Текст книги "Круг"

52

Мину стоит в лесу недалеко от «Болотных Копей». Весна, листва на деревьях такая яркая, что больно глазам. Мину слышит, как журчит вода, и опускает взгляд.

У ее ног течет ручей. Тысячи маленьких солнц сверкают на его поверхности. По воде, покачиваясь, плывут два черных пера. Как странно – знать, что это сон, и не просыпаться.

Мину!

Ребекка зовет ее.

Мину, где ты?

Мину спешит. Она бежит вдоль воды. Она должна найти Ребекку! Но ноги все глубже и глубже погружаются во влажную землю. Тонут с каждым шагом.

Мину!

Она застряла, не может сдвинуться с места.

И тут она видит в воде Ребекку. Ребекка лежит на спине в белой ночной рубашке. Длинные светло-рыжие волосы обрамляют ее бледное лицо. Взгляд устремлен в небо, рот открыт, как в экстазе. В одной руке она держит цветочную гирлянду. Неестественно яркую на фоне черной воды.

Она – утонувшая Офелия.

– Ты не Ребекка, – говорит Мину, сердито и раздосадованно.

Ребекка смотрит на нее. У нее лицо Ребекки. Тело Ребекки. Голос Ребекки. И в то же время это не она.

Несмотря на быстрое течение, девушка двигается по воде медленно и плавно. Она говорит, но губы не двигаются.

Женщину, которая позировала для этой картины, звали Элизабет Сиддал. Впоследствии она тяжело заболела. Обычно ванна, в которой она лежала, подогревалась лампами, чтобы вода не остыла. Но однажды лампы погасли. Увлеченный работой художник ничего не заметил. И Лиззи не стала его отвлекать. Она лежала и мучилась только ради того, чтобы сохранить иллюзию, созданную его воображением. Тот, кто теряет себя, дорого за это платит.

Где-то в реальной жизни звонят в дверь, но Мину судорожно цепляется за сон.

– Что ты хочешь мне сказать?

Твоя суперсила – в твоем мозге, Мину. Ты должна пробудиться. Ты должна осмелиться увидеть себя такой, какой тебя видят другие. ТЫ ДОЛЖНА ОТПУСТИТЬ.

Сон рассеивается, Мину просыпается. В дверь снова звонят.

* * *

Папа Мину небрит, под глазами у него темные круги, а изо рта пахнет кофе, когда он говорит, что Мину еще, может быть, не проснулась,

Анне-Карин, наверно, стоило подождать час-другой, прежде чем идти сюда. Но она спешила сделать это, пока мужество не покинуло ее.

Отец Мину приглашает Анну-Карин в дом. Идеального порядка тут нет, но все выглядит чисто и опрятно. Папа кричит, чтобы Мину спустилась – к ней пришли.

– Иду! – слышится голос Мину со второго этажа.

Анна-Карин снимает куртку и проходит в гостиную.

– Хочешь чего-нибудь? – спрашивает отец Мину. – Кофе? Чай? Молоко? Воду?

– Нет, спасибо, – бормочет Анна-Карин, оглядывая большую светлую комнату.

Мебель выглядит дорогой. Вдоль одной из стен стоит большой книжный шкаф, доверху забитый книгами, и встроенный телевизор. На стенах висят настоящие картины, а не репродукции из «Икеи» или вышитые полотенца с пословицами, которые так любит мама Анны-Карин. «Домашний очаг дороже золота», «В гостях хорошо, а дома лучше», «Солнце внутри, солнце снаружи, солнце в сердце, солнце в мыслях». Как будто мама пытается убедить саму себя. Анне-Карин становится стыдно: что подумал бы папа Мину, если бы увидел эти полотенца?

С того места, где сидит Анна-Карин, хорошо видна кухня с белыми шкафчиками и темным деревянным полом. Приоткрыта дверь в кабинет, где на рабочем столе стоит ноутбук последней модели, рядом с ним чашка все еще дымящегося кофе. И книжные полки.

