Текст книги "Кровавый приговор"

52

Слова Терезы привели обоих полицейских в ужас. Ричарди и Майоне посмотрели сначала друг на друга, потом пристально – на башмаки и, наконец, на Терезу. Ричарди решил заговорить:

– Что вы хотите сказать? Кто это был?

В комнате воцарилась тишина. На улице весело и беспорядочно затрещали выхлопы ехавшего через площадь автофургона. Майоне и Ричарди понимали: Тереза остановилась на краю, потому что знала: если шагнет вперед, дороги назад не будет. Назвав это имя, она не сможет вернуться обратно, и ничто не будет таким, как раньше. Девушка сделала глубокий вдох и решилась:

– Это сделал мой хозяин. Профессор Руджеро Серра ди Арпаджо.

И она начала рассказывать.

Все началось больше года назад. Тереза лишь недавно приехала из деревни с картонным чемоданом, полным вещей, которые она потом выбросила по мере того, как семья, в которой она нашла работу, «приобщала ее к цивилизации», по словам той хозяйки.

Тереза имела право на один свободный день, точнее – дневные часы – раз в две недели. Но в первое время она не пользовалась этими выходными: не желала, чтобы ее посчитали лентяйкой. Для служанок нет слова обидней, чем это.

В первый раз, когда Тереза вышла из хозяйского дома, она узнала адрес тети Кармелы. Тетя, которую окрестили сразу после рождения, была для их семьи сначала позором, потом гордостью и, наконец, стала легендой. Она в очень молодом возрасте убежала из дома на поиски счастья. Она единственная восстала против суровой доли местных женщин, жизнь которых проходила в труде и подчинении. Имя тети называли только шепотом и рассказывали о ней ужасные вещи.

Увидев перед собой старую больную женщину, Тереза сначала была разочарована. Но потом, слушая ее за чашкой горячего молока, она обнаружила, что деревенские мифы даже проигрывали по сравнению с действительностью. Ее тетя накопила целое состояние, и к тому же – гадая на картах! А у них в деревне такое гадание приравнивали к фокусам обманщиков и бродячих артистов на ежемесячной ярмарке, где продавали коров.

И как тетя это сделала? Используя невежество богатых людей, таких как ее хозяева. Терезе супруги, у которых она работала, виделись почти небожителями, и ей казалось невероятным то, что она узнала. Эти знатные господа держат мир в своих руках и делают с ним все, что хотят, они имеют автомобили, наряды, драгоценности, даже электрический свет. И получается, что даже они находятся во власти гадалки, как марионетки в руках кукловода.

Кармела во время этого незабываемого дня рассказала племяннице все об организации своего дела, в том числе и о помощи, которую ей оказывала Нунция, мать сидевшей рядом слабоумной девочки. Девочка слушала их с глупой улыбкой, изо рта у нее текла струйка слюны.

В конце дня, рассказав тете обо всей жизни семьи Серра ди Арпаджо, Тереза попрощалась с ней и ушла довольная, пообещав, что скоро придет снова.

Тем же вечером, пока Тереза ждала трамвай, чтобы вернуться в особняк, ей пришла в голову мысль, которая потом превратилась в целый план.

– Мысль свести семью Серра ди Арпаджо с Кармелой Кализе? – спросил Ричарди.

– Вот именно, – подтвердила Тереза.

Эта хитрая и восприимчивая девушка имела дар оставаться незаметной благодаря своему умению великолепно маскироваться. Поэтому она быстро сумела понять психологию супругов, дававших ей работу. И вдруг осознала, что они не подходят друг другу. Муж стар и занят самим собой, а жена молода и изголодалась по чувствам.

– В определенном возрасте женщина должна рожать детей, как корова телят. А если не рожает, то сходит с ума, – сказала полицейским Тереза.

– Идеальные жертвы для компании обманов «Кализе и Петроне», – заметил Майоне.

– Да, – согласилась Тереза.

Но на этот раз, неизвестно почему, Кализе не захотела подключать к делу Петроне. Она попросила племянницу лишь об одном: сообщить ей, когда ее хозяйка отправится в театр и в какой именно. Это было легко: Эмма со своими подругами бывала во всех театрах и не пропускала ни одного спектакля.

И вот много недель подряд Тереза передавала Кармеле информацию, а Кармела давала Терезе немного денег. Девушка отсылала их домой: она собиралась купить ферму и стать на ней хозяйкой, когда вернется на родину.

Очень скоро Эмма стала ходить к Кармеле. Ловушка захлопнулась. Тереза не знала, как ее тете это удалось.

