Текст книги "Визит из преисподней"

Марина Серова
Визит из преисподней

Пролог
Двадцать лет назад

…Мужчина и женщина были поглощены друг другом. Времени у них оставалось немного – обеденный перерыв имеет свойство быстро кончаться, и они не хотели терять ни минуты.

Женщина, разумеется, не была женой этого мужчины. У него была другая жена – постарше и построже. Но сейчас она находилась в командировке.

Впрочем, и у этой женщины – более молодой и гораздо более эффектной – был, кажется, какой-то муж… Но для нашей истории это не имеет ровно никакого значения. А с этим мужчиной они не были даже постоянными любовниками. Скорее – как бы это выразиться? – периодическими партнерами, что ли… У нее были и другие, а у него – тем более. Он относился к тому типу мужчин, перед которыми женщины не могут устоять.

Правда, он никогда прежде не приводил своих женщин к себе домой. Но в этот раз – надо же! – случилось именно так. Жена-то была в командировке, значит, ее как бы временно вообще не существовало…

У него, однако, хватило совести не вводить любовницу в супружескую спальню. Устроились на софе в большой комнате, в которой спал сын и которая «по совместительству» служила семье из трех человек еще и гостиной. А что же прикажете делать, если в квартире было всего две комнаты?..

Процесс был, в общем-то, уже закончен, но они не спешили расставаться. Время позволяло понежиться еще немножко. Мужчина медленно, со знанием дела, покрывал ее шею, плечи и запрокинутый подбородок мелкими, благодарными поцелуями. Уж в этом-то он был неподражаем – умел завершить все красиво и эффектно. Потому-то все его женщины были от него без ума.

Эта женщина тоже была от него без ума. Ее темные влажные ресницы страстно подрагивали: она глубоко запустила пальцы в его густые волосы, шевелила их блестящие темно-русые волны и мурлыкала от удовольствия.

Ей захотелось не только чувствовать, но и видеть его. Она повернула голову: просвет между ресницами стал шире, влажный туман рассеялся, и…

О ужас! Ее глаза встретились с глазами мальчика, застывшего на пороге комнаты: широко распахнутыми, серыми, как у отца.

Женщина инстинктивно зажмурилась, отказываясь верить в случившееся. И правда, помогло: когда она снова приоткрыла веки, видение исчезло! Никакого мальчика, дверь по-прежнему была плотно закрыта…

– О Боже, мальчик! Олег, там был мальчик!

– Какой мальчик, что ты!

– Твой сын! Он был там, в дверях. Я видела…

– Брось, не может быть! Виталька в школе. Потом у него тренировка, репетиция… Да он домой вернется не раньше четырех!.. Ты перегрелась. – Мужчина положил ладонь ей на лоб, тихо засмеялся и поцеловал женщину. – Слишком много занимаешься любовью!

– Нет, Олег, нет! Я его ясно видела. Ты все же пойди посмотри. Я боюсь…

Он пошел и посмотрел. Нигде никого. Входная дверь заперта. Вот дурак – забыл наложить цепочку! Не ровен час и в самом деле… Тьфу-тьфу! Он вытер со лба холодный пот. Вот напугала, мышка-глупышка…

Вернулся в комнату и, картинно облокотившись о дверной косяк, наблюдал, как женщина торопливо застегивает блузку. Она смотрела на него испуганно-вопросительно. Он не выдержал и расхохотался.

– Эх ты, фантазерка моя! Придумать такое… «Да был ли мальчик-то?..» Помнишь, откуда это? Нет там никого! И не могло быть. Тебе померещилось!

– Ну, я не знаю…

Он притянул ее к себе и зажал ей рот поцелуем. На дорожку…

…А мальчик сидел на чердаке, на сломанном деревянном ящике, обхватив руками острые коленки и глядя прямо перед собой все так же широко раскрытыми, неподвижными глазами.

