Текст книги "Как убивали Бандеру"

– Ему все очень понравилось, правда, дороги плохие. Иногда фотографировал…

– Мосты, шлюзы, другие объекты?

– Меня в основном и как все за столом пели…

– Ну а муж ваш что? Как он мирится с этим?

– Он и не знает. Он же живет в другом месте.

– Значит, у вас свободный брак? – добивался Бровман.

– Мы зарегистрированы! – возмутилась Даша, не проститутка ведь!

Иногда Бровману убить ее хотелось…

– Я люблю тебя! – шептал Крис по-русски, и акцент делал эту фразу особенно выразительной.

Она чувствовала, что он ее любит, в этом не было никакого сомнения.

Как он отличался от мужа Василия! Тот сразу же после соития отключался, превращался в мумию, закуривал сигарету и совершенно забывал о ней – а нежность только просыпалась, она прижималась к нему, а он лежал, как холодный труп, и дымил.

С Крисом все проще и лучше, собственно, он видел свое мужское предназначение лишь в том, чтобы ей было хорошо сейчас и всегда, если не навеки. Букет цветов каждый день. Ужин в хорошем ресторане. Посещения выставок и театров. Дорогие ателье.

Теперь она ночевала у него почти каждый день, ей нравилось ходить по гостиной в шелковом халате, который он специально выписал для нее из Лондона, сидеть за инкрустированным круглым столиком и пить из высокой хрустальной рюмки… как его? пахнущий орехами, лимонными корочками и еще чем-то незнакомым… как его? куантро!

– Я хочу жениться на тебе! – сказал Крис однажды.

– Но я замужем.

– Так разведись!

Она только улыбнулась, представив реакцию на это не столько мужа, сколько Игоря Бровмана. Впрочем, последний решил не полагаться только на информацию Дуни, выставил за Дундуком плотное наружное наблюдение и обставил его квартиру техникой подслушивания. Никаких оперативных результатов, черт возьми! Один глупый любовный лепет, причем примитивнейший и на ломаном языке. Или молчали и целовались. Ну хоть бы высказался против советской власти или еще что… Ничего подобного, только болтал односложно, что любит Россию и Дашу. Какую Россию – царскую или советскую? Как любит и что готов сделать ради этой любви? Удивительно, что никаких контактов со своим посольством, словно он умышленно сторонился своих. Неужели он действительно влюблен в эту бабищу? Может, сфотографировать его с ней в постели и предъявить как компромат? Ерунда! Какой компромат, если этот дурак настолько потерял голову, что сделал предложение замужней… Эврика! Может, взять его с другой стороны: мол, сожительство с замужней чревато для него последствиями в Англии? Ведь Бровман читал в «Правде», что на Альбионе развита слежка супругов друг за другом, все это потом вываливают в суде… М-да, но это только в том случае, если Дундук женат…

Как ни поверни – все плохо.

Крис уехал в командировку в Ленинград, и Бровман каждый день читал его письма Дарье и ее ответы.

«Я люблю тебя всю, без остатка, твои глаза, уши, нос, твой пупочек, твой запах…» – от этого лирического воркования Бровману становилось не по себе, он ерзал на стуле, стыдясь своего возбуждения. Если бы он знал, сколько сил потратил Барни, чтобы раскопать эти слова в англо-русском словаре!

Тут под рукой оказалась уборщица Маша, приставшая к нему ночью, благо его сосед по кабинету Привалов не вышел на работу из-за гриппа.

О, эти уборщицы!

Левинский торопил с результатами, снимал стружку.

– Что делать, если не за что уцепиться? – оправдывался Игорь перед шефом.

– Достоевский писал: «Если Бога бы не было, его следовало бы выдумать», – заметил начальник отдела.

Намек понят.

Бровман с Приваловым начали кроить дело, складывали вместе все шпионские прегрешения: подход к сотруднице НКВД, тайный выезд в деревню и попытки распространять там антисоветскую религиозную пропаганду, в общем вполне достаточно, хотя Левинский сомневался – ведь отношения СССР с Англией не отличались простотой после сговора Чемберлена с Гитлером в Мюнхене, Сталин играл на два поля, каждый подобный шаг НКВД согласовывался с МИДом.

А вдруг попытка завербовать Дундука выльется в шумный дипломатический скандал? Хотя у НКВД имелась в запасе и сильная карта: если Дундук будет рыпаться, пригрозить репрессировать Дашу.

