Текст книги "Самоучитель Олбанского"

Ну а теперь пришла пора подвести некоторый итог разговору о языке падонков. Этот жаргон появился в конце двадцатого века внутри довольно аморфной контркультуры падонков. Условно датой его рождения можно считать 1998 год, год создания сайта fuck.ru, первой интернет-площадки падонков. Очень быстро став модным, он вышел за пределы контркультуры и стал массово использоваться в блогосфере и других “интернетах”. Своего пика мода на язык падонков достигает в 2005–2006 годах, что видно по частотности употребления ключевых падонковских слов в блогосфере[48]48
  Эту частоту можно определить с помощью Пульса блогосферы, предоставляемого “Яндексом”.


[Закрыть]. В сентябре 2006 года состоялся и известный скандал со школьными тетрадями, на которых были напечатаны самые популярные падонковские выражения[49]49
  Впрочем, скандал заново начинался в сентябре 2007 и даже 2009 года.


[Закрыть]. В 2004 году появляется конкурирующее название для жаргона – албанский (или с искажением – олбанский) язык, которое, по-видимому, становится особенно популярным в 2007 году, после пресс-конференции в интернете Д. А. Медведева. Скорее всего, случайно, но именно в 2007 году начинается практически незаметный постепенный спад моды на жаргон. Что остается от него сегодня? Однократные искажения орфографии, как правило, в знаковых словах (полностью тексты так уже не пишутся) и редкое использование отдельных клише. Однако самое популярное интернет-слово превед, похоже, не выдержало испытания временем. Употребить его в 2012 году – признак дурного тона, и способны на это разве что пэтэушнеги (исключительно в падонковском смысле, поверьте, никого не хочу обидеть).

Вначале двадцатого века в России произошло два важных лингвистических события: реформа графики и орфографии и большой художественный эксперимент (состоящий из нескольких менее масштабных экспериментов) по переделке русского языка, разнообразные результаты которого были названы заумью. Лингвистические события почти совпали по времени с огромной социальной встряской – революцией, или революциями.

В конце двадцатого века и в начале двадцать первого также происходили многочисленные эксперименты с языком. Один из наиболее масштабных был проведен в интернете и получил название языка падонков. Кроме того, на границе веков и позднее была предпринята попытка, скорее неудачная, реформирования русской орфографии и пунктуации. После серьезной общественной критики лингвисты отказались от слова “реформа”, но общественное мнение это успокоить уже не смогло. Именно тогда СМИ заговорили о малопонятной, но страшной реформе русского языка. Эти лингвистические события произошли после социального слома, названного Перестройкой, и совпали по времени с технологическим сломом – распространением интернета.

Интересно, как по-разному мы сегодня реагируем на языковые (и в том числе орфографические) эксперименты начала двадцатого и начала двадцать первого веков. Да и сам “орфографический параллелизм” весьма интересен, хотя и условен. В начале двадцатого века возникла своего рода усталость от сложных правил русской орфографии, от чрезмерной консервативности письма, наличия разных букв с одинаковыми правилами чтения и т. д. Именно в это время начинается подготовка реформы графики и орфографии[50]50
  Сама реформа графики и орфографии была проведена большевиками сразу после революции, но это в большой степени вопрос, как теперь говорят, политической воли.


[Закрыть], а писатели затевают разнообразные игры с языком. По-видимому, не случайно “разрушение орфографических ценностей” совпало с революцией (а отчасти предшествовало ей). В условиях глобальных социальных перемен легче проводить болезненное, но все-таки более локальное изменение орфографии.

В наше время также была сделана попытка “косметической” реформы орфографии, но она была предпринята в 2000-х годах, то есть значительно позже начала Перестройки. Примерно к этому же периоду относятся и игры с языком и орфографией, о которых шла речь. Это, как ни смешно звучит, еще один (хотя и избыточный) аргумент в пользу того, что Перестройка (в отличие от революции) делалась сверху, и “культурная перестройка” никак не предшествовала ей, а следовала за ней на некотором расстоянии. Вот и заметные языковые изменения приходятся на девяностые годы, то есть отстоят от начала политической перестройки на пять и более лет. Катализатором современных языковых экспериментов с орфографией стала не социальная перестройка, а технологическая революция – появление интернета.

