Текст книги "Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018"

– Ну и ладушки, – сказал Рашид Темиргалаев и отключился.

Феликс застыл, как истукан острова Пасхи. Выход был только один – тащиться в командировку, как на Голгофу. Пришлось возвращаться с тяжёлым сердцем, волочить за собой сумку, как сизифов камень. На душе скребли кошки, ноги казались свинцовыми колодками, во рту пересохло, как в пустыне Сахара, и страшно, до умопомрачения, захотелось пить.

– Что?.. – Лёха понял, что что-то произошло, и даже очередная юбка в прозрачной блузке, под которой ничего не было, не привлекла его внимание. – Что случилось?

– Ничего… – неопределённо ответил Феликс, не веря самому себе: всё, что он с таким трудом выстраивал, рухнуло в одночасье. Жизнь казалась ему самым отвратительным занятием.

Он взял у Лёхи банку кока-колы и влил в себя. В животе полегчало.

– Ёх! – воскликнул Лёха. – Нет, я же вижу, ты передумал! Давай выкладывай! – потребовал он.

– Посадку объявили, – кисло сказал Феликс, суя в рот сгиб большого палец. – Двигаем, потом расскажу.

– Ёх! – обрадованно согласился Лёха, подхватывая чемодан на колёсиках и фоторюкзак с аппаратурой. – А я уже думал, ты смотался. Хорошо, что вернулся. Александр Павлович шуток не понимает.

– Эт-т… точно, – согласился Феликс, абсолютно не испытывая и десятой доли того восторга, который испытывал его друг Лёха Котов.

И они пошли на посадку.

* * *

К вящему разочарованию Феликса, американцы оказались журналистами, и «чёрные» – тоже. Первые – из еженедельника «В Новом Свете», вторые – из мелких региональных газетёнок, название которых Феликс, естественно, не помнил. Даже длинноногие блондинки были из каких-то СМИ, о которых никто слышать не слыхивал, – то ли из Анадыря, то ли из другой тьмутаракани.

Неужели пронюхали? – забеспокоился он, когда они все, к его великому ужасу, оказались в одном самолёте. Впрочем, на Кавказ сейчас летали многие из их брата, потому что Кавказ стал горячей точкой, очень даже горячей, и там аккредитованы журналисты со всего мира. Всем не терпелось узнать, чем же всё это закончится: апокалипсисом или Третьей мировой. Феликса, и то покоробило: слетаются, как жуки на мертвечину, думал он с раздражением. Впрочем, о чём это я? Надо быть честным перед самим собой: чего хотели, то и получили. Так что не надо казаться лучше того, чем мы есть на самом деле: отдали Кавказ, расхлёбываем по полной. А в Третью мировую я не верю. Эта тема из разряда страшилок для обывателей. Не допустят американцы войны, не в их интересах. Разве что если совсем прижмёт. Но это тоже из области страшилок. Доллар непоколебим, Европа в развалинах, Восток устрашён. Чего ещё желать? Выиграет тот, кто будет на стороне победителя. Мы вовремя подсуетились, нам повезло. У Спиридонова зверский нюх, он всё рассчитал правильно, обзавёлся «большим братом», который держит шарик на цепи. Это всё равно что в районном масштабе принадлежать компании Рашида Темиргалаева. Феликсу показалось, что история с этим таджиком ещё будет иметь продолжение, но в каком виде, трудно представить. Наверняка он захочет доить меня дальше. Деньги-то я, конечно, отдам вовремя, подумал он. Впрочем, эта угроза была из разряда удаленной, и пока что её можно было игнорировать и задвинуть в самый глубокий угол памяти. На Рашида Темиргалаева у коренного москвича всегда найдётся противоядие, не такой уж он всесильный, этот таджик.

Феликс был «рукопожатым». В своё время его подвели к Спиридонову и представили в качестве «самого перспективного журналиста современности».

– О! – воскликнул Михаил Спиридонов, глядя на Феликса сверху вниз абсолютно не в фигуральном смысле слова, а из-за своего роста. – Мне такие люди нужны. Я, брат, делаю газету. Пойдёшь ко мне работать?

