Текст книги "Уцелевшие"

Глава шестая

Первые лучи солнца ласкали поверхность великой реки. Корабль скользил вниз по течению, и плеск воды о борта был хорошо слышен в рассветной тишине. Мир вокруг был прекрасен, и Рахотеп даже пожалел о том, что путешествие подходит к концу.

– Кормчий говорит, что к вечеру мы будем в Ипет-Исуте, – сказал он.

Стоявший рядом и тоже любующийся утренней рекой Накти кивнул.

– Знаешь, – проговорил он, – в моем возрасте человеку подобает стремиться домой, особенно после долгих странствий. Но я должен признаться, что вовсе не радость наполняет сейчас мое сердце.

Рахотеп помолчал.

– Нет стыда в том, чтобы бояться неизвестного, мой друг, – сказал он наконец. – Даже мне было не по себе, когда я слушал старого жреца из Абу. А ведь я провел многие годы, изучая тайны магии, я прочел множество свитков, повествующих о демонах и об их злодействах, – что же говорить о тебе. Тяжко думать о том, что порождения тьмы ходят среди нас, а мы называем их именами друзей…

– Я говорил не о том, – перебил Накти.

– О чем же? Я думал, ты не рад возвращению, потому что боишься встречи с демонами на знакомых с детства улицах.

– Об этом я тоже думал, – признался писец, – но не сейчас. Рахотеп, последние два года я жил в нетерпеливом ожидании завтрашнего дня, как бывало в молодости. Теперь же, чем ближе мы к Ипет-Исуту, тем сильнее я чувствую груз прожитых лет, словно бы я оставил их дома, отправляясь в путь, а теперь к ним возвращаюсь. Близится час, когда я вновь почувствую себя старым. А страх… да, Рахотеп, вдобавок еще и страх. Я действительно боюсь того, что нам предстоит, и не стыжусь признать это.

– Ты еще можешь передумать, – заметил жрец. – В отличие от меня, ты не связан клятвами. Если ты предоставишь мне самому выполнить предначертанное – клянусь, я не стану винить тебя и не подумаю о тебе плохо.

– Что ты, – возразил Накти, – разве я вызвался тебе помочь лишь из страха, что ты дурно обо мне подумаешь? С тех пор как я похоронил жену, жизнь моя стала пустой. Какое-то время ее скрашивала привычка ходить в гости к старому другу, сидеть с ним в саду на крыше, играя в сенет. Но мой друг больше не узнает меня…

– Рамос? – удивленно произнес Рахотеп. – Я и не знал, что он был твоим другом. И ты думаешь?..

– Не хитри, Рахотеп. Ты думаешь то же самое. Я не удивлюсь, если ты думал об этом еще до того, как мы отправились в верховья реки.

Рахотеп вздохнул. В путешествии Накти оказался незаменим: как воспоминаниями о тех краях, куда они отправились, так и приобретенным еще в молодости умением разговорить собеседника. Накти обладал способностью узнать из слов рассказчика намного больше, чем тот желал сказать. А иногда даже больше, чем тот разумел сам. Однако порой эта способность Накти обращалась против Рахотепа, и сейчас писец опять оказался слишком проницателен и догадлив.

– Так ты потому согласился помочь мне, что желаешь отомстить? – мягко спросил жрец.

– Отомстить? – удивился Накти. – Разве можно думать о мести демону? Стал бы я мстить крокодилу, пожравшему моего друга? Я всего лишь надеялся, что это занятие придаст моей жизни больше смысла, чем обучение глупых мальчишек счету и письму. Я оказался прав. И если в гибели демона будет и моя заслуга – возможно, мне не так страшно будет положить сердце на весы Маат, когда придет мой срок.

В доме Накти все было так, словно писец никуда и не уезжал. Только Тию, обрадовавшись возвращению хозяина, от волнения сожгла предназначенные на ужин лепешки, и пришлось ждать, пока она снова замесит тесто. В комнатах было все так же тихо и все так же чисто, а ведь Накти не предупреждал немногочисленную прислугу о приезде. Старый писец не преувеличивал, когда говорил, что его рабам можно доверять безоговорочно.

Пока Тию заново пекла лепешки, вернувшиеся путешественники перекусили сыром и фруктами. Затем Накти позвал в комнату Кебу, одного из двух молодых рабов.