Мальчику было тринадцать лет, и он уже знал, чем могут заниматься мужчина и женщина в постели. В общих чертах, конечно. В те времена «это» еще нельзя было запросто увидеть во всех подробностях на телевизионных и киношных экранах, а про «видики» и говорить нечего: они у нас были еще впереди, так же как эпидемия СПИДа. Но папа и мама! Они, конечно, были совершенно особенными мужчиной и женщиной, и у них наверняка все происходило как-то не так. Иначе. Красивее… И вообще «это» было сладкой тайной, о которой мальчик всегда думал с замиранием сердца. И хотел узнать, и боялся…

Он видел все своими глазами. Никаких сомнений быть не могло. И этот голый мужчина, лежавший на его софе с незнакомой женщиной, был его отцом!

Мальчик не плакал, не бился в истерике. Но лучше бы это было так! В нем происходило гораздо более страшное: плакала и корчилась в судорогах его душа. Она умирала! И вместе с ней умирал в мучениях окружавший мальчика мир.

В этом мире, родном и привычном, он был, конечно, не самым лучшим мальчиком. Случалось, удирал с уроков, чтобы погонять в футбол, а то и просто помечтать в тиши чердака, хватал нелепые двойки (хотя дурачком вовсе не был), приходил домой с разбитым носом, дразнил девчонок… Но был и не самым плохим – это тоже надо признать! А главное, в этом мире он точно знал: это – хорошо, это – плохо, это – плохо, но простительно, а вот через это нельзя переступать ни в каком случае. Например, разбить мячом окно, конечно, нехорошо, но… с кем не бывает! А вот обидеть того, кто слабее, – это уж совершенно недопустимо! Это… это все равно что сомневаться, что твой папа – самый сильный, самый умный, самый красивый, самый добрый, самый честный и благородный человек на свете и что ты сам, когда вырастешь, непременно должен стать таким же.

Нельзя было говорить одно, а делать другое. Нельзя было нарушать данное слово. Нельзя было подглядывать в замочную скважину. «Это недостойно мужчины» – так всегда говорил отец. И для мальчишки эти слова были самым суровым приговором, страшнее самого страшного наказания…

И вот в один миг все несущие конструкции мироздания рассыпались в прах. И только потому, что заболела химичка и Виталик решил перед тренировкой по гимнастике забросить домой портфель!

Он сидел, обхватив руками колени, посреди этого хаоса. Посреди обломков своего мирка, еще час назад казавшегося надежным и уютным. Запретов больше не было. Все было позволено! Это не вызывало радости, но и страха больше не было – страха сделать что-то «недостойное мужчины». Зачем вообще быть достойным чего-то, если, оказывается, можно и так взять все, что хочется? Мир, который рушится от такого пустяка, не стоит ломаного гроша. И наплевать на его дурацкие условности, которыми этот мир, словно фиговым листком, пытается прикрыть свою подлость, глупость, ложь и несправедливость! Если этот мир и достоин чего-то – то только презрения и мести. Мести!

«Мяу!» – послышалось возле самой его ноги.

– Мурик! Ты откуда взялся? – Мальчик протянул руку и поднял на колени рыжего гладкошерстного котенка-подростка с янтарными глазами – любимца дворовой детворы.

Рука мальчика машинально сделала несколько поглаживающих движений… и остановилась. Мурик, играя, пытался поддеть носом человеческую ладонь…

Этот котенок – тоже часть его погибшего мира. В принципе все это одинаково никчемные, бесполезные вещи: и чердак с его тайнами и надеждами, и отцовские нравоучения о мужском достоинстве, и этот маленький комочек мяса, костей и рыжей шерсти… Так пусть все идет к черту! Если он только что похоронил свои детские иллюзии, так неужели станет жалеть какого-то котенка?!

Пальцы мальчика замкнулись под шерстью вокруг горла. Шея оказалась совсем-совсем тоненькой… Мурик смотрел на человека слегка удивленно: что это за новую странную игру ты придумал? Но рука давила все сильнее и сильнее… В какой-то момент она дрогнула, ослабела, но… вместо полных ужаса глаз котенка мальчик увидел глаза той женщины у него в комнате…

Через минуту все было кончено. Теперь уже мальчик удивленно смотрел на вытянувшееся у его ног тощее тельце, на страшную, оскаленную мертвую морду. Все еще не веря, протянул дрожащие руки, поднес труп котенка к лицу…

– Что я сделал… Что я сделал?!! Зачем?.. Мурик, прости меня! Прости меня-а-а…

Переполнявшая его боль наконец-то хлынула наружу в судорожных рыданиях. Рыжая тусклая шерстка мертвого котенка сразу стала мокрой от слез.