С места в карьер! Великолепный результат! Однако главный заранее предупредил Феликса, чтобы он не рыпался и ни на какие предложения подобного рода не соглашался, иначе: «Потеряешь протекцию мистера Билла Чишолма», то бишь Лэнгли, и всех тех, кто за ним стоит, сообразил Феликс. «Понял меня? – уточнил главный. – Слишком много в тебя вложено. Америка не любит предателей». «Какой же я предатель?» – удивился Феликс. «Фигурально говоря», – уклонился главный. Значит, они думают именно так, приуныл он. Вечная двуличная Америка, ищущая своего шанса. Но другой Америки не было, и приходилось мириться с той, что была. Пока она на твоей стороне, ты король, поэтому приходилось жертвовать «мелочами». «Пятое» лобби в сенате США сделало своё дело и торжествовало. Наконец-то во главе России поставлен «сознательный» человек. Однако мистер Билл Чишолм как-то огорошил Феликса: «Ты чистокровный русак. Мы проверяли. В твоей стране это много значит, пятая статья сидит в подсознании, как заноза. Не делай ошибок, и всё будет нормально». Ах, вот в чём дело, понял Феликс. Михаил Прохоров и Ленин близнецы-братья, и ставка на таких людей в России призрачна. Но зачем тогда я им, неужели они хотят поднять меня до уровня президента? От подобного предположения у Феликса захватывало дух. А почему, собственно, и нет? Умён, симпатичен, не запятнан и перспективен. Феликс на некоторое время очень и очень возгордился собой.

– Я подумаю, – скромно пообещал он тогда Спиридонову.

– Подумай, – сказал Михаил Спиридонов, – и чем раньше, тем лучше.

Естественно, при такой постановке вопроса Феликс не стремился попасть в президентскую обойму и сделать чисто «русскую» карьеру. Зато писал книгу о новом президенте. Ещё неизвестно, где лучше, думал он, заканчивая очередную главу. Но в любом случае – Спиридонов временщик, а Америка – вечная, теперь она будет менять президентов в России, как перчатки, и не каждому глянешься. Конечно, в книге он такие выводы не делал, иначе бы её не напечатали. Так что сиди, Феликс Родионов, там, где тебя посадили, авось что-то и высидишь, благоразумно решил он. В крайнем случае переметнусь к Березовскому, который создал медиакорпорацию «Боря и Ко» и развил бурную деятельность, но в Россию перебираться не спешил, потому что между ним и Михаилом Спиридоновым пробежала чёрная кошка в виде старых грехов за старую алчность. Чего-то они там не поделили, но это была отдельная тема для исследования. Не второстепенная, но и не главная. За суетой и делами у Феликса до неё руки не доходили. А тема хороша, часто смаковал он, надо ею заняться, много чего непотребного в ней можно нарыть.

Некоторое время Феликса Родионова можно было часто видеть в компании Михаила Спиридонова. Он таскал его с собой, как салонную собачку: Феликс Родионов на открытии очередного банка, Феликс Родионов на корпоративной вечеринке, но не просто корпоративной, а для топ-менеджеров газовых компаний, или «никеля», или «пароходов», или ещё чего-нибудь, в чём Феликс, честно говоря, стал уже путаться; Феликс Родионов на пресс-конференции в первых рядах; Феликс Родионов на лыжах в Куршевеле; Феликс Родионов на борту личного самолета претендента и т.д., и т.д. и тому подобное. Он написал около двух сотен статей о претенденте на пост президента Российской Федерации. Он язык отбил, доказывая в «Эхо Москвы», насколько перспективен для России Михаил Спиридонов. Некоторые из его недругов, в частности Глеб Исаков, считали, что Феликс вот-вот покинет родные пенаты и переметнется в лагерь Спиридонова. Но Феликс не ушёл, потому что обладал точным политическим расчётом: времена царей в России безвозвратно канули в Лету, и надо быть круглым идиотом, чтобы ставить на одного-единственного человека, тем более с подмоченной родословной. В России такие долго не держатся, таких используют в своих целях – в данном случае до корней изменить Россию и выхолостить из неё державный дух. А это значило – развалить её как карточный домик. Однако даже проамериканский Михаил Спиридонов был против этого.