Тут вся история приняла неожиданный оборот: Даша развелась. Развелась, не поставив в известность органы! Вот вам и преданная делу, хотя и недалекая агентесса! ЧП! Более того, сразу же после развода отправилась вместе с Барни в загс, где молодые пожелали вступить в законный брак. Приятной наружности дама приняла документы и после ухода влюбленных тут же просигнализировала в органы об этом экстраординарном случае. Если бы не дама, так и не узнали бы.

Бровман посерел от гнева и тут же вызвал агентессу на консквартиру.

– Немедленно заберите документы!

– Почему же? Я люблю его и хочу жить вместе с ним, я беременна…

Беременна, подумать только – беременна, причем от англичанина! Только этого еще не хватало!

– Вы должны немедленно забрать документы! Разве вы не знаете, что нельзя выходить замуж за иностранцев? – Бровман не сдерживал негодования и давил как мог.

– Почему?

Ну что говорить с этой малограмотной идиоткой! Теперь дело могло выйти из-под контроля, попасть в кабинеты всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина, где формально занимались подобными вопросами, или, не дай бог, в английское посольство…

– Забери документы и забудь о замужестве! – заорал Бровман, сорвавшись.

Даша покраснела, но ответила твердо и с достоинством:

– Вы не имеете права кричать на меня и называть на «ты». Я напишу жалобу лично товарищу Сталину.

Бровман осекся: конечно, письмо тут же переправят Берия, но как среагирует он? Прежде всего возмутится, что в НКВД работают такие кретины, что даже с тупой бабой справиться не в состоянии.

Узнав о матримониальном развороте всего дела, Левинский, представив презрительную усмешку наркома, пришел в ужас и решил принять хитроумные меры: никаких скандалов, пусть документы лежат в загсе без движения, однако Даша обязана взять на себя роль вербовщика и привлечь своего англичанина к сотрудничеству, отобрав у него расписку. Собственно, разве все так и не задумывали с самого начала? Тем более что НКВД уже накопил богатый опыт вербовок объектов своего интереса с помощью любовниц.

С такой вполне ординарной бумагой начальник отдела и поспешил к Лаврентию Берия, другу товарища Сталина, сразу оценившему всю глубину операции: ради проникновения в логово враждебного Запада не только в брак можно вступить, но и жену свою отдать другому или даже, хоть это и невыносимо, превратиться на время в педераста. В конце концов, разве большевики не сделаны из особого материала?

Однако, учитывая неопределенные отношения с Англией, нарком все же решил получить санкцию Хозяина и, положив бумагу в папку с особо важными документами, двинулся в Кремль и попал на сабантуй деятелей культуры, которых Сталин умел обласкать до кондиции на грани мочеиспускания.

– Товарищ Козловский, – кричал раскрасневшийся от выпивки Ворошилов. – Исполни, пожалуйста, «Вдоль по улице метелица метет…».

Козловский приготовился было петь, но вмешался капризный вождь:

– Товарищ Ворошилов, зачем ты пристаешь к товарищу Козловскому? Товарищ Козловский не хочет петь твою «Метелицу», он очень хочет петь арию Ленского из великой оперы Чайковского! – Сталин повторял слова, вбивая их, словно гвозди.

Не вовремя подошел Берия со своими бумагами, еще в воздухе царствовала нетленная музыка Чайковского, а он совсем некстати о вербовке какого-то англичанина, влюбленного в агентессу.

– А не ошибаются ли товарищи? – удивился Сталин. – Неужели этот англичанин действительно любит нашу девушку? По-моему, эта нация холодна, как мацони из погреба. Не игра ли это английской разведки?

– Не только любит, но и собирается жениться, – попытался укрепить свои аргументы Лаврентий Павлович.

Это была роковая ошибка.

– Жениться?! – удивился Сталин. – Зачэм нам эти браки с иностранцами? Пусть она вэрбует, Лаврентий, а в остальном ведет себя как положено.

По возвращении на Лубянку Берия дал бешеный разнос Левинскому за неумение работать с агентурой, гнев рикошетировал, естественно, и в Бровмана.

Линию выработали четкую: провести вербовку, но брака не допустить.

– Наступил самый ответственный момент, Дарья Петровна, слушайте меня внимательно, очень внимательно, – внушал Игорь Бровман. – Вы должны верить каждому моему слову и действовать соответственно. Вы мне верите?

– Верю, но фамилия у вас сложная, – честно отвечала Даша.

Бровман удивился – ведь раньше об этом ему никто не говорил, – подумал и расстроился: действительно, «Бровман» звучало как удар молота или огромного колокола, хотя сам опер был худеньким, улыбчивым, с жидкими усиками и живыми блестящими глазами.

Итак, вербовка Дундука. Он тщательно проинструктировал Дашу, дабы она не наломала дров, придумал легенду, подходящую для ее простых мозгов: мол, подкатились к ней чекисты, знавшие об их знакомстве, и поставили ультиматум: или-или. Либо Барни будет помогать органам, либо прощай, любовь, прощай, Россия и бизнес, дающий кое-что. Ну а ее – как полагается… Все очень правдоподобно.

К удивлению Бровмана, Даша к предложению отнеслась спокойно, словно вербовала каждый день.

Разговор затеяла на улице (к тому времени уже понимала, что могут прослушивать), на пути из кино домой.

– Крис, со мной говорили, они хотят, чтобы ты им помогал, работал с ними…

– Кто говорил? – Крис так и не разобрался в многогранной советской действительности.

– Помнишь, я тебе говорила? НКВД. Вроде милиции.

– И чего это дерьмо к нам привязалось? Впрочем, и в Англии его хватает. Дорогая моя, мне на них совершенно начхать, поэтому делай все, что они просят, главное, что мы любим друг друга, правда? Что им от меня нужно? И когда нас зарегистрируют в загсе? Что они тянут?

На следующий день Даша осчастливила Бровмана сообщением о вербовке англичанина, тот радостно доложил об этом по инстанции. С целью зацементировать сотрудничество Левинский поручил Бровману провести личную встречу с Дундуком, которого теперь решили переименовать в Ястреба – неудобно иметь агента с такой идиотской кличкой. Однако для страховки Левинский доложил об успехе Дуни лично Берия и запросил его санкции на подход к Ястребу.

– Надеюсь, все его мысли о браке отпали? – строго спросил Берия.

– К сожалению, нет, Лаврентий Павлович, – вздохнул начальник отдела. – Напротив, он настаивает.

Берия представил колючие глаза Кобы, снял пенсне, протер его и задумался.

– А не ищем ли мы на свою задницу приключений? Зачем нам скандал? Арестовать ее, суку! А его выслать из страны без всякого шума.

Действовали оперативно, выслали одним махом за нарушение правил передвижения иностранцев, английское посольство даже не пикнуло: закон есть закон.

Дашу Смирнову арестовали, быстренько провели и следствие, и суд, обвинили в разглашении государственной тайны, дали десять лет и отправили во владимирскую тюрьму, где она и томилась, пока через брата ей не удалось сообщить обо всех перипетиях своему возлюбленному.

Это переполнило чашу, Барни мобилизовал всю английскую прессу и растрезвонил об этой печальной истории по всему миру. В парламенте сыпались запросы по поводу дела Даши и ее жениха, сам Барни написал несколько писем Сталину и Калинину и самолично пикетировал советское посольство в Лондоне с хамским лозунгом «Дайте свободу моей жене!» – все это окончательно создало ему репутацию злостного антисоветчика.

Однако в кругах английской компартии его дело нашло понимание, и, находясь в Москве на заседании Коминтерна, ее генсек провел мысль, что такими делами Советский Союз рубит сук, на котором сидит, и отпугивает от коммунизма британцев, считающих частную жизнь выше всяких государственных интересов. Наркомат иностранных дел тоже отмечал, что все дело пагубно сказывается на англо-советских отношениях, особенно в условиях нараставшей фашистской угрозы.

Письма любимой Крис писал каждый день: «Я думаю о тебе каждую минуту, каждую секунду, ты всегда перед моими глазами, иногда я разговариваю с тобой, иногда обнимаю тебя и целую. Я сделаю все, чтобы мы были счастливы вдвоем…»

Бровман только усмехался, почитывая этот бред, который ему передавали в пачке раз в неделю (естественно, никто и не думал пересылать письма Даше), иногда на него нападала дикая злость: люди любили, как в сентиментальных романах, а он копался в дерьме, что-то выискивал, сажал, отправлял на расстрел. «Господи, – думал он, – хотя и не верил в бога, что же ты сделаешь со мной? Вот эта пара идиотов наверняка попадет в рай, а за что? Им и на земле – как в раю… правда, эта уборщица сидит… но ведь не расстреляли! А этот влюбленный кретин вообще не испытал всего смрада и грязи земной жизни, чистоплюй хренов, змееныш, льет теперь оттуда помои и уж наверняка считает себя порядочным человеком. И попадет, гад, в рай, а я, Бровман, сын житомирского врача и большевик с двадцать восьмого года, буду кипеть в каком-нибудь вонючем дерьме».

