Текст книги "Шальная музыка (сборник)"

Глава ХII

Заполненная пассажирами электричка бойко отстукивала километры. С обеих сторон железнодорожного пути почти беспрерывно тянулись дачные городки и целые городища с островерхими летними домиками. По мере удаления от Новосибирска вагоны пустели, освобождаясь на каждой остановке от навьюченных рюкзаками дачников. У кооператива «Синий лен» вышли две пожилые женщины и заспешили к дачам. Антон Бирюков пошел следом за ними.

Служебный домик сторожа Натылько оказался сразу за распахнутыми воротами огороженного проволокой дачного городка. Бывший шкипер находился «на вахте» и, похоже, искренне обрадовался неожиданному собеседнику. Первым делом он, конечно, спросил, не нашли ли убийцу? Получив отрицательный ответ, сокрушенно покачал головой:

– Вот, якорь его зацепи…

– Изот Михеич, – обратился к старику Антон, – вы на самом деле видели того паренька с магнитофоном, когда он шел из кооператива к автобусной остановке?

Старик поправил на голове капитанскую фуражку.

– Не стану утверждать, что паренек был именно тот, которого убили, но хромал сильно.

– Почему же, кроме вас, никто из дачников не видал его?

– Видали, да боятся сказать.

– Кто, например?…

– Например, Елена Фоминична больше моего видала. – Сторож показал на соседний небольшой домик в зарослях малинника. – Вот ее дачка. Только в данный момент Фоминичны на даче нет. Она здесь по субботам да воскресеньям бывает. В тот раз аккурат субботний день был. Потому я к куме Зинаиде в баньку и потопал.

– Так что же Елена Фоминична видела? – заинтересовался Антон.

– Паренек, по ее словам, в кооператив не заходил. За воротами на лужайке сидел. А музыку ему вынесла из кооператива молодая девушка. Я, видать, в тот момент бельишко для бани собирал, потому и проворонил эту процедуру.

– А Елена Фоминична не сочиняет?

– Ну, что вы! Она женщина серьезная, инженером на крупном заводе работает. У Фоминичны слово – золото. Ерунду не болтает, как другие сороки.

– Значит, девушка вынесла магнитофон и…

– И, как говорит Фоминична, они немного посидели вместе на лужайке, музыку покрутили. Потом вроде бы поругались. Паренек сразу к автобусу захромал, а девушка бегом вернулась в кооператив.

– Где ее дача?

– Той девушки? Она не нашенская. Фоминична единственный раз ее здесь видала и предполагает, что она гостила у Валентина Александровича.

– Это кто такой?

– С виду мужчина невзрачный, но, чувствуется, птица большого полета. Вежливый, культурный и умом не обижен. Участок вместе с дачным домом купил в нашем кооперативе весной. Денег у него, видать, куры не клюют. Живет на широкую ногу, с размахом. В даче все необходимое есть. И цветной иностранный телевизор установил. Показывает – загляденье! Я к нему на огонек заглядываю. Принимает с великим удовольствием. А про заграничные дела знает больше, чем в газетах пишут. Откуда он такими секретными сведениями располагает, сказать затрудняюсь. И еще мне непонятно: человек уже в хорошем возрасте, но живет бобылем, нелюдимо… – Натылько понизил голос. – Предполагаю, может, он вышедший на пенсию разведчик, а?…

– Кто его знает, – сказал Антон. – Какое отношение имеет та девушка к Валентину Александровичу?

– Фоминична определила, будто по возрасту она в дочки ему годится. Может, дочка и есть.

– А дача его где?

Сторож вывел Бирюкова за угол служебного домика и показал на покрытую оцинкованным железом островерхую крышу мезонина, заметно возвышающегося над соседними строениями:

– Вон, верхотура видна. Шагайте по тропинке вдоль проволочной ограды и прямо в гараж упретесь. Это и есть участок Валентина Александровича. Гаражную пристройку ему в порядке исключения разрешило установить правление кооператива, чтобы новая черная «Волга» под дождем не мокла.

– Он сейчас на даче? – спросил Антон.