– Прости меня!.. Мурик… Про-сти!.. Прости…

Но было поздно. Он уже переступил черту.

Так мальчик совершил преступление. Первое в своей жизни…

Глава 1
Ночное знакомство

Полная июньская луна сияла за окном, словно лик томной восточной красавицы, вдохновлявшей моего любимого поэта Омара Хайяма.

А мне, глядя на эту луну, хотелось выть, словно одинокой волчице. Впрочем, может, волчицы вовсе и не воют на луну, только волки?.. А, все равно!

Если вы – женщина, если вам скоро двадцать семь, и в прекрасную летнюю ночь поблизости не находится еще одной пары любящих глаз, чтобы вместе смотреть на луну, – что вам остается? Выть от тоски! И то, что вы в полной мере обладаете всеми прелестями луноликих хайямовских красавиц… ну ладно – почти всеми, и что в придачу являетесь неплохим частным детективом, – вряд ли может служить вам утешением. Скорее – наоборот.

«Ах, я сама, наверно, виновата, что нет любви хорошей у меня…»

Вот-вот! Именно это и ответили мне пять минут назад мои заветные двенадцатисторонние гадальные косточки, когда я задала им – оракулам моей судьбы – конкретный, без обиняков, вопрос: в чем причина моей затянувшейся (на целых полчаса!) хандры? На трех костях выпала комбинация: 15+25+6. Что означает, если мне не изменяет память (а она мне не изменяет, можно сказать, никогда): «У вас нет единственно любимого. Внимательно пересмотрите свою жизнь и измените отношение к происходящему. Будьте доброй и любите Бога больше, чем материальные блага».

Господи, прости меня, грешную! Нам, сыщикам, больше подходит другой принцип: на Бога надейся, а сам не плошай! И вообще: слишком уж какой-то умозрительный путь к «единственно любимому» мне предлагается! Хотелось бы что-нибудь попонятней, а главное – покороче…

Кто знает: быть может, я в эту ночь и осталась бы до конца верной жанру «страдания одинокой женщины» и в духе этого жанра даже всплакнула бы на груди у подушки–«девичьей подружки». Но…

Зазвонил телефон.

Он затрезвонил резко, противно, нахально поправ мои философические раздумья. От возмущения я не сразу сняла трубку. Пусть тот, на другом конце провода, прочувствует всю глубину своего морального падения.

– Алло!!!

– Ради Бога, простите за столь поздний звонок. Добрый вечер. Вернее, уже глубокая ночь… – Слышавшийся в трубке баритон был бы, несомненно, приятен, если бы его обладатель не был так взволнован. Перед тем как набрать мой номер, этот мужчина уж точно не разглядывал луну. – Я говорю с частным детективом Ивановой?

– Верно, вы попали не в службу точного времени, но могу вам сообщить, что сейчас час ноль шесть. Не рановато ли для деловых звонков?

– Еще раз простите, я никогда не посмел бы, если б не чрезвычайные обстоятельства… Ради всего святого, прошу вас, не вешайте трубку, выслушайте меня!

Не вешать трубку? Да я и не собиралась! Кажется, пора простить беднягу – видать, у него и вправду крупные неприятности.

– Не волнуйтесь, я вас внимательно слушаю. – Мой голос заметно потеплел. – Я все равно не спала.