Старая гадалка стала для синьоры наваждением. Эмма ездила к ней по два или три раза в день. Ее шофер жаловался на то, как ему трудно вести по узким улочкам квартала Санита огромный черный автомобиль. Позже Эмма стала ездить туда одна на новой машине – красной, с откидным верхом. Она была так рада, что говорила об этом самой Терезе, когда причесывалась по вечерам перед тем, как лечь спать.

Но некоторых подробностей Тереза не знала. Например, как ее хозяйка рассчитывалась с тетей. Эмма сказала Терезе, что Кармела не брала денег, и ей удавалось лишь иногда делать подарки привратнице. Для молодой дамы это было доказательством честности гадалки: та вела себя как настоящий глашатай истины. Однако сама она получала свою оговоренную плату. Какую же тогда выгоду получала тетя от всего этого? Тереза не находила ответа. Также она не знала, почему радость Эммы недавно сменилась страшной подавленностью, неподвижностью и безразличием ко всему. Она рассказала о грязи и беспорядке в комнате хозяйки, о вине и рвоте.

Две недели назад Тереза слышала через дверь, что муж и жена сильно ссорились. Причиной ссоры было то, что хозяйка вернулась домой лишь на рассвете. Такое случалось все чаще, и на этот раз профессор не спал, когда вернулась жена, а ждал ее, сидя в прихожей. И дал ей пощечину. Эмма в ответ плюнула ему в лицо, совсем как женщины на родине Терезы, и убежала в свою комнату. Руджеро сумел пройти туда вслед за ней и запер за собой дверь.

Потом они очень возбужденно говорили между собой. Во время этого разговора Руджеро запретил жене бывать у «этой старой ведьмы» и сказал, что в ином случае «он сам навсегда закроет этот поганый рот». Эмма ответила ему, что он «не мужчина» и поэтому «у него не хватит сил даже постучать в эту дверь». И стала унижать его, утверждая, что у него не хватает мужества. Муж заплакал и выбежал из комнаты. Он прошел мимо Терезы, но не увидел ее – как обычно.

При первой возможности Тереза пришла к тете и предупредила ее об опасности. Но та только улыбнулась и сказала, чтобы Тереза не волновалась, потому что она держит ситуацию под контролем. После этого Тереза так боялась остаться без работы, что больше ни разу к тете не ходила. А потом Эмма, заливаясь слезами, сказала ей, что прочла про убийство в газете.

– Но накануне профессор вернулся домой очень поздно, было уже почти утро, комиссар. И он был похож на сумасшедшего – волосы растрепаны, дрожит, плачет. Весь грязный, одежда в беспорядке – а он всегда выглядит безупречно, как манекен на улице Толедо. Сразу вбежал в свою комнату, запер дверь изнутри и долго не выходил оттуда. Когда я вошла в эту комнату для уборки, то нашла там их. – Она указала на башмаки, аккуратно стоявшие на столе Ричарди. – По моему мнению, они запачканы кровью. И это кровь моей тети – кровь от крови моей.

Тереза замолчала. Какое-то время Ричарди продолжал держать ее лицо под прицелом своих зеленых глаз. Теперь она была спокойна, словно закончила читать молитву. Он встряхнулся, словно просыпаясь от сна, и посмотрел на стоявшего рядом Майоне. У того рот был открыт от изумления.

Бригадир почувствовал этот взгляд и ответил:

– Что на это скажет доктор Гарцо?

53

Все это доктору Гарцо сообщил Ричарди. Сразу после того, как Тереза ушла из кабинета. Девушка явно боялась возвращаться под крышу убийцы. Но комиссар и Майоне убедили ее, что никакой опасности нет, пока обвинение не предъявлено формально. А вот ее отсутствие, наоборот, насторожит профессора, и он начнет придумывать себе алиби. Когда все это закончится, Тереза сможет унаследовать дом Кармелы или вернуться на родину.

Майоне и Ричарди отправились докладывать о ходе расследования своему начальнику. Оба испытывали злорадное удовольствие, представляя себе, какое лицо будет у Гарцо.

В каком-то смысле они были разочарованы. После того как они передали ему рассказ Терезы и Майоне показал башмаки профессора так торжественно, словно это был сосуд с кровью святого Дженнаро, Гарцо откинул голову на покрытую безупречно чистой салфеткой спинку кресла и закрыл глаза. Казалось, что он спит, но на шее у него, под белым, как сахар, бескровным лицом, было вызывавшее тревогу красное пятно.

Примерно через минуту Гарцо открыл глаза, улыбнулся и сказал:

– Еще неизвестно точно, что это был он.

– Как это неизвестно, доктор? Эта горничная рассказала все – как и почему и даже принесла башмаки со следами крови.

– Помолчите, Майоне, и выслушайте меня!

И Гарцо принялся считать на пальцах:

– Во-первых, девушка не видела, как профессор убивает Кализе. Во-вторых, она даже не слышала, чтобы он сказал напрямую, что хочет ее убить. В-третьих, у нас нет признания, а, наоборот, есть алиби: супруги Серра в тот вечер были не у кого-нибудь, а у самого его превосходительства. Четвертое и последнее: два испачканных ботинка никак не могут быть доказательством преступления. Может быть, это кровь мертвой собаки, если вообще кровь.

Ричарди кивнул:

– Конечно, вы правы, доктор. Но вы должны признать, что у Серры был мотив для преступления – это могут подтвердить и другие свидетели из числа прислуги. И возможность совершить преступление он тоже имел: по словам доктора Модо, Кализе была убита позже одиннадцати часов вечера, а к этому времени ужин у префекта давно закончился. И на допросе профессор явно о чем-то умалчивал.

Гарцо сердито фыркнул:

– Умалчивал – это ваше толкование, Ричарди. Не будем забывать, что речь идет о человеке, который не привык, чтобы его допрашивали как обычного преступника. Я не вижу ни одного слабого места в позиции профессора по сравнению с позицией Иодиче. С одной стороны – обвинение служанки и приступ гнева, с другой – долг, который должник не мог уплатить, и самоубийство, которое равноценно признанию. Вы уверены, что суд признает Серру виновным?

Майоне глухо заворчал, и это было похоже на рычание льва в клетке. Но Ричарди задумался над рассуждениями Гарцо и признал, что они по-своему логичны. Ему нужно было время. Он был убежден, что из двух подозреваемых – Иодиче и Серры ди Арпаджо – наиболее вероятный убийца именно второй. Но сейчас он не мог выиграть партию: ситуация сложилась не в его пользу.

– В таком случае, доктор, как вы думаете действовать дальше?

Как и предвидел комиссар, Гарцо снова побледнел:

– Я? При чем тут я? Это вы ведете расследование или нет? Вот вы и скажите мне, что собираетесь делать.

Мат! – подумал Ричарди.

– Вы правы, доктор, совершенно правы. Я думаю, что нам надо продолжить расследование – проверить то, что сказала Тереза Сконьямильо, и объединить в одно целое ту информацию, которой мы владеем. Нужно еще несколько дней, чтобы прояснить наши мысли и оградить честь управления, которое не должно иметь жалкий вид.

Гарцо побарабанил пальцами по столу и сказал:

– Хорошо, Ричарди. Даю вам день – даже два дня, сейчас ведь еще раннее утро. Но я хочу, чтобы завтра вечером по этому делу было предъявлено обвинение. Пресса уже оказывает давление на синьора начальника управления, а он, как вы знаете, этого не переносит.

Ричарди кивнул и вышел из кабинета Гарцо, а вслед за ним вышел и разъяренный Майоне.

* * *

Филомена закрыла ставни единственного окна своей квартирки в нижнем этаже дома в Инжирном переулке: ей хватало слабого света, который проникал через отверстие над дверью.

Потом она села за стол, улыбнулась двум людям, которые были рядом с ней, и твердой рукой медленно сняла повязку.

Гаэтано втянул в себя воздух и тихо застонал; по его лицу потекли слезы. Ритучча, такая бледная, что ее лицо светилось в темноте, глядела на все это спокойно.

Филомена провела рукой по шраму, с облегчением чувствуя кончиками пальцев аккуратные очертания рубца. Потом она протянула руку к осколку старого зеркала, перед которым причесывалась. Она долго смотрелась в зеркало, потом положила его на место, подошла к сыну и поцеловала его. Гаэтано обхватил лицо руками и стал всхлипывать.

Ритучча встала, подошла к Филомене и торжественно поцеловала шрам.

Майоне ходил из конца в конец кабинета Ричарди, ругая Гарцо. Сам же комиссар стоял перед окном и молчал.

– Вы слышали этого придурка? Дурак дураком! Я уже решил, что он засыпает, а он вдруг выдал целую речь! И такую, словно он адвокат у того адвоката! Просто сумасшедший дом! Выходит, раз профессор из Санта-Лючии богатый человек, то он невиновен. А бедный покойный Иодиче, паршивый продавец пиццы, который подыхал с голоду, непременно преступник! Мы же узнали правду от Терезы Сконьямильо, которая слышала все!

Ричарди, не отводя взгляда от площади внизу под окном, ответил:

– Он, конечно, дурак. И он, несомненно, убежден, что убийца – бедный Иодиче. Но все-таки его слова – не полная глупость. У нас действительно в обоих случаях есть только косвенные улики. Мотив для убийства Кализе был у обоих. Возможность убить ее была у обоих. Оба видели ее мертвой: доказательства этого – вексель Иодиче и ботинки Серры ди Арпаджо. Но мы не можем уверенно сказать, кто ее убил.

Майоне остановился. Он не хотел уступать, хотя правота комиссара была очевидна.

– Это так, комиссар, но Серра может защититься, а Иодиче нет. Поэтому, прежде чем указать на мертвого, мы должны быть уверены в невиновности живого.

Ричарди немного помолчал, глядя в окно.

– Майоне, ты когда-нибудь думал о том, как много видно из окна? Из него можно увидеть жизнь, можно увидеть смерть. Можно только видеть, но вмешаться нельзя. И кто тогда человек, который смотрит? Знаешь, кто он такой?

Майоне промолчал: он знал, что не должен отвечать.

– Тот, кто смотрит в окно, – человек, который не живет. Он только может видеть, как протекает жизнь других людей, и жить через их посредство. Тот, кто смотрит, не справляется с жизнью.

Майоне понял, что Ричарди говорит уже не о Кализе, Гарцо, Иодиче или Серре ди Арпаджо, а о себе самом.

Хотя бригадир не отличался тонкостью чувств, он заметил, что комиссар, от природы меланхолик, окончательно затосковал два дня назад после допроса свидетельницы Энрики Коломбо. А если хорошо подумать? Эта Энрика живет на улице Святой Терезы – там же, где Ричарди. Может быть, они знакомы. Это, без сомнения, объяснило бы, почему комиссар вел себя так странно и Майоне сам должен был допрашивать ее из-за того, что тот, кому положено задавать вопросы, молчал. Молчал и смотрел.

Бригадир вырос на улице и потому знал, когда следует молчать. Он ничего не скажет, разве что посочувствует своему начальнику и другу.

54

Ричарди сидел на своем обычном месте за столиком в кафе «Гамбринус» и ждал.

Гарцо дал ему мало, очень мало времени и этим подтолкнул к рискованным поступкам. Комиссару нравилось тщательно планировать ход расследования и оставлять как можно меньше места для случайностей. Он знал, насколько важна стратегия в его профессии. Но на этот раз времени было слишком мало.

Поэтому от безнадежности он позвонил по телефону в дом супругов Серра ди Арпаджо. Это было последнее отчаянное средство.

Но иногда – правда, редко – и такое средство помогает. Трубку взяла Тереза. Она сказала, что ее хозяйка дома и что она попытается позвать ее к телефону. Разумеется, девушка ничего не сказала про этот звонок профессору Руджеро. А Эмма пообещала встретиться с комиссаром. Смелым судьба помогает.

И теперь Ричарди сидел за столиком в кафе и наблюдал через стекло за движением колес, ботинок и босых ног по улице Кьяйя. Весна ставила на этой сцене свой спектакль – утро, свет которого, казалось, шел снизу. Синее небо было таким ослепительно-ярким, что от него было больно глазам. Женщины шли так, словно танцевали под музыку, которую слышали только они сами. Мужчины улыбались и снимали шляпы. На земле лежал нищий, а рядом с ним Ричарди увидел мальчика, у которого на уровне таза была рана, явно нанесенная колесом телеги. У ребенка капала кровь изо рта. Верхняя часть его тела была как-то странно сдвинута в сторону по сравнению с нижней, словно была видна в кривом зеркале или через мокрое стекло. Сквозь толстую стеклянную стену кафе Ричарди услышал его голос: «Мой песик убежал!» Комиссар устало спросил себя: куда убежал этот песик и нашел ли себе нового хозяина?

Из глубин душевной пропасти его вызвал чувственный голос Эммы Серры ди Арпаджо:

– Если не ошибаюсь, вы комиссар Ричарди?

Комиссар встал и отодвинул от столика второй стул – для нее.

Он мгновенно заметил разницу между покорной и скрытной женщиной, которую допрашивал, и самоуверенной дамой, которая сейчас смотрела на него с любопытством. Муж подавляет личность Эммы? Или на допросе она играла роль перед двумя полицейскими? Ясно одно: настоящая Эмма – та, которая перед ним сейчас.

Ричарди спросил, что она предпочтет заказать. Эмма ответила, что выпьет белого вина. Вино утром! – подумал он. Себе он заказал кофе и слойку, как обычно.

Молодая женщина рассмеялась. Смех у нее был звонкий как серебро.

– Вы не боитесь располнеть, комиссар? Слойка в середине утра, боже мой!

– А вы не боитесь опьянеть рано утром? – спросил он в ответ. Он знал, что поступает невежливо и провокационно, однако хотел ясно показать, что не позволит демонстрировать собеседнице превосходство над собой, и убедиться, что Тереза говорила правду, утверждая, что хозяйка любит выпить.

Удар подействовал: Эмма побледнела, потом покраснела и стала вставать со стула. Ричарди не протянул руку, чтобы ее удержать, а лишь сказал:

– Если вы сейчас уйдете, я буду считать, что мне позволено не искать лекарства против вашего горя.

Молодая женщина широко раскрыла глаза и снова села.

– Какое горе? У меня нет никакого горя.

Ричарди покачал головой:

– Синьора, мы оба знаем, что вчера вы сказали неправду. Никто не ходит куда-либо с таким упорством, с каким ходили вы, если не имеет для этого серьезной причины. Эта причина была такой серьезной, что дала вам силы бороться со светским обществом. Но вчера вы не боролись. Вы только пересказали урок, которому вас научили. Я не верил вам ни секунды. И даже раньше, чем попросить вас рассказать правду, я спрашиваю: почему вы лгали?

Эмма смотрела на Ричарди и качала головой. Ее руки сжимали подлокотники кресла с такой силой, что суставы пальцев побелели.

– Я… хотела понять, почему вы пришли именно ко мне. К Кализе ходили десятки людей. Только я порекомендовала ее двадцати подругам. Почему вам понадобилась именно я?

Ричарди не хотел открывать карты и потому не сказал Эмме, что ее имя было лишь одним из нескольких, которые гадалка вписала в записную книжку в последний день своей жизни. Вместо этого он решил поставить на карту все.

– Почему вы защищаете мужа, если больше не любите его?

Эмма еще шире раскрыла глаза, а потом засмеялась. Сначала она смеялась тихо и казалась удивленной, потом все громче. Наконец она расхохоталась, запрокинув голову, и по щекам ее потекли слезы. Ричарди смотрел на нее и молча ждал. Несколько посетителей за другими столиками повернулись в их сторону. Что такой мрачный мужчина мог сказать настолько забавного этой элегантной красивой даме? Наконец Эмма овладела собой:

– Извините меня, комиссар. Но это так смешно! Моего мужа? Я защищала его? Это самое последнее, что я стала бы делать. Мой муж сам себя защищает. Он всю свою жизнь только и делает, что защищает себя от возможных опасностей. И кроме того, от чего я должна его защищать? Он действительно вчера сказал мне, как надо одеться и даже каким тоном с вами говорить. Ну и что? Он адвокат, и один из лучших адвокатов. Я защищала себя от нелепых подозрений. Себя, а не его.

Ричарди решил, что ему пора захлопнуть ловушку, и бессовестно солгал:

– Синьора, у нас есть основания считать, что ваш муж ходил в дом Кализе в ту ночь, когда она умерла. Есть человек, который видел его. Кроме того, на подошвах его ботинок были следы крови.

Его слова ошеломили Эмму.

– Разве это сделал не тот хозяин пиццерии, про которого писали в газетах? Тот, кто покончил с собой? Зачем моему мужу… Нет, комиссар, это исключено. Мой муж слабый духом человек, он всего боится. Он бы никогда, ни в каком случае, не пошел бы на такое. Он ни на что не реагирует. Подумайте только: он ничего не сделал даже… Я вам говорю, его ничто не может расшевелить.

«Сейчас не время гасить ее волнение», – подумал Ричарди.

– Он ничего не сделал даже… когда? Не скрывайте от меня ничего, синьора. Не заставляйте меня думать, будто вы скрываете что-то серьезное. Иначе я перестану проявлять к вам уважение, поверьте мне.

Эмма прикусила нижнюю губу: что-то в тоне его голоса ее испугало. Она долго думала, а потом сказала:

– Даже когда я бросила его. Рассталась с ним навсегда. Я хотела уйти из дома.

– И сказали мужу об этом?

– Да, сказала. Я выплюнула ему в лицо все мое отвращение. Я сказала ему, как мне опротивел и он, и эта жизнь без любви. Он умолял меня и плакал. Мужчина, старый человек, а плакал!

Ричарди всмотрелся в ее лицо. Да, он сумел отпереть потайные комнаты ее чувств. Теперь надо быть настойчивым.

– Он пытался вас разубедить? Угрожал вам или кому-то другому, например Кализе?

Эмма печально улыбнулась:

– Нет. Я же вам говорила, что он слаб духом. Увидев его перед собой на коленях, я заплакала и сказала ему…

– Сказали что?

– Правду: что я беременна.