– Целыми днями, как сурок, сидит. То газеты читает, то садом занимается, то телевизор смотрит. Иной раз от скуки в Новосибирск на «Волге» сгоняет. Как-то и я за компанию с ним прокатился. Квартиру свою проведал. Сноха приняла – на удивление. Не поверите, даже четвертинку к обеду не пожалела.

– Что это она так раздобрилась?

– Ордер на собственную жилплощадь получила. Сразу я что-то неладное заподозрил, а вчера внук у меня здесь гостевал. Говорит, на днях будут вселяться в новый дом. Хороший парень…

– Внук, что ли?…

– Ну а кто ж!.. Студент. В водном институте учится. За дедом в кильватер на речфлот подался. Башковитый, капитаном быстро станет. Я тоже по флотскому ремеслу сообразительным был, да грамотешки не хватало для капитанства. Внук, понятно, меня перещеголяет. Главное – парень непьющий и безотказный. Я тут между делом два ведра смородины заготовил. Предложил ему, чтобы домой увез. Другой бы молодец наотрез отказался груз тащить, а Павлушка оба ведра сгреб – и на электричку. Даже музыку свою оставил.

– Какую музыку? – почти машинально спросил Бирюков.

– Магнитофон, похожий на тот музыкальный ящик, с каким хромой паренек наяривал.

– Посмотреть его можно?

– Счас вытащу, покажу… – Натылько, чуть не запутавшись в клешах, нырнул в низкую дверь домика и быстро вынес оттуда черный, с никелированной отделкой «Националь». – Вот какая нарядная шарманка. На батарейках, но орет – хоть уши затыкай…

Разглядев заводской номер магнитофона, Бирюков понял, что расслабляться сегодня не придется.

– Где внук раздобыл такую «шарманку»? – спросил Антон.

– Бог его знает. Раньше у Павлуши плохонький магнитофончик был, часто ломался, – откровенно ответил старик.

– Изот Михеич, этот магнитофон украли у паренька, которого убили…

Сторож удивленно моргнул:

– Чего-то, товарищ, вы путаете. Внук мой со шпаной не дружит.

– Номер магнитофона совпадает.

– Может, Павлуша с рук его купил…

– Придется, Изот Михеич, забрать у вас магнитофон.

– Забрать, конечно, не штука, да вот… – Натылько помялся. – Как я перед внуком отчитаюсь?

– Оформим документально, в присутствии понятых.

– О-ё-й!.. Хотите при свидетелях меня опозорить? Нет уж, лучше без документов забирайте!

– Без документов, Изот Михеич, нельзя.

– Как так нельзя, якорь его зацепи?… – бывший шкипер потянул ворот тельняшки, словно та внезапно сдавила ему горло. – Надо, дорогой товарищ, придумать какую-то ложь во спасение…

Оформление добровольной выдачи магнитофона заняло немного времени. По умоляющей просьбе старика Бирюков разрешил «придумать» для понятых, будто «музыкальную шарманку» сторож нашел в кустах, когда собирал смородину. Однако эту «ложь во спасение» в протокол не записали.

Закончив формальности, Антон Бирюков направился к даче с мезонином. Вблизи дача была на загляденье. Срубленная из отборных сосновых бревен, с резными оконными наличниками, карнизом и высоким крыльцом, тоже украшенным затейливой резьбой, она походила на сказочный теремок. Прилегающий к даче участок занимали стелющиеся сибирские яблони, усыпанные довольно крупными желтыми плодами.

У крайнего дерева коренастый мужчина с пышной рыжеватой шевелюрой неторопливо обрывал яблоки и складывал их в эмалированное ведро. Спортивный костюм с широкими белыми лампасами на брюках и на рукавах куртки делал сборщика яблок похожим на тренера. Знакомство состоялось непринужденно. Узнав от Бирюкова, что он из уголовного розыска, мужчина нисколько не удивившись, назвался Валентином Александровичем Езерским и вроде из любопытства спросил:

– Наверно, по поводу недавно случившегося здесь убийства?…

– Да, – подтвердил Антон. – Вам что-нибудь известно об этом?

– Только из разговоров дачников.

– И все?…

– К сожалению. Ни выстрелов, ни подозрительного шума лично я, как и другие дачники, не слышал, хотя последнюю неделю с дачи надолго не отлучался. Всего на один час по утрам уезжаю в райцентр за свежими газетами.