– Помнишь ли ты, Кебу, – начал он, в упор глядя на юношу, – что я велел тебе перед отъездом?

– Конечно, помню, господин, – склонил голову раб.

– Если так, рассказывай.

– Прямо сейчас, господин?

– Отчего же нет? Разве ты не выполнил моего поручения?

– Что ты, господин! – взволнованно воскликнул Кебу. – Просто господин вернулся так неожиданно, я не думал… Я не сложил еще слов, достойных ушей моего господина!

Накти рассмеялся.

– Я вижу, те часы, что ты провел рядом со мной на занятиях, не пропали для тебя даром. Твое стремление подобрать красивые слова похвально, но сейчас смысл сказанного для меня дороже, чем форма. Не заставляй меня и моего гостя ждать. Начни с того, что произошло за время моего отсутствия в храмовой школе.

Кебу поклонился. Он сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, и заговорил:

– Как и предвидел мой достойный господин, обучение детей было доверено Юти. Насколько мне удалось узнать, в храме им довольны. Кроме того, у Юти появилось куда больше заказов. С тех пор, как он стал храмовым писцом, люди утратили недоверие, которое прежде внушали им его юность и неопытность. Дела всей семьи пошли намного лучше, и, когда умер Рамос, его похоронили, как подобает человеку в его положении. Хотя, конечно, гробница была готова много лет назад…

Кебу замолчал, увидев, что лицо хозяина застыло.

– Продолжай, – негромко велел Накти. – Кто-нибудь, кроме Рамоса, умер в его доме?

Кебу помедлил.

– Кроме Рамоса, никто в его доме не умер, – сказал он наконец, – если господину только не угодно знать про смерть рабов…

– Господину угодно, Кебу. Не трать мое время зря, рассказывай все, что знаешь. Скольких рабов лишился Юти?

– Всего лишь одной рабыни, господин. Она утонула на следующий день после свадьбы господина Юти.

– Так он женился? Когда?

– Пять лун назад, господин. Прости, я еще не успел сказать тебе об этом. Его жена – молодая Садех, ученица повитухи Хекену.

– Ученица повитухи? – приподнял брови Накти. – Я давно знаю Хекену, но она крайне редко берет учениц. Как долго девушка была у нее в обучении?

– Садех поселилась в доме Хекену вскоре после того, как господин и его друг отбыли из Ипет-Исута.

Накти отогнал тревожные мысли, решив обдумать все позже. В этот момент в комнату вошла Тию, с виноватым видом неся свежие лепешки. Кебу было опять замолчал, но Накти жестом велел ему продолжать. Тогда Кебу вновь заговорил и продолжал рассказ, пока Накти с Рахотепом утоляли голод.

– Итак, что думаешь? – спросил бывшего жреца Накти, когда раб наконец замолчал. – Ты, Кебу, можешь идти.

Рахотеп задумчиво очистил от кожуры банан, но откусывать от плода не стал.

– Пусть твой раб внимательно присмотрится к этой женщине, – сказал он. – Я говорю о молодой жене Юти, как там ее зовут? Садех? Пусть он узнает, как та проводит свои дни, каковы ее привычки, кто ее друзья. Если наши подозрения верны, то боги только что дали нам в руки оружие против демонов Ипет-Исута.

Йиргем нашел черепок, споткнувшись о него у самой двери. Это был совершенно обычный обломок дешевого горшка, на подобных тренировались в письме ученики Йиргема в храмовой школе, да и сам он использовал такие для случайных записей, не желая переводить дорогой папирус. Однако на этом черепке надпись не походила на неумелые ученические каракули – обе строки явно были начертаны опытной рукой. Первая содержала лишь два иероглифа, означающие «перед рассветом». Во второй иероглифов было больше. Сложенные вместе, они, несомненно, обозначали храм богини Мут, построенный отцом нынешнего фараона. Йиргему не удалось понять, ни почему черепок оказался возле его двери, ни что именно означала надпись. Пожав в недоумении плечами, йолн тем не менее выбрасывать находку не стал. Возможно, Лутх догадается, в чем дело, подумал он.

Лутх, однако, не оказалось ни в спальне, ни в других комнатах. Йиргем заглянул к Муйтх.

