было никого, кроме тех, кто не слушал новостей.

– Это мой подарок вам, – сообщил водитель такси, грузный африканец, отъезжая от вокзала Гар-дю-Нор. – Я привез из моего родного Сенегала эти чудесные масла и благовония, чтобы в машине всегда приятно пахло, так что аромат любви останется с вами на все время, пока вы в Париже.

Пара на заднем сиденье переглянулась. Аромат любви, пожалуй, был чересчур крепким.

– Думаешь, здесь можно курить? – прошептал мужчина своей подруге.

– Excusez-moi, monsieur, – обратилась она к водителю на нетвердом французском. – Est-ce qu'on peut fumer?[1]1
  Простите, здесь можно курить? (фр.)


[Закрыть]

– Mais non![2]2
  Нет! (фр.)


[Закрыть] – воскликнул таксист, ударив рукой по баранке. – Я же говорю! Я привез благовония, этот благословенный запах Африки, и он будет сопровождать вас в Париже, чтобы украсить ваше пребывание здесь, и послужит вам добрым предзнаменованием!

Мужчина нащупал коробочку с кольцом в кармане пиджака. Он нервничал, думая о том. что сегодня вечером ему предстоит подарить кольцо любимой. А она, не догадываясь о романтической причине его неловкости, посчитала, что ему просто хочется курить.

– Неужели вас тянет закурить! Ведь когда вы вдыхаете этот тонкий запах, он умиротворяет и наполняет вас радостью. – С этими словами шофер свернул за угол.

Машина оказалась на одном из главных бульваров Парижа, широком и приветливом, с Триумфальной аркой в конце и видом на Эйфелеву башню на том берегу реки. Этот романтический вид, запечатленный на тысячах открыток, внушил пассажиру некоторую надежду, что, возможно, на его предложение подруга все же ответит «oui».[3]3
  Да (фр.).


[Закрыть]

Как бы то ни было, тем июньским днем чудесные африканские предсказания для незадачливых влюбленных и их надушенного шофера, к сожалению, не оправдались. Казалось, они выехали на дорогу, ведущую в ад. По бульварам маршировали колонны бритоголовых фашистов в армейских ботинках, плотно выстроенные подобно римским легионам. Высоко вскидывая сжатые кулаки, они выкрикивали: «La France libérée!»[4]4
  За свободную Францию! (фр.)


[Закрыть] С противоположного конца бульвара навстречу им двигалась не столь сплоченная, но не менее раззадоренная и мощная толпа с огромными лозунгами и развевающимися флагами. «France pour tous!»[5]5
  Франция для всех! (фр.)


[Закрыть] – слышалось оттуда. Две группы неумолимо наступали на безлюдное пространство, где застряло несчастное такси, водитель которого обомлел от ужаса.

Всю весну во Франции зрело недовольство, в этот день вылившееся в открытые стычки на улицах Парижа. Крайне правые вышли в заключительный тур президентских выборов. Если их лидер, старый лис по фамилии Ле Метр, за чьей благодушной наружностью скрывалась стальная воля, соберет большинство голосов, Франция может оказаться под властью фашистов. Предвыборные обещания Ле Метра включали принятие антииммиграционного закона, налоговые послабления для «настоящих» французов, ограничение рабочей недели для женщин двадцатью четырьмя часами и, что уж совсем странно, возрождение монархии. Франция, ставшая республикой после революции 1789 года, давно расправилась со своими королями, но и сейчас хватает монархического отребья, тусующегося по ночным клубам Парижа, Монте-Карло и Нью-Йорка, чьи представители продолжают заявлять права на французскую корону. Так что обещания Ле Метра снова обратить Францию в монархическую державу были с восторгом встречены так называемой французской знатью и претендентами на престол, а значит, Ле Метр все верно рассчитал, тем самым добавив к своим сторонникам из рабочего класса представителей высших слоев общества.

В течение многих лет политическое движение Ле Метра оставалось подпольным, с тайными собраниями и секретными списками членов партии, – теперь же, оказавшись в нескольких шагах от власти во Французской Республике, его сторон-янки решили выразить свою безграничную радость. Они устроили не объявленный заранее, но тщательно спланированный марш по улицам Парижа. Узнав о внезапном появлении отрядов фашистов на улицах, их левые оппоненты спешно объединились перед лицом этой угрозы, уже не рассчитывая на мирный демократический протест. Почти спонтанно интеллектуалы, артисты, иммигранты, преподаватели, врачи и старые члены «Свободной Франции», группы французского Сопротивления времен Второй мировой войны, – практически все, кому была ненавистна идея о господстве жесткого тоталитарного режима во Франции, – покинули свои дома, чтобы выступить против фашистов. Вооружившись чем попало, включая метлы, палки, кухонные ножи и доски, они с суровой решительностью приготовились встретить врага лицом к лицу.

Конный полицейский постучал дубинкой по крыше благоухающего такси.

– Evacuez la voiture![6]6
  Выходите из машины! (фр.)


[Закрыть] – потребовал он. Влюбленным не пришлось повторять приказ – один бросился по улице вправо, другой – влево. Водитель колебался, не желая бросать свою гордость, машину, на растерзание мятежникам. – Evacuez… – снова закричал полицейский, но уже было поздно. Сноп пламени возле крупа лошади заставил ее встать на дыбы, затем лошадь упала пробив передними копытами ветровое стекло, удар пришелся прямо в лицо сенегальскому par-fumier.[7]7
  Парфюмеру (фр.)


[Закрыть] Его череп был раздроблен, и мозги вперемешку с осколками костей и клочками волос кровавым фонтаном разлетелись по салону.

Несколько мужчин наблюдали происходящее с высоты пятнадцатого этажа соседнего здания через большие зеркальные окна конференц-зала.

– Черт возьми, откуда взялось это такси? – воскликнул молодой человек.

– Это начало конца, mon ami,[8]8
  Друг мой (фр.).


[Закрыть] – промолвил старший. – Черные дни.

– Смотрите, я вижу одного из пассажиров, – сказал первый.

Девушке удалось проскользнуть сквозь наскоро выстроенный полицейский кордон, но ее спутнику повезло меньше. Он наткнулся на стену мятежников и барахтался в толпе словно сорванный лист.

– Они оказались не в том месте и не в то время, – заметил второй. – Следует быть осторожнее.

– Господа, – раздался властный голос из глубины комнаты. – Мы не должны уподобляться Нерону и упиваться видом горящего Парижа. У нас тут своя революция. – То был намек на дело колоссальной значимости, над завершением которого вот уже несколько недель напряженно трудились собравшиеся здесь. – Мы закладываем фундамент бизнеса двадцать первого столетия.

Американец с каменным лицом заметил в ответ:

– Перси, мы так же преданы делу, как и ты. Но совершенно ясно, что сегодня мы не закончим.

Напряжение в комнате возросло. Молодой человек, стоявший у окна, попросил разрешения выйти на минуту.

– Ну, если уж так нужно, – недовольно отреагировал Перси, его босс.

В туалете молодой человек ополоснул лицо холодной водой и, поморщившись, взглянул на себя в зеркало. Он выглядел изможденным, да и в самом деле устал, ему совсем не хотелось возвращаться к обсуждению незаконченного дела. Нужно было выкурить сигарету, чтобы хоть немного встряхнуться, а затем, передохнув, вернуться к своей работе.

Едва успев затянуться, он услышал, как кто-то пробежал по коридору, хлопнул дверью, и затем – несомненно, то был звук выстрела.

Бросив сигарету в унитаз, молодой человек подошел к конференц-залу и приложил ухо к двери. Было слышно, как кто-то спросил:

– Mais – qu'est-ce qui se passe? Qui êtes-vous?[9]9
  Но что происходит? Кто вы? (фр.)


[Закрыть]

Другой голос, причем странно знакомый молодому человеку, отвечал на правильном английском, хотя и с акцентом:

– Товарищи, как вам прекрасно известно, откровенный фашист пытается захватить власть над французским народом. Его следует остановить, пока он не получил ее законным путем.

– Захватив в заложники невинных людей, вы не сможете помешать ему, – ответил кто-то.

– Да, – согласился таинственный голос. – Сами по себе вы не представляете никакого значения. Но вы можете обратиться с коллективным посланием к этому грязному миру капитала. Вы можете дать понять Ле Метру, что ни при каких условиях не станете иметь дело с его правительством, что вы однозначно осуждаете его политику. Я не причиню вам вреда. По крайней мере пока. Наши требования просты, но до тех пор, пока вы их не примете, вы останетесь заложниками в этой комнате, и я буду расстреливать вас по очереди, если вы не сделаете то, что я говорю.

– Подождите хотя бы минуту, – загремел голос Перси. Раздался еще один выстрел.

– Comprenez ça?[10]10
  Это вы понимаете? (фр.)


[Закрыть] Или, может быть, месье, вам нужны другие доводы? Non? Alors,[11]11
  Нет? Тогда… (фр.)


[Закрыть] что вы ответите на мое предложение?

Но террорист-одиночка, очевидно, был идеалистом, и ему недоставало здравого смысла, чтобы рассчитать, как он сможет справиться с этими могущественными и сильными мужчинами, которые, разумеется, не могли не сопротивляться. Банковские охранники ворвались в зал, грубо сбили его с ног и швырнули лицом об пол. Заломив парню руки, они вывели его из конференц-зала и обыскали на всякий случай в проходе, где стоял наблюдавший за происходящим молодой человек.

– А, Уильям Гаджет, – сказал нарушитель спокойствия. – Вот мы и встретились.

– Кристоф! – произнес пораженный Уильям. Теперь он понял, почему этот голос показался ему знакомым.

На окровавленном лице парня появилась усмешка.

– Думаешь, я забыл? – И, закинув голову, он плюнул Уильяму в лицо.

Сегодня, как и по понедельникам, средам, четвергам и пятницам, у Альберта был рабочий день, а работал он по адресу Лондон W11, Корнуолл-Кресент, 42, в доме Уильяма Гаджета, эсквайра. Альберт был образцовым слугой, пять раз в неделю он приходил в квартиру Уильяма, чтобы мыть посуду, менять перегоревшие лампочки, пылесосить, следить за чистотой в ванной и выполнять прочие обязанности, которые так или иначе ему поручал Уилл. Уильям унаследовал старика Альберта от предыдущего жильца, который женился и по настоянию молодой жены переехал в двухквартирный пригородный дом, чтобы вкусить там прелести семейного счастья. Тот особо просил Уилла сохранить Альберта как неотъемлемую часть квартиры. Не склонный сам следить за порядком, Уильям с готовностью согласился и теперь мог причислить себя к тем, у кого имеется прислуга.

Входя в квартиру, он испытывал приятное чувство наслаждения опрятностью и уютом. Светлый паркет на полу, белые стены, кухня с пятиконфорочной плитой «Смег» и блестящей двойной мойкой. Все это великолепие мылось и чистилось пять раз в неделю, а единственной вещью, которой Уильям пользовался на кухне, оставался холодильник. По его мнению, всякие кулинарные опыты могли привести лишь к приготовлению какого-нибудь несъедобного варева и нанести непоправимый ущерб белизне квартиры, тем самым лишь снизив ее стоимость. Потому он не притрагивался ни к чему на кухне, предпочитая питаться в окрестных ресторанчиках и способствовать их процветанию. Как ни странно, хотя Уилл буквально священнодействовал в вопросах мировой экономики, его легко можно было поставить в тупик простым вопросом, сколько стоит буханка хлеба. Однако он редко сталкивался с вопросами такого рода, и потому его слабая осведомленность в повседневных хозяйственных делах оставалась никем не замеченной.

Ванная в его квартире стала едва ли не самым любимым местом Уилла. Она была выложена черным мрамором, что могло бы показаться чересчур вызывающим, но в действительности создавало приятный контраст с белизной остальных помещений. Там был душ, с трех разных точек поливавший тело Уилла каскадом специально смягченных струй, и отдельная ванна с джакузи. Его любовь к ванной комнате вовсе не объяснялась склонностью к сибаритству или роскоши, пожалуй, она была довольно абстрактна. Всякий раз, входя сюда, он вспоминал о том, что счастье нельзя купить за деньги, и от этой мысли у него поднималось настроение. «Увы, – частенько думал он, стоя под этим замысловатым душем, – я обречен на страдания! Я был бы куда счастливее, если бы ничего этого у меня не было!»

Конечно, Уилл был абсолютно здоровым молодым человеком, вот уже десять лет он сдавал внаем свои умственные способности «Поллинджеру», крупному и престижному инвестиционному банку в лондонском Сити. Как ни парадоксально, но деньги, которые он зарабатывал недюжинной силой своего мозга, нередко тратились на жидкости, которые как раз способствовали разрушению его серого вещества. Хотя в долгосрочной перспективе сохранение такого положения вещей и представляло некоторую опасность, пока Уиллу было всего тридцать два, и за первый год в банке он заработал больше, чем его отец в свой предпенсионный год в водопроводном ведомстве, Уилл уже имел эту квартиру и ни от кого не зависел, так что некоторое пристрастие к алкоголю вряд ли могло служить предметом сколько-нибудь серьезной озабоченности.

В Лондон, город серых улиц и тихих дождей, Уильям вернулся с опозданием из-за беспорядков в столице Франции, поезд прибыл к терминалу «Евростар» на вокзале Ватерлоо только после обеда. Дорогу они с Перси провели в молчании. Несчастный таксист-сенегалец оказался не единственным пострадавшим из-за мятежа. Безымянным влюбленным так и не удалось найти друг друга, а миллиардная сделка так и не сдвинулась с места, и теперь ненависть Перси к своему подчиненному окрепла подобно цементу.

Перси по своей воле ни за что бы не взял Уильяма в компаньоны для выполнения столь важного поручения. Для Перси идеалом служащего был тот, кто беспрекословно следует его личным указаниям. Уильям привык к стилю руководства Йорена, под началом которого он десять лет проработал в «Поллинджере». Тот был человеком проницательного ума, привлекавшим всех членов своей команды к процессу выработки решений. Йорен любил советоваться, спорить, принимал во внимание все разумные доводы, прежде чем вынести окончательное решение. Перси был полной противоположностью ему, он предпочитал диктовать стратегию, которой другие должны были следовать как Евангелию. Уильям упирался, ставил суждения и аналитические выводы старшего под сомнение. Это противоречие достигло критической точки на парижском совещании, где Уильям открыто спорил с Перси за круглым столом конференц-зала. С Йореном он так себя никогда не вел, да в том и не было необходимости.

Однако Йорен недавно исчез из офиса. Через некоторое время, в течение которого о нем странным образом ничего не было слышно, вдруг объявили, что он попал в аварию, слишком разогнавшись в дождь на своем «дукати». Он лежал в коме в палате интенсивной терапии, куда не допускали посетителей – так было сказано команде отдела слияний и приобретений; им также обещали сообщить, если в состоянии пострадавшего будут какие-либо изменения. С тех пор Перси стал контролировать самое важное направление в развитии банка.

Когда Уильям оказался за своим столом в общем офисе отдела слияний банка «Поллинджер», рабочий день уже подходил к концу. Его нервы после парижских событий были на пределе, но нужно было по возможности продержаться еще несколько часов, чтобы затем добраться до дома и постараться все как следует обдумать. Упав в кресло, Гаджет прильнул лбом к поверхности стола и закрыл глаза, чтобы хотя бы немного успокоиться. Но пауза продолжалась недолго.

– Уильям, мне нужно поговорить с тобой.

– Не сейчас, Берт, – ответил Уилл. – Может, тебе лучше выбрать жертву среди тех юных особ, которые не в состоянии разобраться, что ты собой представляешь?

Бертранд, чрезвычайно обходительный американец, был известным повесой, хотя его приемы соблазнения сводились к бомбардировке своих жертв взглядами, телефонными звонками, электронными письмами, букетами цветов и к угощению шампанским до тех пор, пока ему не удавалось склонить объект атаки к сексу, после чего он бросал очередную пассию. В качестве оправдания Берт использовал историю, будто он со своим психотерапевтом исследует возможности построения длительных отношений, но сейчас не будет предпринимать никаких шагов, к которым психологически не готов, поскольку это может разрушить достигнутые результаты лечения. Он пристально смотрел в глаза девушке и говорил: «Я по-настоящему люблю тебя и потому абсолютно честен с тобой. Я не хочу причинить тебе боль». Уиллу это было хорошо известно, потому что на работе Берт проделал подобный трюк по крайней мере с тремя девушками, которые потом плакали Уиллу в жилетку. Теперь, когда в отделе появлялась новая привлекательная женщина, Уилл всегда представлял ей американца словами: «Это Бертранд, аморальный повеса и негодяй, который попытается разбить вам сердце». Женщина думала, что Уилл сам пытается флиртовать с ней (хотя, может быть, так оно и было) и потому хочет унизить Бертранда, или же не принимала его характеристику всерьез, тут же вступая на путь, ведущий к неминуемым страданиям.

Когда Уилл открыл усталые глаза, он увидел раздраженного американца. Фабрицио, другой его коллега, в свою очередь оторвал глаза от журнала «Формула-1», спрятанного в «Файненшел Таймс», и заговорщически улыбнулся Уиллу. Развернувшись на каблуках, Бертранд вышел.

– Ну как поживает разгульный Париж? – спросил Фаб.

– Как всегда, в «Мулен-Руж» буйное веселье, – ответил Уилл, выпрямляясь и осматриваясь вокруг. Через минуту он уловил причину, по которой что-то в офисе показалось ему не так. В его отсутствие здесь установили телекамеры.

– Что это? – спросил он у Фабрицио.

– В компании снимают собственное реалити-шоу, – ответил Фаб. – Это новое упражнение по сплочению команды. Нас будут записывать всю неделю, а потом мы просмотрим выборку вместе с психологом.

– Если бы я вздумал сниматься в «Большом Брате», я бы и так с блеском прошел прослушивание.

– Сообщение для Уильяма: прочти памятку.

– Боже. Мало того что нам придется вкалывать целую неделю, так еще потом мы должны любоваться на это. Скажи мне, в чем тут смысл?

– Мы сможем лучше разобраться в персональных недостатках, увидеть, на что попусту тратится рабочее время и отчего возникают нежелательные трения. Наша дневная активность, представленная как «видеодневник», поможет нам прояснить затруднительные ситуации, и тогда мы станем счастливой командой единомышленников, – попугайничал Фабрицио.

– Не думай, что я заключу тебя в объятия, – сказал Уилл.

– Tы разбиваешь мне сердце, – пошутил его другу.

С досады Уилл пнул ножку своего стола. Это было последней каплей.

– Тебе есть что скрывать, а? – спросил возвратившийся Бертранд.

– Ты же знаешь, что нет.

– Время покажет, – вкрадчиво произнес Берт. – Камеры установлены повсюду. Даже в туалете.

– Ну вот, наконец-то мы узнаем, как тебе удается весь день сохранять такую аккуратную прическу. Тайны нашего Бертранда теперь всплывут на поверхность.

– Ему эта идея нравится, – сообщил Фабрицио, когда Бертранд снова исчез.

– Тебя не смущает, – спросил Уилл, – что в подобных телешоу самые непопулярные участники выбывают по результатам голосования?

– Это приходило мне в голову, – отвечал Фаб. – Если, согласно линии партии, следующее исключение станет технически невозможно, положение планет, движение приливов и необъяснимая паника мелких зверьков может указывать на иное.

– Наступит день, и банковские инвесторы будут выброшены на улицу, вынужденные трудом зарабатывать на хлеб насущный, – сказал Уилл. – Не это ли начало конца, о ясновидящий мой?

– Таков наш бизнес, – вздохнул Фаб. – Если все в окружающем мире выглядит прекрасно, надо использовать любую возможность, чтобы сохранять эту видимость. Если фасад рушится, даже слегка, начнется необратимое движение вниз. Что, если «Поллинджер» вдруг окажется перед фактом, что он уже не может осуществлять свои гигантские операции? Практика показывает, что даже наиболее эффективно работающая организация своей паникой не оказывает такого влияния на Сити, как массовые увольнения.

– Ты рассуждаешь слишком цинично, – подозрительно заметил Уилл. – Что-нибудь случилось?

В ответ Фаб улыбнулся.

– Я ухожу. Нашел новую работу.

– И какую же? – спросил Уилл, испугавшись, что последний его близкий друг покидает компанию.

– Финансовый консультант в «Феррари». Быстрые авто, прелестные девушки, кругосветные пухешествия и, самое главное, билет первого класса из этой адской дыры. Прощай, дружище! – Фаб встал и, повернувшись лицом к одной из камер, добавил: – И к черту этот «Поллинджер».

Появился улыбающийся Бертранд.

– Уилл, – сказал он со злорадным видом.

– Берт, – вежливо ответил Уилл.

Вдруг он понял, кого ему напоминал Бертранд: акулу из лондонского Аквариума, плавающую в своем бассейне – лоснящуюся, опасную и в высшей степени безнравственную. Когда Берт направился к нему, Уилл почти воочию увидел острый плавник над поверхностью воды. Но поздно бежать прочь от ужасного чудовища, уже выскользнувшего на отмель. Уиллу показалось, что челюсти сомкнулись на его ноге, что покраснела от крови вода вокруг и морская пена на песчаном берегу. Он пытается вырваться, но ему не по силам тягаться с сильным и страшным чудищем. Его искромсанное тело бьется в конвульсиях, а очевидцы в ужасе наблюдают с берега, не в состоянии ничем помочь, и вот…

– Уилл, – повторил Бертранд, – ты в порядке? У тебя какой-то измотанный вид.

– Я в норме, – свысока ответил Уилл. – Это моя новая диета из сырых овощей. Из-за нее я немного странно выгляжу. – То была полная чушь. Он не помнил, когда вообще специально ел овощи, просто однажды сделав открытие, что очевидные последствия похмелья можно списать на злоупотребление диетой, он часто использовал такое объяснение.

– Уилл, – продолжал Бертранд, которого когда-то учили, что надо как можно чаще обращаться к другим по имени, чтобы выглядеть напористее. – Перси хочет, чтобы я вместе с тобой занялся делом «Теллката». – Его невинный вид не ввел Уилла в заблуждение. Он был уверен, что Берт пытается спровоцировать его, а потом неадекватную реакцию Уилла, зафиксированную камерами, будет разбирать психолог во время своего аналитического сеанса. Поэтому в ответ Уилл лишь безразлично пожал плечами.

– «Теллкат» мой, Берт, я потратил на него уйму сил. Ты не можешь прицепиться в самом конце и таким способом набить себе цену.

– Прости, Уилл, – теперь Берт пожал плечами. – Я только подчиняюсь приказу.

«Подумать только, сколько вреда принесла человечеству эта отговорка!» – с горечью размышлял Уильям. Он мог и уже собирался пойти к Перси спросить, правду ли говорит Берт. Как бы то ни было, Уилл неудачно начал общение с новым боссом в первый же день работы с «Теллкатом», и со временем это неблагоприятное впечатление только укрепилось, так что ему вовсе не хотелось идти к своему начальнику. С таким настроением самым подходящим выходом было просто на время смыться. И Уилл сбежал в тихий маленький бар, чтобы пропустить пару рюмок. Когда он вернулся в офис, как раз подошла его очередь анализировать «видеодневник».

Гаджет вошел в кабинет для констатации, который устроили в углу офиса, сдвинув в ряд несколько дисплеев.

– Здравствуйте, Уильям, – произнес бестелесный голос. – Как ваши дела сегодня?

– Ну, – протянул он, – очевидно, мы встретились с рядом обычных затруднений, но это вполне естественно, раз уж мы занимаемся столь серьезным бизнесом в области, где не приходится рассчитывать на какие-либо послабления. Нам так важно сознавать, что у нас прекрасное руководство, профессиональное, преданное делу и в высшей степени мудрое и осведомленное. – «Что за чепуху я несу?» – подумал Уилл.

– Да, – отвечал голос. – Но каковы ваши личные ощущения?

– За годы работы я привык выполнять свои обязанности, так что…

– Нет ли каких-то напряженных моментов?

– Конечно, есть, но это оттого, что я работаю на совесть.

– Что можете сказать о взаимоотношениях в команде?

– Они отличные, правда, великолепные. Фабрицио – настоящая звезда, и я считаю, он обладает всеми необходимыми качествами, – разглагольствовал Уилл.

– А как складываются ваши отношения с Бертрандом?

– Сложно. Мне кажется, он тоскует по дому. Ему, вероятно, лучше было бы работать где-нибудь в «Делавэре».

«Делавэр» был секретным подразделением банка. В действительности Уилл имел в виду, что Бертранд годился разве на то, чтобы всю жизнь пересчитывать скрепки. Это было хорошо продуманное оскорбление, тонкое, но обидное, и Уилл был рад наконец использовать этот шанс.

Он покинул уголок консультаций и направился в отдел внешних связей и рекламы. Там заправлял Гэв, он обещал выполнить одно маленькое поручение Уилла. Однако фонтанирующий идеями Гэв, чье неизбывное желание снимать музыкальные клипы оставляло отпечаток на производимой отделом рекламной продукции, изображавшей жизнь инвестиционного банка в духе гастрольных вольностей какой-нибудь рок-группы, отсутствовал. На его месте обнаружилась команда продюсеров корпоративного реалити-шоу, из которой в этот момент на посту остался последний представитель – какой-то тупой техник в футболке с изображением группы «Death's Head».

– Я зашел за пленкой, – сказал Уилл. – Ребята сказали мне, что я могу забрать ее после выходных.

Оказалось нетрудно убедить Гэва использовать техническую базу его отдела для того, чтобы состряпать Далласу, актеру и другу Уильяма, кассету с профессионально смонтированной записью его шоу, которую потом было бы не стыдно послать агентам, занимающимся кастингом. Гэв даже был весьма польщен и обещал, что таланты Далласа будут представлены столь заманчивым образом, что любой толковый агент, увидев запись, тут же сломя голову бросится на его поиски, так что отбоя не будет от предложений. Уильяму было очень любопытно посмотреть, каким образом Гэв создает подобное чудо из кадров, где Даллас ковырялся в носу для какой-то рекламы в Нидерландах, изображал клиента строительного кооператива или расхаживал по сцене в костюме с перьями в пантомиме на прошлое Рождество. Тем не менее, не желая сбивать демонстрируемый Гэвом энтузиазм, Уилл выслушал его заверения с невозмутимым видом.