Текст книги "Рандеву на границе дождя"

– Хорошо, я дебил, согласен. А молодость моя при чем тут?

– Ну как же… Сейчас тебе продлят контракт на пять лет, потом еще на пять, потом еще… Ты слишком честный и порядочный, чтобы толкать тебя вверх по карьерной лестнице, так что будешь руководить кафедрой еще лет двадцать. Может быть, у тебя появятся самородки, которых ты станешь пестовать, и кафедра засияет в новом блеске, а может, у тебя с годами испортится характер, и ты начнешь гнобить молодые дарования, кто знает… И будет такое серенькое болотце с фантастически прекрасно оформленной документацией.

– Знаешь, Мила, порядок в бумагах – это еще не показатель посредственности!

– Не в этом суть. Тебе нравится оперировать, так иди и оперируй. Вон на Яна Александровича посмотри, сколько раз ему обрубали карьеру, а она у него снова отрастала, как у ящерицы хвост, потому что он всегда делал, что хотел. И у тебя образуется. Может быть, пойдешь начмедом куда-нибудь, может, уедешь в другой город… Раньше у тебя были обязательства, но теперь, как ни цинично это звучит, ты свободен и можешь выбирать, что тебе нравится по-настоящему, а не то, что должно.

Он покачал головой. Разве Мила понимает, что ему нельзя уехать от матери после того, как она столько лет ухаживала за Олей… Добровольное затворничество привело ее к одиночеству, остался только суррогат дружбы в социальной сети.

И кем он будет, если теперь, когда надобность в сиделке отпала, помашет маме ручкой и уедет на край земли?

– Я была бы тебе очень благодарна, если бы мы не поссорились сейчас, – мягко заметила Мила. – просто подумала, что фальшивое сочувствие изливать на тебя и без меня кому найдется.

– Да-да, все правильно. Я не обижаюсь. В первом классе еще усвоил, друг не тот, кто хвалит, а тот, кто укажет на твои недостатки, горькая правда лучше, чем сладкая ложь, и так далее.

– Ага. Сколько поколений хамов воспитано на этих аксиомах, страшно представить, – хмыкнула Мила.

Он грустно улыбнулся.

– Я не истина в последней инстанции, – продолжала она тем же мягким тоном, – и если не считаю тебя великим ученым, это еще не значит, что я права. Очень возможно, что ты прекрасный заведующий, а Инга мегера и мстит тебе, потому что нет ярости страшнее и так далее. Но раз изменить мы ничего не можем, то злиться на нее и жалеть себя неконструктивно. А переосмыслить свою жизнь – конструктивно.

Мила купила целую торбу книг в кричащих обложках, и Руслан донес все это интеллектуальное богатство до ее дома. Она приглашала на чай, обещала, что Миша будет очень рад, но Руслан боялся своим мрачным настроением испортить уютный семейный вечер и отказался.

Полина так и не перезвонила, и, убеждая себя, что сходит с ума от беспокойства, Руслан снова набрал ее номер. На сей раз она откликнулась.

– Что ж ты не отзывалась, Полячонок?

– Я была занята, – сказала она холодно.

Пробормотав, что рад наконец услышать ее голос, Руслан отключился. Предложение можно сделать и завтра, а сейчас он пойдет домой, выпьет чай со своим несносным братцем и погрузится в ванну переосмысливать свою жизнь, как сказала Мила.

Последняя встреча с Христиной глубоко взволновала Макса. Сам визит прошел для него как в тумане, и только теперь стало всплывать в памяти, что он делал и что говорил.

Господи, какой идиот! Досада на себя была так сильна, что хотелось постучать кулаком по собственному лбу. Шел с единственной целью – вернуть девушке позитивный настрой, а вместо этого нес какую-то чушь… Уж сидел бы лучше дома!

Стоило ему увидеть Христину во дворе, как голова закружилась от желания обнять ее, прижаться губами к ее губам, почувствовать языком этот кривенький зуб, сводящий его с ума при каждой ее улыбке…

Он что-то говорил, даже, кажется, почти те самые слова, что придумал заранее, а сам представлял, как прикасается рукой к ее нежной шее, а потом ведет руку вниз и тихо, невесомо забирает ее грудь в свою ладонь. Потом были такие стыдные мысли, что пришлось украдкой ущипнуть себя за ногу, но это помогло лишь отчасти.