Сколько можно иметь дома книг, думает Анна-Карин. Их ведь надо еще успеть прочесть. Неужели они успевают?

Она останавливает взгляд на картине, представляющей собой абстрактное сочетание цветовых пятен и форм. Анна-Карин знает: ее мама только фыркнула бы и сказала, что так рисовать может любой пятилетний ребенок. Но Анне-Карин картина нравится.

– Меня зовут Эрик Фальк, – говорит папа Мину и протягивает руку.

Анна-Карин осознает, что, должно быть, все это время стояла и пялилась по сторонам, как идиотка. Она пожимает руку Эрика, встречаясь с ним взглядом на десятую долю секунды.

– Анна-Карин Ниеминен, – бормочет она. Ей неловко и странно представляться по фамилии. – Мы с Мину учимся в одном классе. Мы делаем вместе одну работу.

– Ты тоже играешь в пьесе?

Анна-Карин не имеет ни малейшего понятия, о чем он говорит. Она открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Примерно так она чувствует себя в этом доме.

– Мину рассказывала, что вы репетируете по субботам.

– А, да, конечно, – отвечает Анна-Карин, понимая, что чуть не разрушила алиби Мину. – Но сегодня мы собирались заниматься химией, – добавляет она, отчаянно надеясь, что папа Мину больше ни о чем не спросит.

Наконец на лестнице раздаются шаги, и в дверях появляется Мину. Ее черные волосы собраны в хвост, но глаза еще сонные, слегка припухшие.

– Привет, – говорит она, не сумев скрыть удивление.

– Ну что, приступаем к химии? – спрашивает Анна-Карин.

Мину быстро находится.

– Да. Пойдем в мою комнату.

В этом красивом доме, в окружении дорогих вещей Мину держится совершенно естественно – перед Анной-Карин как будто другая, незнакомая ей Мину.

Они идут по длинному коридору второго этажа. Одна дверь приоткрыта, и Анна-Карин заглядывает в ванную, где на стене висит старая карта Энгельсфорса. Глубокая ванна с маленькими ножками. Здесь Мину подверглась атаке демонов.

Мину показывает Анне-Карин свою комнату и закрывает за собой дверь.

Обои в желтую и белую полоску подчеркивают теплый тон лакированного деревянного пола. Красный плед небрежно накинут на кровать, а на ночном столике лежит большая книга по искусству. На книжной полке аккуратно – не иначе, как по алфавиту! – расставлены книги.

Зато на письменном столе Мину царит хаос. Стол завален учебниками и тетрадями, из-под которых выглядывает закрытый ноутбук.

– Значит, это был не Густав, – говорит Анна-Карин.

– Во всяком случае, не настоящий, – отвечает Мину. – Я имею в виду… Он не знает, что у него есть двойник.

Анна-Карин садится на кровать.

– Я рада, что это оказался не Густав, – говорит она. – Правда, теперь у нас нет ни одной зацепки.

Мину садится рядом с Анной-Карин. Ждет.

Анна-Карин не знает, с чего начать. Наконец она делает глубокий вдох и начинает с того, что ей кажется наиболее важным.

– Я хочу попросить прощения, – говорит она. – За то, что так надолго пропала.

Она косится на Мину. Темные глаза смотрят на нее серьезно.

Анна-Карин всегда немного боялась Мину. За ее неулыбчивый, почти сердитый вид. За требовательность и нетерпимость к ошибкам. За ее пронизывающий взгляд.

– Знаешь, тот несчастный случай, когда сгорел коровник, – начинает Анна-Карин. – Это был не несчастный случай.

Она рассказывает не так, как Николаусу. Умалчивает про маму и Яри, начинает только с пожара. Но признаваться все равно трудно, особенно тяжело говорить о том, как она поначалу не сопротивлялась, практически приветствуя свою смерть.