Бирюков показал японский магнитофон:

– А вот эту «музыку» вам не доводилось видеть?

Езерский скользнул равнодушным взглядом по «Националю» и спокойно ответил:

– Такая же «музыка» имеется и у меня.

– Как бы на нее взглянуть?

– Пройдемте в дачу.

Следом за хозяином Бирюков поднялся на резное крыльцо и вошел в небольшую кухню с газовой плитой, посудным шкафом на стенке и обеденным столом у окна. Справа от входа, в углу, стоял небольшой импортный холодильник. За кухней, служащей своего рода прихожей, располагалась просторная светлая комната, обставленная скромной мебелью, среди которой выделялся на тумбочке цветной «Панасоник».

– Первый раз вижу такую роскошь на даче, – глядя на телевизор, сказал Антон.

– Единственное мое развлечение. К зиме придется эту роскошь вместе с дачей продать. Опять уезжаю в заграничную командировку, – ответил Езерский. Он достал из тумбочки под телевизором магнитофон «Националь» и протянул его Антону. – Пожалуйста, смотрите.

Номера магнитофонов разнились всего одной единичкой. Изъятый у сторожа Натылько имел номер 13676. На магнитофоне Езерского стоял номер 13677. Когда Бирюков обратил на это внимание Валентина Александровича, тот равнодушно сказал:

– Вероятно, куплен в одно время с моим в новосибирской «Березке».

– Вы когда покупали?

– Месяца три назад.

– А поточнее?…

Езерский достал из тумбочки несколько инструкций по радиотехнике. Полистав одну из них, с фотографией «Националя» на обложке, подал Бирюкову гарантийный талон.

– Здесь указана точная дата продажи, четырнадцатого июня.

Талон номер 000736 был заверен штампом новосибирского магазина «Березка». Возвращая его Езерскому, Антон попросил:

– Валентин Александрович, постарайтесь вспомнить внешность хотя бы одного покупателя, который одновременно с вами оформлял покупку магнитофона.

– Я никого не запомнил, – быстро ответил Езерский и, словно оправдываясь, поспешно добавил: – Когда поступает в продажу японская радиотехника, в «Березках» к прилавку трудно подступиться. Где уж там запоминать.

– По-моему, вы не искренни… – сказал Бирюков.

Езерский усмехнулся:

– Догадываюсь, хотите меня уличить в спекуляции чеками Внешпосылторга. Поверьте, мне нельзя заниматься запрещенным промыслом. Скомпрометировав себя на Родине, я не получу визу на выезд за границу.

– Ошибаетесь, Валентин Александрович. Меня не чеки интересуют… Из-за этого магнитофона убит человек.

– Из-за такого пустяка?!

– Для вас – пустяк, а для кого-то эта игрушка оказалась дороже человеческой жизни.

– Ну а при чем здесь я?

– Есть предположение, что этот магнитофон попал к тому парню, которого убили, из рук девушки, гостившей у вас.

– Мне уже пятьдесят пять исполнилось, – невесело сказал Езерский. – В моем ли возрасте заигрывать с девушками?…

– Почему непременно заигрывать? Могло быть случайное знакомство… Помогите, Валентин Александрович, разобраться.

– Не представляю, чем могу помочь.

– Искренностью и только искренностью. У вас есть взрослая дочь?

– У меня вообще нет детей.

– Тогда что за девушка была у вас на даче в одну из недавних суббот? Если вас тревожит заграничная виза, то обещаю сохранение тайны. В пределах закона, разумеется.

Езерский долго молчал. Потом, будто пересилив себя, тяжело вздохнул:

– Вы правильно сказали, случайное знакомство и… моя глупость от душевной пустоты. – Он открыто посмотрел Бирюкову в глаза. – Чтобы поверить в это, надо начинать рассказ издалека…

– Я внимательно вас выслушаю, – сказал Антон.

Езерский помолчал:

– Хотите выпить кофе?

– Спасибо. Вот от чая не откажусь.

– Что ж, будем пить чай. Сейчас сделаю прекрасную индийскую заварку.

