Электронная библиотека » Марина Полетика » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 11 декабря 2013, 13:26


Автор книги: Марина Полетика


Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Марина Полетика
Интернат для брошенных мужчин

А на Цейлоне-острове или на Майорке

Русскому с татарином никогда не жить.

Родина есть Родина – лапти да махорка —

Так скроила матушка. И не перешить.

Олег Митяев

Она шла по берегу океана, стараясь ступать босыми ногами по самой кромке прибоя – не по воде и не по суше. Сквозь ровный гул прибоя были слышны крики странных птиц, совсем не похожих на чаек. Белый песок, когда с него, шурша, убегала пена, отливал розовым. Время от времени она поднимала голову и, прикрыв ладонью, как козырьком, глаза, смотрела на видневшийся вдали остров: белый среди зеленого и бирюзового, с рощицей кокосовых пальм. Недалеко от берега мелькали блестящие серые спины дельфинов, и каждый раз ее сердце замирало от восторга.

Потом она опять опускала глаза, старательно вглядываясь во влажные отблески песка и в постоянное движение убегающей и возвращающейся волны. Она искала раковины. Она и представить не могла, насколько азартным окажется это занятие. Красивую ракушку надо было увидеть и успеть выхватить из воды, опередив уходящую волну. Иногда у нее это получалось, и она, улыбаясь, долго рассматривала свою мокрую находку. А порой океан оказывался проворнее, и ей оставалось лишь с досадой всматриваться во вскипающую пузырьками воду. Отчего-то она была уверена, что сегодня найдет самую красивую раковину – большую, разноцветную, всем на зависть. Ее до краев переполняло счастье, а счастливым, как известно, везет.

Но пока ракушки попадались простецкие, мелкие, каких десятки, будто сыроежек в лесу, а некоторые и вовсе норовили шустро зарыться в мокрый песок. От таких она испуганно отдергивала руку – кому приятно нос к носу столкнуться со скользким и малосимпатичным хозяином раковины? Были, впрочем, и красивые, но треснувшие, надколотые по краям. Такие она досадливо отбрасывала, как гриб, оказавшийся на поверку червивым. А она непременно должна найти хотя бы подберезовик, а лучше – белый. На крепкой толстой сливочно-белой ножке с прилипшими травинками и с чистой твердой красно-коричневой шляпкой. Берешь в руку такое чудо – и на душе восторг и радость от одного прикосновения! Минуточку… при чем тут грибы? Еще раз: океан, ровный гул прибоя… Нет, не слышен уже. И острова не видно. Чайки орут, как вороны. Даже во сне ей стало смешно. И она проснулась. Таким образом, это был

            Первый сон Людмилы Петровны.

Часть первая
Когда уйдем со школьного двора…

Часы показывали без пяти шесть. С тех пор как старший сын, Сашка, перебрался в город, а младший, Владик, ушел в армию, ей не надо было вставать так рано. Некого будить, тормошить, кормить завтраком, некому подсовывать чистую рубашку. И провожать тоже некого. Впрочем, как и встречать по вечерам. И она еще не успела привыкнуть к царившей теперь в доме тишине – это после двух-то парней! Но многолетняя привычка брала свое: зимой и летом, в любую погоду она просыпалась без пяти шесть, хоть часы проверяй.

Чай, бутерброд с сыром, яичница. И в школу! Уроки начинались в половине девятого, а она приходила к семи пятнадцати. Ничего страшного. Переброситься парой слов с вахтершей бабой Дашей. Проветрить класс, полить цветы, приготовить материал к уроку. И встретить первых учеников как хозяйка – на пороге дома. То есть класса, конечно. Что, в общем, одно и то же: двадцать пять лет в школе – не шутка, а диагноз. Впрочем, двадцать пять будет в сентябре, а пока на дворе начало мая, и надо думать о выпускных экзаменах.

Вспомнив о косноязычной аббревиатуре ЕГЭ, она привычно расстроилась, потому что именно учителям русского языка и литературы это нововведение казалось особенно изощренно придуманным абсурдом. Тест по литературе: чем Раскольников убил старушку: а) ножом; б) топором; в) поленом. Приз в студию! Но мнения учителей о ЕГЭ маниакальные реформаторы школьного образования не спрашивали, а те привыкли дисциплинированно выполнять указания свыше.