– Лутх с утра ушла на рынок с одной из рабынь, – задумчиво сказала та. – Рабыня вернулась домой с покупками, а сама Лутх собиралась зайти к Мйелне. Что-то они засиделись…

Йиргем постарался подавить в себе беспокойство. Почему бы молодой йолне, оторванной от тех, с кем она росла, и не поговорить со старшей? Он еще обдумывал эту мысль, безотчетно сжимая в руке бессмысленный черепок, а ноги уже несли его прочь из дома.

– Приветствую тебя, Юти, – открыв дверь, громко сказала Мйелна на языке людей. – Заходи, у меня как раз в гостях твой бывший учитель.

– Ученики в школе говорили, что ты недавно прибыл из дальних странствий, учитель, – произнес Йиргем, усилием воли заставляя себя соблюдать приличия. – Я и сам собирался зайти к тебе с приветствием, но не хотел беспокоить так скоро после возвращения из дальних краев. Я подумал, что дорога твоя была нелегка, учитель.

– О, я вернулся восемь дней назад и уже успел отдохнуть, – небрежно заметил писец.

Йиргем украдкой огляделся по сторонам, надеясь в глубине души, что Лутх тоже здесь. Однако никого, кроме Накти, видно не было.

– Скажи, почтенная, – обратился Йиргем к Мйелне, не в силах ждать, пока гость покинет дом, – когда ушла от тебя моя жена? Рабы сказали, что она собиралась к тебе. Наверное, мы с ней разминулись по дороге.

Мйелна приподняла брови, и в глазах ее промелькнула тревога.

– Твоя жена не была у меня сегодня, – медленно произнесла она.

Присутствие Накти не позволяло йолнам говорить откровенно, а писец, как назло, и не думал уходить.

– Быть может, твоя жена пошла к подруге, – произнес он успокаивающе.

– У нее нет подруг в этом городе, почтенный Накти.

– Подруги могут появиться. Почему бы тебе не пойти домой и не подождать ее там? Рано или поздно она спохватится, что засиделась допоздна, и вернется. Женщинам свойственно непостоянство, но большинство из них все же понимают, что развлечения – кратковременны, а семья – на всю жизнь.

Йиргему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, на что намекает Накти. Поняв, он едва не расхохотался. Люди! Их представления о любви и верности смехотворны, зато с какой легкостью они судят других по себе.

– Моя жена не из тех женщин, что ищут развлечений, – холодно произнес йолн, понимая, как неубедительно прозвучат его доводы для человека.

Накти, однако, спорить не стал.

– Если ты так уверен в ее благоразумии, – сказал он, – то, возможно, тебе стоит взять рабов и отправиться на поиски. Я предложил бы тебе свою помощь, но я, боюсь, уже не так молод, как был когда-то. Все же выслушай добрый совет: сходи сначала к себе домой, посмотри, не найдется ли там чего-нибудь, что поможет тебе.

– Чего-нибудь, что мне поможет? – недоуменно переспросил йолн.

– Порой любая мелочь может указать нам дорогу. Посмотри внимательно, – с неожиданным напором в голосе сказал Накти.

Йиргем вздрогнул, ощущая ладонью острые края черепка.

Записка. Мелочь, указывающая дорогу. Неужели Накти говорил о ней? Это, однако, было невозможно. Что мог знать о находке Йиргема старый писец?

– Ты прав, учитель, я немедленно вернусь домой и начну поиски, – бросил йолн, и, прежде чем Мйелна успела возразить, торопливо двинулся на выход.

Однако, оставив дом старшей, Йиргем не отправился к себе. Вместо этого он бегом пересек узкую улицу, скрылся за углом одного из соседних строений и замер, затаив дыхание и до предела обострив слух. Мгновения текли невыносимо медленно, но вот, наконец, дверь отворилась, и на пороге показался Накти. Йиргем, продолжая прислушиваться, бесшумно отступил вдоль стены в темноту вечерних сумерек. Когда шаги отдалились и затихли, он осторожно выглянул из своего укрытия и, убедившись, что Накти исчез из виду, бросился обратно к дому Мйелны.