Валентин Александрович пригласил Бирюкова пройти с ним в кухню. Предложил сесть за стол и, достав из посудного шкафа яркую квадратную жестянку, принялся колдовать у газовой плиты с чайником. Приготовив чай, он стал рассказывать о себе.

По образованию Езерский был инженером гражданского и промышленного строительства. Сразу после окончания Сибстрина он уехал работать за границу и с той поры приезжал на родину только в отпуск. Строил промышленные объекты во многих странах. Женился поздно, за сорок. Брак оказался неудачным. Нынче весной, приехав в отпуск из заграничной командировки в Новосибирск, Езерский оставил жене кооперативную квартиру, а сам, чтобы иметь пристанище, купил у бывшего сокурсника по институту дачный участок.

– Так я оказался членом кооператива «Синий лен». Вырастил за лето кучу яблок и теперь не знаю, куда их девать, – с усмешкой сказал Валентин Александрович.

Бирюков слушал не перебивая. Исподволь он присматривался к собеседнику, стараясь не пропустить фальшь. Но в спокойном голосе Езерского лживых интонаций не чувствовалось. Это был усталый человек с бледным, почти не загоревшим лицом, усыпанным едва приметными веснушками. Веснушчатые крапинки пестрели и на руках.

– Замечательный напиток, – с удовольствием сделав несколько глотков чая, сказал Антон.

– Последние запасы из столичной «Березки», – ответил Валентин Александрович.

– Во внешторговских магазинах не только промышленные товары продают?

– В Москве были и продуктовые. Сейчас принято решение о ликвидации всех «Березок».

– Почему?

– Из-за нашей неразберихи и дефицита вокруг этих магазинов стали твориться безобразные дела, связанные со спекуляцией чеками и мошенничеством. Вместо того чтобы навести порядок, избрали более легкий путь, не задумываясь над тем, что из этого получится.

– А что может получиться?

– Ну, во-первых, большая часть заработанной советскими людьми валюты будет оставаться за границей. Зачем ее обменивать на рубли, если на них здесь нечего купить?… Во-вторых, нарушится принцип социальной справедливости. За ликвидацию «Березок» ведь с пеной у рта ратовали обыватели-демагоги. По их мнению, если прикрыть внешпосылторговские магазины, импорт валом повалит на прилавки госторговли. Ничего подобного! Импорт как был дефицитом, так и останется. И вот, к примеру сказать, я, отдав государству заработанную за границей валюту и вернувшись в Союз, буду смотреть на пустые полки магазинов или стоять в очереди, а тот же демагог, не вложивший во внешнюю торговлю ни цента, но имеющий связи с торгашами, будет по блату отовариваться импортом и похохатывать надо мной. Куда как справедливо…

– За границей действительно хорошие заработки? – спросил Бирюков.

– Неплохие, но их надо заработать. В Союзе можно получать приличные деньги, ничего не делая. Там, за рубежом, за ничегонеделание не платят… Приплюсуйте высокие цены на продовольствие и жилье, ограничения в быту, не всегда приятные национальные обычаи, и так далее и тому подобное. Такова картина райской жизни, которая раздражает наших обывателей и бездельников. У бездельника вообще настолько чувствительное сердце, что ему не пережить, если у соседа все в порядке. По его глубокому убеждению, если он сам бездельничает, то и сосед этим же должен заниматься, а не наживать состояние за границей. Вот такую, с позволения сказать, социальную справедливость он приветствует… – Езерский неожиданно смутился. – Извините, некстати расфилософствовался. А с той девушкой, которую вы назвали моей гостьей, я познакомился в новосибирской «Березке». У Любы не хватало пяти чеков на духи «Шанель»…

– Ее зовут Любой?

– Да, Люба Зуева. Работает швеей, кажется, на «Северянке».

Бирюков чуть не поперхнулся:

– Валентин Александрович, вы ничего не путаете?

Езерский удивленно поднял глаза:

– Что здесь путать? Имя распространенное, фамилия не бог весть какая замысловатая, швея – профессия вполне женская. Может, «Северянку» спутал с фабрикой «Соревнование», а в остальном – путать нечего.