За всей этой суетой и политическими играми все как-то забыли о России. А ведь вся гениальность Михаила Спиридонова заключалась именно в том, что он первым понял необходимость в тотальных переменах и как нельзя лучше вписался в американские планы. Недаром на него сделали ставку.

Американцы беспечно уснули, а «чёрные» ещё долго колобродили, затребовав виски, шампанского, джин-тоника и прочей баночной дряни. Теперь они будут пить до самого КПП «Кавказ» – такова традиция, напиваться перед тем, как вернуться на родину, где сухой закон, где шариат заменил обычные правила светской жизни, где тебя могут прилюдно выпороть в назидание остальным. Даром, что ли, на таких рейсах бортпроводники – мужчины, чтобы горячие кавказские парни в подпитии не хватали за ноги. Мурзабек Ямадаев из газеты «Свободный Кавказ» узнал Феликса и заорал, как стопроцентный москвич:

– Родионов!.. Друг!.. И ты здесь! Давай к нам подгребай, гостем будешь.

Но после вчерашнего Феликс, даже если бы захотел, и капли спиртного не влил бы в себя. В желудке ворочался кирпич, а голова была словно зажата в тиски. Какая уж здесь выпивка. Поэтому он вежливо отказался, сославшись на эту самую головную боль. Лёха же не упустил шанса, поменялся местами, и рядом с Феликсом оказался Мурзабек Ямадаев.

– А я тебя давно приметил, – сказал он, пожимая руку Феликсу и выдыхая на него свежие алкогольные пары.

– Я вчера перебрал. Голова болит, – буркнул Феликс, сдерживаясь, чтобы демонстративно не зажать нос и не состроить презрительную гримасу.

Не любил он панибратства «чёрных». Ранг у них был другой, не такой, как у столичных журналистов, не говоря уже об американской братии. Там, в Америке, Феликс по отношению к себе тоже чувствовал тонкое, едва заметное, пренебрежение победителя к побежденному. И никуда от него невозможно было деться, потому что оно было частью исторического процесса, а с историей, как известно, не поспоришь. «Мудр ты, Феликс, не по годам, – однажды заметил его друг Лёха Котов, – до добра это не доведёт». Он так и не выяснил, что имел в виду Лёха. Дюже умным тоже быть плохо. Дюже умных выбивают раньше времени.

– В Грузии гораздо хуже, – ничего не замечая или делая вид, что не замечает, сказал Мурзабек Ямадаев. – Я там был на прошлой неделе у друзей в Тбилиси. Ты знаешь, что они сказали?

– Не знаю, – ответил Феликс, поймав себя на том, что ему очень хочется засунуть в рот костяшку пальца и сосредоточиться именно на нём, а не на Мурзабеке Ямадаеве.

Побаивался он его. Здоров и крепок был Мурзабек Ямадаев, как каменный крест на горе. Под его тяжёлым взглядом Феликс терял бодрость духа и порой не знал, как себя вести, поэтому старался не попадать в его компанию. Однако, как назло, Мурзабек Ямадаев был прилипчив, как банный лист: то ему расскажи, что думают американцы по тому или иному вопросу, то оцени последнее заявление президента Венесуэлы или Бразилии, то дай взаймы денег. Конечно, приятно, что в журналистской среде тебя считают богатым, думал Феликс, но на всех денег не напасёшься, тем более, что половина должников долгов не отдаёт.

– Живут голодом, живут ради детей. Мечтают, чтобы они воплотили их мечты, – сказал Мурзабек Ямадаев таким голосом, словно учил Феликса жить. – Только интересно, какие?

– Ну и что? – назло равнодушно спросил Феликс.

Разумеется, он не поддавался или делал вид, что не поддаётся влиянию Мурзабека Ямадаева, но каждый раз, когда его тяжёлый, неподвижный взгляд останавливался на нём, внутри у него всё сжималось, как рессора в автомобиле. Чёрт его знает, что у него на уме, гадал Феликс. Возьмёт и пришибёт, абрек несчастный, у них это просто, как таракана раздавить, и никакая заграница не поможет.