Если бы Христина не сказала, что ему пора идти, все кончилось бы тем, что он набросился бы на нее и поцеловал, но, прощаясь, Макс испытал странное чувство, что, совладав со своим плотским желанием, он перевел его в другую ипостась. Как сильно он хотел слиться с ее телом, так теперь страстно желал принести покой и радость ее душе, передать ей ту силу, которой, может быть, не обладал и сам.

Поэтому, вместо того, чтобы чинно проститься и уйти, пока еще владеет собой, Макс стал выкрикивать какие-то дикие банальности. Теперь ему было стыдно за это.

И в тысячу раз стыднее, что он по-прежнему изнемогал от страсти, думая о Христине.

Подобного не бывало с ним со времен первой школьной влюбленности.

Вдруг ее образ непрошено врывался в его мысли, как она стоит на окне или собирает ягоды с его ладони, и душа переживала момент короткого томительного счастья…

Макс всегда снобистски относился к общению в социальных сетях, считая, что там зависают граждане с психическими проблемами, а здоровый индивид лучше почитает книжку или пойдет в гости к настоящим живым людям, но теперь изменил свое мнение и решил зарегистрироваться там ради Христины.

Правда, когда он завел об этом речь за ужином, брат строго посмотрел на него и сказал: «Не вздумай!»

Почему? Руслан не объяснил.

Макс с грехом пополам создал свою страничку, нажал поиск друзей и задумался. Кто знает, хорошо ли с его стороны навязываться девушке? Что она подумает о нем?

Насколько он помнил в тумане своего желания, они раз и навсегда выяснили, что в качестве профессионального психотерапевта он Христине не подходит.

Просто друг? Но это каким же надо быть идиотом, чтобы набиваться женщине в «просто друзья»! Макс никогда не верил в дружбу между мужчиной и женщиной, если они не связаны браком или общей работой.

Может быть, история и литература подарила человечеству несколько прекрасных примеров чистой дружбы мужчины и женщины, но все, что он видел в жизни, всегда было сопряжено с перверзной психопатией.

В сущности, у него и мужчин-друзей было негусто…

Да он, черт возьми, не хотел дружить с Христиной! Не хотел этих дурацких переписочек, с нарочитым коверканием слов и бесконечными сердечками, от которых его тошнило, и даже умных рассуждений он тоже не хотел.

Душа и тело требовали одного – целоваться до одури, чтобы потом было тяжело шевелить губами, и чувствовать ее всю, как есть.

Макс отложил планшет. Интересно, где брат хранит свой запас виски?

Кажется, предстоит бессонная ночь и долгий разговор с самим собой.

Стараясь не шуметь, Макс посмотрел в кухонных шкафчиках, ничего не обнаружил и заварил себе чайку.

«Друг мой, – строго сказал он себе, вернувшись в комнату с огромной дымящейся чашкой, – друг мой, ты слишком много думаешь, как ты хочешь Христину и как она тебе нужна, но никогда не спрашиваешь, а нужен ли ты ей? Точнее говоря, что можешь ты ей дать? А ты ничего не можешь ей дать. Ты женатый человек, как бы ни хотелось тебе забыть это обстоятельство».

Макс вздохнул. Алина выставила его – это да, но о разводе не было сказано ни слова, и пока что все выглядит как затянувшаяся размолвка. Вступая в брак, он обещал хранить Алине верность и быть с ней до конца, и нельзя нарушать свои обещания просто потому, что жене не понравилось, как муж записал ее в телефоне, а мужу понравилась другая женщина!

Кроме священных брачных клятв супруга, он связан еще моральным долгом перед Алининой семьей, ведь если бы не поддержка ее отца, никогда бы ему не достичь нынешнего положения в обществе. Пусть все делалось ради Алины, но делалось же! Сколько тесть носился с этой дурацкой частной клиникой, страшно вспомнить! В общем, как теперь говорят, нельзя просто так взять и уйти, оставив одно любимое детище тестя без главного врача, а другое любимое детище – без мужа!

