Текст книги "Под властью пугала"

– Может быть, и так, Ферид-бей, и все же Ахмет-бей неподражаем, он гений.

– Хотя Албания и заслуживает лучшего… Ах, если бы ее возглавлял кто-нибудь подостойнее!

– Мы сами виноваты. Вы помните, как я просил вас тогда…

– И не напоминайте. Если бы я вас послушался, был бы сейчас… эмигрантом в Европе, над рекой, как епископ. Вы читали его стихи? Над рекою, да над Шпрее, ра-та-та-та та-та-та.

– Так или иначе, надо думать о будущем. Как вы считаете?

Ферид-бей не ответил.

Он съежился в кресле, упершись подбородком в ладонь, и глубоко задумался.

Он был ужасно зол на себя. Как хотелось ему остаться противником «невежды горца», без пяти минут короля. Это возвысило бы его как человека, преданного родине и демократии, и, кто знает, открыло бы перед ним широкую перспективу. Его остроумные издевки над самозванным королем принесли бы ему славу талантливого журналиста. Но он понимал, что не может себе это позволить, – слишком дорого ему обойдется. Комфорт, избранное общество известных художников и деятелей культуры, любимые книги по философии – вот к такой жизни он привык. А разве будет доступно ему все это без денег? Когда-то полученное наследство уже давно растрачено, и теперь он живет на деньги, что ссудили ему земляки, но надолго ли хватит этих денег при том образе жизни, который он ведет? Ему нужно столько денег, чтобы они, как воздушный шар, подняли бы его наверх, в high life[19]19
  Высший свет (англ.).


[Закрыть] американского общества. Если сейчас он не примет предложения, сделанного братцем от имени «неуча», надо будет все равно где-то искать работу. Ему как-то предложили отправиться в Китай – преподавать английский язык, посулили «приличный оклад и виды на будущее», но Китай далеко, а он не может жить без интересного общества. Можно, конечно, найти работу и здесь. Образованный и способный журналист, он мог бы устроиться в одну из крупных газет, но тут ему придется тянуть лямку, оставаясь в тени, смешавшись с рядовым людом. Он будет вынужден отказаться от привычного уклада жизни, от своего особняка, снять квартиру подешевле и, уж конечно, расстаться с прелестной Мэри. Ведь она наверняка бросит его, как только узнает, что денег у него нет. «Нет, нет и тысячу раз нет, – решил он про себя. – Жизнь дается один раз, зачем же ее портить и осложнять из-за каких-то принципов, которые, в конце концов, никто и не оценит? Как подумаешь, полные ничтожества, безмозглые ослы, бездари наслаждаются жизнью только потому, что у них есть деньги, – лопнуть можно от злости. В этом мире процветают только те, у кого есть деньги. А я, родился я, что ли, не вовремя? Да, наверно. Я аристократ, аристократ до мозга костей – по происхождению, по воспитанию, по образованию, по укладу жизни. Но время аристократии прошло. Настал век черни. Одно из двух – или оставайся честным и гни спину, как раб, или стань подлецом и пользуйся благами, которые сулит тебе король-невежда. Кому ни служи, все равно будешь рабом. Тогда почему бы не согласиться на предложение матьянского бея? Хуже не будет. Ведь он явно умнее, изворотливее и хитрее всех остальных беев и бейчиков Албании. Подчинились же ему другие, такие же патриоты, как и я! Вот братец, например… Славного рода, блестяще образован, искусный политик, а ведь тоже пошел к нему на службу. Ахмет Зогу всех обвел вокруг пальца. А теперь вот и королем станет. Хочешь не хочешь, а он мой государь, если я собираюсь остаться албанским подданным. Так, может, согласиться? Стоит лишь сказать да, и у меня будет особняк, общество, любимые книги и прелестная Мэри и все, что угодно. В конце концов, лучше быть его посланником, чем служить у какого-нибудь грубияна издателя. Его провозгласят королем – тем лучше. Буду посланником короля, хоть и короля-невежды, да зато не придется зависеть во всем от какого-нибудь болвана босса».

Нуредин-бей не мешал его раздумьям, но понял, что должен помочь ему решиться.

– Может быть, вам будет трудно, Ферид-бей, объяснить этот поворот своим землякам, живущим здесь, но…

Ферид-бей взглянул на него испытующе, будто спрашивая, всерьез ли он это говорит, и тут же перебил его:

– Это меня не беспокоит, братец. Мне не впервой совершать политические повороты. Я в политике всегда следую советам моего покойного деда, да будет земля ему пухом. Он говорил: «Врага никогда не окружай со всех сторон, оставь ему путь к отступлению, иначе он будет опасен. Да и сам во всякой сваре оставь себе лазейку, чтобы можно было ускользнуть». Если вы, Нуредин-бей, внимательно читали мои статьи, то, думаю, заметили, что я всегда косвенно одобрял и поддерживал действия Ахмет-бея, хотя и резко осуждал некоторые перегибы. Даже в самых резких моих выступлениях против его превосходительства, осуждая террор и произвол правительства, я одновременно подчеркивал, что в нынешних условиях он лучше всякого другого правителя. Ведь я разошелся с моим другом епископом именно потому, что его сторонники устраивали заговоры против Ахмета Зогу и стремились его свергнуть. Чего они хотели? Снова поставить у власти Фана Ноли? Вряд ли они добились бы успеха, но даже если бы это им удалось, то такой переворот привел бы к полнейшему хаосу в Албании и спровоцировал бы интервенцию иностранной державы, уполномоченной вмешаться в случае неспособности правительства. Видимо, президент внимательнее читает газеты, чем вы, Нуредин-бей. Он заметил эти нюансы, потому и прислал вас сюда. Мне сейчас ничего не стоит убедить соотечественников в том, что я всегда так думал.

– Вам виднее, Ферид-бей. Но, заняв новый пост, вы должны позаботиться о том, чтобы ваша газета не попала в руки противников президента, иначе они будут продолжать публиковать статьи с выпадами против него, а заодно и против вас.

– Этого не будет.

– Вы уверены?

– Да, Нуредин-бей. Между нами говоря, наши земляки здесь – это несколько простаков в Бостоне, лавочники, чистильщики обуви, носильщики – в общем, профаны, которых можно водить за нос как угодно. Они ничего не смыслят в политике и готовы верить каждому моему слову. Вряд ли они смогут нам помешать. Более того, мы, без сомнения, сможем перетянуть их на свою сторону.

– Значит, все решено?…

Ферид-бей встал, подошел к большому столу и достал из ящика пачку бумаг. Нуредин-бей настороженно следил за ним. Тот вернулся и небрежно бросил бумаги на стол перед Нуредин-беем.

– Сначала, братец, скажите, что мне делать вот о этим?

– Что это?

– Счета. Я не могу их оплатить.

Нуредин-бей проглядел несколько счетов, держа их кончиками пальцев.

– На сколько здесь?

– Я и сам не знаю.

– Его превосходительство поручил мне выполнить любое ваше условие. Вот чек. Заполняйте сами.

Ферид-бей даже не прикоснулся к чеку. Он достал из буфета бутылку виски и два бокала.

– Выпьем за удачу, братец, – сказал он усаживаясь и с усмешкой добавил: – А ведь мы с вами заслуживаем лучшей участи, чем быть министрами невежды байрактара.

Нуредин-бей вздохнул.

– Что поделаешь, братец, судьба.

Ферид-бей наполнил бокалы.

– Выпьем за мой новый пост.

– И за вашу удачу!

– Передайте привет его величеству и заверьте его, что в моем лице он будет иметь преданного друга и неплохого посланника.

– Выпьем за здоровье его величества!

– И за наше с вами, братец, и за наше!