Когда она доходит до истории с дедушкой, из глаз снова начинают литься слезы. Анна-Карин быстро вытирает их тыльной стороной ладони. Ей не хочется, чтобы Мину думала, будто она пытается разжалобить ее слезами.

– Почему ты сразу ничего не сказала? – говорит наконец Мину.

Она сердится. Этого Анна-Карин и боялась. Ее мужество тут же улетучивается.

– Мне было стыдно. Мне не следовало заходить в коровник в одиночку.

– Когда ты сопротивлялась… Ты видела что-нибудь? – спрашивает Мину.

Анна-Карин не уверена, что понимает, о чем речь.

– Я не видела того, кто это сделал, – отвечает она.

– Понятно, а что-нибудь другое ты видела? Что-то странное в воздухе, например?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

Мину качает головой.

– Ладно, забудь, – говорит она.

Мину больше не кажется сердитой, и Анну-Карин охватывает такое облегчение, что она снова всхлипывает. Может, все-таки есть надежда, что ее простят?

– Мне не следовало использовать свою силу в школе. Ведь все предупреждали меня, – говорит она.

Мину морщит лоб.

– Как связаны твоя сила и ночное нападение?

– Тот, кто меня атаковал, наверно, заметил, что я владею магией. Николаус рассказал мне про магическую защиту. Если сейчас без защиты находишься ты, то я по идее должна быть вне опасности. Но тот, кто на меня нападал, знал, что я Избранница…

Анна-Карин замолкает. Переводит дыхание.

– Мне пришло в голову, – говорит она, – что тот, кто хочет нас убить, связан с тем же элементом, что и я. Ну, то есть он – ведьма знака земли. И я вроде как померялась с ним силой. И он почувствовал, что я ему не по зубам.

– Этот голос, – говорит Мину. – Ты тоже так делаешь, когда хочешь заставить других слушаться?

Анна-Карин чувствует, как краснеют щеки.

– Примерно. Но я никогда не управляла чужим телом.

Мину медленно кивает.

– Как ты думаешь, ты могла бы заставить другого человека поверить, что он видит то, чего на самом деле нет? – спрашивает Мину.

– Не знаю, – отвечает Анна-Карин. – Я никогда не пробовала.

– Если ведьма знака земли способна сделать что-то подобное, это может объяснить, почему Ребекка видела на крыше Густава. Тогда Густав был только иллюзией, а под ним скрывался кто-то другой… Но тогда не сходится…

Она смотрит прямо на Анну-Карин.

– Огонь. Ты уверена, что он был магический?

– Он начался внезапно и сразу в нескольких местах. И у меня было чувство, что…

– Но ведь ведьмы знака земли не способны вызывать огонь?

– Нет, – отвечает Анна-Карин.

Взгляд Мину делается отсутствующим и в то же время предельно сконцентрированным.

– Но Ребекка могла это сделать, – говорит она как будто самой себе. – И она смогла бы заставить дверь коровника захлопнуться.

– Что ты имеешь в виду? В каком смысле Ребекка?

Мину открывает ящик ночного столика, достает записную книжку, с которой, кажется, никогда не расстается, и начинает ее листать.

– После того как ты и Ида пережили смерть Ребекки, ты упомянула, что перед самой смертью с ней что-то случилось. Как будто ее выжгло изнутри.

Анна-Карин кивает. К этому воспоминанию она предпочла бы не возвращаться.

– А вдруг убийца забрал магию Ребекки? – продолжает Мину.

– Да, – беззвучно говорит Анна-Карин. – Он как будто забрал то, что было Ребеккой.

– Ее душу?

Анна-Карин снова кивает. Она не знает, верит ли в существование души, но это самое точное слово для объяснения.

Мину полностью погрузилась в свои записи. Анна-Карин не хочет беспокоить ее. Она оглядывает комнату. Теребит красное покрывало. Замечает книгу на ночном столике.

На обложке книги – картина, изображающая пару, которая застыла в доле секунды от поцелуя. Анна-Карин тщательно вытирает руки о джинсы, прежде чем осмеливается взять книгу в руки.