– Значит, у нее не хватало пяти чеков на духи?…

– Да, Люба была готова отдать мне десять рублей, но… В связи с предстоящим закрытием «Березок» в них творилось повальное столпотворение – расхватывали буквально все, что лежало на прилавках. На меня внезапно накатило нечто фатовское. Я выкупил этот флакончик духов и подарил Любе. Радость была неописуемая. Вышли из магазина, разговорились. Люба хотела отказаться от подарка и пыталась вручить мне имеющиеся у нее чеки. Я рассмеялся и показал пачку бумажек, которые просто девать некуда. Она ахнула и робко спросила, не продам ли, пусть по двойной цене, триста чеков на японский магнитофон для ее брата. При этом у Любы было такое умоляющее личико, что я невольно проникся симпатией и пообещал, как только японская радиотехника поступит в «Березку», подарить магнитофон лично ей, а она пусть сама решает: отдать его брату или мужу. Люба сказала, что незамужняя, дала номер телефона и попросила звонить в нерабочее время или по выходным дням.

– Адрес не сказала?

– Нет, только телефон. – Езерский, наморщив лоб, задумался. – Вот склероз… Уже не могу вспомнить номер.

– Телефон домашний? – уточнил Антон.

– По-моему, да.

– А не общежития?…

– Утверждать не берусь. Ну, да бог с ним, с телефоном. Проще говоря, в июне через знакомых продавцов мне удалось вне очереди попасть в «Березку», когда туда поступили японские «Национали». Сразу купил два, один из них себе для забавы. Попробовал дозвониться до Любы – телефон не ответил. После еще несколько раз звонил. Тоже безрезультатно. А полмесяца назад поехал в райцентр за свежими газетами, которые обычно покупаю в киоске «Союзпечати» на железнодорожном вокзале. На глаза попалась кабинка телефона-автомата междугородной связи. Набрал новосибирский номер Любы и услышал ее голос. Сказал, что магнитофон у меня на даче. В ближайшую субботу Люба приехала и забрала «Националь». Вот и все.

– Бесплатно?… – спросил Антон.

Езерский, опустив глаза, отхлебнул из чашки несколько глотков чая:

– Ох уж эта Люба… С ней, как говорится, не заскучаешь. Схватила магнитофон, сказала: «Сейчас вернусь!» – и убежала. Прошло около часа. Я стал подумывать, что больше не увижу ни Любы, ни магнитофона. Нет, она заявилась. Глаза сияют, а сама какая-то вздернутая. Выпили по чашке кофе. Стала успокаиваться. Я предложил еще по чашечке. Она утвердительно кивнула, потом уставилась на меня и говорит: «Валентин Александрович, понимаю, что в благодарность за вашу доброту надо бы остаться у вас на ночь, но я, честное слово, не проститутка». Такая откровенность меня рассмешила: «Вот и хорошо, Любушка! Я прекрасно обхожусь без проституток». Она вновь засияла: «Валентин Александрович, вы необыкновенный мужчина! Дай вам бог огромного счастья!» Раскрывает сумочку и выкладывает на стол пачку денег: «Здесь шестьсот рублей, можете пересчитать и убедиться». Я сказал, мол, магнитофон – это подарок, все равно мне чеки девать некуда. Люба запротестовала, дескать, брат отказался взять бесплатно и велел немедленно отдать шестьсот рублей, то есть рыночную стоимость «Националя». В конце концов сошлись мы на трехстах рублях. Расплатившись, Люба взяла документы на магнитофон и… Больше я ее не видел.

Внимательно слушая Езерского, Бирюков вспомнил печальное лицо Любы Зуевой и не мог поверить в такое перевоплощение. Вести себя так смело и непосредственно могла, пожалуй, Даша Каретникова, насколько ее заочно представлял Антон, но не Люба Зуева. Стараясь рассеять сомнение, Бирюков показал фотографию Каретниковой:

– Это не Люба?…

Езерский отрицательно повел головой:

– Извините, портреты таких отчаянных девиц печатают на обложках журнала «Секс». Люба выглядит постарше. У нее приятное лицо, аккуратная прическа и скромная одежда.

– При встрече сможете ее узнать?

– Конечно.