Ровно в семь Людмила Петровна вышла из дома. Зажмурившись не то от ликующего солнечного света, не то от счастья, она с наслаждением вдохнула воздух, пахнущий утром, травой, хвоей и распустившейся черемухой. Тихонько, чтобы не пугать соседей, поздоровалась с солнышком и со старой раскидистой сосной, которая заглядывала ей в окна. И отправилась знакомой до каждой выбоинки и неровности дорогой в школу, по пути отвечая на многочисленные «Здрасьте, Людмилпетровна!».

Вообще-то дорога до школы, располагавшейся на соседней улице, занимала семь минут. Но по дороге надо зайти к маме. Поинтересоваться, как давление с утра, приняла ли таблетки. Можно было, конечно, и позвонить, но старикам внимание важнее лекарств, а ей заглянуть нетрудно. Тем более что родительский дом, голубой с нарядными белыми наличниками (Владик красил, как снег сошел, перед призывом, непременно хотел успеть!), уже вот он и, кажется, улыбается ей всеми чисто вымытыми окошками. Окошки, как положено, с белыми кружевными занавесками и геранью на специальной деревянной подставочке, чтобы лучше было видно с улицы. И Людмила Петровна улыбнулась дому.

Когда двенадцать лет назад ей выделили квартиру в новом двухэтажном доме, мать отказалась наотрез переезжать:

– Вам с парнями и без меня тесно! И не дом это – скворечня. Дом на земле должен стоять, а не на голове у соседей. Курей некуда выпустить, на балкон разве что. И воду вашу из-под крана пить не стану! Свой колодезь во дворе, руки не отсохнут воды принести. Да и дом, Людмила, догляда требует. Вот помру, тогда уж и делай с ним что хочешь.

А вот Людмила Петровна переезжала из материнской избы с радостью. И сыновья были счастливы: ванна, туалет, батареи под окном – все как в городе, ничуть не хуже. И ни огорода, ни скотины – красота! А мать упорно держала козу, кур. Куда им это все теперь, когда парни разъехались? Вот вернется Владька, тогда уж…

– Что-то вы сегодня опаздываете, Людмила Петровна, – пошутила директор школы Зинаида Васильевна, столкнувшись с ней на школьном крыльце. – Уже полвосьмого, а вы еще не в классе!

– Да утро-то какое! Такая красота, – заулыбалась Людмила Петровна. – Весна! Я из дома вышла – аж сердце захолонуло от счастья! До чего я, Зинаида Васильевна, весну люблю – слов нет! Целый год ее жду и будто каждый раз заново жить начинаю.

– Весна, – вздохнула директриса. – После обеда на совещание поеду в районо. ЕГЭ, будь он неладен! Хорошо еще, что у нас десятых-одиннадцатых нет.

– И не говорите, – согласилась Людмила Петровна. – Все придумывают и придумывают на нашу голову.

Но улыбаться не перестала. Так и в класс вошла улыбаясь. Ни за что бы не поверила, если бы ей сказали, что начинался последний ее счастливый день в школе.

Есть поговорка: знал бы, где упадешь, подстелил бы соломки. А можно и с соломкой не заморачиваться, а аккуратненько за семь верст стороной обойти то место, где упасть суждено. И все будет хорошо. Но при одном условии – если знать. Она часто думала потом: если бы знать, что все так получится… Наверное, после четвертого урока не вышла бы из кабинета. Мало ли дел. Да вот хоть доску вытереть начисто, потому что дежурные вечно делают все тяп-ляп. Подготовить материал к следующему уроку. Побрызгать цветы, чтобы тоже радовались. Просто в окно посмотреть, наконец. И ничего бы не произошло.

Ни-че-го.

Все осталось бы по-старому, как год, пять, десять лет назад. Вот при таком раскладе вышла бы она из кабинета или нет? И ответа на этот вопрос у нее не было.