Книга толстая. Но когда Анна-Карин берет ее, она легко открывается где-то посередине, как будто Мину часто смотрит именно эту страницу. Дома у Анны-Карин тоже есть толстые книжки в мягкой обложке, в которых рассказывается о людях каменного века – эти книжки всегда открываются на странице, где древние люди занимаются сексом на звериных шкурах.

Анна-Карин смотрит на картину, отпечатанную на толстой матовой бумаге. На ней изображена темноволосая женщина в синем платье. Она держит в руке гранат и кажется ужасно грустной. И странно знакомой.

– Мне кажется, я понимаю, – говорит Мину.

Анна-Карин поднимает глаза. Мину опускает блокнот и смотрит прямо на нее.

– Если убийца – ведьма знака земли, он мог использовать свою силу, чтобы заставить Элиаса совершить самоубийство. После смерти Элиаса он забрал его силу. Директриса говорила, что ведьмы знака дерева могут «повелевать различными видами материи». Возможно, это означает, что ведьма знака дерева может изменять внешность? Своего рода магическая маскировка?

– То есть после того, как он убил Элиаса… он научился как угодно менять свою внешность?

– Этого мы не знаем, – говорит Мину. – Но он смог во всяком случае притвориться Густавом.

– А потом забрал способности Ребекки…

– Телекинез и огонь. Их он использовал в коровнике.

Мину поднимается с кровати и начинает ходить по комнате взад-вперед, продолжая говорить. Анне-Карин кажется, что она сейчас похожа на директрису.

– Нужно подвести итог того, что мы знаем, – говорит Мину, распуская волосы и надевая резинку на запястье. – Убийца – ведьма знака земли. Убивая нас, он забирает нашу душу и магию. Теперь у него есть магия дерева и магия огня. Но ему не удалось убить ни тебя, ни меня. Почему?

– Потому что я – ведьма земли, – снова предполагает Анна-Карин. – И еще, может, потому что за пределами школы у него меньше сил.

Мину останавливается и смотрит на нее одобрительно.

– Я тоже думала об этом. Школа – это «вместилище зла» и все такое.

– Но почему он позволил жить тебе?

– Может, обнаружил, что у меня нет особых способностей?

– Я не верю, – отвечает Анна-Карин. – Ты тоже Избранница.

Взгляд Мину снова становится отсутствующим, углубленным в себя. Она стоит в полупрофиль к Анне-Карин, и свет из окна освещает ее распущенные волосы.

Анна-Карин смотрит на портрет женщины в синем платье. Потом снова на Мину.

– Кстати, о двойниках, – говорит она. – Вот на картине твоя копия.

Она показывает Мину портрет.

– Ничего подобного, – отвечает Мину.

– Правда-правда, – настаивает Анна-Карин. – Ну то есть если сравнивать каждую черту, то может и нет. Но общее сходство просто удивительное.

Мину, не мигая, смотрит на картину, как будто это стихотворение на китайском языке, которое Анна-Карин просит ее прочитать вслух.

– Но она же красивая, – произносит Мину наконец.

Анна-Карин опускает книгу. Мину говорит это не так, как сказали бы Юлия или Фелисия, напрашиваясь на комплимент. Она действительно так думает.

– Ты тоже, – говорит Анна-Карин.

Мину фыркает и отворачивается.

– Не ври, – отвечает она.

– Я не вру.

Мину выглядит раздраженной.

– Я страшная и прыщавая.

– Подумаешь, у меня тоже есть прыщи, – говорит Анна-Карин.

– Меньше, чем у меня.

Теперь злится Анна-Карин.

– Ну, может, чуть меньше. Но есть люди, у которых прыщей гораздо больше. А ты красивая. Ты вполне могла бы быть типа ее реинкарнацией.

Говоря последние слова, Анна-Карин тычет пальцем в картину.

От лица Мину отливает кровь. Ощущение такое, что она сейчас упадет в обморок.

– Что с тобой? – испуганно спрашивает Анна-Карин. Ей неловко. Не хватало еще поссориться из того, красивая Мину или нет!

– Мне нездоровится, – говорит Мину. – Прости. Нужно, наверно, прилечь. Спасибо, что поделилась со мной.

Анна-Карин захлопывает книгу и поднимается с кровати. Мину пытается вежливо ей улыбнуться.

– Ладно, тогда я пошла домой, – говорит Анна-Карин, и Мину кивает.

Какое-то время Анна-Карин топчется на месте. Все это очень странно. Однако Мину не говорит больше ни слова, и в конце концов Анна-Карин, неуклюже похлопав Мину по плечу, желает ей поскорее поправиться и выходит.

Спустившись с лестницы, она видит, что папа Мину сидит в кухне и читает газету. Он не замечает ее, и Анна-Карин молча проходит в прихожую, надевает куртку и выскальзывает на улицу так же бесшумно, как Пеппар.

53

Урок отменили. Мину поднимается на последний этаж школы и идет по коридору, который заканчивается дверью на чердак. Туалеты снова открыли. Разрисованную дверь поменяли во время рождественских каникул, но новая уже начала пополняться записями.

Некоторые обращаются к Элиасу, некоторые к Ребекке, но многие пишут о совершенно других людях, о чужих жизнях.

Мину поворачивает ручку двери и заходит внутрь. Для школьного туалета здесь как-то неправдоподобно чисто. Как будто те, кто рисует на двери, внутрь не заходят. Как будто что-то сдерживает их.

Белый кафель поблескивает на стенах и потолке. Мину пришла обратно туда, где все началось.

Она подходит к кабинке, где умер Элиас. Разумеется, никаких следов происшедшего здесь нет. А что она ожидала найти?

Мину обращает взгляд на раковины. Зеркала демонтированы, их убрали. Может, боялись, что пример Элиаса вдохновит кого-то еще?

Но Мину только рада тому, что не видит своего отражения. Слишком часто она рассматривала его, слишком пристально. Всегда ненавидела то, что видела.

Когда Анна-Карин сказала, что Мину похожа на ту красивую женщину на картине, она сначала не поверила. Но от слова «реинкарнация», употребленного Анной-Карин, все вдруг встало на свои места.

«Ты должна пробудиться».

«Ты должна осмелиться видеть себя такой, какой тебя видят другие».

«Реинкарнация». Это было слово, которое когда-то произнес Макс.

«Я люблю тебя, Мину. Я всегда любил тебя, с тех пор как увидел впервые».

Он уже видел ее раньше.

Мину похожа на женщину на картине. Женщина на картине похожа на Алису. Его большую любовь. Вот почему он не смог убить Мину. Он не мог выдержать смерти Алисы во второй раз.

«Я не буду этого делать. Я не буду слушаться».

Макс – вот кто виновен во всем. Это он убил Элиаса. Он убил Ребекку. Он пытался убить Мину и Анну-Карин.

Все сходится, и все равно это так страшно, что она не может в это поверить.

Она достает из кармана кофты маленькую коричневую бутылочку.

Она должна знать наверняка.

* * *

– Если ты хочешь вернуться домой, нам надо кое о чем договориться.

Ванесса и ее мама – единственные посетители «Monique». Идея встретиться на нейтральной территории принадлежала Ванессе. И теперь она жалеет об этом. Ей хочется накричать на маму. А еще лучше хлопнуть дверью.

– Договориться? – спрашивает она, приподнимая бровь.

Мама крутит в руке ложечку. Она так и не выпила свой кофе пирожное лежит на тарелке нетронутым.

– Да, так, как было раньше, продолжаться не может.

– С этим я согласна, – говорит Ванесса, делая глоток кофе, и не сомневаясь, что они с мамой имеют в виду разные вещи.