– Спасибо, я постараюсь не отнять у вас много времени. – Баритон на другом конце провода благодарно встрепенулся. – Моя фамилия Бутковский, Олег Николаевич Бутковский, но вряд ли вам что-то скажет мое имя. Я предприниматель, у меня собственное дело…

Скромный человек, это хорошо. Другой бы на его месте сказал: «Вам, конечно, знакомо мое имя» – и был бы, кстати, совершенно прав. Разве только какой-нибудь совсем безнадежный лох в Тарасове не слышал про Олега Бутковского и его дело. Свою производственно-коммерческую фирму «Бутон» – ныне процветающее предприятие со множеством филиалов и с миллиардными оборотами – он начинал лет семь-восемь назад с обычного ларька на окраине города. Всего, чего добился этот человек, он добился своими руками и своей же головой. Во всяком случае, так твердила молва. Не менее известна была его репутация честного бизнесмена. За его фирмой – опять же по утверждениям знающих людей – не стояли никакие теневые структуры. Генеральный директор «Бутона» не водил дружбы с мафией. (Я бы выразилась осторожнее: Бутковский ограничивал свои отношения с мафией необходимым минимумом, ибо еще классик сказал – нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.)

Словом, Олег Николаевич Бутковский мог бы служить прекрасным примером настоящего – без всяких кавычек – нового русского. Если бы не одно маленькое «но»: явная принадлежность к другой – тоже, без сомнения, великой, но все же не русской – нации.

Еще я знала о нем следующее: ему под шестьдесят, но он в отличной форме, увлекается конным спортом, прекрасно образован, интеллигентен. Вдовец по первому браку, несколько лет назад снова женился на некой юной особе – говорят, сногсшибательной красоты. То ли бывшей фотомодели, то ли актрисе, словом, что-то в этом роде. Типичный случай… Правда, слышала я и то, что брак этот, вопреки досужим предсказаниям, получился во всех отношениях счастливым.

Всей этой информации с лихвой хватило мне, чтобы ответить:

– Я наслышана о вас, Олег Николаевич. Так какая же беда заставила вас обратиться ко мне?

Честно говоря, казалось совершенно невероятным, что у такого человека вообще может стрястить какая-либо беда, более крупная, чем, скажем, неожиданная поломка факса в офисе. Но с забарахлившими факсами не обращаются к частным детективам, да еще посреди ночи!

– Я… У меня пропал сын.

– Как – пропал?!

– Исчез сегодня днем… то есть теперь уже – вчера. Факты говорят о том, что это похищение. – Бутковский произнес эту фразу почти спокойно, но я услышала, каких неимоверных усилий ему это стоило.

– Какие факты, Олег Николаевич?

– Прежде всего записка. Антон – это мой сын, ему недавно исполнилось четыре годика – был с Гришей, нашим водителем. Григорий должен был… Ну, в общем, получилось так, что он оставил мальчика одного на несколько минут. В вестибюле детской поликлиники. А когда вернулся за ребенком, его там не оказалось. Конечно, никто ничего не видел. Григорий долго искал Антона повсюду, заглянул в каждую подворотню, в подъезды… Впрочем, Антоша никогда не ушел бы просто так, он послушный мальчик, а с Григорием они вообще друзья… Ну вот, а когда Гриша вернулся наконец к машине, на лобовом стекле, за «дворником», он нашел эту самую записку. Вот она, дословно: «Мальчик у нас. Если вам дорога его жизнь – не обращайтесь в милицию. В субботу ждите дальнейших указаний на даче, с вами свяжутся».

– На даче?

– Да, именно так там написано. Может быть, они хотят получить дополнительные гарантии моего молчания, не знаю. Хотя при желании я могу позвонить в милицию и с дачи… Но об этом, конечно, не может быть и речи. Я хочу получить своего сына живым! В общем, в семь утра мы с женой едем в Усть-Кушум. Вот почему, Татьяна Александровна, я рискнул побеспокоить вас среди ночи. Я хотел просить вас…

Голос его сорвался, и Бутковскому не сразу удалось с ним совладать. Я решила хоть немного помочь моему ночному собеседнику и вставила реплику:

– Мы сэкономим время, если будем обходиться без моего отчества. Просто Татьяна. Так о чем вы хотите просить меня, Олег Николаевич?

– Сам не знаю… О помощи. Хотя бы о вашем совете! Вы профессионал, вам должно быть виднее, что можно сделать в такой ситуации. Раньше мне приходилось слышать о вас от моих знакомых, которым вы помогли. Если надо, я могу назвать фамилии. Я даже записал тогда ваш телефон – на всякий случай. Ну, вот он мне и пригодился… Алло, вы меня слышите?

Теперь молчание наступило на моем конце провода. Я думала.

– Да, Олег Николаевич, я вас слышу. Боюсь, вы действительно попали в беду. И если это так, наша дальнейшая беседа по телефону становится небезопасной. Вы могли бы приехать ко мне прямо сейчас, желательно вместе с вашей супругой?

– Конечно! Мы сможем быть у вас минут через двадцать. Адрес я знаю.

– Вот и отлично, договорились. И не забудьте захватить ту самую записку. И фотографию малыша, конечно.

– Разумеется. Спасибо, Татьяна Алекс… Спасибо, Таня!

В трубке послышались короткие гудки. Я медленно положила ее на рычаг.

Странная история. Странная и – тревожная. Что это – банальный киднеппинг? Если только похищение ребенка можно назвать банальным… Сердце противно сжалось от какого-то смутного предчувствия. Что за черт, день сегодня, что ли, неблагоприятный? Или это полная луна виновата? Я вдруг отчетливо увидела одинокого маленького мальчика в больничном вестибюле. Невинный заложник каких-то страшных, грязных взрослых игр. Был мальчик – и нет мальчика. «Да был ли мальчик-то?..» – всплыло в памяти. Откуда это? Ах да, из «Клима Самгина»… Тьфу-тьфу, вспомнится же такое не к месту!

Скорее инстинктивно, чем осознанно, я потянулась к замшевому мешочку с костями. Вопрос, по которому я хотела проконсультироваться у судьбы, гнездился во мне где-то на уровне подсознания.

22+28+12. Так и есть! Поистине «черные» символы: страдания и бедствия…

Не завидую я вам, Олег Николаевич Бутковский. Или… или мне придется в корне менять свое отношение к гаданию как одному из способов нахождения истины.

* * *

В половине второго я услышала звук поднимающегося лифта и вышла на лестничную площадку встретить ночных визитеров.

Несмотря на более чем тридцатилетнюю разницу в возрасте, они были действительно красивой парой. Вот только счастливыми сейчас не выглядели. Мадам Бутковская, по имени Наталия (муж, представляя ее, сделал особое ударение на этом «аристократическом» окончании, что заставило меня фыркнуть про себя), была и вправду хороша собой. Но все же не настолько, чтобы слагать об этом легенды. (Это я отметила не без облегчения – тоже, естественно, про себя.) Яркая брюнетка с большими зелеными глазами, изящной линией носа и крупным чувственным ртом, она в этот час семейной печали не стала кощунствовать, употребляя косметику. Впрочем, следов пролитых слез на ее лице я тоже не увидела. Что касается фигуры, то пышная грудь, ноги «от зубов» и примерно мой рост – это все, что я смогла определить под джинсами (конечно, очень дорогими) и каким-то длинным свободным блузоном. А почему бы, в самом деле, и не джинсы? Ведь не на светский же раут она собиралась!

Справедливости ради должна заметить, что и гостья оценила хозяйку должным образом – уж на это у меня глаз наметанный. Как бы то ни было, владеть собой она умела: улыбнулась мне просто и мило. Если это была игра – то весьма искусная.

Даже несколько шагов от лифта до двери моего скромного жилища Наталия Бутковская прошла, опираясь на руку мужа. Но, черт возьми, я и сама была бы не прочь прогуляться под руку с этим джентльменом по нашему «тарасовскому Арбату», а еще лучше – по набережной какой-нибудь Ниццы! До сей минуты я никогда не видела Олега Бутковского (он, по моим сведениям, не любил позировать перед телекамерами), но именно таким его и представляла. Я поспорила бы на что угодно, что ему никак не больше, ну, скажем, сорока пяти. Высокий, статный, с выправкой гусарского полковника и манерами дипломата, с пышной шевелюрой, тронутой на висках благородным серебром, – он, однако, вовсе не был красавцем мужчиной в голливудском понимании этого термина. Но мужчиной – да, мужчиной он, безусловно, был!

Он произносил какие-то дежурные вежливые фразы, даже пытался улыбаться, но в глубине его умных серых глаз притаилась такая боль, что мне становилось жутковато всякий раз, когда я туда заглядывала.

Мы разместились в гостиной. От кофе мои гости отказались, за что я, признаться, была им благодарна: в это время суток я бы просто не выдержала «кофейного ритуала». Перво-наперво Бутковский вручил мне важнейшую улику – записку похитителей. С умным видом я крутила ее и так и эдак, как та мартышка из басни – очки. Только что не полизала. Увы! Никакой зацепки дать нам она скорее всего не сможет. Написана она была на самом обычном листке плохой бумаги, выдранном из блокнота, каких навалом в каждом киоске, самым обычным черным фломастером, каких миллионы. К тому же печатные буквы выведены по линеечке – на всякий случай: вдруг кому-то все же придет в голову провести почерковедческую экспертизу. Оно, конечно, можно было бы попробовать, будь в моем распоряжении все технические чудеса современной криминалистики, но… не дал Бог жабе хвоста – а то бы всю траву потолкла! Я с сожалением отложила записку и приступила к выяснению обстоятельств дела.

Обстоятельства эти – в общих чертах – выглядели так. Вчера в пятом часу дня Антоша Бутковский в сопровождении водителя по имени Григорий и по фамилии Орлов (любопытное сочетание – отметила я про себя) вышел из детской поликлиники номер девять. (Малыш стоит на учете у кардиолога, у которого и был на приеме.) Дальнейший их путь лежал на дачу в Усть-Кушум, где их ждал сам Олег Николаевич. Сели в машину, но она почему-то не завелась. Не зная, что случилось и сколько времени займет ремонт, Орлов решил, что мальчику будет лучше посидеть в прохладном вестибюле поликлиники. Тем более что ребенок и сам просился туда. Григорий купил ему мороженое, чтобы малыш не скучал, и попросил девушку в регистратуре присмотреть за ним. Дело, однако, оказалось пустяковое, и минут через десять можно было ехать. Орлов вернулся за мальчиком, но того в вестибюле не было. Регистраторша не смогла сказать ничего вразумительного, правда, к ней, как на грех, набежало много народу. Перепуганный шофер обыскал не только всю поликлинику, но и все близлежащие кварталы, скверы и дворы. Напрасно! Нигде не было и следа Антона, никто не видел мальчика. Отчаявшись, Григорий вернулся к машине, собираясь доехать до ближайшего отделения милиции. И вот тут-то, обнаружив записку, понял, что как раз с милицией торопиться не следует… Еще около часа он колесил по городу в какой-то безумной надежде, и только после этого повез свою повинную голову к хозяину в Усть-Кушум.

Вот и все, что они могли сообщить мне по делу. Между делом же я узнала массу дополнительной информации о семействе Бутковских. Но разрази меня гром, если мне было ведомо, что именно из этой «россыпи» может пригодиться в будущем!

Например, я узнала, что главе семьи уже почти пятьдесят семь, а его прекрасной половине – 25 лет. Что до своего блестящего замужества Наталия Корнюшкина (чем не аристократическая фамилия!) успела побывать и фотомоделью, и актрисой – играла в одной «подвальной» студенческой труппе. Кстати, именно там – в пыли ветхих декораций и костюмов, в густом сигаретном дыму – и откопал свой драгоценный алмаз незадолго перед тем овдовевший Олег Бутковский, которого друзья случайно затащили в модный в ту пору театральный подвальчик. Случилось это пять лет назад, а через год у молодоженов уже родился сын Антоша. Правда, счастье молодой семьи омрачило печальное известие: у мальчика обнаружили врожденный порок сердца с каким-то хитроумным названием. Но отец задействовал все доступные ему медицинские авторитеты и препараты (а для Олега Бутковского уже тогда практически не было ничего недоступного), и малыш развивался нормально, хотя и под постоянным наблюдением врачей, рос красивым, добрым, жизнерадостным ребенком.