Но оторваться от писем чекист не мог, читал внимательно, не пропуская ни строчки, и раз в месяц аккуратно составлял по письмам справку для досье.

Но не так-то просто было сломить Барни. После изгнания из Москвы фортуна словно в отместку органам заключила его в объятия: он открыл новую фирму и сразу же – крупнейший контракт с Финляндией. Вокруг появилось много людей, симпатизирующих ему и его правому делу борьбы за невесту, он купил особнячок в районе Баттерси на набережной Темзы. Но главное – это осуществление давнишней мечты, еще детской и наивной, но вдруг ставшей совершенно реальной: Барни приобрел небольшой спортивный самолет и написал на нем белой краской: «Даша».

К своим партнерам в Хельсинки теперь он только летал, об этом радостном событии, естественно, написал Дарье, сначала Бровман удивился, но потом пришел к выводу, что идиот – совсем не идиот, а самый настоящий шпион, и совсем не напрасно его выперли из СССР, если он летает, а следовательно, и фотографирует все внизу. И вообще эту уборщицу он ловко использовал в своих целях.

Далее произошло совершенно фантастическое, грандиозное ЧП, всколыхнувшее и пограничную, и всю чекистскую службы: глубокой ночью Барни вылетел из Хельсинки, беспрепятственно пересек советскую границу и, никем не замеченный, взял курс на Москву. Так бы и долетел, и совершил бы посадку рядом с владимирской тюрьмой, если бы над Валдаем не забарахлил мотор. Пришлось приземлиться в чистом поле, усеянном васильками и ромашками, и приступить к починке самолета. За этим занятием его и застала бабка, вышедшая рано утром по грибы.

– Ты что тут делаешь, сынок? – ласково спросила она.

Барни объяснил, что потерпел аварию, летит по делам в Москву и нуждается в технической помощи. Бабку немного удивил акцент, но на призыв о помощи она откликнулась и сходила на МТС. Через пару часов подъехали молодые ребята в спецовках, живо разобрались и с самолетом, и с пилотом, сообщили куда следовало – далее все пошло по обычному сценарию: в боевой спешке мощно вооруженный отряд чекистов выехал на место происшествия и окружил самолет, угрожая пулеметным огнем. Барни, не задумываясь, сдался в плен, но потребовал английского консула. Арест – и на Лубянку.

Чем объяснить нарушение границы? Где запрятана фотографирующая аппаратура? Где снимки, карты, инструкции английской разведки? Каков план дальнейших действий? Явки? Тайники? Связи среди советских граждан? Контакт с резидентурой разведки, хитроумной Сикрет Интеллидженс Сервис? Как планировал вернуться?

Допрашивали с пристрастием, припоминали английскую интервенцию и, естественно, отметали смехотворные объяснения о желании увидеть невесту. Какую невесту? Что это за понятие? Подача заявления в загс ни к чему не обязывает, Дарья Смирнова в Москве не проживает, куда выехала – неизвестно.

Но заграница всегда мешала спокойной жизни партии и правительства, не говоря уже о чекистах: известие о перелете и аресте Барни просочилось в падкую на сенсации английскую прессу, разразился скандал. Британское посольство мгновенно обратилось за разъяснениями в МИД, все это вызвало в НКВД суматошную панику, хотя, к счастью, к тому времени Иосиф Виссарионович успел заключить альянс с Гитлером.

Но самое страшное не это: о перелете и аресте англичанина Сталин узнал из обзора прессы и тут же вызвал на ковер Берия.

– Пачему не доложил?!

– Собирал материалы… – запинался Берия, дрожа от страха. – Готовим большой процесс… пусть эти англичане лопнут от злости!

Умен был Лаврентий Берия, но не умел смотреть в будущее, не представлял дальновидности вождя и его сложных дипломатических пируэтов. Глупо складывать все яйца в одну корзину, сегодня Гитлер – друг, а завтра – враг. Поэтому не стоит отталкивать проклятого Чемберлена, не надо захлопывать дверь. Ох уж этот Лаврентий! Заставь дурака богу молиться – он и лоб расшибет.

– Подумай хорошенько, а какую политическую пользу мы будем иметь? Процесс придется проводить открыто, они своего гражданина не дадут в обиду, найдут адвоката, тут же раздуют историю с этой бабой… послушай, а она красивая?