– Я была с тобой недостаточно строга. Слишком рано разрешила ходить на вечеринки и встречаться с парнями.

– Какая мать, такая и дочь, – огрызается Ванесса в ответ.

Ложечка перестает крутиться. Мама встречается с ней взглядом.

– Да, – соглашается она. – Наверное, так.

– Но теперь все будет по-другому, да? Ты решила стать образцово-показательной мамой?

Зачем я так, думает она. Сейчас все испорчу…

– Если ты будешь так говорить…

Мама приподнимается из-за стола.

– Прости, – говорит Ванесса.

Она с трудом выговаривает это слово. Но мама садится обратно. И это самое главное.

– Но попробуй посмотреть на ситуацию с моей точки зрения, – говорит Ванесса.

– Ты думаешь, я этого не делаю?

Чтобы не закричать «нет!», Ванесса снова отпивает кофе.

– Если честно, не знаю, – говорит она, ставя чашку. – Такое ощущение, что тебе все равно. Ты же даже не пыталась узнать, как у меня дела. Даже с Рождеством не поздравила!

Она говорит это быстро, чтобы голос не начал дрожать.

– Конечно же мне не все равно! – восклицает мама.

Но Ванесса, не доверяя ей, лишь пожимает плечами.

– Мы договорились с Сирпой втайне от тебя созваниваться каждую неделю, – продолжает мама. – Я думала, что лучше будет, если ты придешь ко мне, когда сама будешь к этому готова.

Она тянется к Ванессе через стол, но Ванесса отстраняется.

– Почему ты решила вернуться домой? – спрашивает мама, притворяясь, будто ничего не случилось. – Между тобой и Вилле что-то не так?

– Между мной и Вилле все прекрасно, – говорит Ванесса и слышит сама, как вызывающе звучит голос, как очевидно, что она лжет.

Ванесса смотрит в окно.

– Мне неловко перед Сирпой, – добавляет она.

– И все? – спрашивает мама.

Ванесса смотрит на свои руки. Только сейчас она осознает, что тоже сидит и крутит в пальцах чайную ложку.

Слова сами просятся на язык. Но почему их так трудно произносить?

– Я скучаю по вам. По Мелвину и тебе.

– А мы скучали по тебе. Очень скучали.

В мамином голосе звучат слезы, и Ванесса не осмеливается взглянуть на нее. Она боится заплакать.

– Мне очень хочется, чтобы все было хорошо, – говорит мама, тяжело вздыхая. – Мне хочется, чтобы мы были нормальной семьей.

– Я тоже этого хочу, – говорит Ванесса. – Но мне нужно знать одну вещь: неужели тебе не кажется, ну хотя бы совсем-совсем чуть-чуть, что Никке тоже не всегда ведет себя прилично? Что в том, что ничего не получается, есть и его вина?

– Я никогда не говорила, что это только твоя вина, – произносит мама с тем страдальческим выражением лица, которое Ванесса ненавидит больше всего на свете.

Она сжимает руку так, что на ладони остаются отпечатки ногтей в виде красных полумесяцев.

– Так что там про наши будущие договоренности? – горько напоминает Ванесса.

– Тебе можно гулять по вечерам только в выходные дни, – говорит мама.

Ванесса не протестует. Она все равно сумеет улизнуть из дома так, что мама не заметит.

– Я не буду запрещать тебе встречаться с Вилле, – продолжает мама. – Но хочу попросить об одном. Пожалуйста, Ванесса, будь аккуратнее. Не дай бог, чтобы тебя они втянули тебя во что-то. Обещаешь?

– Я не понимаю, о чем ты, но так и быть, обещаю.

– И наверное, будет лучше, если Вилле больше не будет приходить к нам домой.

Мама избегает встречаться с ней взглядом, когда произносит последние слова, и Ванесса тут же понимает, что это требование Никке.

– Я не думаю, что он и сам захочет прийти, – жестко отвечает Ванесса. – После того как с ним обошлись в прошлый раз.

– Я понимаю.

На первый взгляд обычные слова, но мама еще никогда не была так близка к тому, чтобы признать неправоту Никке.

– Мы, кстати, починили кран душевой кабины, – говорит мама с намеком на улыбку. – Так что можно спокойно мыться, не боясь ошпариться.

– Никке починил?

– Нет, – отвечает мама. – Пришлось вызывать сантехников. Они убрали то, что намудрил Никке, и сделали все заново. Получилось в два раза дороже, чем если бы мы их наняли с самого начала.

Теперь Ванесса совершенно точно видит улыбку в уголке маминых губ. Значит, несмотря ни на что, надежда все-таки есть.

* * *

Последняя лекция – физика, и они работают в парах. Мину оставляет своего партнера по лабораторным занятиям Левана в одиночку строить путь для какого-то вагончика, чтобы что-то там измерить… Она не может сконцентрироваться на задании. Не в силах думать. Избегает встречаться взглядом с Максом. Избегает смотреть на Анну-Карин. Усилием воли она заставляет себя дышать спокойно. Леван строит и измеряет. Рука Мину автоматически записывает.

Другая рука лезет в карман, нащупывая стеклянную бутылочку. Она косится на кофейную чашку Макса, которая стоит на кафедре. До конца лекции осталось пять минут. Макс отошел в конец класса и, повернувшись ко всем спиной, объясняет что-то Кевину Монсону.

– Я схожу высморкаюсь и приду, – говорит Мину Левану.

Она медленно идет в сторону доски. Бумажное полотенце висит неподалеку от кафедры.

Мину косится в сторону Макса. Он по-прежнему стоит, наклонившись над Кевином, и что-то объясняет. Вот бы послушать, о чем они говорят и скоро ли собираются закончить беседу. По иронии судьбы жизнь Избранниц и будущее всего мира зависят сейчас от Кевина – от того, достаточно ли он туп, чтобы задержать Макса еще на некоторое время.

Мину достает бутылочку с пипеткой из кармана кофты. У нее влажные пальцы, и бутылочка едва не выскальзывает, но Мину удается удержать ее.

Она откручивает крышку с пипеткой. Чашка с кофе стоит на кафедре, всего в нескольких метрах от Мину. На дне осталось немного кофе.

Макс всегда допивает остаток кофе после урока.

Мину нервно оглядывается через плечо. Все сидят, уставившись на свои вагончики. Макс продолжает помогать Кевину. Сейчас или никогда.

Ну, давай же, бери и делай, думает она.

Она протягивает руку, надавливает на резиновый кончик пипетки и отпускает, не уверенная в том, попало ли что-нибудь в чашку. В бутылочке оставалось всего несколько капель. С бьющимся сердцем она поднимает глаза.

Макс отошел от Кевина и двинулся к доске, сложив за спиной руки.

Видел ли он ее? Мину не знает. Абсолютно непонятно.

У него обычное лицо. Ноль эмоций.

Мину делает вид, что сморкается, потом возвращается обратно к своей парте. Первая часть задуманного позади.

Тут раздается скрипучий школьный звонок. Леван уже собрал все инструменты и смотрит на Мину недовольно. Ему пришлось заканчивать опыт за двоих.

– Прости, я сегодня не в форме, – говорит Мину.

– Ясно, – отвечает он коротко, собирая свою сумку.

Сама Мину укладывает книжки в рюкзак так медленно, как только может, дожидаясь, пока последние ученики выйдут из класса. Ну почему они всегда собираются быстро, а сегодня копаются? Она готова закричать на них и выставить вон.

Наконец в классе остаются только она и Макс. Он держит в руках чашку с кофе. Пил ли он из нее? Мину пытается прочесть это по его лицу.

– Все нормально? – спрашивает он.

Она пытается выдавить улыбку, уголки рта подрагивают.

– Да, конечно. А что?

– Я же вижу, что-то не так, – говорит он.

Она подходит к кафедре. Встречается с ним взглядом. Смотрит в его красивые, зелено-карие глаза. Глаза убийцы.

Макс смотрит на нее, одновременно опустошая чашку. Адамово яблоко перекатывается, когда он глотает.

Он откашливается. Глотает еще раз.

– Как-то здесь душно, правда? – замечает он.

И Мину понимает, что средство подействовало.

– Это был ты? – шепчет она. – Ты убил Элиаса и Ребекку?

– Да, – отвечает Макс.

Вот он, этот ответ. Который все меняет.

Любви, которую она чувствовала к нему, которая казалась такой огромной, такой вечной, больше нет. Она не думала, что может перестать любить так внезапно. Но Макса, которого она любила, больше нет. Его никогда не было.

– Ты обратился в Густава у виадука? – спрашивает она.

– Да. Мне хотелось быть с тобой.

– Почему именно Густав?

– Он, кажется, нравится тебе. Густав нравится всем. И Ребекка доверяла ему.

– Ты знаешь остальных Избранных?

– Только тебя и Анну-Карин. Осталось трое.

Мину чувствует невероятное облегчение оттого, что Ванесса, Линнея и Ида пока находятся вне опасности.

В следующее мгновение ее охватывает ужасная мысль: то, о чем вчера сказала Анна-Карин и о чем она никогда не думала сама.

«Тогда убийца мог прикинуться кем угодно…»

– Ты можешь обернуться кем-то другим? Мной или Анной-Карин?

– Я пытался, – говорит он. – Но по какой-то причине я могу принимать только облик других мужчин. Они сказали мне, что такое бывает, что некоторые могут принимать только облик людей своего пола.

– Кто такие они?

– Те, кто отметил меня, – отвечает Макс не моргнув глазом. – Они рассказали мне о вас. И о том, что я должен сделать.

– Ты видел их? Встречался с ними?

– Нет. Сначала они были просто голосами в моих снах. Но сейчас я могу слышать их и наяву. Они всегда со мной. И сейчас они велят мне замолчать, но я не могу.

– Почему? – говорит она. – Почему ты убиваешь нас?

– Я заключил с ними договор. Но теперь он изменился.

Макс смотрит на Мину кристально-честными глазами и улыбается.

– Не беспокойся, Мину. Для тебя составлен новый план.

У нее шевелятся на затылке волосы.

– План? – спрашивает она.

– Они еще не рассказали мне всех деталей. Но самое важное, что они позволили мне сохранить тебе жизнь. Это единственное, что имеет для меня значение.

– То есть для тебя нормально убивать тех, кто по несчастью тебе безразличен?

– Мне это не нравится, но это необходимо.

– Необходимо?

Макс моргает. Время действия эликсира истекло. Он внимательно смотрит на нее, как будто только сейчас обнаруживает, что она стоит рядом с ним.

– О чем мы разговаривали? – спрашивает он.

Мину открывает рот, но не может вымолвить ни слова. Как будто весь запас ее лжи подошел к концу.

И Макс видит это.

А может, демоны рассказали ему о происшедшем? Их ведь не затронуло действие эликсира. Взгляд Макса мрачнеет.

Мину хочет пойти к двери, но Макс с силой хватает ее за запястье. Притягивает к себе.

– Отпусти меня.

Голос не слушается ее, как бывает во сне: хочешь кричать и не можешь, только шепчешь.

– Что ты наделала?

– Отпусти меня.

– Что ты наделала? – повторяет он.

– Я не понимаю, о чем ты, – шепчет она. – Мне нужно идти.

Макс наконец отпускает ее.

– Я никогда не причиню тебе зла, Мину, – говорит он умоляюще.

Ее тошнит от мысли о том, что она целовала его.

Как она могла дважды поцеловать его и не догадаться, что он убийца? И как теперь рассказать об этом остальным?

– Я не понимаю, о чем ты, – говорит она, выскакивая из класса и сбегая вниз по лестнице.