Но в тот день после четвертого урока Людмила Петровна решила пойти в кабинет математики, чтобы перехватить у математички журнал своего шестого класса, в котором она была классным руководителем, и на перемене заполнить в нем пустующие графы. Она еще вчера обещала, да закрутилась. Перемена длинная, дети обедают, она как раз успеет. Выйдя в коридор, увидела идущую ей навстречу англичанку Анфису Романовну, а за ней – мальчишек из девятого, выпускного, во главе с Тимкой Гаряевым. Эта картинка засела у нее в памяти, как стоп-кадр. Поскольку обоим этим персонажам предстояло сыграть в судьбе Людмилы Петровны важную роль, мы можем воспользоваться случаем и познакомиться с ними поближе.

Анфиса Романовна, как обычно, была занята своими мыслями, шла не спеша, рассеянно улыбаясь и кивая встречным в знак приветствия. Она всегда улыбалась и никогда не повышала голоса. Людмила Петровна уважала таких людей, почитая одним из главных качеств интеллигентного человека умение владеть собой и не навязывать окружающим свои эмоции. И Анфиса Романовна ей нравилась, несмотря на то что в селе ее считали странной. Чужой, хотя англичанка жила в Большом Шишиме уже лет пять.

Анфиса Романовна была горожанкой по происхождению и образу мыслей. А из всех городов больше всего, по мнению Людмилы Петровны, ей подошел бы Лондон или Бирмингем. Других названий она вспомнить не могла, поскольку, что уж скрывать, не сильна была в географии. Анфиса Романовна была не «тетка», не «бабка», не «женщина» и не «гражданка», а «миссис». Во всяком случае, именно так она одевалась и так себя вела. Высокая, худая, с прямой спиной и собранными в аккуратный узел на затылке волосами. Непременно юбка, кофта или жакет, блузка, а у воротничка – брошь. Понятно, что в селе Большой Шишим англичанка Анфиса Романовна была уместна, как тропическая бабочка в коровнике.

Но обстоятельства сильнее людей. Прожив всю жизнь в городе, проработав в каком-то НИИ переводчиком технической литературы и выйдя на пенсию, Анфиса Романовна заболела астмой, да так, что «Скорую» приходилось вызывать. И однажды профессор-пульмонолог сказал ей, что если она не уедет из столь любимого ею города, то очередной приступ может закончиться печально. Анфиса Романовна посоветовалась с дочерью и обменяла свою городскую квартиру на однокомнатную благоустроенную в Большом Шишиме во втором подъезде того дома, где жила Людмила Петровна. Уж что-то, а экология тут выше всяких похвал: чистый воздух, кругом поля, рядом лес, речка. Приступы повторялись реже, а потом и вовсе прекратились, астма напоминала о себе, когда Анфиса Романовна, отчаянно скучавшая по соблазнам большого города, выбиралась в театр, в филармонию или в гости к дочери и внукам. Денег, оставшихся от продажи городской квартиры, хватало на жизнь… но теперь Анфиса Романовна умирала от скуки. И тогда директору шишимской школы пришла в голову замечательная идея: упросить Анфису Романовну преподавать в школе английский.

Выпускники шишимской школы уже много лет получали аттестаты о неполном среднем образовании с традиционным прочерком в графе «Иностранный язык». Ну никак не желали выпускницы иняза трудиться на неплодородной шишимской педагогической ниве. Из года в год их распределяли сюда на работу, а они упорно сбегали кто в зимние каникулы, а кто и раньше. Шишимские школяры и их родители особенно об этом не печалились. Парни, получив аттестат, шли в сельское ПТУ учиться на механизаторов, потом в армию, девчонки – в то же ПТУ на парикмахеров и поваров, а вскоре замуж и в декрет. Но времена меняются, и теперь даже официантки и горничные, по мнению работодателей, просто обязаны бегло «спикать» или «шпрехать». И тут в Большой Шишим приехала Анфиса Романовна.