Мурзабек Ямадаев, который, по всей вероятности, считал его другом, ничего не замечая, продолжал:

– А то, что не надо было разваливать Союз! – неожиданно заявил он.

– Кто бы говорил?! – изумился Феликс и на какой-то момент даже забыл о своих страхах. – Впрочем, я в этом не разбираюсь. Это было до меня.

Конечно, так говорить было нельзя. Это было непрофессионально, но Феликс ничего с собой поделать не мог. Им владело странное чувство, что он не доживёт до следующего утра.

– Ну да, продажный Горбачёв и его команда… – насмешливо сказал Мурзабек Ямадаев, весело глядя на Феликса своими влажными, восточными глазами.

– Они все продажные были, – легко согласился Феликс.

Всё, что было до его рождения, ему казалось ненастоящим. И всё, что говорилось об этом, казалось большой выдумкой больших дядей, половина из которых уже почила в бозе. Смысл имели только настоящее и будущее. Прошлое было тупым и глупым, не требующим к себе особого внимания, разве что в качестве назидания в заказной статье, но это была больше игра, чем настоящая жизнь. Настоящая жизнь только начиналась, и она была прекрасна, она была волнующая, как Гринёва в постели.

– Даже сейчас? – спросил Мурзабек Ямадаев.

– Сейчас нет. Сейчас всё по-другому.

Сейчас мы умные и продвинутые, подумал он и почему-то вспомнил о «болотной», с которой всё и началось, а все тупицы остались в прошлом. Тупицы нам не нужны, тупицы – это мусор, выброшенный историей. Вся сила сейчас в «новой свободе», и кто этого не понимает, тот безнадёжно отстал.

– Откуда ты знаешь? – нагло удивился Мурзабек Ямадаев и пристально посмотрел на него. – Ты ещё пацан, жизни не видел.

– Я не видел жизни, – уязвлённо согласился Феликс. – Но я знаю, – упёрся он, – что было хуже, чем сейчас.

Это был его последний рубеж обороны, за ним начиналась полоса отчаяния. Никто ещё не загонял его туда, даже Гринёва, но с Гринёвой это отчаяние было особого рода, это было сладкое отчаяние и сладкая смерть, которую он готов был принимать хоть сто тысяч раз подряд.

– Что ты, как попка, заладил, «хуже» да «хуже». У тебя собственные мысли есть? – Мурзабек Ямадаев посмотрел на него так, что Феликс окончательно забыл все свои мнимые страхи. Настоящий страх в образе абрека сидел перед ним, и это было куда реальней, чем мнимые боевики, готовящие прорыв.

– Пока была ваша власть и вы платили деньги, все было нормально, потом вы ушли и все начали мстить друг другу. Начальством стали убийцы и «лесники», они никогда не смогут создать государство. Они говорят: «Подождите, следующее поколение будет другим». Но передают власть по наследству да за деньги. Ты понимаешь, что это значит?

– Что? – спросил Феликс и сделал наивное лицо.

– Дурак ты, и кашу свою ты ещё не съел, – презрительно посмотрел на него Мурзабек Ямадаев.

– Мы делаем новую страну. У нас новые идеалы, – промямлил Феликс через силу. На лбу выступил холодный пот, хотя в салоне было прохладно. – Сказано, что СССР – это плохо… – выдавил из себя Феликс.

Душевные силы оставили его. Разговор не клеился. Хотелось залезть под кресло, чтобы его не трогали, и отсидеться там, пока колёса не коснутся земли.

– Интересно, – ядовито спросил Мурзабек Ямадаев, – какие песни ты будешь петь о том, как ты предал родину?

Было странно слышать такие речи от чеченца. В представлении Феликса все поголовно чеченцы должны быть врагами России, а здесь какой-то нетипичный чеченец.

– Я никого не предавал, – промямлил Феликс, страшно тушуясь под тяжёлым взглядом Мурзабека Ямадаева

– Вададай![36]36
  Восклицание при удивлении (чеч.).


[Закрыть] – произнес Мурзабек Ямадаев и потерял к Феликсу всякий интерес.

Он посмотрел в иллюминатор, за которым плыли облака. Феликс тоже посмотрел, однако ничего интересного не обнаружил: всё те же облака и край солнца, которое слепило глаза. К своему облегчению, он вдруг вспомнил, что Мурзабек Ямадаев работает в оппозиционной левой прессе, что Америка по праву сильного заставила чеченцев уважать оппонентов, а не убивать их сразу. Тогда зачем вся эта комедия, ведь Мурзабек Ямадаев, несомненно, знает, где я служу, думал Феликс, знает, но всё равно затеял странный разговор. И вообще у Феликса возникло ощущение, что Мурзабек Ямадаев давно хотел с ним поговорить, только случая не представлялось. Должно быть, выпил и расслабился, с превосходством подумал Феликс. А может, его подослал мистер Билл Чишолм, чтобы проверить меня? От этой мысли ему физически стало плохо. С них, с этих американцев, станется. Любят они это дело – подсылать провокаторов. Поэтому Феликс больше ничего не добавил, а прикусил язык. Впрочем, он сказал всё правильно – так, как его учили в универе и как говорили американцы в своей Америке. В этом отношении меня не упрекнёшь, подумал он, умный я, дюже умный. Не по зубам всяким «чёрным» типа Мурзабека Ямадаева.

– Знаешь, что я тебе скажу… – произнёс Мурзабек Ямадаев, поглядывая на него сверху вниз, и Феликс понял, что разговор изменился. – Будь осторожен. Ты уже здесь примелькался, а это плохо.

– Почему? – с холодком в душе спросил Феликс.

Страх, который на мгновение оставил его, снова схватил за горло железной хваткой.

– Хм… – усмехнулся Мурзабек Ямадаев и объяснил: – Запомнили тебя. А раз запомнили, значит, ты попался в чью-нибудь разработку. Мало ли у нас придурков.

– Почему? – снова тупо спросил Феликс, стараясь не подать вида, что он боится.

– Слишком удобная мишень.

– Почему мишень? Какая мишень? – неподдельно удивился Феликс.

У него возникло такое ощущение, что самолёт всё падает и падает в воздушную яму, и нет конца и края тому падению.

– Нет за тобой силы, а Кавказ силу любит, – насмешливо сказал Мурзабек Ямадаев.

– Что же, всех русских будете убивать? – нашёл в себе силы ехидно спросить Феликс, хотя понимал, что спрашивает совсем не то, что нужно спрашивать, откуда протекла информация, тогда можно было понять, как реагировать.

– Нет, конечно, но слабых будем. А ты слабый.

Его наглые восточные глаза выражали превосходство. Они выражали дух Востока, его превосходство, как у американцев. И в голове у Феликса всплыла одна-единственная, но очень и очень трезвая мысль: «Какие мы дураки!» Эта мысль была против правил, против всего того, чем жил Феликс и чему его учили. Но, тем не менее, мысль была единственно верной, настолько верной, что её можно было без опасения за свои чувства вынести в заголовок передовицы. Но с другой стороны, она была крамольной. А это уже «бомба». Есть такое понятие в журналистике – угадывание нерва общества, его потребностей. Нет, понял Феликс, ни главный, ни тем более мистер Билл Чишолм меня не поймут. Они мне скажут примерно следующее: «Откуда ты взял её, эту чушь собачью, сынок, нюх потерял?!» И поставят во главе «военного отдела» Глеба Исакова, этого тупицу и болвана. А этого допустить нельзя любой ценой.

– Ничего я не слабый, – Феликс обиженно уставился в иллюминатор, в разрывах облаков мелькала земля.

Америка за мной, думал он обиженно. Чего я слабый, не верил он. Вовсе нет! Мистер Билл Чишолм, Рыба, то бишь Соломка Александр Павлович, генеральный, всякие замы. Нет, просто так меня не отдадут. Сердце билось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Мурзабек Ямадаев явно предупреждал, только непонятно, о чём конкретно. Да, русских на Кавказе не любят, но это на уровне исторического инстинкта. Да, их убивают, если они неосторожно суют нос не в свои дела, но Мурзабек Ямадаев не может знать о моём бизнесе. Я же не треплюсь на каждом углу. Я очень осторожен. Я никого не обижаю. Плачу исправно и много. Все довольны. А в остальном мы с чеченами на одном стороне баррикады. Статьи мои никому не нужны, не затрагивают ничьих интересов и направлены исключительно на врагов Имарата Кавказ. Так что с этой стороны я невинен, как младенец. В чём же тогда дело? – ломал голову Феликс.