VII

Господин Вехби Лика посмотрел на часы, недовольно фыркнул, встал со стула и принялся шагать по коридору, бросая косые взгляды на господ, ожидавших, как и он, вызова к министру. «Почему так долго не вызывают?» – возмущался он про себя.

Он снова сел, закурил и погрузился в размышления. «Как-то они встретят мое произведение? Поймут ли, каких мне стоило усилий из этой ничтожной жизни сделать блестящую биографию? Бандита я превратил в национального героя, стычки из-за добычи сделал настоящими битвами, побеги, которые он совершал всякий раз, оказавшись в пиковом положении, стали у меня гениальным стратегическим отступлением, я вывел его родословную из доисторических времен, записал ему в родню всех европейских королей. Чего еще нужно? Если они не дураки, то должны признать, что я создал настоящий шедевр. Да-да. Самые лучшие книги по истории написаны людьми, не имевшими о нем ни малейшего представления. И моя тоже войдет в этот разряд. Сколько же мне заплатят? Ну да это неважно. Гафур-бей сказал, что биография, как ключ, откроет передо мной все двери. Прежде всего пусть мне разрешат издавать газету. Все крупные политика с этого начинали свою карьеру. А вообще-то, если что-нибудь заплатят – тоже не плохо. Ага, кажется, открывают дверь…»

Он уставился на дверь: ему показалось, что за ней послышались шаги и голоса.

Дверь действительно отворилась, но появился не министр, а господин Кочо Котта. Он быстро прошел мимо, не глядя на ожидавших, которые повскакивали со стульев и стали кланяться, прижимая руку к сердцу. Дверь тут же захлопнулась, господин Вехби Лика не успел даже рассмотреть, есть ли кто-нибудь еще у министра, но – была не была – решил войти. Тихонько постучал и повернул ручку.

В кабинете было трое: министр – господин Джафер-бей Юпи, Муса Юка и Гафур-бей Колоньяри. Склонившись голова к голове, они рассматривали списки депутатов, которых предстояло избрать в учредительное собрание. Он расслышал слова Гафур-бея:

– …Я не говорю, что он нелоялен, но это такая дубина. Столько лет в депутатах, а мы еще ни разу не слышали, чтобы он выступал.

– А к чему нам болтовня, Гафур-бей, – возразил Муса Юка. – Насчет поговорить у нас есть господин Михаль Касо. А этот пусть молчит, лишь бы руку поднимал!

– Я тоже так думаю. Я согласен с господином Мусой, – сказал Джафер-бей. – По-моему…

В это мгновение министр вдруг заметил Вехби Лику и раздраженно крикнул:

– А тебе чего здесь надо?

Остальные тоже повернулись к нему.

– Извините, господин министр, но я… э-э… мне сказали… – смешался Вехби.

Гафур-бей прошептал что-то на ухо министру.

– А-а! – протянул Джафер-бей. – Ну ладно, ладно, господин Вехби. Подождите там. Вас позовут.

Вехби-эфенди вышел из кабинета смущенный и обиженный. Уселся опять на свой стул и нервно закурил. «И зачем я поторопился? Сам виноват. Ну почему я такой нетерпеливый? О ком это они говорили? Многие депутаты не выступают. Может, речь шла об Ахмет-бее Ресули? Он настоящая дубина. Или о Хюсни Тоске? Да, да, наверняка о нем. Хотя они все болваны и скоты. Людей образованных и достойных вроде меня депутатами не делают. Нет, таких держат впроголодь. В этой стране никто не делает карьеру благодаря уму и способностям. Отсюда и пошла поговорка: „Девяносто девять уловок, и один раз смелость“. Хотя сейчас и это устарело. Смелость уже ни к чему. Нужны лишь девяносто девять знакомств да подхалимство. Такие времена настали, что и свинью дядей назовешь…»

Из этих мрачных раздумий Вехби Лику вывел голос самого Гафур-бея, который, приоткрыв дверь, позвал:

– Прошу вас, Вехби-эфенди!

Журналист схватил с соседнего стула шляпу и, прижимая к себе портфель, лежавший у него на коленях, скользнул в кабинет министра.

Господа, видимо, уже покончили со своим делом, и на этот раз министр встретил его с улыбкой. Приподнимаясь, он протянул руку.

– Очень рад, господин Вехби, как самочувствие?

– Хорошо, спасибо.

– Рукопись принесли?

– Так точно!

– Вы знакомы с господином Мусой Юкой… Разрешите представить, Вехби Лика, журналист.

– Знаю, знаю, – проворчал Муса Юка, нехотя протягивая ладонь.

– Садитесь, Вехби-эфенди. Надеюсь, вы нас порадуете.

– Я старался, господин министр.

– Тогда начнем.

Вехби-эфенди сел напротив Гафур-бея и принялся вытаскивать папку из портфеля.

– Я сделал все, что мог, господин министр. Еле-еле собрал документы. Даже в Матьянский край ездил. Поговорил со стариками, нашел смельчаков, сражавшихся вместе с его превосходительством. Мне очень помог господин Абдуррахман Кроси, а что получилось – вам судить, ваша честь.

– Ну, читайте! – приказал министр.

Господин Вехби положил на стол отпечатанные на машинке листы бумаги и снова заговорил:

– Я начал с семьи. В первой главе рассказывается о родословной его величества.

– Ладно, послушаем, – сердито пробурчал Муса Юка.

Вехби-эфенди откашлялся и начал читать:

«Родословная его величества, нашего короля, теряется в туманной глубине веков. В монастырских хрониках средневековья упоминание о семье Зогу встречается уже в девятом веке, когда германский принц из рода Гогенцоллернов взял в жены албанскую принцессу из Матьянского принципата, называвшегося тогда Эмантия. Другие документы свидетельствуют о том, что знатный албанский род Зогу имеет кровные связи со всеми королевскими фамилиями Европы и что сам его величество является прямым потомком национального героя Албании Георгия Кастриота Скандербега. Но предоставим слово историческим документам!»

Вехби-эфенди прервал чтение и поднял голову, чтобы посмотреть, какое впечатление произвело на слушателей столь удачное начало. Господин министр, сняв очки, протирал их шелковым платком, Муса-эфенди сердито смотрел из-под нахмуренных бровей, а по сжатым губам Гафур-бея ничего нельзя было понять.

– Дальше!.. – приказал он, не поднимая головы.

«Как известно, – продолжал Вехби-эфенди, – в одиннадцатом веке начались крестовые походы. Европейские короли и принцы отправились в Иерусалим для освобождения гроба господня, захваченного турками. Среди них был и германский император Фридрих, по прозвищу Барбаросса, который со своим войском проходил через Албанию. Один из его племянников, по имени Курт, остановился со своей свитой в Матьянском крае, где правила знаменитая семья Зогу. Князь Курт женился на единственной дочери матьянского правителя и стал его законным наследником. То, что наш король – прямой потомок этого высокородного князя, подтверждают наряду с многочисленными документами, находящимися в архивах королевских дворов Европы, также названия некоторых деревень и гор в Матьянском крае: например, гора Аламана, то есть Германца, деревня Бургайет и др. Да и сама внешность нашего короля, светлые волосы, голубые глаза, высокий рост и атлетическое сложение говорят о том, что в нем сильна кровь германской расы, которая…»

Муса-эфенди не выдержал. Он прервал автора:

– Ты что это несешь? Хочешь сделать гяура из его величества! Tovbe estagferullah!

– Я только хотел доказать, Муса-эфенди, что его величество происходит из древнего рода, – робко возразил Вехби Лика.

– Ну уж нет! Мы не желаем, чтобы ты делал из него неверного!

– Муса-эфенди прав, – сказал министр, надевая очки.

– Как вам будет угодно, – ответил Вехби-эфенди несколько обиженно, достал карандаш и сделал пометки на полях. Он пропустил несколько страниц и стал читать дальше:

«История свидетельствует, что в XV веке одна из ветвей рода Зогу пришла с севера Албании и поселилась в Матьянском крае. Легенды рассказывают, что Мамина, сестра Скандербега, вышла замуж за владетеля крепости Бургайет, происходившего из рода Зогу. Таким образом, его величество наш король – прямой потомок национального героя…»

– Ну вот. Сейчас то, что надо! – перебил довольный Муса-эфенди. – Вот с этого и начинай, слышь? А то заморочил нас крестами да гяурами!

– Продолжайте! – приказал министр.

– «Его величество родился восьмого октября тысяча восемьсот девяносто пятого года в Бургайете. Великая радость охватила тогда албанцев. Три месяца подряд продолжался пир у Джемаль-паши, отца нашего короля; более тридцати тысяч мужей съехались со всех концов Албании, чтобы поздравить счастливого отца с замечательным подарком, коего удостоил его господь. Все предчувствовали, что из младенца, качавшегося в колыбели, вырастет не простой человек, а будущий вождь нации, гениальный король, который…»

– Прекрасно! – похвалил министр.

– Молодец! – воскликнул Муса-эфенди.

«Давай, давай, милок, – подумал Гафур-бей. – Ври, не стесняйся. Я хоть и знал, что ты на выдумки мастак, но что ты такой пройдоха – не предполагал! Чем наглее ложь, тем труднее ее опровергнуть. Раньше был Ахмет-бей, сын Джемаля, а сейчас выходит Джемаль, отец Ахмета!»

– «…Получив материнское благословение, Ахмет-бей Зогу, преисполненный уверенности и бесстрашия, с оружием в руках, повел за собой две тысячи матьянских храбрецов…» – читал историк.

«Так-так. И материнское благословение приплел», – подумал Гафур-бей.

– «…встретился с черногорскими войсками у горы Какарити. Здесь и произошла знаменитая Какаритская битва».

«Ишь ты, битва! И он это называет битвой. Ну и ловкач! Браво! Словно никто и не знает, что Ахмет-бей тогда на грабеж отправился с веревкой за поясом. Плети-плети, милок, небылицы, все они получат законную силу. Может, так же написаны и родословные других королевских фамилий, – размышлял Гафур-бей. – Кто знает? У нас, например, матьянские паши стали прославленными героями, они, видите ли, сражались за Албанию, будто никому не известно, что они были преданы султану, а на Албанию им было наплевать. Ну-ка, что он расскажет о Какаритской битве? Как оправдает бегство Ахмет-бея, ведь тот при первых же выстрелах пустился наутек до самой Мати».

Но историк продолжал с чувством и даже с пафосом в голосе:

«…Несмотря на то что несколько раз находился на краю гибели, Зогу бесстрашно и самоотверженно сражался в первых рядах, проявив выдающиеся воинские качества: беспримерную отвагу, великолепное владение оружием и талант гениального стратега в расстановке войск. Его храбрецы убедились во время этого сражения, что Зогу – настоящий полководец…»

А Гафур-бей с нетерпением ждал конца: как оправдает историк бегство с поля «битвы».

«Исход боя еще не определился, когда Зогу получил сообщение, что сербская армия подошла к Мати и намерена его окружить. Тогда, не теряя ни минут, наш полководец отступил от Какаритских гор и двинулся к Мати. Прибыв туда, он тут же созвал местную знать…»

Гафур-бей вскинул голову и с полуоткрытым от удивления ртом уставился на журналиста.

«Я полагаю, – заявил Зогу, – что, пока не закончится Балканская война, нам следует ограничиться защитой наших рубежей в районе Мати, а дальше будем действовать по обстоятельствам». Совет знати согласился с ним, видя, что их предводитель мудр и его суждения по всем военным, политическим и дипломатическим вопросам гениальны.

– Прекрасно!

– Здорово сварганил! – одобрил Муса-эфенди.

Историк оторвал глаза от рукописи и посмотрел на слушателей, сияющий и довольный.

– Продолжайте! – снова сказал министр.

Гафур-бей закурил. Он уже не прислушивался к тому, что читал историк, а, задумавшись, пытался припомнить все, что ему самому было известно о жизни Ахмета Зогу. «Да, – сказал он себе. – Ахмет Зогу действительно большой стратег. Бежать с поля сражения тоже надо уметь, а наш президент столько раз продемонстрировал это умение. Бежал из Какарити, бежал из Дибры, бежал во время боев с мятежниками в 1914 году, бежал из… этот стратег драпанья отовсюду бежал, спасая свою шкуру».

«Его превосходительство Зогу…»

Гафур-бей очнулся. «Ну-ка, ну-ка… А как он объяснит бегство Зогу в июне двадцать четвертого?»

«…которого правительство назначило командующим своими войсками, не желая, чтобы напрасно пролилась албанская кровь, отступил из Тираны и перешел в Югославию…»

– Браво! – невольно вырвалось у Гафур-бея.

– Простите? – переспросил Вехби-эфенди, не ожидавший, что его прервут.

– Вы молодчина! Хорошо написали. – А про себя подумал: «Да это же просто фокусник! „Не желая, чтобы пролилась албанская кровь“. Ну и ну! Будто не знает, плут, как жалеет албанцев его величество! Ну вот, июньское бегство тоже оправдано. Кто это сказал, что лучше иметь одного историка, чем десять генералов? С генералами можно лишь избежать поражения в войне, а с историком выигрываешь все битвы».

– «…Однако наш премьер-министр, будучи истинным патриотом, не мог долго оставаться в эмиграции, вот почему тринадцатого декабря он перешел границу, двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот двадцать четвертого года вступил в Тирану и восстановил законность и порядок».

Уже стемнело, когда историк закончил читать свой шедевр. Господин министр не высказал ни одного замечания.

– Молодец, Вехби-эфенди! – сказал он.

Не было замечаний и у Мусы-эфенди.

– Молодчина, Вехби-эфенди! Здорово сварганил!

И только Гафур-бей счел нужным дать автору несколько ценных указаний:

– В целом мне понравилось, Вехби-эфенди, но у меня есть кое-какие замечания и дополнения.

– Я весь внимание! – ответил Вехби-эфенди, снова достав карандаш и приготовившись делать пометки.

– Во-первых, Вехби-эфенди, я заметил, что в жизнеописаниях великих людей всегда есть такие, как бы это сказать, сверхъестественные знаки, которые предвещают рождение вождя или великого человека. Не было ли при рождении его величества таких предзнаменований?

– Очень уместное замечание, – согласился министр. – Наш народ религиозен и должен знать, что его величество ниспослан самими небесами.

– Да, ваше превосходительство, вы правы. Были предзнаменования и накануне рождения его величества.

– Какие же?

– За несколько лет до его рождения одной старухе в Бургайете приснился сон, что…

– Нет, нет, это слишком банально. Не было ли какого-нибудь другого знака?

– Был и другой. Говорят, что в ту ночь, когда родился его величество, в небе над Мати показалась хвостатая звезда, которая промчалась над домом Джемаль-паши.

– Почему же вы это не вставили?

– Да я просмотрел календарь того года, а там ни о какой комете не упоминается. Астрономы не отметили такого явления, а я придерживался только фактов.

– Ну как же так, Вехби-эфенди, нам ведь и легенды нужны.

– А потом, разве были у нас астрономы в то время? – усомнился Муса-эфенди.

– Я имею в виду французских и английских астрономов.

– А они-то откуда знают, пролетала хвостатая звезда над домом Джемаль-паши или нет? Франция и Англия далеко от Албании, – заметил Муса-эфенди.

– И еще одно, – добавил Гафур-бей. – Не было ли в детстве его величества такого случая, чтобы проезжал через те края какой-нибудь известный человек или, к примеру, святой, ходжа или дервиш и чтобы он возложил руку на голову Ахмет-бею и предсказал ему великое будущее? У всех великих людей было такое.

Вехби-эфенди испытующе посмотрел на него: уж не насмехаются ли тут над ним, но, увидев, что его милость абсолютно серьезен, помедлил минуту, будто припоминая, а потом ответил:

– Да, Гафур-бей. Такой случай был, и это не легенда, а исторический факт.

– Ну-ка, выкладывай!

– Когда его величеству было только три дня, к Джемаль-паше приехал в гости известный патриот Дервиш Хима и, как только он увидел младенца, тут же обратился к местной знати и другим мужам, находившимся в комнате, с пророческими словами: «Внемлите мне, господа, этот ребенок родился для спасения Албании, он станет ее вождем».

– Вот здорово!

– Потом произошел еще один исторический случай. Когда его величество ездил во Влёру в тысяча девятьсот двенадцатом году – ему было тогда семнадцать лет, – Исмаил Кемаль, тоже известный патриот, обнял его, поцеловал в лоб и произнес со слезами на глазах: «Добро пожаловать, сын мой! Все, что мы делаем сегодня здесь, – для тебя, ведь тебе жить в Албании и править ею».

– Очень хорошо, Вехби-эфенди. Это тоже надо вставить, – сказал министр.

– Как вам будет угодно!

– Во-вторых, Вехби-эфенди, – снова заговорил Гафур-бей, – слова «его величество» необходимо заменить на «его высокое величество», так как именно такой официальный титул будет присвоен его превосходительству, когда он станет королем. Как вы думаете, господин министр?

– Непременно, Гафур-бей.

– Как прикажете! – поклонился журналист.

– А теперь, господин министр, надо поскорее опубликовать произведение.

– Это мы берем на себя, – объявил министр.

– Хорошо бы еще перевести его на какой-нибудь европейский язык, – продолжал Гафур-бей. – Пусть весь мир узнает, какой у нас король.

– Прекрасно. Переведем, – решил министр, поднимаясь и давая понять Вехби-эфенди, что он может идти. Но тот не уходил. Он застыл на минуту, глядя на министра, будто собирался что-то сказать.

– До свидания, Вехби-эфенди! – сказал министр.

– Простите меня, ваше превосходительство, но я хотел бы воспользоваться случаем и обратиться к вам по поводу прошения, которое я подавал.

– А в чем дело?

– Я просил разрешения издавать газету. Я, как вы знаете, по профессии журналист, и сейчас, когда спаситель нации будет провозглашен королем, я думаю, нам понадобится новая газета, такая, что могла бы разносить по всей Албании голос правительства.

– Вы подали прошение?

– Так точно!

– Хорошо, Вехби-эфенди, мы рассмотрим этот вопрос. До свидания!

Как только Вехби-эфенди исчез за дверью, министр повернулся к господину Мусе Юке:

– Как вы думаете, Муса-эфенди, дать ему разрешение?

– Это уж вам решать, ваше превосходительство.

– Я думаю, можно дать, – сказал Гафур-бей. – Он неплохой журналист и готов нам преданно служить.

– Но честолюбец, – сказал Муса Юка.

– Мы все хотим больше, чем имеем, – заметил министр.

– А не зарывается ли он? Что-то слишком многого хочет?

– Да вряд ли он чего-нибудь добьется, мозгов не хватит, – сказал Гафур-бей.

– Уж не знаю. Может, и не хватит, а хочет он многого.

– Известное дело, Муса-эфенди. Чем меньше мозгов, тем больше мечтаний. Пожалуй, разрешим ему.

– Но он еще пособия просит.

– И это можно.