Антон посмотрел на часы:

– Через двадцать минут будет электричка. Не согласитесь съездить со мной в райцентр, чтобы встретиться с Зуевой?

– Люба разве не в Новосибирске живет?

– Живет там, но сейчас должна быть в райцентре. Это ее брата убили.

– Да?… – удивился Езерский – Не надо ждать электричку, у меня «Волга» на ходу.

Глава XIII

Квартира Зуева оказалась на замке. От соседей Бирюков узнал, что Люба сразу после похорон уехала с подругами. Обещала вернуться через неделю, чтобы решить вопрос с квартирой и имуществом брата. Когда Антон невесело рассказал об этом Езерскому, тот внезапно предложил:

– Поедемте в Новосибирск, мне все равно делать нечего.

– В таком случае предварительно заедем в отдел милиции. – Бирюков, садясь в машину, поставил к себе на колени магнитофон, изъятый у сторожа Натылько. – Надо оставить эту музыку, чтобы не таскать с собой.

Ни в райотделе, ни в прокуратуре по делу Зуева ничего нового не добавилось. Как сказал Слава Голубев, никаких концов в райцентре не было. Бирюков и сам отлично понимал, что концы надо искать в Новосибирске.

Управляемая Езерским «Волга» легко катила по ровной асфальтированной дороге. Изредка с коротким посвистом мимо проносились встречные грузовики и легковые машины. От монотонной езды укачивало, клонило в сон. После длительного молчания Езерский внезапно спросил:

– Можно вам задать несколько щепетильных вопросов?

– Задавайте, – ответил Антон.

– Интересно, следственные работники испытывают удовольствие от своей работы или ими движут иные мотивы?

– Видите ли, Валентин Александрович… – Бирюков задумался. – Следователь, получающий от своей работы удовольствие, – человек не вполне нормальный, более того, опасный. Что касается движущих мотивов, то, пожалуй, основной из них – это восстановление попранной справедливости.

– Справедливость легко нарушить, но значительно труднее восстановить.

– Правильно. Зато, когда порок наказан, наступает чувство удовлетворения от того, что зло пресечено и, быть может, больше не повторится.

– Извините, но в основном вы срываете вершки. Корни же преступные остаются.

– К сожалению, так. На ликвидацию всех корней у нас не хватает сил. Если они укреплялись десятилетиями, то как же их вырвать одним махом?…

Езерский вздохнул:

– Вам приходилось бывать за границей?

– Нет.

– Почему?

– Во-первых, даже туристические зарубежные поездки оперативным работникам милиции раньше были запрещены, а во-вторых, меня туда никогда не тянуло и теперь не тянет.

– Напрасно. Как ныне модно стало говорить, за бугром есть что посмотреть и чему поучиться. Я побывал в очень многих странах, но нигде не видел такого разгильдяйства, как в родном Отечестве. Приезжая домой в отпуск, каждый раз поражался беспечному благодушию соотечественников и творящимся здесь безобразиям. При полунищенском существовании народа – вызывающая роскошь руководящей элиты!.. Прямо как в Древнем Риме, воровство и взяточничество у нас стали почти узаконенной привилегией знати. Даже милицейские генералы и те заворовались! Отчего это?…

– От упомянутого вами благодушия. Точнее сказать, от беспросветной апатии народа. Мы ведь до самого последнего времени жили не по законам здравого смысла, а по историческим предначертаниям гениальных вождей, ведущих страну от победы к победе.

– Социализма?…

– Разумеется.

– Это при пустых-то полках магазинов?

– Ну, тут дело принципа, которым мы никак не можем поступиться.

– Дааа… – Езерский опять вздохнул. – Грустно жить в апатичном обществе. Уже не секрет, что, скажем, те же коррумпированные генералы преследовали честных людей, стремившихся принести государству пользу. Не вредительство ли?…

– Нет, элементарная подлость. Обгадившийся человек как рассуждает?… Если у меня не вышло остаться честным, то куда ты прешь, зараза?! Принципиальность порядочных людей раздражает преступника, оскорбительна для него даже по личным соображениям.