– Я ее не видел, Иосиф Виссарионович…

– Странно, что не видел, ты у нас такой любопытный, да и работа у тебя такая, чтобы видеть все. – В словах вождя послышалась жесть. – Как будут выглядеть Советский Союз и товарищ Сталин, о котором и так пишут на Западе, что он придумал все процессы? А Советский Союз и товарищ Сталин будут выглядеть очень плохо. Посмотри на это по-человечески: разве не мелко для нас, большевиков, ставить палки в колеса двум влюбленным? Разве мы не хотим счастья простых людей?

– Но он же шпион…

– Шпионом можно назвать любого… – улыбнулся Иосиф Виссарионович. – Кардинал Ришелье говорил, что дай ему только перо…

– Но… вы сами дали указание… – слабо возразил Берия.

– Что ты хочешь этим сказать? Еще покойный Ленин критиковал догматиков. Нужно извлечь из этого дела политические дивиденды, понял? Помочь Адаму соединиться с Евой. Где сейчас Ева?

– В тюрьме.

– Тюрьма – это хорошо, ты поступил правильно. А теперь ее надо выпустить, его освободить тоже. Пусть женятся, помоги молодым, Лаврентий, пришли им на свадьбу ящик хорошего киндзмараули! Пусть в Англии знают, что у большевиков благородное сердце! – Сталин был в отменном настроении.

– А дальше что? – спросил Берия.

– Дальше будем тоже думать об интересах страны. Тебе ясно?

В тогдашней России все совершалось стремительно, как в волшебной сказке: сегодня сажали, завтра выдвигали на повышение, послезавтра снова сажали, затем расстреливали или переводили на другую работу.

Уже через два дня и Крис, и Даша оказались на свободе, по указанию Бровмана загс форсировал регистрацию, сияющим влюбленным вручили брачное свидетельство и пожелали счастья в семейной жизни. НКВД подбросил Даше деньги на свадьбу, которую сыграли в «Метрополе», туда и доставили прямо из Грузии два ящика кахетинского. Присутствовали Бровман, начальник клуба, отец и брат, родственники стеснялись роскоши ресторана и иностранца, пили только шампанское (зато дома надрались как положено), от лица службы Игорь торжественно вручил молодым серебряный самовар.

Что намерена делать дальше молодая чета?

Ну конечно, выехать на остров фарисеев и сикофантов, в уютное гнездышко на берегу Темзы! Гражданство Даша менять не собиралась и обиды на органы не таила – мало ли что в жизни бывает?

По заданию руководства Бровман встретился с англичанином на конспиративной квартире.

– Прежде всего хочу попросить вас о конфиденциальности нашей беседы. Даже жене об этом – ни слова! Международное положение в настоящее время очень сложное, – говорил Бровман, словно с трибуны съезда партии. – Не исключена война с фашистской Германией, все передовые люди должны объединить свои усилия. Согласны ли вы нам помогать?

– С большим удовольствием! – отвечал Барни. – Я сделаю все, что могу!

Тут же Игорь отобрал у Криса расписку о сотрудничестве с могущественной организацией и попросил его подписаться псевдонимом Альбатрос – прежний отрицательный Ястреб уже не вписывался в новую судьбоносную роль.

В чем будет заключаться помощь, Бровман не расшифровывал, ибо как сотрудник сугубо внутренних органов слабо представлял заграничные условия и, главное, возможности самого Барни. Правда, предварительно проконсультировался в иностранном управлении (от него после расстрелов остались рожки да ножки), и юный опер заверил его: разведка любой сошке найдет применение, даже если это ассенизатор. Можно использовать квартиру четы как почтовый ящик для связи нелегалов. Или на случай войны, когда в дефиците любые преданные люди. Последнее – самое главное. Закреплен ли Альбатрос на деле? Конечно, закреплен, имелись расписки, в конце концов, на родине у Дуни остались родственники… в случае чего… На нее и решили сделать ставку, потом постепенно втянуть в работу и мужа.

– Вот вам условия связи в Англии, – разъяснял Бровман. – Временные. К вам подойдут по паролю: «Вам привет от Петра Игнатьевича». Ответите: «Не родственник ли это Веткина?»

– А кто такой Петр Игнатьевич? – удивилась Даша. – И я не знаю никакого Веткина.

– Да это придумано, чтобы вам не подставили другого человека, – объяснял Бровман, чертыхаясь про себя. – Нет никакого Петра Игнатьевича, это лишь ключевая фраза, по которой вас опознают, а Веткин – вторая ключевая фраза, по которой вы сразу поймете, что перед вами наш человек… – Боже, сколько можно пережевывать!

– И что он мне скажет?

– Пока я этого не знаю. Контакт мы установим не сразу, подождем, пока вы акклиматизируетесь, привыкнете к новой обстановке. Ваша основная задача на данном этапе – искать связи, которые могут быть полезны. Мужу пока ничего не говорите.

– Понимаю… – сказала Даша, ничего не понимая.

Когда она рассказала Крису об условиях связи и заданиях органов, он долго хохотал.

– Они очень хорошие ребята, и я готов им помогать! Как ты думаешь, а что, если я буду им продавать сноповязалки? У меня есть приятель, который давно мечтает поставлять их в Россию. Ведь их сельское хозяйство нуждается в технике, я об этом слышал по радио… Но все это такие мелочи, самое главное – что я люблю тебя!

Крис и Даша благополучно выехали в Лондон, но вскоре продали особняк и переместились в Бирмингем, где Крис купил небольшой пивной завод, там русская красавица родила двоих сыновей, и семья жила в счастье и благополучии.

Пока Даша привыкала к новой жизни, разразилась война, об Альбатросе и Дуне попросту забыли, не до этого было, и самое ужасное, по разгильдяйству сдали дела в архив. Раскопал агентов совершенно случайно многообещающий старший опер, недавно окончивший разведшколу и мечтавший перенасытить добрую старую Англию ценной агентурой. Поднял дела из архива и возмутился глупостью предшественников. Случилось это в шестидесятые, к этому времени чета переселились в милый Эдинбург.

Последовало указание в резидентуру, и в Шотландию для установления оперативного контакта направил стопы опытный разведчик Морозов.

Адрес Барни удалось заполучить, но не заходить же прямо в дом? Мало ли что?

Разговор с Дашей приказали провести отдельно от мужа, поэтому пришлось организовать слежку за домом, дождаться отъезда Криса на работу. Но и тут не все так просто. А вдруг в доме живет еще кто-нибудь? Поэтому Морозов, засевший в автомобиле метрах в пятидесяти от дома, решил установить контакт с агентессой на улице.

Ему повезло, часов в одиннадцать Дарья направилась в соседнюю булочную, на ходу он ее и перехватил, огорошив паролем с приветом от Петра Игнатьевича. Сначала она испугалась, поскольку совершенно забыла о своих давних обязательствах, потом страшно обрадовалась появлению соплеменника (на ее письма отцу и брату никто не отвечал), затащила разведчика в дом, пригласила соседей, позвонила на работу Крису и сообщила о госте с Лубянки, причем открытым текстом.

Морозов чуть не потерял сознание от такой гласности и чувствовал себя как уж на раскаленной сковородке, тем более что соседям она представила его как сотрудника НКВД, и это было воспринято как хорошая английская шутка.

Вскоре прибыл радостный Барни, расспрашивал о Бровмане при соседях (!), Даша организовала пышный русский стол, достала водки и солений, которые делала лично. На ломаном английском (выучила же, деревня!) с большим удовольствием рассказала о своих любовных приключениях с Крисом в Москве, вспоминала с искренней ностальгией, и о расписке не забыла разболтать, дура!

Морозову оставалось только напиться с горя: какая тут, к черту, агентурная работа, если у обоих языки без костей?

Вернувшись в Лондон, разведчик отправил в Центр шифровку о вопиющем нарушении конспирации со стороны агентов и полной бесперспективности работы с ними.

– Правильно здесь написано, что она набитая дура, и вообще два сапога – пара! – проворчал начальник отдела, но уже не Левинский, которого расстреляли, а другой, из нового партийного набора.

Дела агентов отправили снова в архив, нечего мараться с дерьмом, родственников Даши решили не трогать: вдруг эти психи поднимут бучу в Англии?

Любящие супруги жили долго и умерли почти в одно время в преклонном возрасте, в окружении любящих детей и внуков.

Больше всего не повезло Игорю Бровману: не тронули его в самую последнюю предвоенную чистку, когда перестреляли и шефа, и Привалова, и почти весь отдел, пощадила его немецкая пуля, хотя он прошел в Смерше через всю войну и дослужился до подполковника.

И в первые послевоенные годы судьба хранила, и он двигался вверх, и все-таки не повезло: в сорок восьмом, во время кампании против космополитов, Бровмана арестовали, обвинили в связи с крупным английским шпионом Кристофером Барни и приговорили к «вышке».

Перед смертью он почему-то вспомнил двух агентов-дураков, которые попадут в рай.