Она взялась за предложенное новое дело с энтузиазмом, который искупал неизбежные ошибки. И уже через полгода шишимские первоклашки могли лихо оттарабанить «Teddy bear, Teddy dear? Turn around!» и до слез умиляли родителей своим «I am Vasja, I am seven». С учениками постарше было, конечно, сложнее. Они охотнее совершенствовались в лексике не английской, а русской ненормативной. Но Анфиса Романовна одним своим присутствием в школе олицетворяла наличие в окружающей действительности иных реалий и возможностей. Всех детей она называла на «вы», объясняя это тем, что местоимения «ты» в английском языке вообще нет и, даже обращаясь к кошке, настоящий джентльмен скажет «you», то есть «вы». Ну и, разумеется, блузка-жакет-брошка. И ухоженные руки, никогда не прикасавшиеся ни к колодезному вороту, ни к лопате. В селе к ней относились по-разному: кто-то любил, иные подсмеивались, однако все признавали, что она в своем роде шишимская достопримечательность. И дружно гордились тем, что вот у них есть Анфиса Романовна, а выпускники соседних сельских школ по-прежнему получали аттестат с прочерком в графе «Иностранные языки».

Тимка Гаряев тоже был в некотором роде достопримечательностью Большого Шишима. Нет, хулиганов и разгильдяев здесь всегда хватало, но Тимка был особенный – изобретательно-пакостливый и уже давно совершенно неуправляемый. Людмила Петровна, любившая литературные аналогии, удивлялась иронии судьбы, по воле которой мальчишка, бывший в десять раз подлее и хитрее небезызвестного хулигана Мишки Квакина, являлся к тому же тезкой и почти однофамильцем суперположительного Тимура. Была у этого Тимура, как водится, и своя команда, потому что пакостить всегда удобнее компанией, а не в одиночестве. И односельчане избегали конфликтовать с Тимкой и его дружками. Все готовились вздохнуть с облегчением, когда он окончит девятый класс и уедет в райцентр, в ПТУ, а потом, глядишь, в армию. Там ему мозги и вправят.

И вот по залитому солнцем школьному коридору навстречу Людмиле Петровна шла Анфиса Романовна, чуть шаркая, обутая в растоптанные парусиновые тапки («А ведь еще недавно только туфельки носила», – вдруг с сочувствием подумала Людмила Петровна), а за ней Тимур со товарищи. Англичанка улыбалась рассеянно, парни за ее спиной давились от хохота. Когда все поравнялись с Людмилой Петровной, она увидела, что идущий впереди компании Тимур что-то снимает на свой сотовый телефон. Она, помнится, поздоровалась со всеми, и ей даже ответили нестройно, но весело.

На спине у Анфисы Романовны зажимом для бумаг был прикреплен листок бумаги, на котором было жирно выведено маркером: «Хочу мужика!» – и наспех накорябан похабный рисунок.

– Тимур… Ребята… Да вы что?! – пробормотала Людмила Петровна.

– Мы кино снимаем! – по-прежнему лучезарно улыбаясь, сообщил Тимка. – Пашка в Сеть выложит, он умеет.

Он смотрел на Людмилу Петровну наглыми, смеющимися глазами, свысока, потому что к шестнадцати годам вымахал на две головы выше Людмилы Петровны.

– Тимур… Как же… – еще больше растерялась от его улыбки Людмила Петровна.

– А что? Прикольно, – еще шире улыбнулся парень, явно наслаждаясь полной растерянностью училки литературы, и, отвернувшись от уходящей Анфисы Романовны, стал снимать ее растерянное, покрывшееся красными пятнами лицо.

– Тимур, отдай немедленно телефон. Вечером придет мать – я ей верну. Или пусть отец заедет, – приказала Людмила Петровна.

Веселая компания притихла, ждала продолжения: кто кого?

– Очень им надо за вами бегать! Отец пошлет вас на х… И мать тоже, – доброжелательно произнес парень, продолжая снимать. И поскольку Людмила Петровна стояла между ним и Анфисой Романовной, он небрежно отодвинул ее плечом. Парни загоготали и двинулись следом.

У Людмилы Петровны потемнело в глазах. И, почти не осознавая, что делает, она шагнула вслед за Тимуром, схватила его за плечо, развернула к себе и ударила по лицу. Людмила Петровна, как и большинство коренных жительниц села, с детства привыкших к физической работе, была женщиной крепкой, и удар получился сильным. Тимур отшатнулся, выпустил из рук телефон, и тот шлепнулся на пол, разлетевшись на две части. Гогочущая компания примолкла, испуганно переводя взгляд то на ошарашенного Тимку, то на красную как рак литераторшу. Анфиса Романовна уже зашла в кабинет директора, похоже, так и не заметив, что происходило за ее спиной.