– В прессе несколько раз мелькало сообщение, будто бы жив бывший следователь-лейтенант, который издевался над академиком Вавиловым. Теперь – полковник в отставке. Имеет роскошную столичную квартиру, получает хорошую пенсию, грудь в орденах. Интересно, как он себя чувствует?

– Думаю, неуютно.

– Почему бы не посадить его за решетку, чтобы осознал на какие адские муки обрекал невинных людей?

– Я совершенно не знаю этого человека.

– А если бы знали, что он негодяй, да будь ваша власть?… – не отставал Езерский.

– Определил бы ему такую пенсию, чтобы еле-еле сводил концы с концами. Но сажать за решетку не стал бы. Я против лозунга: «Кровь за кровь!».

– А как же насчет ответственности?… Ведь безнаказанность развращает…

– Все в свое время. После драки глупо кулаками махать.

Езерский замолчал, и Антону показалось, что Валентин Александрович с ним не согласился. Впереди замаячили пригородные строения Новосибирска. Сразу возрос поток встречных машин. Большой город словно выдавливал из себя ревущий и фыркающий копотью длинный хвост.

Общежитие «Северянки» отыскали быстро, однако, по словам приветливой старенькой вахтерши, Люба Зуева не так давно куда-то ушла с подружками и сказала, что вернется только к вечеру.

– Горе у нее, брата похоронила, – доверительным шепотом сообщила Бирюкову вахтерша. – Переживает сильно. Да чего теперь поделаешь? Люба крепкая девушка, одолеет беду.

– Как она здесь живет? – спросил Антон.

– Четверо их в комнате. Все скромные подобрались, дружно живут. По содержанию комнаты и по поведению самые лучшие из всего общежития.

– Ваше общежитие полностью женское?

– Полностью, да что толку. Есть такие росомахи, хуже парней. Нервные – слова не скажи. А Люба всегда спокойная. И братец, инвалид, у нее хорошим был. Часто сюда заходил…

Скучающей от безделья старушке очень уж хотелось поговорить, но Антону жалко было тратить время попусту. Предстояло еще срочно выяснить, каким образом магнитофон Зуева попал к внуку дачного сторожа Натылько. Посмотрев на Езерского, Бирюков спросил:

– Что будем делать, Валентин Александрович?

– Ждать Любу, – быстро ответил тот.

– А если мы с вами еще в одно место скатаемся?

– К вашим услугам.

Антон глянул на часы – внук должен был уже прийти из института домой. Когда сели в машину, Езерский спросил:

– Маршрут?…

– Сейчас в Горсправке узнаю домашний адрес Изота Михеича Натылько…

– Нашего сторожа из кооператива? – не дал договорить Валентин Александрович.

– Его.

– Найдем без Горсправки. Недавно мне приходилось подвозить Михеича. Дом рядом с Главпочтамтом.

– В таком случае – прямо туда.

В квартире бывшего шкипера царил переполох. Родственники Изота Михеича все были в сборе и активно готовились к переезду. Лысоватый, похожий на отца Николай, то и дело вытирая тыльной стороной ладони потный лоб, разбирал полированный шифоньер. Внук Павлуша – высокий голубоглазый парень в тельняшке – укладывал содержимое книжного шкафа в мешки. А сноха, плотная волевая женщина в служебном синем халате с эмблемой гастронома, ловко, по-мужски, затягивала ремнями завернутый в целлофан огромнейший тюк. Бирюкова она встретила агрессивно-настороженно. На вопрос о магнитофоне вспыхнула:

– Еще чего! Какой магнитофон?…

– Японский «Националь», – спокойно ответил Антон.

– А китайский не надо?… – Сноха широко развела руки, будто показывая комнату. – Можете обыскивать! Иностранных магнитофонов у нас нет и не было.

– Мама!.. – строго сказал Павлуша.

– Что мама? Что мама?!

– Не обманывай. Я тебе говорил, что оставил магнитофон у деда на даче.

– Он уже в милиции, – сказал Антон.

Внук растерялся:

– Кто, дед?…

– Японский «Националь» краденым оказался.

Павлуша насупленно посмотрел на мать:

– Я тебе говорил?…

– Говорил! Говорил! – опять застрекотала та. – Откуда мне было знать, что магнитофон краденый?…

– Где вы его взяли? – спросил Антон.