Обычной неторопливой походкой Накти добрался до своего жилища, вошел и тщательно заложил тяжелый засов. Только теперь он позволил себе расслабиться. Плечи Накти содрогнулись – эту дрожь он подавлял в себе всю дорогу, каждый миг ожидая услышать звук шагов за спиной. Что было бы дальше? Возможно, всего лишь удар, который отправит писца в уже давно готовую гробницу. Возможно, зажатый рот, связанные руки и пытки, пока не расскажет все, что теперь знает. А возможно, тоскливое скитание бесплотным духом в ожидании, когда демон освободит его старое тело, после чего Накти смогут похоронить, как подобает.

Он знал, чем рисковал, когда отправился в дом повитухи. Однако идти было необходимо, лишь он один мог выполнить задуманное. Только старый писец, помнивший повитуху еще девочкой, мог бы сказать, все ли еще Ка настоящей Хекену обитает в ее теле.

Рахотеп ожидал его в главной комнате.

– Ну что? – тревожно спросил он.

– Она человек, – ответил Накти просто.

– Ты уверен?

– Я говорил с ней о событиях, которые не имели иных свидетелей, кроме подлинной Хекену. И она вспомнила достаточно, чтобы убедить меня. Но послушай! Когда я уже собирался уходить, вдруг пришел Юти… Я хотел сказать, демон, который живет в теле Юти. Он уже обнаружил потерю.

– Ты думаешь, Накти говорил об этом? – спросила Мйелна, внимательно разглядывая черепок.

– А тебе не показались странными его слова? Ты лучше меня знаешь людей, найи́. Скажи, разве так говорят с человеком, встревоженным пропажей жены?

Мйелна задумалась, потом подняла на Йиргема глаза, в которых явно читалось беспокойство.

– Что, Мйелна?

– Я вспоминала наш разговор. Я знаю Накти уже много лет, с тех пор как впервые приехала сюда в этом теле. Я принимала роды у его жены. Мне не показалось странным поначалу, что старый знакомый зашел ко мне после долгого отсутствия. Но теперь, когда я перебрала в памяти его сегодняшние слова…

– Какие слова?

– Он вспоминал о прошедших годах, о том, что знаем мы оба. Но не столько говорил сам, сколько заставлял говорить меня, словно…

– Словно что? – переспросил Йиргем, уже догадываясь, что сейчас услышит, но отчаянно надеясь на ошибочность этих догадок.

Йолна схватила его за руку. Впервые в жизни Йиргем увидел найи́ Мйелну испуганной.

– Тайи́, – прошептала она, – он знает!

Мысли Йиргема мешались, путались, не позволяя ему сосредоточиться, разобраться в произошедших событиях и решить, что теперь делать. Ему хотелось сорваться и бежать на поиски Лутх, но он совершенно не представлял, с чего их начинать. Если Накти проник в тайну йолнов, его надлежало немедленно уничтожить, только вот тело старика не выдержало бы Йиргема, а значит, убивать придется каким-либо другим способом, так, как убивают люди. Но сначала необходимо было узнать, что старику известно. Лутх! Писец замешан в ее исчезновении, сейчас Йиргем уже не сомневался в этом.

– Продолжай, – попросил он замолчавшую найи́.

– Я думаю, Накти в своих странствиях узнал о тайне йолнов. Сколько ему известно, мне неведомо, но он расспрашивал меня так, словно проверял, тот ли я человек, которого он знал все эти годы. Какое счастье, что я уже столько лет не меняла тела! Думаю, после нашего разговора Накти не станет подозревать меня. Но не тебя, Йиргем! Всем известно, что Рамос потерял память за несколько лет до смерти, и то же случилось со всей его семьей. Мы объяснили это неведомой болезнью, но если Накти известно о йолнах, то для него не может быть знака яснее. Меня он наверняка заподозрил лишь потому, что ты взял жену из моего дома. Йиргем, не знаешь ли ты, по каким краям пролегал путь Накти во время странствий?

– Мальчишки в школе говорили сегодня об этом. Накти поднимался вверх по реке, по направлению к Свенету и острову Абу.

Мйелна судорожно вздохнула и закрыла руками лицо.