Что происходило потом, Людмила Петровна помнила плохо. Ей рассказали, что Тимур, придя в себя, бросился на нее с кулаками, матерясь и вытирая кровь с разбитой губы. Его оттащили одноклассники. На шум из учительской в коридор выбежали коллеги, собрались ученики. Людмилу Петровну увели в класс, усадили, дали воды. Она только бормотала: «Да как же это… Да как же…» Пятый урок был сорван.

Позднее Людмила Петровна даже против своей воли не раз и не два прокручивала в голове эту сцену: залитый солнцем школьный коридор, улыбающаяся своим мыслям Анфиса Романовна, нагло ухмыляющийся Тимур. Думала про «соломку», про «если бы знать». И понимала: повторись все – она опять дала бы Тимуру пощечину, нарушив педагогические нормы. Потому что по-человечески она поступила правильно. Такое вот противоречие.

О деталях происшествия Людмила Петровна честно старалась не вспоминать. Но и забыть никак не могла, потому что голова не компьютер, ненужные воспоминания не выделишь и Delete не нажмешь. Они всплывают против воли, заставляя заново переживать то, что пережить, кажется, невозможно. И сводят с ума. Шестой урок она как-то провела, хотя руки тряслись и Чехова она назвала Антоном Петровичем, чего, впрочем, заинтересованно рассматривавший ее класс не заметил.

Сразу после шестого урока к ней зашла директриса Зинаида Васильевна – губы поджаты (сердится), глаза круглые (боится). Надо сказать, что особой симпатии они друг к другу не испытывали. Слишком часто Людмила Петровна на педсоветах высказывала свое мнение, которое расходилось с мнением руководства. И это директриса еще могла бы ей великодушно простить, потому что в итоге все выходило так, как и было задумано, и вредная литераторша Мумрикова коренным образом повлиять ни на что не могла. Но числила за ней директриса грех куда менее простительный, особенно в женском коллективе: Людмила Петровна, по ее мнению, зарабатывала себе дешевую популярность, не жалея ни сил, ни времени. Лучше бы огородом занялась, злилась порой директриса. А то вон они с матерью и телку продали, и парня в армию проводили, теперь станет в школе дневать и ночевать.

Популярность и самореклама заключались в том, что Людмила Петровна, сама еще со школьной скамьи пописывающая стишки, не ограничилась сочинением поздравлений к дням рождения коллег, а организовала, видите ли, поэтический кружок «Зеленая лампа». Денег за внеклассную работу не просила. И даже лампу за свои деньги где-то раздобыла. Зеленую, конечно же. Ну ладно, собирались, читали стихи, свои и чужие, и даже сборник издали. Она же, директриса, тоже не без понятия, признает, что внеклассную работу надо вести и лишний кружок по интересам школе только в плюс. Но в прошлом году, весной, в школу приехало областное телевидение аж из самого Горноуральска и сняло про «Зеленую лампу» репортаж. К ней, директрисе, девчонка-журналист даже не заглянула, хотя Зинаида Васильевна и готовилась рассказать ей о том, какая замечательная школа в Большом Шишиме, со своими традициями и достижениями. Ладно, черт с ней, с девчонкой, не умеют работать – не надо. Но Мумрикова, зараза, про нее, директора, тоже не сказала ни слова, будто вся школа на ней и ее «Зеленой лампе» начинается и заканчивается.