В последнее легко было поверить, глядя на большое цветное фото сероглазого улыбающегося ангелочка, которое протянул мне его отец. (Рука Бутковского при этом предательски дрогнула, и он быстро отвернулся, чтобы скрыть блеснувшие в уголках глаз слезы.) В симпатичной мордашке Антона Бутковского, пожалуй, было больше материнского «наследства», но глаза, улыбка и – так мне показалось! – характер у него были, несомненно, папины.

Еще я узнала, что Бутковские живут в четырехкомнатной квартире монументального четырехэтажного дома «сталинской» постройки на Староказачьей улице – в самом центре города (и совсем недалеко от меня). Что с ними мирно сосуществуют в этой квартире теща Мария Тарасовна, мать Натальи Алексеевны – пардон, Наталии, – которая – я имею в виду тещу – моложе своего зятя на целых пять лет, а также королевский пудель Барри и матерый кот Тимофей Петрович. Что Глава семейства Олег Николаевич вот уже неделю как числится в отпуске, но дела фирмы никак его не отпускают; вот и в злосчастную эту пятницу, то есть вчера, он с утра пораньше уехал на дачу, надеясь в спокойной обстановке поработать с документами и дождаться приезда сына с бабушкой. Но дождался только ужасного известия о происшедшем, с которым в восьмом часу вечера прилетел к нему в Усть-Кушум верный вассал Григорий.

«…Или ловкий прохиндей», – мысленно закончила я фразу.

– Если я правильно вас поняла, – я обращалась к обоим супругам сразу, – то все происходившее с того момента, когда ребенок покинул вашу квартиру на Староказачьей, вам известно только со слов вашего шофера Орлова?

– Да, конечно, ведь больше с ними никого не было. Но Гриша, он…

– Минуточку, Олег Николаевич, к нему мы еще вернемся. Сейчас я хочу знать: как получилось, что с четырехлетним ребенком к врачу – к врачу! – отправились не мать, даже не бабушка, а простой водитель автомобиля, пусть даже личного? Простите, если вмешиваюсь в вашу семейную жизнь, но не кажется ли это вам немного… нелогичным? Да ведь и вы, по-моему, обмолвились, что ждали малыша на дачу вместе с бабушкой?

Бутковский открыл было рот, но первой отозвалась его жена:

– Олег, можно я объясню? – Она ласково тронула руку мужа, и он ответил ей таким же ласковым рукопожатием.

Когда Натали Бутковская заговорила со мной, в ее глубоком грудном меццо не было ни тени раздражения – напротив, ангельская доброжелательность:

– Вы правы, стороннему человеку все это может показаться странным. Человеку, который не знает истинных взаимоотношений в нашей семье. Но позвольте, я сначала расскажу вам, как было дело, а вы уж сами судите, логично это или нет. Действительно, Антоша должен был отправиться на дачу, а следовательно, и в больницу с бабушкой, моей мамой. Муж, как вы уже знаете, еще с утра был в Усть-Кушуме, а я рассчитывала приехать туда в субботу: накануне, до самого вечера, у меня были дела в городе. Если вас интересует, какие именно – пожалуйста, это не тайна. – Она едва заметно улыбнулась. – Я не люблю ничего тайного: все равно оно в конце концов становится явным. Так вот: днем у меня был «визит вежливости» к подруге. У нее я была до половины шестого. Затем – салон красоты, портниха… Вот и все. Но это все дела, сами понимаете, не минутные, так что до девяти вечера моей программы хватило.

– Ну а как же все-таки с бабушкой?

– А бабушка после обеда вдруг почувствовала себя нехорошо. Наверное, от жары подскочило давление, она ведь у нас гипертоник с большим стажем. В общем, когда приехал Гриша, она наглоталась таблеток и лежала в кресле с мокрым полотенцем на голове. А Антошка рвался на дачу, он ведь об этом мечтал целую неделю. Ну, Гриша и позвонил мне – я оставила телефон подруги на всякий случай, спросил, как быть. Я и подумала: пусть едут без бабушки, что тут такого? Спросила у Григория, справится ли он сам с визитом к врачу, он, конечно, сказал, что все сделает. Он ведь в этой поликлинике тысячу раз бывал. И вообще… знаете, Гриша Орлов – человек, на которого можно положиться абсолютно. Надежен на все сто. И Антошку любит страшно, все время его балует. Так что, когда Антон с ним, мы все спокойны. Кто же мог знать…

Ее плавная речь неожиданно пресеклась – словно споткнулась о некую невидимую «стену плача», которая на время сокрылась в тумане пустых речей, но вдруг возникла прямо на пути во всей своей неприкрытой трагичности. Муж встрепенулся, притянул к себе голову Натали, сунул ей под нос платок, который она прижала к лицу обеими руками.

Когда она, наконец, отняла руки, веки ее слегка припухли, длинные ресницы были помяты, но глаза сухи. Платок – тоже…

Я решила, что пауза закончилась. (Чуть было не сказала – рекламная. Господи, ну почему меня тянет думать всякие гадости об этой женщине? Грешна, грешна… Ведь у нее такое горе, в самом деле! И разве она виновата в том, что респектабельный миллионер влюбился в нее и выбрал в жены?!)

– Господа! – Я постаралась придать своему голосу как можно больше значительности, хотя в четвертом часу утра, если вы еще не ложились, это совсем не просто. – Я думаю, вы отдаете себе отчет в том, что при сложившихся обстоятельствах подозрение прежде всего падает на вашего водителя Орлова. Минутку, минутку! – остановила я готовые сорваться с их губ возмущенные реплики. – Это и есть тот важный вопрос, который я хочу вам задать. Можете ли вы, Олег Николаевич, и вы, Наталия Алексеевна, абсолютно честно и искренне, как говорится, положа руку на сердце, сказать: да, я доверяю этому человеку, Григорию Орлову, безоговорочно, целиком и полностью? Известны ли вам какие-либо обстоятельства, которые бросали бы тень на этого человека или давали бы хоть малый повод усомниться в его искренности? Конечно, если я возьмусь за ваше дело, то составлю о нем собственное мнение. Но если у вас есть такие сомнения, то лучше рассказать об этом сейчас. Итак, ваш ответ?

Олег Бутковский не медлил ни секунды:

– Да, я доверяю Григорию безоговорочно, и никаких причин сомневаться в нем у меня нет.

Он отчеканил это, глядя мне прямо в глаза.

– А вы, Наташа?

– Согласна с мужем полностью, я вам уже говорила. Вот только… – Она явно колебалась. – Олег, по-моему, мы должны рассказать Татьяне о Грише?

– Натуся, это явно не то обстоятельство, которое может, как выразилась Таня, бросить тень на Гришу. Но рассказать мы, конечно, должны. Видите ли, Таня, у Григория есть судимость. Он сидел.

– Час от часу не легче! Только не говорите мне, что за похищение людей с целью получения выкупа…

– Нет. За убийство.

– И вы серьезно считаете, что этот факт его биографии не бросает на него тень?!

– Конечно! Это ведь было непреднамеренное убийство с целью самообороны. Григорию было тогда, кажется, всего двадцать. Только-только пришел из армии. Дружил с девчонкой, подумывал даже жениться. Как-то вечером возвращались из клуба, ну и встретили их в темном переулке трое местных головорезов. Кажется, кто-то из них имел виды на его девицу. Гриша-то парень не промах: служил в десанте. Только вот немного не подрассчитал… Ну, словом, свернул он одному из тех подонков шею. И сам тут же пошел в милицию. Вот такой он, Григорий. А эта маленькая мерзавка, за которую он дрался, – представляете? – в суде свидетельствовала против него. Мол, эти трое хотели мирно поговорить (это с финками-то!), а Гришка сам затеял драку. Ну, слава Богу, нашлись еще какие-то свидетели, да и положительные характеристики сыграли свою роль. Гришу ведь многие знали в их маленьком городке. Родом он из Воронежской области, кстати, а корнями – из донских казаков. В общем, срок ему дали небольшой, но все равно это, сами понимаете, не курорт…