Пленница была заперта в помещении, которое Кебу соорудил по приказу Накти. Пару дней назад раб отгородил тростниковыми циновками дальний угол в подвале писца и выкопал в середине образовавшейся каморки яму в кубит глубиной. Четверо нанятых работников уложили в эту яму огромный камень, сдвинуть который с места в одиночку было невозможно. К этому камню и привязали утром похищенную демоницу. Руки и ноги ей опутали крепкими тростниковыми веревками. Рот пришлось заткнуть, потому что демоница кричала и ругалась не переставая и норовила укусить любого, до кого могла дотянуться.

– Как же мы будем ее кормить? – нахмурился Накти.

– Ничего, пару дней проживет без еды, а там видно будет, – спокойно ответил Рахотеп.

Демоница притихла и с ненавистью глядела теперь на своих похитителей. Рахотеп повернулся к молодому рабу.

– Кебу, – обратился он к рабу, – не забудь ни слова из тех, что сказал тебе твой господин, и выполняй все в точности. Ослушание может стоить тебе жизни.

– Конечно, господин! Я никогда не посмел бы ослушаться.

– А ты ничего не забыл? Ну-ка, повтори!

– Во-первых, – с готовностью заговорил Кебу, – помимо моего господина и тебя, господин, только мне позволено приближаться к демонице. Даже Тию не должна входить к ней. Во-вторых, мне должно молчать об этом, хотя я и так никогда не распускаю язык о делах моего господина. В-третьих, я должен докладывать обо всем, что покажется мне странным или необычным.

– Я вижу, ты все запомнил правильно, – похвалил Рахотеп раба.

– Каждое твое слово, господин, – еле слышно отозвался тот.

Рахотеп вздохнул. На сердце у него было тяжело.

– Вы пойдете к храму богини Мут вдвоем, – решила Мйелна. – Ты, Йиргем, и ты, Муйтх.

– Мы все пойдем, – запальчиво встрял Райгр. – Правда ведь? – оглядел он остальных йолнов.

Мйелна укоризненно покачала головой.

– Вы недооцениваете людей, – сказала она. – Пока мы не знаем, ни сколько их посвящено в тайну, ни что именно им известно, так не будем же сами давать им в руки новое знание. Пойдет Йиргем, а Муйтх последует за ним, отставая на сотню шагов. Умеешь ли ты обострять слух, Муйтх?

– Умею, – кивнула йолна, – хотя до сих пор мне требовалось для этого немало сил.

– Ничего, – вздохнула Мйелна, – сейчас мы все должны забыть о бережливости. Берите у своих тел столько, сколько потребуется, и смотрите лишь, чтобы хватило сил сменить тело, когда выжмете до дна то, которое носите. Сколько у вас рабов?

– Двое зрелых мужчин и пять женщин, – ответила Лйерн. – И есть еще трое совсем молодых, почти детей.

Мйелна кивнула.

– Это на крайний случай. Лучше, чем ничего. Позаботьтесь, чтобы они не сбежали. Новые тела могут понадобиться уже очень скоро. А сейчас… До рассвета еще много времени, готовьте свои сердца к тому, что может случиться.

Йиргем мрачно кивнул. Любой йолн знал, что мир и благополучие, окружающие его семью, зиждутся на том, насколько надежно сохранена тайна. Необходимость хранить ее стояла за каждым решением, за каждым, даже самым незначительным шагом. В прошлом случалось, что йолны жертвовали даром жизни, чтобы уберечь тайну, ибо раскрытие ее означало бы не одну, а множества смертей.

И все же каждый из семьи Йиргема понимал, что тот сейчас думает не только о судьбе народа йолнов. И никто из рельо́ не осмелился бы винить его за это.

– Мйелна, – сказал Йиргем, прерывая паузу, – перед тем как мы пойдем… Я должен знать… мы все должны знать, – поправился он, окинув взглядом притихших, посерьезневших рельо́. – Каким бы знанием ни обладал Накти, он привез его из Абу. Расскажи нам, Мйелна, что случилось там? Что могут знать эти люди?

Мйелна вздохнула и опустила голову.

– Ты прав, тайи́, – сказала она. – Быть может, то, что я расскажу, поможет вам сегодня.

Накти пришел к храму богини Мут задолго до рассвета. По совету Рахотепа он выбрал место, которое позволяло ему видеть все ведущие к храму дороги, при этом самому оставаясь невидимым.

Поначалу Накти думал, что будет страшнее и придется приложить немало сил, чтобы демон не заметил его страх. Но сейчас, томясь в ожидании, Накти чувствовал себя лишь взволнованным, а не испуганным. Быть может, накануне он истратил последние отпущенные ему запасы страха. Или же он стал уже слишком стар, чтобы бояться за свою жизнь. Если же случится так, что демон завладеет его Ка… что ж, рано или поздно, если верить старику Эмсафу, жрецу с острова Абу, демон покинет украденное тело. А значит, Накти может надеяться на достойные похороны и счастливое посмертие.

Писец вздохнул, вспоминая старого жреца Эмсафа, с трудом найденного ими на Абу. Вот от какой судьбы да уберегут его боги! Накти впервые в жизни порадовался, что его сыновья и дочери покинули Ипет-Исут, а жены давно нет в живых. Когда никого из близких нет рядом, нужно опасаться лишь за себя.

Эмсаф, жрец богини-бегемотицы Таверет, был стар, очень стар. Он был немолод уже в те времена, когда Накти юным писцом сопровождал сборщика налогов и от нечего делать собирал местные легенды в верховьях великой реки. Прошедшие годы не пощадили Эмсафа – он уже едва ходил, заговаривался, с трудом узнавал собственных внуков, а один его глаз подернулся белым и перестал видеть. Но, как это иногда случается со стариками, далекое прошлое оставалось ясным в его памяти. Накти и Рахотепу старческое слабоумие Эмсафа оказалось на руку – будь тот в здравом уме, кто знает, стал бы он рассказывать чужакам то, что много лет хранил в тайне и не решался доверить даже папирусу.

В юные годы Эмсафу присущи были беззаботность и легкомыслие, отнюдь не подобающие молодому помощнику жреца. Во всяком случае, юноша позволил себе влюбиться в девушку, совершенно не подходящую ему по положению. Красавица Бинт-Анат говорила, что принадлежит к древнему и знатному роду одного из племен пустыни, но в тот день, когда судьба свела ее с Эмсафом, девушка была всего лишь рабыней, дочерью неизвестного отца. Ее мать привели в Кемет из пустыни вместе с прочей военной добычей.

Эмсаф влюбился и потерял разум. Он готов был выкупить девушку и жениться на ней, но его отец и мать, конечно же, и слышать о том не хотели. Купить сыну дорогую наложницу они, возможно, и согласились бы, но видеть бывшую рабыню его законной женой – никогда. Сам же Эмсаф не в состоянии был уплатить выкуп – Бинт-Анат была не просто красивой девушкой, но и ценной работницей, умеющей с помощью ниток и бычьих жил сплетать бусины из драгоценных камней в редкие по красоте узоры. Хозяева не расстались бы с такой за бесценок. Впрочем, за небольшую плату они позволяли влюбленному видеться с девушкой, если это не мешало работе.

Эмсаф надеялся, что рано или поздно либо родители сжалятся над ним, либо сам он каким-либо чудом разбогатеет. А пока и того, что Бинт-Анат отвечала ему взаимностью, хватало для счастья.

Жизнь была прекрасна – но наступило утро, когда, встретив Эмсафа на дороге к каналу, Бинт-Анат лишь скользнула по нему равнодушным взглядом и прошла мимо…

Не поверив собственным глазам, Эмсаф окликнул девушку. Та обернулась, но не сразу, а словно раздумывая.

– Ты что же, не узнала меня? – с легким укором произнес Эмсаф, подходя ближе.

– Узнала, – ответила девушка, и Эмсаф вздрогнул от того, настолько холодно и безжизненно прозвучал ее голос. – Но хозяева отправили меня за водой, и мне некогда.

Сказав это, Бинт-Анат заторопилась прочь.

– Хорошо, – поспешно выкрикнул ей вслед Эмсаф, – я приду к тебе вечером, и тогда мы поговорим.

Девушка вновь обернулась и окинула его удивленным взглядом.

– Вечером? Нет, не приходи сегодня. Хозяева будут сердиться. Прощай.

Бинт-Анат повернулась к Эмсафу спиной и, расплескивая воду из ведер, поспешила, едва не побежала от него.

Юноша оторопело смотрел ей вслед, и то, что он увидел, заставило его вздрогнуть вновь – движения Бинт-Анат, ее походка изменились, стали чужими, почти незнакомыми.

Вернувшись домой, Эмсаф в отчаянии заметался по внутреннему дворику, путаясь под ногами у рабов. Он перебирал в памяти последние встречи с Бинт-Анат, пытаясь найти причины ее холодности. Вспоминать было нечего. Они не ссорились, и Эмсаф был уверен, что ничем не обидел любимую. В последний раз он видел ее два дня назад, Бинт-Анат была разве что несколько опечалена. Она жаловалась Эмсафу на хозяев: те переменились к ней, стали холоднее и строже и нагрузили на нее больше работы. Прежде Бинт-Анат занималась только рукоделием, которое хозяйка выгодно продавала. Теперь же нескольких рабынь неожиданно освободили от работы по дому, возложив их обязанности на остальных, и Бинт-Анат, впервые за много лет, пришлось молоть муку и мыть полы.

Эмсаф тогда слушал не очень внимательно – хозяйственные заботы были ему не интересны. Быть может, девушка обиделась на него за недостаток участия? Эмсаф решил встретить ее завтрашним утром и во что бы то ни стало добиться объяснений. Однако ни назавтра, ни на следующий день Бинт-Анат из дому не выходила.

Эмсаф не знал, что делать. Разум говорил, что девушка попросту разлюбила его, забыла, встретила другого, что надо смириться и забыть ее в ответ, а сердце кричало, что любимая попала в беду. Отчаявшись, ученик жреца решился тайком проникнуть в дом купца Небамуна, хозяина Бинт-Анат.

– Я уже говорила однажды, что мы, пока жили в Абу, сделались чересчур беспечными, – начала рассказ Мйелна. – Многие из нас стали недооценивать людей. Да, правда то, что они недальновидны и не слишком умны, правда и то, что большинство из них слабы душой, но попадаются порой исключения – люди, умом и силой духа не уступающие йолнам. Такие люди способны на сильные чувства, и эти чувства заставляют их вести себя иначе, чем свойственно их племени.

Йолны внимали, боясь пропустить хоть слово. Даже Райгр, презирающий людей больше прочих, хранил молчание: сейчас было не время для споров о человеческой сущности.

– Нас было много на Абу, – продолжила Мйелна, – четыре семьи, и каждая благословлена йольо́. Однажды, как это бывает, несколько молодых йолнов почувствовали себя достаточно взрослыми, чтобы создать новую семью. Было решено, что с ними в новый дом пойдут двое старших, проживут десяток-другой лет, пока молодые не привыкнут к самостоятельности. Я была одной из этих старших, а вторым – мой о́лни, Хлойг.

Мйелна, закрыв глаза, смолкла. Йолны замерли, не решаясь произнести ни слова. Все они знали, что в прошлом Мйелну постигла беда – она потеряла своего о́лни, но никто из них не слыхал, чтобы она рассказывала о нем. Наконец, Мйелна справилась с собой и заговорила вновь.

– Как обычно, мы выбрали дом и семью, подходящую по положению: достаточно обеспеченную, но не слишком заметную или высокопоставленную. Я и Хлойг вместе с частью молодых йолнов прибыли в их дом под видом дальних родственников. Нас встретили холодно, но приняли, не прогнали, а больше нам ничего и не надо было. Уже на следующий день тела хозяев были заняты молодой парой, еще трое йолнов взяли тела их старших сыновей и дочери. Оставался младший сын, он был еще совсем молод, не старше десяти лет, и никто не пожелал забрать себе его тело. Тогда я совершила первую ошибку: я не настояла ни на том, чтобы тело мальчика было занято, ни на том, чтобы от него немедленно избавились. Я велела оставить его в доме под надзором. Я решила, что нет особой беды, если мы подождем год-другой. Надзор был не слишком строгим, ведь нам и на ум не приходило, что мальчишка может сбежать. Куда ему было идти?

Вторая моя ошибка была, казалось, не слишком серьезна, но именно она стала решающей. Мне приглянулось тело одной из рабынь. О, она была красива! Мое тело уже начинало стареть, и так или иначе мне вот-вот понадобилось бы новое. Я поторопилась и не позаботилась узнать об этой рабыне побольше. И я не учла того, что столь красивая девушка наверняка должна иметь поклонника.