А после выпускных экзаменов разгильдяи из девятого выпускного намалевали перед крылечком школы на небольшом заасфальтированном пятачке, где обычно проводили общешкольные линейки, метровыми белыми буквами: «Людмила Петровна, мы вас любим! Вы лучшая!!! Ваш 9-й класс». Проклятые буквы портили вид, и ничто их не брало – ни бензин, ни растворитель. А если так каждый год начнут писать?! Во что превратится школьный двор? Вся школа собирается на линейку, а посреди двора написано, что Мумрикова, видите ли, лучше всех. Ей, директрисе, такого никогда не писали, хотя уж она всю душу без остатка… Просто никогда не заискивала перед детьми, высоко несла авторитет педагога. А Мумрикова вон что себе позволяет! Ударить ребенка! Скандал на весь район! На всю область! Да еще не какого-нибудь там Вовку или Петьку, а сына Галины Гаряевой! Ох, что будет… Сердце директрисы замирало, и она не понимала, от чего больше: от страха перед грядущими неприятностями, которые непременно последуют (надо знать Тимкину мамашу!), или от предвкушения того, как станет выкручиваться зарвавшаяся Мумрикова. Тут не поможет ни ее педстаж, ни «Зеленая лампа», ни надписи на асфальте!

Закрыв за собой дверь, Зинаида Васильевна прошла к учительскому столу и села. Мумрикова, зачем-то вытиравшая тряпкой совершенно чистую доску, тряпку уронила и теперь, опустив руки, стояла перед ней, как школьница, не выучившая урок.

– Мне все рассказали, Людмила Петровна, голубушка. Как же так?! – в голосе Зинаиды Петровны звучал неподдельный ужас, и сразу стало ясно – никакие резоны в расчет приняты не будут.

Людмила Петровна пожала плечами и виновато отвернулась в сторону. Ну не ябедничать же ей на Тимура, в самом деле. Тем более раз директрисе «все рассказали».

– Я понимаю, что Тимур не сахар и ведет себя порой безобразно, – добавив в голос сочувствия, продолжила директриса. – Но вы же понимаете… Он все-таки ребенок.

«Он законченный мерзавец», – мысленно произнесла Людмила Петровна и перевела взгляд к окну. По улице проехал трактор, и все заволокло пылью. Хорошо бы дождь прошел.

– Надо было как-то по-другому, – проговорила директриса. – Остановить, отругать. Телефон отобрать, в конце концов. Они совсем с ума посходили с этими телефонами, да еще в газетах об этом постоянно пишут. Вы понимаете, – Зинаида Васильевна понизила голос, – все бы ничего, и, возможно, мы бы с вами как-то выкрутились, мало ли кто что скажет, если нет реальных доказательств инцидента. Но ребята и ваш… поступок тоже сняли на телефон. Улики налицо. И если дело дойдет до публичных разбирательств…

«Вот уже и улики, – тоскливо подумала Людмила Петровна, рассматривая трещины на покрытой масляной краской стене за спиной у директрисы. – А я, значит, преступница».

– Между нами говоря, Анфиса Романовна сама часто провоцирует такое к себе отношение. – Зинаида Васильевна даже улыбнулась сочувственно. – Она так одевается… А ее манера вечно улыбаться? Взрослые поймут, но дети в этом возрасте бывают жестокими.

– Тимур не ребенок, – возразила Людмила Петровна. – Ему шестнадцать. И если он в шестнадцать не понимает, что человека, даже если он чем-то отличается от других, нельзя оскорблять, тем более женщину, пожилую женщину, значит, мы его ничему не научили.

– Мы не научили? – вскинулась директриса. – Мы должны учить математике, литературе, истории. Согласно образовательным стандартам. А хорошим манерам пусть учат в семье! Это не наше дело. Вы уж меня извините, Людмила Петровна, но я давно хотела вам сказать, что ваша привычка всегда вмешиваться не в свое дело не доведет вас до добра. И вот, пожалуйста, результат.

– Я виновата. И я отвечу за свой поступок, – глядя директрисе в глаза, сказала Людмила Петровна. У нее вдруг закружилась голова, и она думала лишь об одном – не хватало еще, как институтке, упасть тут, прямо в классе, в обморок. Скорее бы добраться до дома, а там… Что «там» – она не знала, но дома, говорят, и стены помогают.

– Ответите, – кивнула директриса. – Я со своей стороны могу пообещать вам, что если Гаряевы не поднимут скандала, то меры со стороны школьной администрации ограничатся выговором. Строгим, я полагаю.

Она тяжело поднялась со стула и направилась к двери. Обернулась и добавила, с интересом глядя на Мумрикову:

– Боюсь, что этим не ограничится. Вы же знаете Гаряевых. Что Галина, что Марат – два сапога пара.

Людмила Петровна стояла, глядя на захлопнувшуюся дверь. Да, Гаряевых она знала. Мать Тимура, Галина, дама нахрапистая и самоуверенная, обожавшая единственного сына, являлась главой сельской администрации. А отчим, Марат, в свое время вернулся из мест не столь отдаленных. Теперь он был хозяином всех трех шишимских магазинов и большого кемпинга на трассе с автомастерской, гостиницей для дальнобойщиков, шашлычной и сауной. Поговаривали, что и еще другими темными делишками занимался. Возле их трехэтажного коттеджа, единственного в селе, частенько останавливались дорогие иномарки с тонированными стеклами, приезжали ненадолго «Газели» с номерами других регионов. Но больше из-за высокого забора ничего не было видно. Такого забора, как у Гаряевых, тоже ни у кого в Шишиме не было. Великая китайская стена, а не забор. Марат дружил с местной милицией и охотно давал деньги на нужды школы. Поэтому все проделки его пасынка легко сходили с рук. Да и односельчане не связывались с Гаряевыми. Особенно после того, как один за другим сгорели три киоска и кафе, которые заезжие предприниматели открыли в Шишиме после того, как здесь стали покупать дома под дачи небедные жители областного центра. В селе были уверены: это дело рук Марата Гаряева. Но виноватых не нашли. А Гаряевы спустя месяц открыли неподалеку от пепелища кафе «Ромашка», и дела там, похоже, шли бойко.

Да, поняла Людмила Петровна, выговором дело может не ограничиться. Гаряевы не привыкли спускать обиды. Оставалось идти домой и ждать. Чего? Трудно сказать. Ведь не придут же ее убивать, в конце концов. И почему она одна виновата в произошедшем? Да, она педагог, не имела права распускать руки. Но и Тимур тоже не белая овечка. Надо поговорить с Анфисой Романовной, решила Мумрикова. Да и дети все видели, даже на телефоны записали, как Тимур издевался над англичанкой, как потом матерился и бросался с кулаками на нее, Людмилу Петровну. Может, надо бороться? Но с кем? С учеником? Пусть подлым, пусть не усвоившим никаких человеческих правил, но все же учеником? А как она, педагог, ударившая ученика, станет потом смотреть в глаза ученикам, их родителям? Мысли зашли в тупик. Выхода не было.

Она пришла домой, села у окна и просидела так до самых сумерек. Но Гаряевы-старшие к ней не пришли. Часов в одиннадцать раздался звонок в дверь, Людмила Петровна открыла. На пороге стояла запыхавшаяся и испуганная Зинаида Васильевна. На сей раз, похоже, испуг был настоящий.

– Людмила, поговорить надо. – Тяжело дыша, она упала в кресло, удивленно крякнувшее под ее весом. – Ты ушла, а я ведь все в школе сидела, ждала. Знала, что просто так дело не закончится.

– Я думала, они ко мне придут, – проговорила Людмила Петровна. Обращение на «ты» ее насторожило больше, чем сам визит. – А что случилось?

– Только что Галина приходила. Говорит, иду с работы, вот и заглянула по пути, – переведя дыхание, начала рассказывать Зинаида Васильевна. – Спокойная такая. Говорит, я с сыном побеседовала. Возможно, он не прав, но он ребенок. Учиться ему осталось меньше месяца да экзамены сдать, так что скандала из-за того, что ваш педагог избила ребенка, мы с Маратом поднимать не будем.

– Я? Избила? – воскликнула Людмила Петровна. – Да я только…

– Погоди! – досадливо отмахнулась директриса. – У нас, говорит, только одно условие – чтобы Мумриковой в школе больше не было.

– То есть как?

– Пусть, говорит, напишет по собственному. С завтрашнего дня, – пояснила директриса, внимательно глядя на Людмилу Петровну, и добавила: – Еще, говорит, эта старая кошелка, Анфиса то есть, пусть остается, к ней вопросов нет. А Мумрикову, говорит, на х…

– Так и сказала? – начиная закипать, уточнила Людмила Петровна. – А вы что?

– Так и сказала, – подтвердила директриса. – А я что? Она начальство. Пусть, говорит, уходит по-хорошему, пока не поздно.

– А если я не уйду?

– А если ты не уйдешь по-хорошему, то они заявление в милицию напишут. И утопят тебя в дерьме по самые уши. Это не я, это она так сказала. – Судя по всему, Зинаида Васильевна старалась ничего не пропустить из сказанного Галиной и пересказывала не то что близко к тексту, а дословно.

– Да как же так? – растерялась Людмила Петровна. – Может, мне поговорить с ней? Ведь не по-человечески это… Что же она с парнем-то делает?

– Не советую. Я тоже ей говорю: Галина, может, миром решите? А она мне: если бы эта ваша училка ко мне сама сразу пришла, тогда, может, и миром. А так – нет. Марат, мол, считает, что если Тимур будет позволять себя бить, то из него вырастет не мужик, а дерьмо собачье. – Последние слова Зинаида Васильевна выговорила с явным удовольствием.

– А если парень будет над старухами издеваться, то вырастет настоящим мужиком? – уточнила Людмила Петровна. – Я сама двоих сыновей вырастила и никогда…

– Людмила, ты передо мной тут зря митингуешь! – прервала директриса. – Парни у тебя хорошие выросли, кто спорит. Хотя тоже всякое бывало. Но это дела не меняет. Уже двенадцатый час, а я еще дома не была. Так что давай так решим: ты завтра приходи и заявление приноси. Можешь после уроков, чтобы не встречаться ни с кем. Пойми: уйдешь по собственному – потом устроишься в районе в колледж или в школу, там их две, найдут тебе место. Подумаешь, сорок минут на автобусе, невелика беда! Тем более что у тебя педстаж, в сентябре двадцать пять лет будет. Хорошую характеристику тебе дам. Понравится – и квартиру поменяешь. У тебя ведь не изба. Тут продашь, там купишь, на однушку точно хватит. Куда тебе одной такие хоромы?

– Как одной? – воскликнула Людмила Петровна. – А Владька из армии вернется – ему куда?

– Да не вернется сюда твой Владька, – вдруг с неприязнью произнесла Зинаида Васильевна. – Сашка после института не вернулся, и этот потом поступать будет. Что он тут потерял, в Большом Шишиме-то? Ты сама их так воспитала, вот и гордись теперь. – Директриса с трудом поднялась с кресла и, сверху вниз глядя на сидевшую перед ней Людмилу Петровну, подвела итог: – А если начнешь волну гнать, то я тебе выговор влеплю, а Гаряевы в милицию заявление напишут. До управления образования дойдет, до министерства, не дай бог! Журналисты набегут. Это тебе не кружок «Зеленая лампа», – не удержавшись, добавила она. – Позора не оберешься. Сама не боишься – о школе подумай. О других учителях, о детях. Кстати, если со скандалом уйдешь, то тебя и в районе не возьмут. Пойдешь в ларек торговать. До пенсии-то тебе еще долго. Так что думай, Людмила. До утра у тебя время есть. – Не прощаясь, она пошла к выходу. Но в дверях опять, как тогда в школе, обернулась, чтобы выложить последний аргумент: – Но лично я – не советую. Ты Гаряевых знаешь. Не связывайся. Я тебе добра желаю.

Проведя бессонную ночь, Людмила Петровна решила бороться. В конце концов, никакого страшного преступления она не совершила. Она готова извиниться перед Тимуром за свою несдержанность. Хотя… не чувствовала она себя виноватой. Если человек совершает подлость, то почему надо с ним сюсюкать? Как же он иначе поймет, что делает недопустимое?! Нет-нет, нужно успокоиться и действовать. От мысли посоветоваться со старшим сыном Людмила отказалась. Сашка несдержан, если узнает, что обижают мать, побежит разбираться с Гаряевыми, а там все, что угодно, может произойти. Однажды Марат даже стрелял в каких-то ночных визитеров, которым не пожелал открыть дверь.


Страницы книги >> 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации