Текст книги "Скоро тридцать"

– Это удачная идея, Джинни? – спросил я, все еще держа бретельку ее лифчика.

– Кажется, у нас уже был этот разговор, Мэтт, – ответила она, все еще расстегивая мою рубашку. – Ты снова не уверен, да?

– Что ты хочешь сказать – не уверен? Прошлый раз это ты была не уверена, разве не так?

– Ну а теперь я задаю вопрос. И что ты отвечаешь?

– Ладно, – признался я. – Я не уверен.

– В чем ты не уверен?

– В тебе. Во мне. Здесь, на полу в гостиной. Твоя… – я заколебался, пытаясь найти правильные слова, – …вот твоя правая рука расстегивает мне рубашку, а левая уже находится под ней. – Она убрала свои пальцы, странствующие по моему животу. – Мне что, надо как-то по-другому это сказать?

Тут мы оба засмеялись, потом посмотрели друг другу в глаза и дали сидящим у нас внутри подросткам вырваться наружу.

To: [email protected]

From: [email protected]

Subject: Разное

Элен!

Извини, что давно не писал. Как ты? Как работа? Как ты ладишь с Сарой? Как комнатные цветы? У меня все в порядке. Встреча с друзьями прошла классно. Мне не было так хорошо уже… ну, давно. Ты будешь рада услышать, что по мере своего приближения, тридцатилетие уже перестает казаться такой проблемой. Может быть, говоря это, я искушаю судьбу, но сейчас оно кажется всего лишь еще одним днем рождения. Ну, надеюсь, что у тебя тоже все в порядке. Береги себя.

С любовью,

Мэтт ххх

To: [email protected]

From: [email protected]

Subject: Последняя попытка все рассказать

Элен!

Я пишу это сообщение всего через шесть секунд после того, как отправил предыдущее (которое я разрешаю тебе уничтожить… нет, не надо… можешь сохранить его и предъявлять мне как вещественное доказательство номер один, если я когда-либо обвиню тебя в трусости). Уже через три секунды после того, как я нажал на «send», меня переполнило чувство вины. В самом деле переполнило: потные ладони, красные пятна на лице, неприятное ощущение в желудке – как будто тебя в любую минуту может вытошнить. Таким вот окольным путем я рассказываю тебе свою новость – новость, на которую я не знаю, как ты среагируешь. Итак, у нас с Джинни кое-что произошло. Пока все еще достаточно сложно. У нас пока не было возможности обо всем поговорить: уходя на работу сегодня утром, она не стала меня будить, но, думаю, мы постараемся все обсудить вечером. Знаю, что, скорее всего, тебе неприятно все это читать (прежде всего потому, что, если бы что-то подобное происходило с тобой, мне вряд ли было бы приятно об этом узнать), но если я не расскажу тебе, то все, что у нас с тобой когда-нибудь было хорошего, развалится. И если я, приближаясь к тридцати, что-то понял, так это то, что настоящих друзей найти очень сложно и если у тебя уже есть несколько, хорошо бы не терять с ними контакт.

Вот собственно и все.

Ответишь мне?

С любовью, как всегда,

Мэтт ххх

Хоть я и написал Элен, что у нас с Джинни должен состояться Разговор, время шло, а Джинни не звонила, и я уже не был так в этом уверен. И мой скептицизм оказался оправдан. Мы не только не поговорили об этом в тот вечер, но и в тот, который наступил за ним. И в следующий. И в следующий за ним. Это было почти как в школе, только теперь нам не надо было притворяться, что мы не хотим друг друга. Мы вели себя так, будто были вместе – я хочу сказать, что каждый вечер, когда Джинни приходила с работы, мы не могли оторваться друг от друга. Она не отвечала на звонки Иэна – что меня очень радовало, – и мы проводили вместе каждую секунду, которую только могли. Но мы не разговаривали – или, по крайней мере, у нас не было Разговора. Мы не могли. Вместо этого каждый день, когда Джинни уходила на работу, я начинал грузить себя самоанализом. Что-то вроде этого:

Вопрос: Я счастлив?

Ответ: Громогласное «да», за которым следует мимолетное движение бровей и вопрос: а что значит – счастлив? Если быть счастливым означает чувствовать себя беззаботным, то я далеко не счастлив. Но если быть счастливым – это смеяться неудачным шуткам своей новой девушки (или не совсем девушки) до колик, если быть счастливым – это смотреть в ее глаза и видеть там что-то такое, чего ты уже никогда не рассчитывал увидеть, тогда я действительно счастлив. Но если быть счастливым – это что-то другое, тогда ответ «нет».

Эти размышления неизбежно приводили меня к следующему вопросу:

Вопрос: Могу ли я по-настоящему радоваться этому счастью, зная, что это всего лишь временное эмоциональное состояние, позволяющее мне забыть о том, что:

а) Я должен уезжать в Австралию меньше, чем через три недели.

б) Моя новая девушка (или не совсем девушка) еще формально продолжает отношения с женатым мужчиной.

в) Я все еще не пришел в себя после разрыва с Элен.

г) Мне скоро исполнится тридцать?

Ответ: Нет.

Несмотря на все эти вопросы, на которые я не мог найти ответов, мы с Джинни провели потрясающую неделю. Если бы наша жизнь была фильмом, то эту неделю, начавшуюся с поцелуя в воскресенье вечером, наверное, можно было бы показать в виде дурацкого ролика: Джинни и я, смеясь и держа друг друга за руки, идем босиком по песчаному пляжу; Джинни и я брызгаем друг на друга кристально-чистой водой из голубого океана, а потом Джинни падает в мои объятия, и мы целуемся; мы с Джинни смотрим друг другу в глаза, а над нами садится солнце. Такие вот штуки. К сожалению, мы были не в Голливуде, а в Бирмингеме, и наш ролик получился не таким грандиозным.

Эпизод 1

Утро понедельника, и я просыпаюсь один, без Джинни. Рядом на кровати лежит записка от нее, в которой она пишет, что встала пораньше, чтобы купить что-нибудь нам на завтрак перед тем, как уйти на работу. Я переворачиваюсь на живот, свешиваю руку с кровати, и она натыкается на какой-то предмет. Я поднимаю его – это коробка из-под обуви. Я сразу же догадываюсь, что в ней, потому что видел, как Джинни как-то доставала из нее старые фотографии Гершвина. Я пользуюсь возможностью посмотреть их. Первыми мне попадаются снимки, на которых мы с Джинни – я не видел их с тех пор, как она забрала их из лаборатории. На них нам по семнадцать. Я думаю о том, как это мало – семнадцать. Джинни возвращается. Я прячу фотографии, и мы целуемся.

Эпизод 2

Начало вечера, вторник. Мы с Джинни сидим на заднем крыльце и глядим в сад, хоть идет дождь и сад больше похож на джунгли сорняков. Она кормит меня печеньем с начинкой, давая мне по одному, точно так же, как я только что накормил ее виноградом без косточек. Мы так сумасшедше близки. Я решаю, что, когда пачка печенья кончится, я начну Разговор.

О нас. О нашем будущем. О том, чего мы добиваемся, делая то, что делаем сейчас. О том, что нам обоим нужно знать. Я заглядываю в пачку и вижу, что там осталось только три печенья.

– Ты знаешь, какой ты красивый? – спрашивает Джинни.

Печенье с медом.

– Ты красивый, ты знаешь. Невыносимо красивый, – продолжает она.

Печенье с молочным шоколадом, в форме летающей тарелки.

– Думаю, что я, возможно… – начинает она, но колеблется.

Апельсиновое печенье.

– Ты думаешь, что ты что? – спрашиваю я, все еще жуя.

Она пожимает плечами, целует меня и говорит:

– Ничего не думаю.

Эпизод 3

Ранним вечером в среду мы с Джинни в центре города. Она только что освободилась, и мы бродим по улицам без всякой цели, как когда-то в долгие жаркие летние месяцы после школьных экзаменов. Случайно мы заходим в магазин фотографий и рамок и рассматриваем черно-белые снимки. Я показываю Джинни фотографию Луи Армстронга[24]24
  Знаменитый американский джазовый трубач (1901–1971).


[Закрыть], которая мне нравится. Он стоит рядом с Эллой Фитцджералд[25]25
  Знаменитая американская джазовая певица (1918–1996).


[Закрыть] и выглядит так, что, кажется, вот-вот лопнет от счастья.

– Я куплю ее тебе, – говорит Джинни.

– Нет, не надо, зачем?

– Надо, – говорит она, не обращая внимания на мои слова.

Через пять минут мы снова идем по улице, и у меня в руках фотография в рамке, и я не знаю, что я чувствую, но чувствую что-то невероятное.

Эпизод 4

Четверг, вечер. Мы с Джинни приглашены на ужин к Гершвину и Зое. Я надеялся, что мы будем вести себя скромно, чтобы не раскрывать пока наш секрет, но у нас ничего не выходит. Джинни все время сидит, прижавшись ко мне и глядит на меня так, будто ловит каждое мое слово, даже если это полный бред. Подозреваю, что и я так же реагирую на то, что говорит она. Гершвин и Зоя воспринимают все это спокойно, глазом не моргнув, хоть я и вижу, что Зою просто распирает от желания обо всем нас расспросить. Пару раз за вечер я замечаю, что Зоя вопросительно смотрит на меня, но это даже не вопрос, а предположение, которому она хочет подтверждения: «У вас любовь, да?»

Эпизод 5

Пятница, около одиннадцати вечера. Мы только что вернулись домой, проведя вечер в «Кингс Армс». Мы слегка пьяны, но не до безобразия, и наше дыхание пахнет чипсами и соусом карри. Всю дорогу домой я чувствовал себя не в своей тарелке. Я не знаю, как сказать то, что я хочу сказать. Я включаю телевизор и молча смотрю его, погрузившись в свои мысли, пока Джинни готовит нам попкорн только по той причине, что я сегодня купил ей машину для его приготовления, потому что она сказала, что всегда мечтала ее иметь.

– Чем занимаешься? – спрашивает она, входя в комнату с контейнером попкорна размером с небольшой мусорный бак – такого количества хватило бы для местного многозального кинотеатра.

– Думаю, – отвечаю я.

– Думаешь? – произносит она слегка саркастически. – А я-то думала – ты смотришь… – Она переводит взгляд на телевизор – повтор «Магнума».

Я улыбаюсь.

– Знаю, как это все выглядит со стороны, но я на самом деле думаю. Это все у меня в голове. У меня в голове – напряженная работа. Но только в голове.

Она пересекает комнату, ставит контейнер попкорна перед телевизором, садится рядом со мной и обнимает меня.

– Все будет нормально, ты же знаешь, – говорит она.

– Точно?

– Конечно.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я так сказала.

– Э-э… слушай, Джинни, – я неуверенно начал говорить о том, о чем собирался сказать уже целых пять долгих дней. – Я… э-э… знаю, что это непросто, но нам надо поговорить.

Мы вдвоем сидели в «Баре Номер Один» в Бриндли, слегка страдая от похмелья, поедая завтрак и запивая его литрами апельсинового сока (как если бы витамин С был подходящим средством от вышеупомянутого похмелья), и я был решительно настроен поговорить о том, о чем мы до сих пор не говорили. Прокручивая эти шесть дней в своей голове, я так сам и не смог прийти ни к какому решению.

– Знаю, знаю, – сказала Джинни после довольно долгого размышления. – Ты прав. Я избегала этой темы, как заразы. Не то чтобы я не хочу об этом говорить, Мэтт, вовсе нет. Просто…

– Ты боишься, что если мы заговорим об этом, то все вдруг закончится?

– Точно. Но все равно, ты прав, нам нужно поговорить.

Пауза.

– Ты первый, – сказала она. – У тебя это намного лучше получается.

На мгновение мне захотелось, чтобы Элен услышала эти слова Джинни.

– Хорошо. Все дело в том, что…

Мой голос затих, и наступила пауза.

– Может, я попробую? – предложила Джинни.

– Конечно, не стесняйся, чувствуй себя как дома, – великодушно ответил я.

– Ну, все дело в том… – Долгая пауза. Потом вздох. Потом еще одна долгая пауза. – Этого не может быть, да?

Я глотнул сока, чтобы справиться с приступом похмельной головной боли.

– Чего – разговора или всей ситуации?

– И того и другого.

– Смотри, – сказал я. Похмельная головная боль все еще пыталась вытянуть из меня душу. – Я был бы согласен и на то, чтобы это был только временный кайф, ты знаешь. Я уже взрослый. Мне почти тридцать. Я не рассыплюсь, если все так…

– Нет, не так, – сказала Джинни. – Абсолютно не так. В каком-то смысле я бы даже хотела, чтобы все было так, потому что тогда нам было бы проще. Я понятия не имею, что происходит, Мэтт, в самом деле. Если ты спросишь о моих чувствах к Иэну, я, наверное, скажу, что люблю его – и это будет правда, – но я хорошо понимаю, что у нас с ним ничего не получится, и то, что у нас с ним сейчас, не имеет никакого смысла. Я устала от всей этой лжи и обмана. Я хочу, чтобы моя жизнь снова стала такой, как раньше. И даже если сейчас у нас с тобой все закончится и мы решим просто остаться друзьями, я не буду об этом сожалеть, потому что это… – она показала рукой на стол, который, должно быть, по ее понятиям символизировал «нас», – …поможет мне разорвать с ним. Наверное, я пытаюсь сказать: как это хорошо, когда тебе напоминают, что не все в жизни предопределено, что хорошее случается иногда просто так, когда его совсем не ждешь.

– То есть ты хочешь сказать, что не хочешь продолжения?

– Наоборот, – она придвинулась ближе и поцеловала меня. – Совсем наоборот. Я только хочу сказать, что, да, я хочу, чтобы это было что-то большее, чем просто кратковременный кайф, но если это невозможно, то я и на это согласна.

– Но я не согласен.

– На что?

– На то, чтобы это был просто кратковременный кайф.

Джинни посмотрела на меня и улыбнулась.

– И я не согласна.

– Но ты сказала…

– Главное – действия, а не на слова, Мэтт. Я солгала. Все эти разговоры о том, что я не буду ни о чем сожалеть, потому что это поможет мне разорвать с Иэном, – все это бред, выдумка, женское вранье на тот случай, если бы ты по-другому относился ко всему этому. Но я рада, что ты чувствуешь то же самое, потому что если бы это было не так, то меньше всего тебя накануне твоего тридцатилетия порадовало бы, что на тебя абсолютно запала твоя бывшая девушка – или не совсем девушка.

– Абсолютно?

– Окончательно и бесповоротно.

– Значит, по-твоему, нам стоит попробовать?

– Нам с тобой? – Последовала короткая, едва уловимая пауза. – Да, конечно.

– Ты это сказала без особого энтузиазма, – произнес я, реагируя на эту ее едва уловимую паузу.

– Какой может быть энтузиазм, когда такое впечатление, что все против нас? Ты уезжаешь в Австралию, и есть еще Иэн…

– Ну, первая проблема легко решается. Я не еду в Австралию.

Джинни выглядела шокированной. Я не мог понять, был ли это положительный или отрицательный шок. Когда она начала свою следующую фразу со слов «Послушай, Мэтт…», я решил, что это все-таки отрицательный шок. Наверное, я начал чересчур резво.

– Ты не хочешь, чтобы я остался, – сказал я обиженно.

Она перегнулась ко мне через стол и взяла меня за руку.

– Конечно, я была бы рада, если бы ты остался…

– Тогда с этим все ясно, – сказал я, сразу беря быка за рога. – Мы за эти шесть дней достигли большего, чем за последние десять лет. По-моему, это правильное решение, Джинни.

– Я знаю, и я согласна с тобой. Но, Мэтт, шесть дней – это все-таки шесть дней. И это слишком малый срок для любых отношений.

– Этого было бы мало в обычной ситуации, Джинни. Но ведь у нас с тобой не обычная ситуация, да? – Я не был уверен, стоит ли произносить следующее предложение. – Помнишь наше соглашение на дне рождения Гершвина?

Джинни приоткрыла рот, и по выражению ее лица я мог догадаться, что она уже собирается сделать вид, что не понимает, о чем я.

– Я тогда слишком много выпила, – сказала она. – Но я помню. Мы тогда договорились, что если к тридцати годам все еще будем одиноки, то попробуем снова. – Она выглядела смущенной. – Но мы все это говорили, когда нам было по двадцать четыре, и сейчас кажется, что это было тысячу лет назад.

– Я не говорю, что нам с тобой стоит попробовать из-за того дурацкого соглашения, я говорю, что мы должны попробовать потому, что уже тогда мы точно знали то, что знаем сейчас и что, наверное, знали с того самого момента, как впервые увидели друг друга: мы должны быть вместе. Подумай – все это продолжается с тех пор, как нам было по семнадцать. Мы пытались сделать все, что только можно, чтобы не быть вместе: встречались с кем-то еще, переезжали в другие города, даже в другие страны, и посмотри, что из всего этого получилось: мы вернулись к тому, с чего начали. – Я поцеловал ее. – Нам не нужно торопить события. Мы можем все делать не спеша и посмотрим, что у нас получится. Но если ты думаешь, что я могу вернуться домой, запутавшись в своей жизни, а потом, после всего, что у нас с тобой сейчас произошло, просто взять и уйти, значит, ты меня совсем не знаешь.

– Ты и вправду так думаешь?

– Конечно. Я никогда и ни в чем не был так уверен. Если хочешь, могу сегодня позвонить на работу и сказать, что не еду в Австралию.

– Нет, подожди. По крайней мере до тех пор, пока я поговорю с Иэном. Когда у меня с ним все будет кончено, я снова смогу нормально размышлять. Я поговорю с ним завтра, – сказала она негромко. – Завтра – обязательно. А сейчас давай просто развлекаться.

– Как?

Она допила свой апельсиновый сок и встала.

– Пойдем по магазинам.

Два часа спустя мы уже были в том самом магазине мужской одежды, в который я зашел в свою первую неделю в Бирмингеме. Диджей с бородкой по-прежнему крутил свои диски в углу, и похожий на червяка продавец с гримасой на лице по-прежнему гримасничал, а я по-прежнему пытался сохранить верность черному и темно-синему цветам. Джинни, однако, вовсе не разделяла моих взглядов.

– Так ты хочешь мне сказать, – начала она, перебирая майки на вешалке, – что вся одежда, купленная тобой начиная с двадцати шести лет, была черного или темно-синего цвета?

– Абсолютно вся, – гордо сказал я.

– И носки?

– Да.

– И трусы?

– Всегда.

– И рубашки?

– У меня есть несколько белых рубашек, но я надеваю их только на встречи с крупными клиентами, а обычно я ношу…

– …темно-синие или черные.

По лицу Джинни можно было понять, что она не верит своим ушам. От вешалки с майками мы перешли к вешалке с «повседневными» брюками.

– Как тебе эти? – сказала она, показывая мне пару зеленых штанов милитари.

– Нет, они же зеленые.

Потом она перевела взгляд на бархатные брюки пурпурного цвета.

– А эти?

– Пурпурные? Ты что, шутишь?

Джинни все еще не могла поверить тому, что я ей рассказал. Она подошла к вешалке с костюмами и выбрала один – светло-серый, с тремя пуговицами.

– Давай, Мэтт. Этот не должен оскорбить твоих чувств. В нем ты бы выглядел просто обворожительно.

– Светло-серый? Я бы провел остаток своей жизни в походах в химчистку. Ни за что.

– Но ты ведь понимаешь, что это у тебя «пунктик», да?

– Я уже говорил тебе, что ничего не могу с собой поделать. Я знаю точно, что мне нравится. Если индийская кухня, то это куриная тикка масала. Если музыка, то это женский рок. Если одежда, то темно-синего или черного цвета. – Я повернулся к Джинни и заглянул ей в глаза. – А если женщины, то это ты.

Она засмеялась и поцеловала меня, несмотря на то что в магазине было довольно много народу.

– Поосторожнее, – сказал я.

– Плевать на осторожность. Это еще не все. Я уже давно не имела возможности прилюдно выказать свои чувства, так что извини меня за то, что я сейчас хочу получить от этого максимум кайфа. – И она снова поцеловала меня, а потом пристально посмотрела мне в глаза. – Почему мне это так нравится?

– Потому что ты пребывала в заблуждении, а я указал тебе дорогу, – сказал я, вдруг наполнившись уверенностью в себе. Мне нравилось быть здесь, на людях, с этой красивой женщиной. Мне нравилось, что любой мужчина в этом магазине, как бы понтово он ни был одет, понимал, что Джинни – моя девушка. – Ты знаешь, чего хочешь, и это тебя пугает, потому что ты привыкла думать, что жизнь – это какое-то рискованное предприятие, и надо все время делать одни и те же ошибки и никогда на них не учиться. Тебе это нравится. А мне нравится точно знать, что получится из того или этого, и быть уверенным, что когда оно у меня будет, то всегда будет приносить мне тот же самый кайф, что и в самом начале, если, конечно, прилагать для этого некоторые усилия. А иногда – чем дальше, тем лучше. Я не любитель нового. Новое нервирует меня. Я люблю все старое – опробованное и проверенное.

– М-м, – Джинни усмехнулась. – Получается, что я и есть это «старое» и «проверенное»? – Она засмеялась. – Очень привлекательно.

– Я и не ожидал, что ты поймешь, потому что я – это я, а ты – это ты. Но что касается того, что я люблю в жизни, мне это никогда не надоедает. Никогда. Потому что всякий раз, когда я вижу что-то из того, что я люблю, или как-то еще с этим сталкиваюсь, я ощущаю в этом что-то новое, какие-то детали, на которые раньше не обращал внимания и которые только прибавляют кайфа.

Джинни захохотала так громко, что несколько ребят лет двадцати посмотрели на нее. Один из них держал в руках ярко-оранжевую майку, и Джинни, показав на нее, шепнула: «Извращение моды» – и продолжала хохотать, как будто была пьяна или что-то в этом роде. Я уже начинал почувствовать себя очень неловко.

– Что с тобой?

– Я радуюсь. Не могу поверить, что я это говорю, но вся эта твоя теория насчет темно-синего и черного – думаю, ты меня убедил.

– Ты с ней согласна?

– Ну, не полностью, но кое в чем ты меня убедил.

– В чем?

– Что в тех бархатных штанах ты смотрелся бы жутко.