«Ладно, допустим, я неблагодарная свинья, – продолжал Макс диалог с самим собой, – и не просто неблагодарная, но и коварная, так что выставляю развод Алинкиной инициативой. Принимаю позу невинной жертвы на алтаре, мол, выгнали из дому, теперь нате, добивайте, а я с алтаря ни шагу! Уйду с чем пришел, ни на что претендовать не буду, так что развод пройдет тихо и бескровно. Но, черт возьми, я ж буду скучать по Алинке! Да, буду, в этом нет сомнения».

«Озабоченный дурак, признай наконец, что Христине ты не нужен! Как был не нужен той девочке из параллельного класса и многим другим красавицам, – прикрикнул на себя Макс. – она сильная и самостоятельная женщина, даром что ходит на терапию, и заслуживает гораздо большего, чем разведенный идиот с мозгами набекрень. Большинство специалистов против того, чтобы человек вступал в новые отношения, пока проходит курс лечения. Спорное в принципе утверждение, но вот интрижка с нестабильным психиатром, который разговаривает сам с собой, точно не поможет ей обрести гармонию духа».

Он встал, хотел походить по комнате, но вспомнил, что уже ночь, и лег на постель.

Христина заслуживает счастья, а он со своей любовью только измучает ее. Он не сможет быть ей опорой, наоборот, станет искать в девушке поддержку и утешение – все то, в чем она так нуждается сама.

О нет! Самое лучшее, что он может сделать для Христины, – это оставить ее в покое.

Нужно как можно скорее возвращаться к жене. Вольные хлеба едва не довели до греха, и страшно подумать, что будет дальше, если он срочно не ляжет с Алиной в постель.

Макс потянулся к телефону и стал переписывать имя жены на «Солнышко», щедро добавляя сердечек. И вдруг почувствовал, что лицо сводит гримаса отвращения. Надо же, совершенно невинное дело оказалось физически противным, до тошноты.

Рабочее время подходило к концу, и Руслан собрался уходить, когда привезли сбитого пешехода. Состояние пострадавшего оказалось крайне тяжелым, множественные повреждения практически всех областей тела, и шансов на то, что тот выживет, оставалось мало. Но все службы сработали четко и быстро, больного сразу доставили в операционную, где им занялись сразу две бригады хирургов. Руслан с Колдуновым работали на животе, а нейрохирурги делали трепанацию черепа.

Когда начинаешь работать в медицине, при виде тяжелых больных пугаешься от мысли, что подобное может в любой момент произойти и с тобой, но со временем мозг ставит защитные барьеры, и учишься подходить к пациенту как к логической задаче, вынося все эмоции за скобки и оставляя сочувствие на потом, когда дело будет сделано.

Руслан давным-давно построил в своей душе все необходимые барьеры, но сегодняшний случай вызвал в нем почему-то темное ощущение тоски, какое-то томительное предчувствие. Это было тем более противно, что он никак не мог понять природу своей тревоги.

Они с Колдуновым успешно остановили кровотечение, нейрохирурги тоже справились, так что пациент будет жить, если не откроется каких-то новых обстоятельств.

Странно, что со мной такое, думал он, механически накладывая швы.

– Слушай, так, может, и руку сохраним ему? – спросил Колдунов анестезиолога. – вроде гемодинамика нормальная, можно рискнуть на реконструкцию.

– Можно, но кто делать-то будет?

– Возьми у меня в халате телефон, набери Ингу Валерьевну и трубку мне к уху приложи. А там я уж ее уговорю.

Впрочем, долго уговаривать не пришлось, через несколько минут Инга появилась уже переодетая и с ассистентом.

Закончив свою часть работы, Руслан остался ждать ректора, сам не зная, зачем.

Операции при сложных повреждениях кисти долгие и кропотливые, Инга устанет, так он хоть даст ей стакан чаю и отведет к машине.

Руслан вышел в коридор. Полина сегодня работает, самое время спуститься к ней и сказать, что собирался, но, с другой стороны, она же просила его не приходить в приемник.

Вот он и не будет, отложит предложение еще на один день. В самом деле, у нее там запарка, по правую руку очередной вонючий бомж, по левую – бабуся с подозрением на инфаркт, а в ногах коленопреклоненный он, мол, дорогая, выходи за меня замуж!

Ситуация в целом не слишком располагает к любовным восторгам, так что есть законное основание перенести все на завтра.

Прошло несколько часов, прежде чем Инга освободилась.

Руслан шагнул к ней, но она резко сказала, что слишком устала и не будет ни с кем разговаривать.

– Инга, я только хотел…

– Руслан Романович, меня давно не интересуют ваши желания!

Он пытался заступить ей дорогу, но она обошла бывшего любовника, словно неодушевленный предмет, и направилась к себе.

Что ж, он ждал ее, болел за благополучный исход операции, чего же боле, как говорится.

Руслан заглянул в реанимацию, убедился, что состояние их пациента остается стабильным, переоделся и вышел на улицу.

Шел одиннадцатый час вечера, становилось темно и безлюдно, и Руслан вдруг понял, что неприятное чувство, мучившее его во время операции, вернулось. К этому не было разумных причин, они с Колдуновым выложились по полной, и больной в реанимации вел себя лучше, чем можно было ожидать.

Неужели он так переживает оттого, что Инга не захотела разговаривать? Да нет, не может быть. Он давно свыкся с мыслью, что потерял ее навсегда, и даже с тем примирился, что потерял исключительно по своей собственной дурости. Хорошо бы, конечно, разрешить загадку украденной переписки, чтобы достойно перелистнуть эту страницу жизни, но Руслан пока не представлял, как это сделать.

Он поежился. Совсем забыл, что с утра неожиданно резко и сильно похолодало, так что на стенах домов выступил иней, а лужи покрылись хрупкой коркой льда. Ночное небо уже по-зимнему чистое и морозное. Скоро выпадет снег, а кажется, еще вчера было лето…

Руслан обернулся, будто кто-то толкнул его, и увидел, что Инга быстро идет к остановке. Он подбежал к ней:

– А ты что без машины?

– Ну извини, – отрезала она, – у водителя рабочий день нормированный.

– Понятно. Хотя если ты задерживаешься после работы, чтобы спасти человеку жизнь, почему он не может?

Инга усмехнулась:

– Ты как маленький, Руслан. Потому что я давала клятву Гиппократу, а он нет.

– А, да! Действительно, как я упустил… Ну разреши хоть я тебя провожу, ибо тоже давал этому суровому чуваку.

Она покачала головой, но тут подъехала маршрутка, Инга вошла, и Руслан, не слушая возражений, вскочил следом.

По позднему времени в салоне оказалось пусто. Расплатившись за проезд с угрюмым водителем, Инга, чтобы подчеркнуть нежелание общаться, села на первое одиночное сиденье и отвернулась к окошку.

Руслан встал рядом и наклонился к бывшей любовнице. С этой позиции живот Инги казался совсем большим, и он вдруг подумал, интересно, кто у нее там, мальчик или девочка…

– Как у тебя со Стрельниковым? – спросил он тихо.

– Не твое дело!

– Это да, но если бы ты знала, как я теперь жалею, что не грохнул нашу переписку!

– А толку? Короче, Волчеткин, отвяжись от меня. Мне наплевать, о чем ты там жалеешь или не жалеешь. Любые движения твоей подлой душонки остаются за рамками моих интересов, это понятно?

– Понятно. Просто я был бы рад услышать, что вы с Виктором Викторовичем помирились и ты счастлива.

Инга засмеялась. Маршрутку, которую водитель нещадно гнал по опустевшим улицам, шатнуло, Руслан придержал свою даму за плечо.

– А почему ты думаешь, что я могу быть счастлива, только помирившись с Виктором Викторовичем? – весело спросила она. – Я ректор солидного учреждения, мать прекрасного сына, жду второго ребенка, почему я должна быть несчастна из-за фанаберий стареющего бабника?

Руслан поспешил заверить ее, что он так не думает.

– Что ж, мне трудно винить тебя, что задаешь подобные вопросы, – продолжала она миролюбиво. – действительно, сидел во мне этот стереотип, что женщина только тогда женщина, когда при мужике. Знаешь, как говорят, что жена генерала всегда генеральша, даже если сама дворник, а жена дворника всегда дворничиха, пусть сама генерал. И я всю жизнь упорно стремилась найти своего генерала и другого пути не видела, а просто не надо связываться с дворниками, вот и все. И будешь кем захочешь.

Руслан пожал плечами:

– Так Стрельников все еще не вернулся?

– Да вернулся, куда делся.

– Ну слава богу.

– Да при чем тут это? – фыркнула Инга. – Знаешь, в чем-то я даже благодарна тебе, что оказался таким подлецом и отправил мужу эту чертову переписку. Во-первых, я теперь не жалею, что мы расстались…

– Инга, да я клянусь тебе, что ничего я не посылал Стрельникову!

– Не перебивай! Из-за этой встряски у меня хоть мозги встали на место. Я подумала, господи, сколько же на свете одиноких женщин. Вроде и красивые, и умные, и самоотверженные, и прекрасные матери, словом, идеальные спутницы жизни. Но они одиноки! Мужчины попользуются их благородством, да и сбегают к таким животным, как твоя Полина. Почему так? Возможно, само понятие благородства настолько чуждо мужикам, что они не способны не только его проявлять, но даже длительное время находиться рядом с источником света и добра.

– Ты преувеличиваешь.

– Да? Возможно, но причины гораздо глубже. Такие женщины отрицают себя, если ты понимаешь, о чем я. Вот я хотела быть придатком к мужику, а Господь в своей великой мудрости не давал мне этого. Мне нужно было найти себя, научиться быть собой, наслаждаться собой, если угодно. Так что мерси тебе за подлость. Пока я тряслась и лебезила перед Стрельниковым, он выделывался, как муха на стекле, но стоило мне понять, что аз есмь царь, все изменилось, словно по волшебству. Бедняга почуял мои новые приоритеты, как самец жабы – приближение землетрясения. Официально он еще дуется, но былого задора я в его глазах уже не вижу.

Инга рассмеялась.

– В общем, я исчерпала до дна свой лимит любовных страданий и теперь собираюсь наслаждаться жизнью, невзирая на все происки любовников и мужей. А теперь будь так добр, отвали. Мне неприятно находиться рядом с тобой.

Руслан отступил на шаг. Раз на Ингу снизошло откровение феминизма, что тут скажешь, действительно… Он обещал проводить ее, но после таких слов имеет право выйти на следующей остановке, и пусть она дальше общается со своим обновленным естеством.

Маршрутку повело. Будучи автомобилистом, Руслан сразу понял, что это не просто тряска, вызванная слишком большой скоростью. Управление потеряно.

Вот и все, подумал он холодно, будто о ком-то другом. Занос на такой скорости не обходится без повреждений, а я еще не смотрел на дорогу и не знаю, что нас там ждет. Можно лечь в проход, там есть шанс отделаться легким испугом, но Ингу я утянуть с собой не успею. Она сидит на самом опасном месте, и если вдруг выживет сама, то ребенок определенно погибнет. И что тогда?

Он еще успел удивиться, как за долю секунды передумал столько мыслей. Центробежная сила уже увлекала его в глубь салона, пришлось сделать рывок, чтобы оказаться над ее креслом. Увидел спокойное лицо и машинально отметил, что Инга еще не поняла опасности. Что ж, тем лучше.

Он навис над ней, напрягая все мышцы так, чтобы все удары пришлись на него. Щекой прижал голову Инги к спинке кресла, она еще пыталась отпихнуть его, но тут водитель вскрикнул тонко и страшно, и маршрутку закрутило.

«Главное, удержаться над ней, – холодно подумал он. – нельзя, чтобы она потеряла этого чертова ребенка».

Макс встретился с женой в ее любимом ресторане, очень закрытом заведении для узкого круга петербургской элиты.

Маленький уютный зал располагался на Фурштадской улице, в бельэтаже жилого дома, и вывеска была такой неприметной, что практически гарантировала владельцев ресторана от случайных гостей.

Макса тут знали, но не как профессора Голлербаха, а исключительно как мужа своей жены, и, отвечая кивком на заученную улыбку метрдотеля, он вдруг подумал, что Алина специально решила встретиться здесь, чтобы ненавязчиво подчеркнуть его социальный статус.

Он занял столик и в ожидании жены достал айфон. Поколебавшись, проверил приложение «Вконтакте»: вдруг случилось чудо и Христина сама нашла его? Но список заявок в друзья был пуст, и Макс задумался, не удалить ли все это дело к чертовой матери, но тут в зал вошла Алина.

Она была сегодня очень хороша, если можно так сказать о женщине, безупречно красивой в любое время суток. Алина убрала волосы в узел на затылке, открыв высокий лоб и длинную нежную шею, и это необычайно шло ей. Встав, чтобы подвинуть для нее стул, Макс заметил, что на встречу она надела платье из шотландки, которое они выбирали вместе и которое очень нравилось ему, это показалось хорошим знаком. Наверное, она давным-давно хотела помириться, просто ждала от него первого шага, решил он весело.

Улыбнувшись ему, как постороннему, Алина грациозно села и открыла меню.

Тут же бесшумно возник официант с блокнотом и, сливаясь с местностью не хуже иного разведчика, стал ждать, когда они сделают заказ. Макс спросил баклажаны-гриль, а Алина зеленый салат из рукколы. После небольших колебаний выбрали бутылку сухого красного вина, никакого другого алкоголя Алина не признавала, да и из заказанной бутылки выпьет дай бог если один бокал. Макса раздражала эта манера, всегда хотелось спросить у жены, зачем шататься по ресторанам, чтобы ничего там не есть?

Сам он терпеть не мог разного рода кабаки, делая исключение только для рабочих столовых. Там ему нравилось: сытно, просто, вкусно и без претензий. Быстро поел и занимайся дальше своей работой, а тратить полдня для того, чтобы сжевать пару веточек травы, можно только от сильного безделья.

Жена смотрела на него совершенно ясными глазами, не обнаруживая никаких признаков волнения, и не спешила с ним заговорить. Макс растерялся. Он ждал, может быть, упреков, недовольства, но не этого королевского спокойствия. В замешательстве он привстал на своем стуле и потянулся поцеловать жену, но быстро был остановлен повелительным жестом пальчика, приложенного к его губам.

– Сядь, пожалуйста, – сказала Алина. – сейчас принесут вино, тогда поговорим.

Он покорно дождался, пока официант с грацией крадущегося леопарда наполнит их бокалы, сдержанным жестом отсалютовал жене и пригубил. Алина тоже сделала крошечный глоточек.

– Теперь можно? – Он достал айфон и показал, что все поменял, как она хотела.

– Спасибо. Но мне бы хотелось, чтобы ты называл меня Солнышком не потому, что я тебя прошу…

– Ну прости меня, – сказал Макс и с некоторым усилием добавил: – Солнышко.

– Я не сержусь.

– И насчет ребенка тоже… Извини, что я так сильно давил на тебя. Я подумал и понял, что был не прав, ты должна принять решение стать матерью без всякого нажима с моей стороны. Можешь быть уверена, что больше я не заговорю на эту тему.

Алина пожала плечами и взяла его телефон, вяло посмотрела на буйство слащавой сентиментальности, которым теперь обозначалась в списке его контактов, и с разочарованным видом отложила трубку.

– Ах, если бы ты сразу исправил… – вздохнула она.

Он протянул руку и властно накрыл ее ладонь, лежащую на краю стола. Рука была холодная и какая-то безжизненная.

– Слушай, ну да, я упустил один шанс доставить тебе радость, но ведь у нас целая жизнь впереди, я еще смогу все исправить, не этим, так каким-нибудь другим способом! – сказал он напористо. – Давай просто помиримся, а то я что-то сильно соскучился по тебе. А? Пойдем домой?