Художественные эксперименты с языком начала двадцатого века уже с полным основанием считаются частью нашей культуры. Отношение к ним в целом положительное и не слишком эмоциональное. И это понятно. Ни заумь, ни другие эксперименты по существу не влияли на русский язык, поскольку имели довольно ограниченную сферу применения[51]51
  Скажем, языковые игры лингвистов (озперанд и под.), относящиеся, впрочем, к более позднему времени, вообще мало кому известны.


[Закрыть]. Сегодняшние языковые игры уже повлияли на язык гораздо сильнее, потому что – благодаря интернету – получили широкое распространение. В отличие от зауми язык падонков активно использовался в реальной коммуникации.

Современную реформу орфографии образованные люди отвергли категорически. Обсуждение в основном свелось к абсолютной невозможности писать букву у вместо ю в словах парашют и брошюра, а также букву а в приставке в слове розыскной[52]52
  Слово разыскной в новом написании уже вошло в словари.


[Закрыть]. Однако при этом многие из них легко смирились с гораздо более серьезными изменениями орфографии в интернете и даже с воодушевлением использовали их на практике, то есть участвовали в масштабной игре с орфографией. Отторжение минимальных официальных изменений нормы и принятие более масштабных “неофициальных” (игровых) изменений весьма любопытно. Возможно, это объясняется нашей глубинной психологической потребностью в системе строгих и незыблемых правил (некоего идеала), которые можно и даже приятно нарушать на практике.

Привлекательность игр с орфографией имеет и более конкретное объяснение. Здесь я отчасти повторю то, что уже было сказано. Во-первых, протест. Не случайно же само явление зарождается в контркультуре, которая без протеста не существует, он заложен в ее определении. Но даже в рамках обычной культуры для обычного человека бывает соблазнительно преступить некоторые правила, тем более что так поступают окружающие. Во-вторых, выразительность. Ценность неправильной орфографии в том, что она придает слову дополнительную энергетику. Один мой знакомый объявил, что будет писать жи и ши только с буквой и, – в частности потому, что “жизнь более энергична и жизненна, чем жизнь ”. И по-своему был прав. Так он и писал: живот, ошибка, машина. Однако, будучи грамотным человеком, периодически забывался и срывался на нормативное держишь и пишите (сознательно следить за окончаниями значительно труднее, чем за корнями, и здесь срабатывал автоматизм). Видимо, по этой же причине вариант пеши исчо оказался в языке падонков более каноническим, чем пеши исчо.

Всевозможные интернет-клише: аццкий сотона, аффтар жжот и убейсибяапстену, – безусловно, выразительны, они задерживают взгляд читателя, привлекают его к себе. Однако энергетика подобных написаний преходяща: они выразительны, пока мы осознаем их необычность и неправильность. По мере привыкания к ним и забывания “правильного прототипа” они становятся совершенно обычными, нейтральными написаниями, причем правила орфографии при этом утрачиваются.

С другой стороны, реакция общества на игры с орфографией неоднородна. Они оказались привлекательны лишь для части образованной публики. Другая же ее часть – как правило, люди, далекие от интернета – категорически их не приемлет и отказывается придавать им тот же культурный статус, что и безобидной, особенно на расстоянии века, зауми. Главный вопрос, впрочем, не в том, кто из них прав, поскольку обе реакции эмоциональны и вполне понятны. Гораздо важнее то, какие последствия для нас и нашей орфографии имеет внезапное распространение языка падонков.