Когда на дороге к каналу меня окликнул человек и заговорил со мной как с близкой знакомой, я не придала этому значения, но, вернувшись домой, задумалась. Я решила, что будет лучше, если он какое-то время не увидит меня, найдет за это время новую подругу и оставит мое тело в покое. Но я недооценила силу чувств, на которые способны некоторые из людей. Видимо, этот человек никак не мог смириться с тем, что девушка перестала отвечать на его ухаживания. Однажды вечером, вернувшись в свою комнату, я обнаружила его сидящим на полу у окна. От неожиданности я закричала. В комнату вбежал один из йолнов, Йаал.

– Мйелна! – воскликнул он, не заметив, что мы не одни.

– Смотри, – сказала я на языке людей и пальцем показала на незваного гостя, поднявшегося к тому времени на ноги.

Тот поклонился, увидев перед собой хозяина дома.

– Прости меня, Небамун, – сказал он, – я пришел к Бинт-Анат, как обычно, но она не ожидала увидеть меня и потому испугалась и закричала.

– Что ты делаешь в моем доме? – сердито проговорил Йаал, не в силах догадаться, что происходит. – Убирайся! Вон отсюда!

– Позволь мне лишь поговорить с ней, – жалобно попросил человек.

– Она не желает с тобой говорить, – гневно ответил Йаал. – Пошел вон, пока я не приказал рабам вышвырнуть тебя.

Лицо человека залилось краской. Он молча повернулся и выпрыгнул в окно, через которое, вероятно, и проник в мою комнату. Я была уверена, что больше не увижу его.

Старик Эмсаф даже много лет спустя не забыл унижения.

– Прикажет рабам вышвырнуть меня из дому! Меня! – сердито повторял он.

Накти и Рахотеп сочувственно кивали до тех пор, пока старый жрец не успокоился и не продолжил рассказ.

Выпрыгнув из дома Небамуна в окно, Эмсаф прижался к стене и некоторое время простоял, приходя в себя. Сверху раздавались голоса: несомненно, Бинт-Анат и ее хозяин продолжили разговор. Речь была достаточно громкой, но, сколько Эмсаф ни вслушивался, ему не удалось разобрать ни слова, будто говорили на неизвестном ему языке. Посчитав причиной тому собственный гнев и горе, Эмсаф бесцельно побрел прочь. Однако, сделав с десяток шагов, он остановился – у самого входа в дом сидел ребенок, в котором Эмсаф узнал десятилетнего Сахури, младшего сына Небамуна. Мальчик посещал школу при храме, где сам Эмсаф частенько помогал учителям. Однако в последние дни помощник жреца не видел Сахури в храмовом дворике. Эмсаф осторожно приблизился.

– Приветствую тебя, Сахури, – сказал он негромко. – Что случилось?

Мальчик поднял голову.

– И вовсе я не плачу, – невпопад ответил он.

– Конечно, нет, – подтвердил Эмсаф. – И все-таки, что случилось?

Мальчик промолчал.

– Я давно не видел тебя в школе, – осторожно заметил Эмсаф.

– Я не хожу больше в школу, – сердито отозвался Сахури. – Они сказали, чтобы я сидел дома.

– Кто сказал? – еще осторожнее, стараясь не выдать нетерпения, спросил Эмсаф.

Мальчик поднял на него глаза и вдруг рухнул на землю и разревелся, содрогаясь всем телом, словно от судорог.

Эмсаф огляделся. Пока еще их не замечали, но в любую минуту кто-нибудь из обитателей дома мог выйти наружу или выглянуть в окно. Эмсаф склонился к ребенку, положил руку ему на плечо и ласково сказал:

– Давай уйдем отсюда, Сахури. Сходим-ка к каналу, тебе надо умыться.

Все еще всхлипывая, сын купца поднялся на ноги. Они не торопясь прошли между соседских домов вниз по улице и пологим берегом спустились к каналу, к тому месту, где женщины обычно набирали воду. Мальчик наклонился и плеснул себе в лицо. Эмсаф, помедлив, проделал то же самое. Прохладная вода остудила ему щеки и помогла собраться с мыслями.