Алина сделала такую гримаску, словно он был назойливым просителем, которому прямо не отказывают в надежде, что он сам осознает всю нелепость своих претензий и исчезнет.

– Солнышко, прими меня, пожалуйста, ты же видишь, я раскаялся и готов на все твои условия.

Принесли заказ, и, воспользовавшись этим предлогом, Алина убрала руку из-под его руки. Очень красиво взяв столовый прибор, она вяло стала передвигать зеленые листья в своей тарелке, а Макс был так взволнован, что не притронулся к еде.

Сегодняшний день выдался по-зимнему холодным, и в ресторане, несмотря на всю его фешенебельность, царила промозглая атмосфера. Макс почувствовал, что его слегка знобит – то ли от холода, то ли от волнения.

В надежде, что алкоголь подскажет нужные слова, он долил себе вина и освежил бокал Алины.

– Макс, мы должны решить, хотим ли мы жить вместе дальше, – заявила она строго. – и мне кажется, что лучше сделать это, пока мы врозь и не можем влиять друг на друга.

– Лично я все решил, когда мы поженились, и с тех пор ничего не изменилось.

– А лично я – нет. И мне будет легче все обдумать, пока ты не маячишь у меня перед глазами.

Он быстро опустошил свой бокал и резко спросил, а чем, собственно, заронил в нее сомнения относительно перспектив их семейной жизни. Кажется, он не замечен в традиционных мужских пороках, а о нетрадиционных и речи не идет.

Ответ жены убил наповал.

– Ты занят только собой, – заявила она без колебаний и так уверенно, что Макс подумал: «Может, и правда…»

– Но это же все для тебя, – сказал он растерянно. – чтобы ты могла жить, как привыкла до замужества. Мы с тобой мало говорили о моей работе, это верно, но поверь, психиатрия – не та тема, чтобы обсуждать ее за ужином, и я так выкладываюсь, что у меня почти не остается сил на другие вещи. Пожалуй, ты права, для психиатров я интересный собеседник, а по жизни скучный человек, но семья – это же не клуб по интересам.

Алина нахмурилась, и Макс продолжал:

– Ну да, я всю энергию отдаю работе, зато все, что работа дает мне, я кладу к твоим ногам. И вообще я всегда думал, что нам с тобой хорошо. Ведь хорошо же?

– Трудно сказать… Последнее время мне казалось, что если бы я вдруг уехала, не предупредив тебя, ты бы не заметил моего отсутствия.

Ему стало стыдно. Кажется, Алина права. Как бы он ни любил свою работу, следовало признать, что в его жизни психиатрии слишком много. Будучи заведующим кафедрой, он не запускал ни одного из направлений – ни научного, ни лечебного, ни педагогического. Рано защитив докторскую, он мог бы спокойно почивать на лаврах, но Макс любил исследовательскую работу, любил придумывать и доказывать идеи, а когда в голове складывалась стройная концепция, ему нравилось ее излагать.

Кафедра была для души, а для денег приходилось тянуть психотерапевтическую лямку в частной клинике, руководить которой было значительно сложнее, чем кафедрой. В науку приходили люди увлеченные, а в клинику нанимались с целью заработать, поэтому вечно возникали склоки и итальянские забастовки.

В общем, возвращаясь домой, Макс хотел только четырех вещей: есть, спать, секса и молчать.

Вечеринки и приемы были для него хуже каторги, и, добросовестно посещая те, на которые не пойти никак нельзя, он истово увиливал от всех остальных. Впрочем, Макс всегда считал, что Алине приятнее тусоваться в компании подруг, чем со скучным мужем, неспособным, несмотря на хорошие манеры, поддержать светскую беседу.

– Любимая, впредь обещаю тебе быть внимательнее, – Макс снова завладел ее рукой. – согласен, ты располагала мною меньше, чем может рассчитывать жена, но я исправлюсь. Совсем скоро наша клиника станет преуспевающей фирмой, и мне уже не надо будет торчать там сутки напролет. Заживем лучше прежнего. Давай, милая, пойдем, – он понизил голос, – пойдем, ляжем… И все само собой наладится.

– Секс не разрешает конфликт, – наставительно произнесла Алина, и Макс вдруг подумал, что сейчас его, специалиста с мировым именем, кладет на обе лопатки какой-то заштатный психолог из глянцевого журнальчика.

Он засмеялся и сжал слабую руку жены.

– Секс не разрешает, а любовь разрешает. Пойдем, Алина. Я тебя согрею… Ну, как могу, конечно, – добавил Макс, оглядев свои худые руки, протянутые к жене.

Алина смяла салфетку и бросила в свою тарелку.

– Хорошо, пойдем.

Расплатившись по счету, он выбежал за ней воодушевленный, но увидел, что жену ждет машина с шофером, и настроение сразу пропало.

Макс помог Алине надеть кашемировое пальто, машинально отметив, что оно слишком легкое для этого совсем по-зимнему холодного вечера, распахнул перед ней дверь, поколебался минуту, но все же опустился рядом с женой на мягкое кожаное сиденье.

Надо думать, Алина не хотела его унизить, она взяла этот автомобиль отца так же машинально, как другая женщина берет сумочку.

Наслушавшись от своих пациентов смелых умозаключений типа: «она специально надела желтую кофточку, чтобы все узнали, что я импотент», Макс старался в собственной жизни поспешных выводов не делать.

Он считал, что Бог дал людям речь именно для того, чтобы они могли понять друг друга, поэтому человеку подобает говорить и слушать, а не приписывать себе невероятную проницательность и составлять мнение на основе сигналов, значения которых толком не понимает.

Граница между дедуктивным методом и паранойей гораздо тоньше, чем кажется на первый взгляд, и если ему интересно, чего Алина хочет, надо просто ее спросить, а не зацикливаться на выбранных ею машинах и ресторанах. В конце концов, бедняжка просто не знает других заведений и понятия не имеет, как вызвать такси, не говоря уже об общественном транспорте.

Макс притянул жену к себе, крепко обнял и поцеловал, но Алина отстранилась, показав глазами на спину водителя.

Войдя в квартиру, Макс равнодушно огляделся, будто никогда здесь не жил. Все казалось чужим и чуждым, и женщина, которой он помогал снять пальто, тоже выглядела какой-то незнакомкой.

Возникла мимолетная неловкость, но Алина с блеском разрешила ее, отправив мужа сразу в спальню, а сама скрылась в ванной, чтобы через довольно продолжительное время появиться в своей эротической ипостаси: с волосами, распущенными по плечам, и в коротком шелковом пеньюаре.

Макс потянулся к ней, зарылся лицом в густые волосы, вдохнул исходящий от них нежный цветочный аромат… И вдруг чрезвычайно отчетливо понял, что это все не то.

Он целовал ее и ласкал, но делал это с таким же примерно чувством, как расставлял сердечки в своем телефоне.

Минуточку, хладнокровно подумал он, сердечки я ставил именно для того, чтобы получить от нее вот это. А теперь понятно, что вот это мне не надо, так какого черта? Ради чего эта нежность из-под палки?

Впрочем, раз начал дело, надо его закончить.

Погрузив ладонь в ее волосы, Макс запрокинул голову жены и покрыл ее шею мелкими и осторожными поцелуями.

«Она привыкла, что секс у нее роскошный и изысканный, как и все остальное в ее жизни, – подумал он, проводя кончиком языка по нежной коже. – а я вроде поставщик эксклюзивного товара… Что ж, в принципе, лестное сравнение».

Когда все закончилось, Алина встала с постели и принесла ему бокал вина. Макс не успел удивиться, откуда эта неожиданная забота, как она сказала:

– Надеюсь, ты понимаешь, что лучше тебе не оставаться на ночь?

– Прости? – Он резко сел.

– Если ты останешься до утра, то наша жизнь покатится, как раньше, – протянула Алина. – а мне надо еще время, чтобы принять решение…