Начну с хорошего. Говоря о хорошем, я обращаюсь, естественно, к тем, кто не любит орфографических игр. Как я уже говорил, мода на язык падонков оказалась краткой. Использование сегодня в тексте одного-двух искажений не означает ни неграмотности автора, ни его антиграмотностного настроя. Эти искажения скорее выполняют одну из основных функций любого жаргона – разграничение своих и чужих. Орфографическая ошибка означает “я свой, я посвященный” и, соответственно, отбраковывает чужаков, не принадлежащих к данному сообществу. Спад моды на язык падонков не следует считать концом экспериментов вообще, но все же это окончание одного из самых масштабных. Игры с языком не прекратятся, но это будут уже другие игры. Интернет вообще оказался очень хорошей средой для языковых и прочих игр, связанных с коммуникацией.

Плохие последствия тоже будут, а на самом деле – уже есть. Расхожее мнение состоит в том, что из-за интернета наша грамотность резко ухудшилась. Это так и не так. Интернет, на мой взгляд, не слишком снизил грамотность взрослых людей. Напротив, грамотность в широком смысле слова он даже повысил, поскольку привлек к письменному общению огромное количество людей, по существу, никогда и нигде, кроме школы, не писавших. Грамотность текстов в интернете, конечно, существенно ниже, чем грамотность текстов на бумаге (особенно, если речь идет о печатных текстах). Это понятно и закономерно. Во-первых, тексты в интернете вообще более естественны, то есть ближе к устной речи, и, соответственно, более безответственны, как и всякая устная речь. Во-вторых, когда мы говорим о текстах на бумаге, мы имеем в виду прежде всего газеты, журналы и книги. Эти тексты составляли основу чтения обычного человека, и именно эти тексты всегда были доступны массовому читателю, то есть существовали в публичном пространстве. Письмо, написанное от руки или напечатанное на машинке, предназначалось, как правило, одному адресату, а тираж книги мог достигать сотен тысяч экземпляров. Так вот, тексты в газетах, журналах и книгах – это не просто труд одного автора, но и труд корректоров и редакторов (забудем о цензорах), в основном как раз и направленный на искоренение орфографических, пунктуационных и других ошибок. Кстати, представьте себе, как хороша, как грамотна была бы наша речь, если к каждому гражданину приставить корректора и редактора для правки ударений, произношения и всего такого (о цензоре снова умолчим)! В разговорном интернете мы, напротив, почти всегда сталкиваемся с текстами, которых не коснулась рука корректора или редактора. Исключения, по-видимому, составляют блоги очень ответственных лиц, например, президентов.

Итак, сегодняшний средний текст в интернете, конечно же, менее грамотен, чем средний опубликованный текст в доинтернетную эпоху. Но это не потому, что неграмотности стало больше, а потому, что она стала заметней; ведь раньше люди либо просто ничего не писали (кроме сочинений в школе и объяснительных записок на работе), либо их тексты подвергались корректорской и редакторской правке.

И все-таки, возвращаясь к плохому… Проблема состоит в том, что дети эпохи интернета учатся читать и читают с экрана не меньше, а наверняка даже больше, чем с бумажного листа. Это означает, что у представителя поколения, выросшего в период моды на язык падонков, не сформирован единый графический облик слова и вариативность написания для него абсолютно естественна. Тем самым это поколение оказалось неграмотно в нашем понимании слова. Компенсировать эту неграмотность школа была не в состоянии – не потому что она плохая, а потому, что настоящая грамотность прививается не правилами, а приходит через чтение и писание. Такая неграмотность не смертельна, но читать повзрослевшие дети интернета будут все-таки медленнее, а письменное общение с ними будет для старших поколений не очень комфортно.

Меня как-то поразила позиция безусловно грамотного и вполне образованного человека по этому поводу, сформулированная на одном из форумов: дайте мне самовыражаться в интернете так, как я хочу, а вот моих детей в школе, господа лингвисты, извольте учить правильному языку и правильной орфографии. Этот человек, увы, не понимает одной простой вещи: то, что для него является игрой, для следующего поколения постепенно становится данностью, естественной языковой средой и отчасти превращается в норму. Язык осваивается не в школе и не под чутким руководством каких-то там лингвистов. Вполне возможно, что его сын впервые увидит слово аффтар именно в интернете и именно в таком виде. И это окажется его первым и основным языковым опытом, который не перечеркнешь школьной зубрежкой.

Игры с орфографией, придуманные в основном грамотными людьми, в конечном счете, уравняли грамотных и неграмотных, причем последние, говоря словами Дж. Оруэлла, стали даже как-то равнее. Когда я вижу в тексте ошибку, я далеко не всегда могу понять ее причину и оценить грамотность автора.

В моей переписке постоянно возникают любопытные ситуации, в которых стандартные реакции не вполне уместны. Например, по электронной почте я получаю письмо, в котором есть слова “извени меня”. И я не могу понять, что передо мной: вопиющая неграмотность или шутка, использование интернет-жаргона. Соответственно, я не вполне понимаю, как я должен отвечать на это письмо. Скажем, поддержать шутку и ответить: “Не извеню”. Или ответить совершенно категорично: “Не извиню”. Неграмотный человек не обратит внимания на мои мучения, поскольку скорее всего не различает разные написания, а шутник может и обидеться. В любом случае я потрачу на размышления больше времени, чем хотел бы.

И здесь мы плавно переходим к главному следствию экспериментов с орфографией в раннюю пору развития разговорного интернета (а первые 10–15 лет, конечно же, следует считать ранней порой).

Исчез стыд. Стыд собственной неграмотности. Писать неграмотно сегодня не стыдно. Дискуссия по поводу текста Ваенги это хорошо демонстрирует. Если читатель в этом месте согласен со мной, то я предполагаю две очень разных эмоциональных реакции. Кто-то ужаснется, ведь что может быть хуже потери стыда, особенно если речь идет о неграмотности, то есть некультурности. Кто-то, напротив, оценит потерю стыда как своего рода благо, потому что иначе не вполне грамотные люди (а их среди нас подавляющее большинство) не смогли бы общаться в интернете естественным образом, а стыдились бы, стыдились и стыдились. Эксперименты с орфографией раскрепостили массы пишущих и, безусловно, помогли им избавиться от стыда.

А уж что лучше (или хуже): стыд без коммуникации или коммуникация без стыда, – каждый решает для себя сам.

Часть 2
О смайликах и других играх с формой

Просто смайлик!

Полностью сосредоточившись на падонках, я допустил большую ошибку. Влияние падонков на русский язык и коммуникацию в интернете, конечно, имело место, но все-таки оказалось не столь значительно, как хотелось бы деятелям самой контркультуры. Это была скорее мода, продержавшаяся, впрочем, довольно долго. У языка в интернете, который я упорно продолжаю называть олбанским, есть много особенностей, никак не связанных с контркультурой падонков. Некоторые из этих особенностей есть и в языке падонков, но не потому, что те их придумали, а потому, что заимствовали, так сказать, автоматически. В общем, забудем о падонках и начнем заново. Вот, например, одна из самых заметных особенностей языка интернета – это смайлики. Про них написано столько, что ничего нового не придумаешь, а остается лишь корректно пересказать предшественников.

В истории смайлика слились, по существу, две истории, которые, как мне кажется, имеет смысл различать. Первая – это история рисунка желтой рожицы, изображающего улыбку минимальными средствами: рот нарисован дугой. Вторая – это история появления печатного знака, созданного линейной комбинацией нескольких значков, имеющихся на клавиатуре компьютера. Внешне новый печатный знак напоминал улыбающееся человеческое лицо, правда расположенное горизонтально, а означал несерьезность высказывания, в конце которого он ставился. То есть это ни в коей мере не буква, а скорее особый пунктуационный знак с очень необычной функцией – преобразования значения высказывания.

Начну с первой истории. В американском городе Вустер, штат Массачусетс, родился и жил художник по имени Харви Росс Болл (Harvey Ross Ball). Работал он в области рекламы, и думаю, что сейчас мы бы скорее назвали его дизайнером. В 1963 году он получил заказ от страховой компании из Вустера, название которой проще не переводить на русский язык и даже не переписывать русскими буквами – State Mutual Life Assurance Company of Worcester[53]53
  Если все-таки попробовать, получится что-то вроде Вустерской государственной компании взаимного страхования жизни, некоторые источники указывают другое английское название – State Mutual Life Assurance Company of America.
  Здесь можно вспомнить текст Елены Ваенги, где использовалась максимально редуцированная рожица, то есть одна скобка, но зато повторенная множество раз.


[Закрыть]. Эта компания слилась с другой страховой компанией, что по неизвестным для нас причинам подорвало моральный дух ее сотрудников. Чтобы поднять моральный дух, Харви Болл придумал и за десять минут нарисовал желтую улыбающуюся рожицу. Собственно, это была даже не рожица, а желтый круг с двумя маленькими черными овалами – глазами – и дугой с поднятыми вверх концами – улыбающимся ртом. Желтую рожицу поместили на значки на булавке и на разные корпоративные предметы: постеры, таблички и т. д. За десять минут работы художник получил 45 долларов (по другим источникам, все-таки 240), но зато внес вклад в мировую культуру, хотя и массовую. Считается, что сверх 45 долларов он ничего не получил за свою идею, потому что никак не зарегистрировал свое авторство. Рисунок сразу стал популярным и активно использовался и в рекламных и в коммерческих целях. В Америке его популярность резко возросла в начале 1970-х годов, когда братья Бернард и Меррей Спейн (Bernard and Murray Spain) из Филадельфии добавили к нему слова Have a happy day (“Счастливого дня!”) и поместили рисунок с этим пожеланием на кружках, майках, наклейках и других товарах. Позднее пожелание слегка изменилось и стало звучать как Have а nice day (“Приятного дня!”). Лишь в 1999 году Болл создал свою собственную компанию World Smile Corporation и организовал ежегодное празднование Всемирного дня улыбки, приходящееся на первую пятницу октября.

Иную жизнь улыбающаяся рожица прожила вне Америки. В октябре 1971 года француз Франклен Луфрени (Franklin Loufrani) зарегистрировал ее во Франции как торговую марку, дав ей имя smiley, что в переводе с английского означало “часто улыбающийся” или “улыбчивый”. 1 января 1972 года желтая рожица появилась на страницах газеты France-Soir. Акция, или кампания, по борьбе с мрачностью, символом которой (акции, конечно) стал smiley, проходила под слоганом Prenez le temps de sourire (“Найдите время улыбнуться”), а рожицей помечались, как теперь бы мы сказали, позитивные новости и статьи. Луфрени создал свою компанию The Smiley Licensing Corporation, Ltd. (позднее SmileyWorld) и зарегистрировал торговую марку smiley во многих странах (называются цифры от 80 до 100). Однако в США компании SmileyWorld сделать это не удалось, и в результате многолетнего судебного разбирательства, завершившегося в 2009 году, рожица была признана в США всеобщим достоянием.

Так что не из-за коммерческой выгоды, а, так сказать, из принципа ведутся бесконечные споры о предшественниках рожицы. Французы приводят в пример изображение на камне, который относится к неолиту и был найден в пещере в Ниме. Среди более близких и во времени и в пространстве предшественников Харви Болла называют в первую очередь нью-йоркскую радиостанцию WMCA, раздававшую в конце 1950-х годов в качестве призов фуфайки с изображением схематичной улыбающейся рожицы, правда, изображение улыбки несколько отличалось: она была кривая.

Точка, точка, запятая, или Рождение эмотикона

Все это, как нетрудно догадаться, поначалу не имело никакого отношения к интернету. И тут можно плавно перейти к другой истории. Только сначала надо честно признаться, что попытки “рисовать со смыслом” типографскими значками осуществлялись давно и определить, кто был первым, уже невозможно. Однако для интернета первое употребление рожицы, нарисованной с помощью знаков препинания, установлено или, по крайней мере, считается установленным. В любом случае речь идет о первом задокументированном употреблении рожиц в интернете. В 11.44 19 сентября 1982 года на одной из электронных досок объявлений (BBS)[54]54
  Будучи последовательным, напомню жаргонное русское словечко борд, или борда.


[Закрыть] в университете Карнеги-Меллон в Питсбурге специалист в области компьютерных наук Скотт Эллиотт Фалман (Scott Elliott Fahlman) поместил следующий текст:

I propose that the following character sequence for joke markers:

:-)

Read it sideways. Actually, it is probably more economical to mark things that are NOT jokes, given current trends. For this, use

:-(

[Предлагаю следующую последовательность знаков для обозначения шуток:

:-)

Читать следует наклонив голову набок. На самом деле, учитывая нынешние тенденции, экономнее было бы отмечать сообщения, которые НЕ ЯВЛЯЮТСЯ шутками. Для этого используйте

:-)]

Позднее на своей личной странице, расположенной на сайте университета, Скотт Фалман сознавался в том, что именно он является изобретателем смайликов в интернете. Впрочем, надо признать, что он сделал более аккуратное высказывание:

Yes, I am the inventorofthe sideways “smiley face” (sometimes called an “emoticon”) that is commonly used in E-mail, chat, and newsgroup posts. Or at least I’m one of the inventors.

[Да, это я изобрел лежащее на боку “улыбающееся лицо” (иногда называемое “эмотиконом”), которое обычно используют в электронных письмах, чатах и новостных сообщениях. По крайней мере, я один из его изобретателей.]

Интересно отметить, что Фалман, конечно же, не сохранил свою запись. Чтобы найти ее и предъявить в качестве доказательства авторства Фалмана, потребовалось довольно трудоемкое исследование, которое спонсировала компания “Майкрософт”, а возглавил сотрудник компании Майк Джоунс (Mike Jones). Об успешно завершенном поиске Джоунс сообщил в сентябре 2002 года.

Вслед за или вместе со Скоттом Фалманом я хотел бы порассуждать и о самих смайликах, и об их роли в коммуникации. “Вместе” означает в данном случае, что я обращусь к его сообщению 1982 года и к его тексту на персональной странице, названному Smiley Loreто есть “Знания о смайликах Разговор пойдет об очень важных, но очень разных вещах.

Первое замечание касается характера коммуникации. Фалман утверждает, что уже на ранней стадии – подумать только, 1982 год (в СССР еще нет интернета) – коммуникация в интернете носила в основном шутливый, или иронический, характер. Более того, по крайней мере, мне так кажется, его сообщение тоже слегка иронично. И у нас нет оснований ему не верить. Обсуждая язык падонков, мы видели, что интернет в его начальной стадии, растянувшейся на несколько десятилетий, был своего рода полигоном для эксперимента над языком и коммуникацией. Эксперимент проводился с помощью игры и непрекращающейся шутки.

Во-вторых, вопрос о приоритете. Фалман признает, что, возможно, он не был первым. Он утверждает, что он самостоятельно и независимо придумал улыбающуюся рожицу, положенную набок и состоящую из последовательности знаков клавиатуры (двоеточие, дефис, закрывающая скобка), и приписал ей значение шутки. Он допускает, что нечто подобное уже могли использовать ранее другие люди, например безвестные операторы телетайпа или кто-то в частной переписке. Операторов телетайпа и других лиц неоднократно выдвигали комментаторы истории смайликов в интернете в качестве предшественников Фалмана. Сам Фалман тоже цитирует Владимира Набокова, предложившего сходную идею (об этом чуть позже). Принципиально другое: Фалман полагает, что именно его сообщение стало той исходной точкой, откуда началось массовое распространение рожиц в интернете. И это, конечно, чрезвычайно важно.

Теперь вернемся к Владимиру Набокову, которого цитирует не только Фалман, но и многочисленные источники в интернете. Незадолго до своего семидесятилетия Владимир Набоков дает интервью американскому журналисту Олдену Уитмену (Alden Whitman), часть из которого публикуется в The New York Times в апреле 1969 года.

How do you rank yourself among writers (living) and of the immediate past?

I often thinkthere should exist a special typographical sign for a smile – some sort of concave mark, a supine round bracket, which I would now like to trace in reply to your question. [Какое место вы отводите себе среди писателей (ныне здравствующих) и недавнего прошлого?

Я часто думаю, что должен существовать специальный типографский знак для улыбки – нечто вроде вогнутого значка, опрокинутой круглой скобки, который я и хотел бы предложить в качестве ответа на ваш вопрос.]

Интересно, что именно такой знак изобрел американский писатель Амброз Бирс (Ambrose Bierce). В 1887 году он написал эссе For Brevity and Clarity (“За краткость и ясность”), в котором в характерном для него парадоксальном стиле предложил обогатить пунктуацию. Обогащение заключалось во введении знака хихикания (snigger point), или смеха (note of cachinnation), выглядевшего как опрокинутая скобка, что похоже на улыбку. Бирс предложил добавлять его после полной остановки речи к каждому шутливому и ироническому высказыванию или же без остановки после шутливой или иронической части в остальном серьезного предложения и привел такие примеры:

Mr. Edward Bok is the noblest work of God v. [Мистер Эдуард Бок – благороднейшее творение Господа w]

Или

Our respected and esteemed w contemporary, Mr. Slyvester Vierick, whom for his virtues we revere and for his success envy w, is going to the devil as fast as his two heels can carry him.

[Наш почтенный и глубокоуважаемый w современник, мистер Сливестр Вайерик, перед чьими добродетелями мы преклоняемся, а успехам – завидуем отправляется к дьяволу так быстро, как только может.]

После всего этого: Амброза Бирса, Владимира Набокова, безвестных телетайпистов и других людей, вспоминавших, что они использовали подобные значки раньше Фалмана, – я могу сказать лишь следующее. Скорее всего, изобретателя знака рожицы в интернете не существует, а эта идея была истинно народной, то есть приходила в голову разным людям на заре интернета независимо друг от друга и, что важно, продолжала традицию подобного рисования на пишущей машинке, а возможно, и в рукописных текстах. Добавлю, что я не очень верю и в то, что фалмановская рожица стала единственным источником рожиц в интернете, скорее всего, мы имеем дело со многими источниками. Это, впрочем, не означает, что Скотт Фалман не заслужил формального приоритета. Ведь одно дело – предположения и вера, а другое – установленный и задокументированный факт, ставший к тому же общеизвестным, подтверждающий приоритет Фалмана.

Теперь, и это в-третьих, я хочу обратить внимание и на то, как эти рожицы называются. В 1982 году Фалман, сделав историческую запись, не использует для них никакого термина, но позднее за ними закрепляются слова smiley face и smiley, то есть улыбающееся (улыбчивое) лицо или улыбчивый. Фалман сам использует эти слова. Как уже сказано, на своей персональной странице он признается I am the inventor of the sideways “smiley face” [я изобрел лежащее на боку “улыбающееся лицо”] и помещает текст под названием Smiley Lore:-). Педант конечно же углядит здесь неправильность. Ведь даже вторая рожица, предложенная Фалманом, уже не улыбалась. Ее рот передавался скобкой открывающей – (, то есть, если смотреть слева направо, она не смеялась, а грустила. Такой рожице название smiley как-то не подходит, тем не менее именно оно прижилось как родовое для разных выражений лица. Эти названия к тому же связали рожицы, составленные из знаков клавиатуры, с желтыми рожицами, которые придумал Харви Болл и которые к тому времени уже были знамениты, но вне интернета. По-видимому, несколько позднее был придуман и более корректный термин emoticon. Электронный словарь Вебстер (Merriam-Webster) отмечает, что первое употребление этого слова зафиксировано в 1987 году. Это так называемое слово-чемодан[55]55
  По отношению к словам такого рода термин portmanteau впервые употребил Льюис Кэрролл. Вообще-то это слово было заимствовано английским языком из французского, но впоследствии их значения разошлись. Англ .portmanteau переводится на русский как “чемодан, складная дорожная сумка”, а фр. portemanteau – как “вешалка”. У Кэрролла оно возникает в сказке “Алиса в Зазеркалье” (Through the Looking-Glass) в диалоге Алисы и Шалтая-Болтая (Humpty Dumpty) после того, как Алиса читает первую строфу знаменитого стихотворения “Jabberwocky”:
Twas bryllyg, and ye slythy tovesDid gyre and gymble in ye wabe:All mimsy were ye borogoves;And ye mome raths outgrabe.  По-русски в переводе Дины Орловской оно называется “Бармаглот”, а первая строфа звучит так:
Варкалось. Хливкие шорькиПырялись по наве,И хрюкотали зелюки,Как мюмзики в мове.  Шалтай-Болтай объясняет Алисе значение непонятных слов: “Well, “slithy” means “lithe and slimy”. “Lithe” is the same as “active”. You see it's like a portmanteau – there are two meanings packed up into one word”. Иначе говоря, слова в этом стихотворении устроены кж portmanteau, поскольку два значения упакованы в одном слове. Позднее portmanteau (или portmanteau word) стало термином, который на французский, немецкий и русский переводится как слово-чемодан (фр. mot-valise, нем. Kofferwort), хотя это и не совсем точно. Речь ведь идет не о чемодане, а о специальной дорожной складной сумке, которая состоит из двух отделений и предназначена для перевозки одежды. Сейчас мы это скорее назвали бы портпледом, хотя и это не совсем правильно.
  Чтобы окончательно запутать читателя, приведу классический перевод слов Шалтая-Болтая, который сделан Наталией Демуровой: “Хливкие” – это хлипкие и ловкие. “Хлипкие” значит то же, что и “хилые”. Понимаешь, это слово как бумажник. Раскроешь, а там два отделения! Так и тут – это слово раскладывается на два!” Блестящий переводчик, Демурова перевела portmanteau как бумажник, то ли под влиянием похожего по составу и звучанию французского слова porte-monnaie – “портмоне, кошелек, бумажник”, то ли потому что бумажник действительно лучше выражает эту идею, чем чемодан.


[Закрыть](от англ. portmanteau-word), составленное из двух других английских слов emotion [чувство, эмоция] и icon [значок], автор его, к сожалению, неизвестен. Напомню, что несколько слов-чемоданов на страницах этой книги уже появлялись, например, русское кащрит (Кащенко + иврит) или английское Caturday (cat + Saturday).

Интересно и то, как называются эти рожицы по-русски. Самым главным и частотным стало заимствование из английского – смайлик. По-видимому, в русском языке оно сразу появилось с уменьшительным суффиксом. И для этого были, по крайней мере, две причины: семантическая и фонетическая. Этот рисунок естественнее называть уменьшительным словом, например, я все время называл его рожицей, но никак не рожей. Кроме того, по-английски слово заканчивается на гласный, то есть по-русски оно должно было стать неизменяемым существительным – смайли, что подчеркивало бы его чужеродность. Уменьшительный суффикс – ик сразу осваивает, одомашнивает это слово. Значительно реже, но все же используется и слово смайл, образованное теперь уже отбрасыванием суффикса. Наиболее вероятной выглядит такая последовательность появления этих слов: смайлы, почти сразу смайлик, потом смайл. А по частотности и важности порядок будет иным: смайлик, реже смайл и очень редко смайли. Можно даже сказать, что последнего слова в русском языке нет. Термин эмотикон вполне законен, хотя встречается и не часто, обычно в научной речи или в речи с претензией на научность, то есть это действительно термин, а не просто слово. Были и попытки перевода английского слова на русский. Но слово лыбик (от просторечного глагола лыбиться, имеющего тот же корень, что и улыбка) так и не прижилось, хотя в 2010 году отметилось в списке претендентов на слово года.