– Извини, дорогой, – положил ему на плечо тяжёлую руку Мурзабек Ямадаев. – Я только хотел тебя предупредить. А дальше сам решай. – И ушёл.

– Что решать? – вслед ему спросил Феликс, но так ничего и не понял.

Неужели я на крючке, гадал он, а командировка – всего лишь повод, чтобы уличить меня. Но тогда я вообще в большом недоумении. Тогда задействованы силы, которые превосходят силы Имарата Кавказ. А этого не может быть по определению. Кому я нужен? Таких, как я, тысячи. По большому счёту, толку от этой журналистики, как от козла молока. Большая политика делается за океаном, в Белом доме. А я мелкая сошка. Значит, успокаивал он себя, ничего страшного не происходит. Значит, просто совпадение, пьяный трёп собрата по перу, который таким образом решил приподняться до столичного уровня. Им, должно быть, в Чиче скучно, с превосходством подумал Феликс, успокаиваясь, вот они и впадают в страсти-мордасти. Одна-единственная поездка, и я в шоколаде, решил он, и на этом собственноручно завяжу. Буду жить, как все, на одну зарплату. Бедно, но зато полезно для здоровья. С Гринёвой роман закручу. Красивая тётка. Супер-пупер тётка. Как раз для меня. Нравится она мне. Так он решил и даже чуть-чуть успокоился, но осадок на душе остался, и было по-прежнему страшно, страшнее, чем в аэропорту, когда позвонил Рашид Темиргалаев. По-хорошему, надо плюнуть на этот Кавказ и делать ноги, подумал он, но уже поздно, назад дороги нет. Назад будет только хуже и многократно непредсказуемей.

* * *

В девять тридцать, едва кинув вещи в квартире рядом с корпунктом, Феликс, не снимая обуви и не проходя в комнаты, позвонил нужному человеку. Нервы и так были на пределе, а здесь ещё Лёха, который, напевая арию «Свет былой любви», беспечно, как младенец, плескался в ванной. Он, как всегда, был весьма доволен жизнью: во-первых, выпил с нужными людьми, а во-вторых, как понял Феликс, вечером у него романтическое свидание с одной из блондинок, от шикарных ног которой можно было сойти с ума. При иных обстоятельствах Феликс, не замедлив, присоединился бы к ним и даже получил бы часть своего удовольствия от подружки блондинки, но сейчас надо было действовать незамедлительно. На любом этапе могли возникнуть непредвиденные обстоятельства, которые надо было преодолевать, поэтому в разговоре с нужным человеком Феликс на всякий случай держал пальцы скрещенными.

Первая проблема заключалась в том, есть ли у нужного человека на данный момент необходимое количество марочного «наркоза», хотя обычно нужный человек никогда не подводил. «Наркозом» Феликс называл местные коньяки. Они были не такого высокого качества, как всемирно признанные бренды, но пить их можно было без опасения оказаться в больничке. Впрочем, там, куда Феликс транспортировал спиртное, в крепких напитках разбирались ещё хуже и поэтому брали всё, что валило с ног, а Феликс со своим марочным «наркозом» был для них как манна небесная. И если он наваривал тысячу процентов, то чечены – в пять-десять раз больше. Рынок диктовал цены и был просто гигантским, потому что на территории Имарата Кавказ алкогольных напитков не производилось.

К облегчению Феликса, нужный человек сообщил, что партия готова и ждёт не дождётся его и что вообще:

– Я думал, что ты приедешь неделю назад…

Хоть в этом повезло, с долей облегчения подумал Феликс. В голосе же нужного человека прозвучал упрёк, потому что нужный человек, как и Феликс, боялся и спешил. Однако в его голосе нет надежды, а это плохо, подумал Феликс, это очень плохо и в принципе даже может навредить мне. Теперь каждая мелочь казалась ему знаком беды.

– Не мог, дорогой, не мог. Так получилось, – ответил Феликс.

В разговоре с нужным человеком он пользовался манерами Рашида Темиргалаева. Ему казалась, что именно такая манера отличает столичных деловых людей.

– Я с радостью жду тебя, – сказал нужный человек, и опять Феликсу показалось, что происходит что-то такое, что ему пока неведомо, о чём все знают, а он, как дурак, в неведении, потому что он не местный, а столичная штучка, которую можно водить за нос.

Вот что значит сесть не в свои сани, подумал он, но деваться некуда: или на вилы к Рашиду Темиргалаеву, или в лапы к американцам. Неизвестно, где лучше. Диалектика страха, а она, как известно, порождает извращенную фантазию.

– Через полчаса, дорогой, – ответил он всё в той же манере Рашида Темиргалаева, – через полчаса.

Но в полчаса он не вложился. Вначале его задержал Лёха, который приоткрыл дверь и попросил бросить ему полотенце. Пришлось распаковывать Лёхин чемодан и рыться в его белье. Неплохо было бы сменить рубашку или принять ванну, но времени было в обрез. Феликс только ослабил узел на галстуке. К тому же позвонил Рыба и осведомился, как они долетели и долетели ли вообще. Он так и спрашивал, ядовито брызгая слюной в трубку: «Ну что, долетели?..» Как будто самолёт обязательно должен был упасть, но, к сожалению, не упал. У Феликса от этих слов по коже неизменно пробегал мороз. Мало того, что он боялся высоты, так ещё этот Рыба-придурок со своими плоскими шутками. Феликс избавился от него, сообщив, что они с Лёхой одной ногой уже за порогом – бегут, чтобы успеть раньше всех в Имарат Кавказ и первыми настрочить разоблачительную статейку о гадской Российской армии, мешающей новоиспечённому народу Имарата Кавказ строить новую светлую жизнь. Он произнёс всё это, испытывая к самому себе самые мерзкие чувства.

Затем оказалось, что «Land cruiser» не заправлен под завязку, как обещал Рыба. К тому же кто-то выставил из багажника все канистры. Пришлось проверять, не возил ли кто-то в них бензин. Этим кем-то мог быть только местный деятель, ровесник Феликса – двадцатичетырехлетний бездельник и мот, Айхар Гайдабуров, который один имел доступ в корпункт. А когда Феликс обнаружил, что кожа на заднем сиденье залита красным вином и измазана ещё чем-то, что отдаленно напоминало высохшую слюду, что стекло на спидометре поцарапано, что в магнитоле застрял сломанный диск, что на ковриках – засохшая рвота, – всё стало ясно: девиц возил, развлекался. Плевать, холодно подумал Феликс, сейчас не до этого. В результате на улицу Змейская он опоздал минут на двадцать, хотя страшно не любил быть непунктуальным.

– Извини, дорогой, – деловито сказал он нужному человеку. – Спешил, но не успел.

– Ничего, ничего, – ответил нужный человек и из вежливости спросил: – Как долетел?

– Спасибо, твоими молитвами.

Нужный человек слегка нервничал, а ещё он понял, что Феликс спешит, и тоже сделался суетливым:

– У меня всё готово – при этом нужный человек неприятно поёжился, будто ему за шиворот упала гусеница. Боялся он чего-то, а чего, не ясно.

Они спустились в подвалы. Должно быть, когда-то, понял Феликс, хозяин замахнулся на большое производство в надежде на туристов и времена благоденствия, да обмишурился – в тридцати километрах появилась «стена», и поток отдыхающих иссяк, как ручей в пустыне. Длинные подвалы были заставлены бочками, содержимое которых теперь никому не было нужно. Вывезти всё это в центральные районы России не было никакой возможности – перевозчики заламывали такие цены, что коньяк становился золотым. «Буду сидеть караулить, – как-то признался нужный человек. – А что делать? Не бросать же добро? В крайнем случае вылью прямо здесь». «Не забудь меня пригласить», – пошутил тогда Феликс, но, разумеется, даже в дурном сне не предполагал, что всё это может оказаться реальностью.

– Этот десятилетней выдержки, – сказал нужный человек, похлопав по бочке, – а там старше, – показал на бочки, которые темнели в два ряда по обе стороны туннеля. – Отдаю самое дорогое.

Феликс был здесь примерно месяц назад, с тех пор ничего не изменилось. Видно, бизнес действительно шёл хуже некуда. А возить «наркоз» в Чичу никто не догадался, не потому что не понимали своей выгоды, а потому что граница охраняется так, что комар не пролетит без разрешения ООН и новых хозяев Имарата Кавказ. Но даже это было не главным, а главным было то, что по законам шариата за спиртное полагалась смертная казнь. Как в сталинские тридцать седьмые, решения лихо выносились шариатскими «тройками», а приговор исполняла шариатская стража. Разговор самый короткий: раз-два – и голова с плеч. Так что если находились смельчаки, готовые рискнуть ею, то их были единицы, и о них никто ничего не знал, потому что они таскали свой товар по подземным туннелям, а это уже было большущей тайной. Да и много ли натаскаешь на пупке – по обе стороны «стены» действовали летучие отряды охраны, и моджахеды взяток не брали, предпочитая мачете и шею, тем более что за каждую голову правительство платило тысячу моджахедских долларов. Стимул, как говорится, более чем серьёзный.

– Мне, как обычно, – сказал он, – триста литров.

– Вот это все как раз для тебя, – обрадовался нужный человек. – Восемь тысяч…

Вот чего он боялся, понял Феликс, конфликта и разрыва деловых отношений.

– Почему восемь, дорогой? Ты же всегда брал шесть?

– Ситуация меняется, – страшно нервничая, ответил нужный человек. – Бежать придётся.

– Куда? – удивился Феликс, хотя понял: как куда – в глубь России, больше некуда, беспредельна страна, а отступать некуда.

– А ты что, ничего не знаешь?

– Откуда, дорогой, – притворился Феликс.

– В городе люди появились, говорят, чечены придут.

Это было полуправдой, и Феликс почувствовал это. Просто нужный человек таким образом пытался оправдаться.

– Да ну? – Феликс сделал вид, что удивился.

– Что там у вас в столице ничего не слышно? – проникновенно спросил нужный человек.

– Ничего, – соврал Феликс, – абсолютно ничего.

Не мог он выдать тайну, хотя нужный человек ему очень нравился. Был он степенен и трудолюбив, как может быть трудолюбив только человек от земли, поставивший на ноги своё хозяйство.

– Совсем ничегошеньки?

– Ничегошеньки, – насмешливо подтвердил Феликс, чтобы сбить цену, – живи спокойно.

– Может, оно и так, – не поверил нужный человек, – но бережёного бог бережёт.

– Это точно, – согласился Феликс. – А вдруг через пару-тройку дней это, – Феликс оглянулся на коридор, убегающий за поворот, – ничего не будет стоить?

– Тем более, тем более, – не уступил нужный человек, и в глазах его промелькнул огонёк отчаяния.

Сообразил он, что Феликс его предупреждает, но расспрашивать не стал. Не принято на Кавказе суетиться в таких вопросах. Кто же тебе правду скажет? Спасибо, хоть намекнул. А такой намёк дорогого стоит, как минимум жизни.

– А ты пару раз смотайся туда-сюда, всё отобьёшь, – предложил нужный человек. – И я не останусь в накладе, и ты заработаешь.

Он посмотрел на Феликса, как на покойника, словно у Феликса на лбу была написана дата его смерти. Вероятно, у него на языке крутилась пара десятков вопросов. Но на Кавказе так себя не ведут. Кавказ любит степенных людей, и Феликсу нравилось пребывать в состоянии наблюдателя, который знает все ответы на все вопросы, и он сделал глубокомысленный вид.

Лицо у нужного человека сделалось просящим. И то правда, подумал Феликс, не может он участвовать в заговоре против меня, это всё мои страхи. Но тайну своего бизнеса не выдал, хотя, должно быть, нужный человек сам догадывался, какой навар имел Феликс с каждой поездки.

– Вашими бы устами да мёд пить, – нервно сказал Феликс и вздрогнул, словно уже приближался к этому самому КПП «Кавказ».