– У алкаша купила.

– У какого?

– У пьяного! Там их всегда наполеоновская армия толпится, попробуй разгляди.

– У винного магазина?

– Понятно, не у хлебного! – Она резанула сына суровым взглядом. – Ну кто тебя, дурака, просил тащить дорогую вещь на дачу?!

– Вероника… – вытирая лоб, смущенно начал Николай.

– Что Вероника?! Забыл, как зовут?!

– Подбирай выражения.

– Я сейчас так выражусь, что у вас уши в трубочку свернутся! – Она словно подкошенная повалилась на целлофановый тюк и внезапно запричитала: – Посадите вы меня ни за что, изверги, со своей честностью и длинными языками! Ну кто вас просил вмешиваться не в свое дело?!

– Дело-то очень неприглядное, – сухо сказал Бирюков. – За укрывательство преступника вы действительно можете оказаться на скамье подсудимых.

Сноха уставилась на Антона:

– Еще чего! Кого я укрываю?

– Того, кто продал вам магнитофон.

– Алкаши все на одно лицо!

– И все хромают?… – с намеком спросил Антон.

Агрессивное выражение на лице снохи сменилось растерянностью. Бирюков понял, что она из той воинственной породы торговых работников, которые грудью прут на покупателя, когда чувствуют безнаказанность, но как только запахнет паленым, сразу стихают.

– Всяких полно, – поникшим голосом ответила сноха.

– Неужели Десантника не знаете? – уловив перемену, пошел в наступление Антон.

– Какого?

– Хромого, чья жена работает с вами в одном магазине. Вспомните его фамилию.

– Не помню.

– А жены его?… – спросил Бирюков.

– Полячихина.

– Так что ж вы прикидываетесь незнайкой?

Сноха, почувствовав промашку, совсем поникла:

– Может, они на разных фамилиях…

– В этом мы разберемся. Рассказывайте по порядку, как дело было.

Дело оказалось банальным. Алкоголик без определенных занятий, неоднократно отбывавший наказание за воровство, Юрий Полячихин тайком от жены продал всего за сто рублей Веронике Натылько новенький японский магнитофон с тем условием, что Вероника в любое время будет отпускать ему вне очереди и в нужном количестве спиртные напитки.

– Разве с женой он не мог договориться об этом? – спросил Антон.

– Нинка в хвост и в гриву гонит пропойцу из магазина.

– Выходит, вы подруге подножку подставили?

– Еще чего… Никакие мы с Нинкой не подруги, в разных сменах работаем. А Юрка, если не со мной, так с другой бы продавщицей сговорился. Он, когда надо, с кем угодно может блат завести.

– Плохо вы кончите, блатняки… – сказал на прощанье Бирюков, подосадовав в душе на то, что своим визитом испортил радость предстоящего новоселья не только хамовитой Веронике, которая заслуживала этого, но и ее родственникам.

Сидевший в машине Езерский удивился:

– Что-то вы быстро. Видимо, никого нет дома?

– Не все дома только у хозяйки, – постучав себя по лбу, сказал Антон и попросил Валентина Александровича подъехать к горуправлению милиции.

Тот без слов включил зажигание.

Костя Веселкин, внимательно выслушав Бирюкова, вздохнул:

– До завтрашнего вечера можешь потерпеть?

– Опасаюсь, как бы Вероника не предупредила Десантника, что над ним тучи сгущаются, – ответил Бирюков.

– Вряд ли она побежит его разыскивать. У Вероники сейчас главная задача – не упустить новую квартиру. Понимаешь, завтра в кафе Труфанова намечается крупная игра, и мы планируем взять этих игроков с поличным.

– Не оказаться бы в проигрыше…

– Не окажемся. Группа захвата подобрана из самых надежных парней. – Костя ободряюще посмотрел на Антона. – Кстати, могу порадовать. Угрожающая записка Зуеву и рекламный проспект ходовой музыки Труфанова отпечатаны на одной и той же машинке. И тетрадная бумага по структурному составу схожа.

Бирюков повеселел. Разговор зашел о Любе Зуевой. Пересказав содержание беседы с Езерским, Антон спросил Костю: