Текст книги "Убить генерала"

Глава 25
Мертвая петля

6 августа, пятница

Александр Свердлин не хотел становиться закадычным другом полковника Терехина, однако встречались они часто и в основном по инициативе Николая. У генерала сложилось неприятное чувство, словно фээсбэшник что-то вынюхивает. И он спросил в лоб:

– Чего ты хочешь, объясни! – Не дав ответить, задал следующий вопрос: – Ты говорил дознавателям, что Крапивин ворвался к тебе загримированным?

– Конечно.

– Черт... Мы упустили один важный момент, который Крапивин записал себе в актив. Параллельно с этим допустили еще одну ошибку. Мы изначально не хотели поднимать город на уши, но, видно, придется. Придется показать фото Крапивина по ТВ.

– А как насчет комментариев? – спросил Николай. – Накануне визита в Самару главы государства прибыл человек, убивший его военного советника? Это же прямая связь, Александр Семенович. Праздник будет испорчен. Каждый, кто захочет повеселиться на набережной или просто прийти на площадь Куйбышева, будет ощущать на себе взгляд террориста. Преступника, которого спецслужбы так и не смогли поймать. Веселье пройдет под лозунгом: «В трудное время живем, товарищи». Это вместо запланированного: «Хочу, чтобы над Волгой гремели взрывы салютов».

– Все так, согласен с тобой. Но по городу уже ходят слухи. Так что придется объясняться. Я понимаю, мы утонем в телефонных звонках, но один из них точно попадет в цель. Мы найдем Крапивина, где бы он ни прятался. – Свердлин выдержал паузу. – У него были хорошие, очень хорошие учителя-психологи. Он проходил службу в армейском спецназе, а там психологии не учат. Когда он поимел нас с маскировкой, я понял, что онзнаком с поисковыми приемами спецслужб, и распорядился поднять данные особого отдела, курировавшего центр снайпинга. В учетной карточке Крапивина – тогда еще курсанта – в самом конце обнаружилась занятная запись. Она вывела на отдел специальных программ ФСБ.

Николай кивнул. Он хорошо знал задачи этого отдела, который до 1997 года именовался отделом перспективных программ: «определение и последующая нейтрализация источников, представляющих государственную опасность». Обычно к работе привлекали лиц, не состоящих на службе в силовых структурах и органах правопорядка.

– Крапивин прошел курс интенсивной подготовки в Остафьево, – продолжал генерал, – поучаствовал в конкретной операции. По специальности, думаю, хотя нам об этом не говорят. Я распорядился еще раз допросить Проскурина и получил стенограмму допроса. Прочти.

* * *

Из протокола допроса Андрея Проскурина:

Проскурин: – ...Первая встреча с Хворостенко состоялась в середине мая. В центр снайпинга пришел человек лет тридцати пяти и предложил поговорить с одним человеком. Он сказал: «Не за деньги». Я согласился. Этот человек мог быть либо из спецслужбы, либо из криминала. В конце курсов всегда приходили особые «купцы». Они приходили, смотрели на учеников, спрашивали мнение инструкторов. Обрабатывали курсантов в центре снайпинга, а не в какой-нибудь кафешке или в машине. Они говорили банальные вещи, потому что для молодых людей словесные выкрутасы зачастую попросту не доходят. Словом, продолжали политику, которая была основной в центре: не настраивать будущего снайпера на врага, поскольку человек ломается, а снайпер – в первую очередь. Курсанту говорили: мы заметили тебя, ты можешь рассчитывать не на продвижение как таковое – поскольку их служба по сути еще и не началась, – а на хорошее место в хорошем подразделении. Ваше дело маленькое: стреляете и уходите. Я знал о пяти таких случаях. Не знаю, много это или мало. Курсант писал рапорт на отпуск по семейным обстоятельствам, рапорт продляли, и с этим проблем вообще не возникало и не могло возникнуть. Один курсант – знаю точно – отработал в Уральске, Казахстан.

Следователь: – Почему эти люди брали на контракт курсантов, а не уволившихся со службы стрелков?

Проскурин: – Потому что обработать уже состоявшегося бойца спецназа трудно. Работа на Северном Кавказе учит многому. С ними зачастую никакая идеология не помогает. Что доказала неудачная вербовка Колесникова. Он пообтерся о горные породы Чечни.

Следователь: – Кто предложил кандидатуру Колесникова?

Проскурин: – Колесников проходил как запасной вариант. Если бы его вербовка прошла удачно, то, думаю, меня на огневом рубеже не было бы. Он и Близнец сделали бы свое дело без меня. По сути, я был помощником Хворостенко. Если сравнить – играющий тренер. Кандидатуру Колесникова предложил я.

Следователь: – Если бы кто-то из снайперов сказал о том, что выполнял работу по контракту на курсах?

Проскурин: – Что с того? При вербовке руки не выкручивают. У тебя есть право выбора, и ты выбираешь. Причем сразу: да или нет. Время на раздумья не дают. А после молчишь. Это во-первых. Во-вторых, я в течение нескольких месяцев приглядывался к курсантам и к концу курса точно знал, что вот этот даст согласие, а этот может отказаться.

Следователь: – А что касается Крапивина?

Проскурин: – Тут был особый случай, сложная работа. Осечка исключалась. Я слышал ту историю, когда его натурально бросили во время работы, его напарник – Сергей Попов – погиб, а он самостоятельно выбирался под огнем. Об этом мне сказал человек, познакомивший меня с Хворостенко. Когда мы ехали в машине, он сказал: «Твой бывший ученик Крапивин попал в нехорошую историю». Я ответил, что давно не отвечаю за него. Он успокоил: мол, отвечать придется не мне, а другому человеку. Позже я понял, что это был даже не намек, а прямая установка. У Близнеца был мотив мстить генералу, и он изначально выступал первым номером. И другая причина. Я думаю, в этот раз их не устраивало простое убийство.

Следователь: – Поясните, что значит «их».

Проскурин: – Я не знал, кто стоит за «Вторым кабинетом», думал, это люди из ФСБ. Потом взвесил все «за» и «против» и пришел к выводу, что Хворостенко преследовал чистое убийство генерала. А чтобы Близнецу было комфортней работать, его подвели под идеологию, чтобы выбить последние сомнения, что не он один такой, что за ним сила и прочее. Что ответственность за убийство возьмет на себя Хворостенко. Я даже сымпровизировал в последний момент и сказал Близнецу, что полковник в самый последний момент поменял решение, что он не возьмет на себя убийство, а как бы поддержит его. Я уже не помню точно, что и как сказал. Но вышло убедительно, мне кажется.

Следователь: – Вы верили в Крапивина? Месть местью, но, по вашим словам, он тоже пообтерся о горные породы Чечни.

Проскурин: – Сложный вопрос. Я много раз прикидывал, что вместе со мной на рубеже курсант, что с ним еще долго работать. Вот он видит черную машину из ГОНа, генерала, выходящего из нее. Боялся, конечно, что выстрел будет сорван. Для работы я мог заказать винтовку и помощнее, чтобы одна пуля решила исход дела, но самостоятельно стрелять уже не мог. Поэтому я выбрал надежное и лучшее оружие. Два выстрела давали полную гарантию.

Следователь: – Вы беседовали с Хворостенко о запасных вариантах?

Проскурин: – Он сказал, чтобы я не допускал никаких «если». Но я сам прикинул разные варианты и понял, что в случае провала могу все валить на него, Хворостенко, на идеологию. Хотя был такой уговор: если берут Близнеца, он молчит обо мне, если берут меня – я тоже молчу. Об этом я уже говорил следователю.

* * *

Терехин сидел не шелохнувшись. Никто Крапивина на съедение волкам не бросал. Как оказалось, он был сам волком, нештатным сотрудником, агентом ФСБ, сексотом. Уже неважно кем. Но был. И он ничем не отличался от Терехина, от Свердлина, от тех, кто таранил «Субару», и тех, кто добивал Цыганка.

Терехин рассуждал своими штампами и напрочь забыл о человеческой составляющей, о взаимоотношениях Близнеца и Марии, их обоих и Цыганка. Он сам неоднократно вербовал для себя агентов. И те, кто соглашался сотрудничать, были, на его взгляд, дерьмом. Они верили ему безоглядно: «Не надо бояться слова «агент». Все люди – агенты спецслужб. Ты помогаешь обеспечивать безопасность, и не надо этого стыдиться». Простые слова, и люди перли на них, как рыба на прикорм.

Николай задал Свердлину вопрос:

– С Крапивиным работали на перспективу?

– Да. Он был на контроле. На эту тему с ним был разговор. Дело закрыли за полгода до демобилизации Крапивина, а беседа состоялась непосредственно перед его увольнением. Прозвучало что-то стандартное: ситуация изменилась, твои услуги нам больше не нужны. Заодно напомнили о себе. Сами же отмазались также стандартно: мы не можем отвечать за то, что Крапивин предпринял самостоятельно. Ну, так чего ты хочешь? – спросил Свердлин, возвращаясь к призадумавшемуся «закадычному другу».

– Я? – Терехин усмехнулся. И дальше вложил в свои слова только одному ему известный смысл. Они прозвучали холодно, их не скрыла ирония, пропитанная злобой. – Я по натуре ловчий. А Крапивин как был волком, так и остался. Это уже в крови.

Он понимал, что в какой-то степени несправедлив по отношению к Близнецу. Но фактически отвечал на удар, который на него обрушили, словно сговорившись, генерал Службы и сам снайпер. Голос Свердлина все еще стоял в ушах: агент... Отсюда продолжение: внедрился, использовал, поматросил и бросил. Всех – Марию, Цыганка, самого Терехина. Всех, кто искренне помогал ему.

Учили. Его учили располагать к себе людей, притворяться, менять маски, на ходу перековывать голос. И сейчас он звучал в ушах Николая фальшиво, по-волчьи.

Противно.

Но ради чего, ради кого он прет к цели с таким упорством? Кому или чему приписать этот бешеный натиск? Списать на безумие? Нет, у Близнеца есть мотив, есть свой инструмент. Но скрипка в разных руках играет по-разному. Смотря какая душа пропускает через себя звуки.

Играть от души. Вот так это происходит.

И Терехин отыгрывался на Близнеце от души.

– У меня обычай «с волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой».

– Крылов?

– Точно. Я после школы в «Щуку» поступал – провалил, по «вокалу» не прошел, сам хрипел, как волк. Штук десять басен выучил. Время от времени вспоминаю.

«Два одиночки, – прикинул генерал. – Кто кого? Но шансов у обоих маловато. Фактически по нулям. Это даже не ничья, за которую дают очко. И вообще это кино. В реальной жизни такого не бывает».

Свердлин молчал. В данное время он думал о тех, кто завтра – уже завтра – будет обеспечивать безопасность президента. Думал либо в ущерб себе, либо автоматически сбрасывая уже выполненный объем работы. Оперативная работа зачастую невидима, а вот что касается отряда спецназа УФСБ по Самарской области «Град» (группа активных действий), спецназа Службы, включая снайперов и контрснайперские пары, бойцов отряда антитеррора ФСБ, – то эти парни будут на виду. По сути – они лицо службы безопасности, это о них говорят и пишут.

Снайперы займут места на крыше аэропорта, укроются в открытых люках стоящих неподалеку самолетов. Их вооружение – уже известные винтовки «Arctic Warfare» английской фирмы «Accuracy International», оснащенные оптикой «Schmidt & Bender». Снайперы будут одеты в черное, лица скроются под масками; через наушники с микрофоном они будут слышать команды старших групп и передавать сообщения.

И если в аэропорту все будет более или менее ясно (снайперы и группы спецназа привычно контролируют весь аэропорт), то в самом почти что полуторамиллионном городе напряжение останется.

Вот, собственно, к чему вели мысли генерала, отталкиваясь от боевых групп спецназа.

Свердлин мог поберечь свои нервы хотя бы по той причине, что шеф и сопровождающие его лица выполнят намеченную программу и ничего с ними не случится. Вот так по-простому четко и ясно: ни-че-го. Но с него обязательно спросят: почему не был обезврежен снайпер, затеявший со спецслужбами игру в кошки-мышки. Крапивин, как сказал Борис Митяев, «напрягал», и напряжение крепчало. Он словно пытался отомстить за что-то генералу Свердлину, человеку, отвечающему за координацию оперативных групп «на местах».

За что-то отомстить...

Генералу не хватило маленькой подсказки, иначе он плюнул бы на безопасность президента и занялся собственной, все расставил бы по своим местам. А пока он вернулся к теме.

У президента запланированы четыре встречи на открытых площадках. Буквально по порядку: торжественная встреча в самарском аэропорту с участием почетного караула и короткое общение с прессой; на площади Славы при возложении цветов к Вечному огню и беседы с ветеранами; дважды на набережной – во время народных гуляний и салюта, запланированного на десять вечера. Пятая (а по сорванному графику вторая) встреча у треклятого самолета была отменена.

Все строения вокруг четырех площадок были прочесаны, меры безопасности были приняты, что называется, беспрецедентные. Там не осталось не то что места для огневой позиции, а даже точки, на которую мог опуститься, поджав под себя ногу, снайпер. Его там нет, не должно быть и не будет.

«Он напрягает, – гонял желваки Свердлин, не замечая рядом полковника Терехина, – напрягает один район, зная, будучи на сто процентов уверенным, что его жертва промчится по другой улице».

Он может сделать выстрел с дальнего расстояния, и его за глаза хватит для того, чтобы в рядах Службы началась чистка.

У генерала состоялся короткий телефонный разговор с шефом. Свердлину в сто раз было бы легче, если бы президент не был бывшим чекистом. Но бывших чекистов не бывает, как не бывает бывших пенсионеров, – что усложняло положение генерала. Свой доклад Александр Семенович начал неуверенно, и начинался он так:

– Мы не уверены...

Он докладывал о том, что центральную улицу сделали подставной, но и та, что выбрана для проезда, не является безопасной. Поэтому есть другой вариант... Свердлин услышал насмешку-пощечину:

– Перекрыть все улицы города?

В другое время и в другом месте генерал ответил бы твердо. Нет, не перекрыть, а, возможно, воспользоваться вертолетом. Но вся пакость заключалась в том, что угрозу представлял террорист-одиночка, мститель и прочее в таком же духе. Еще вчера можно было сказать, пряча самодовольную усмешку: «Да, он убил советника президента, но не потому, что был шибко умным, а потому, что сам был оружием в опытных руках». Сегодня же все слова звучали акцентированно: перекрыл все дороги и посадил президента в винтокрылую машину не просто мститель, а хорошо обученный агент, проконсультировавшийся у офицера Службы безопасности. А шеф при любом раскладе не пойдет на такой шаг. Потому что, во-первых, точно знает, что с ним ничего не случится. Позор перед горожанами, перед страной, если его кортеж начнет петлять по закоулкам. Позор его спецслужбе. Последнее, что услышал Свердлин, было: «Вы или работайте, или...» И шеф, черт побери, был прав. С такой постановкой дела ему надо на работу летать на том же вертолете.

Ново-Садовая. Единственный участок на пути следования президентского кортежа, где машины замедлят ход; а через трамвайные пути эскорт не пустишь даже при всей изворотливости. Там побывали несколько снайперов из Центра спецназа Службы. Там прочесали все дома сначала в радиусе триста метров, потом прибавили еще сотню. Куда дальше? Нет, здесь снайпера не может быть по определению.

Свердлин давно бы плюнул на этот «зигзаг удачи», или «мертвую петлю», если держать в голове проклятый самолет-мемориал, но подлил масла в огонь полковник Терехин. Он не специалист в области антитеррора, но подлость заключалась именно в том, что на «мертвую петлю» обратил внимание неспециалист. Он лишь раз сказал об этом, но перевалило через край, и генерал Службы засомневался. Плюс дополнительное давление: Терехин ездил на то место несколько раз.

Свердлин спросил его:

– Зачем?

Полковник ответил жестко:

– Тянет, товарищ генерал.

* * *

Близнец сделал запас продуктов на неделю. Он выкладывал их из пакетов и рассовывал по полкам холодильника. Блок сигарет положил на шкаф и периодически доставал пачки. Двустворчатый шкаф висел справа от мойки, в которой со вчерашнего дня осталась грязная тарелка. К утру в нее накапало из крана. Крапивин поначалу не понял, что в ней лежит...

Он схватил картонную упаковку и выложил ее на стол. Одну за другой вынимал набухшие сигареты. Как и положено, пачки были защищены от влаги слюдой. Изнутри! – психовал снайпер. Хоть выжимай. Он глянул на шкаф, недоумевая: как могли свалиться оттуда сигареты?

Он открыл последнюю пачку, что была в кармане рубашки: всего с десяток сигарет наберется. И начал заранее ощущать дискомфорт, запершило горло... Он мог обходиться без курева сутками, порой до слез в глазах сглатывал, подавляя жжение в горле. Но такое случалось лишь на учениях и на реальных операциях. Еще тогда понял, что легче переносит голод и жажду. По большому счету, это был пустяк, но именно мелочь чаще всего и досаждает.

Разложив на полу газету, он разрывал пачки и раскладывал на газете мокрые коричневатые сигареты. Морщился как от зубной боли. Прикидывал, что будет через час или полтора: подсыхая, табачная бумага будет рваться. Психанул и расшвырял курево.

Придется идти в магазин. В киоск. Пройти пару домов. Три минуты в оба конца. Как раз в то время, когда выход на улицу был под строгим запретом. Казалось, в последний раз щелкнул замок и должен был открыться лишь после удара бойка в капсюль патрона. После того, как снайпера откатит отдачей вместе с винтовкой. После того, как он бросит короткое «Есть!» и повторит его дважды: «Есть! Есть! Попадание!» За себя, Марию и Цыганка.

Он был один. Ему не нужен был второй снайпер, который открыл бы путь главной, серебряной пуле. Ему не нужно «окна» для своей пули, лишь окно генеральского джипа. И хорошо, что рядом нет никого, кто неоправданно усложнил бы выстрел.

Сигареты таяли, как патроны в магазине «СВД». Было десять, теперь осталось пять. Три. Шесть вечера – «лишь одна в стволе». И вот замок щелкнул еще раз, выпуская Близнеца.

Сегодня Витька не включал телевизор. Пару часов назад его фото показали по самарскому телевидению. По шести местным телеканалам.

* * *

Олег Клюев не верил своим глазам. Вообще не верил, что с ним такое могло произойти. С кем угодно, но только не с ним.

Вся жизнь Олега, отпраздновавшего тридцатилетие в мае, складывалась так, что он всюду опаздывал. Новости для того и придуманы, чтобы о чем-то рассказывать, передавать, показывать. Чтобы кто-то слушал и узнавал. Он и узнавал – последним. Не вникая в то, что он находится в огромной массе последних, тех, кто к раздаче опоздал. Едва ли не каждый день начинался с вопросов: «Слышал? Видел?» Взрывы, пожары и прочие происшествия пролетали мимо. Маньяки и грабители орудовали где угодно, только не в его дворе, не в его подъезде. Машины догоняли друг друга или сталкивались на других улицах. В кои-то веки раз произошло ДТП под окнами дома, но мешал здоровенный тополь, вымахавший до пятого этажа. Ничего не видно через листву. Соседям видно, а ему – нет. Прохожие глазеют на аварию так, словно заказали ее, а его заявку вроде как не завизировали наверху.

Впору припоминать анекдот про тещу, застигнутую зятем за тем, что писала в кастрюлю со щами. Глянув на зятя, она сказала: «Злые вы, уйду я от вас».

Вот и Клюев запросто мог написать в кастрюлю.

У него было две квартиры. Ту, что досталась ему по бабкиному завещанию, он сдавал, неплохо зарабатывая. Недавно он сдал квартиру парню, который назвался Виктором и заплатил сто семьдесят долларов за месяц вперед плюс столько же за страховку. Это его фото показали по «ящику», озвучили и даже дали бегущую строку:

«Органами внутренних дел города Самары разыскивается за совершение тяжкого преступления Крапивин Виктор Николаевич, 1980 года рождения... Всех, кому что-либо известно о нахождении преступника, просим позвонить по телефону... или сообщить в ближайшее отделение милиции».

Клюев мог набрать две цифры на телефонном аппарате, не вставая с места. Он сидел в кресле, пил кофе и смотрел телевизор. Он мог назвать адрес бабкиной квартиры, но не успеет доехать до нее. Омоновцы к тому времени сломают дверь, оперативники перевернут все вверх дном. И вдруг у него пропало желание стать свидетелем захватывающего действия, на первое место встала защита квартиры. Олег не раз видел по телевизору, как одетые в черное жлобы вскрывают квартиры кувалдами или натуральными таранами.

Клюев жил в пятиэтажке на углу Киевской и Тухачевского, окна его квартиры выходили на трамвайное кольцо, левее которого раскинулось городское кладбище. Он вышел из дома, прихватив с собой мобильник, и быстрым шагом направился к автостоянке. Уже через пять минут он завел двигатель своей «четверки» и вырулил со стоянки на улицу Тухачевского.

* * *

Виктор купил блок «Самарских» «синих» с угольным фильтром. Хорошие сигареты, однако быстро тлеют. Он был в клетчатой рубашке навыпуск, солнцезащитных очках и бейсболке серого цвета. На точку он возвращался, чуть изменив маршрут: не вдоль подъездов, а с обратной стороны девятиэтажки. Он шел по узкой полоске тротуара. Справа – серая стена и окна первого этажа. Слева – ухоженные газоны, засаженные в основном штокрозами, мальвой и золотыми шарами; над ними, что было удивительно, кружили пчелы и «некусачие мишки». Витька, когда был маленьким, ловил «мишек», рассматривал и отпускал. Ловил и пчел: осторожно, двумя пальцами за крылья; одно неосторожное движение, и пчела, извернувшись, выбросит жало-гарпун.

В середине дома Близнец пригнулся, проходя над струей воды: кто-то поливал цветы прямо из окна.

Он повернул за угол, бросил взгляд на бежевую «четверку», стоящую в нескольких метрах от подъезда. Когда подошел к подъезду, взялся за ручку двери, но отчетливо услышал:

– Да, я сдал ему квартиру пять дней назад. Моя? Клюев...

Близнец похолодел. Так бывает, когда жмешь в критический момент на спусковой крючок и вдруг слышишь предательский сухой щелчок. В стволе не оказалось патрона.

Конец.

Это конец.

Близнец снова врос в каменный пол. Как тогда, на Казанском вокзале, когда он услышал о смерти Цыганка. И не мог двинуться с места.

Через считаные минуты будет блокирован не только этот дом, но и весь район. Нужно бежать. Но снайпер словно забыл это слово. Он оставался неподвижен, однако мысли метнулись наверх, проскакали по ступенькам до восьмого этажа, юркнули в квартиру и, словно защищая, накрыли винтовку. Оружие, жало, его часть, без которого он был никто.

Все рухнуло в один миг. В этом мгновении уместилось столько, что стало страшно. В нем прозвучал голос: «Ты не должен проиграть. Ты нормальный пацан, Витька».Он приказывал, повелевал. Он выгнал снайпера из ступора и бросил его к машине с опущенным стеклом со стороны водителя.

Крапивин выхватил из-под рубашки пистолет и ткнул стволом под нос Клюеву. Видит ли его кто-то из жильцов, нет ли, Близнеца уже не интересовало.

– Выходи из машины! Быстро!

И Олег Клюев совершил последнюю глупость в своей жизни. Он попытался выбить из рук спецназовца пистолет.

На его резкое движение отреагировал лишь указательный палец снайпера, лежащий на спусковом крючке. Грохнул выстрел, и голову Клюева отбросило к плечу. В тот же миг он обмяк в кресле и повалился головой на баранку.

Крапивин распахнул дверцу и выбросил труп из машины. И те жильцы, которые отреагировали на выстрел, и те, кто приник к окнам немного раньше, ждали, оцепенев, одного: как убийца занимает место в машине и рвет ее с места. Но Близнец вынул ключи из замка зажигания, бросил на сиденье блок сигарет, захлопнул дверцу... и шагнул в подъезд.

Он шел за винтовкой.За своей частью, которую пока что оберегали лишь его мысли.

Он не знал, сколько ему отпущено времени. Может быть, две-три минуты, а может, больше. Он на одном дыхании взбежал на восьмой этаж, открыл дверь и вошел в комнату.

Винтовка лежала у стены. После серии пристрелочных выстрелов снайпер разобрал ее, и она до сей поры находилась в состоянии неполной разборки. Брезентовый сверток достигал полутора метров и действительно был похож на запеленатую новогоднюю елку.

Бинокль, оптический прицел, магазин, патроны и прочее находилось в дорожной сумке. У Витьки хватило выдержки прихватить со стола термос и бросить его в сумку. Хватило самообладания на то, чтобы вынуть коробку патронов от «СВД», вскрыть ее и разбросать боеприпасы по полу.

Когда он выходил из квартиры, руки его были заняты: одной рукой он обхватил сверток, в другой нес сумку.

Времени пока хватало на то, чтобы спуститься на седьмой этаж. Что дальше? Дальше шестой, пятый... Все это прошлое, как у Берга, все это прожитое. Берг был прав: однажды снайпер вышел из своего здания-жизни и увидел его во всей красе: прошлое, настоящее, будущее. Себя – на вершине этого пика. С винтовкой. Так что время есть.

Крапивин вышел из подъезда. Прислонил тяжелый сверток к машине. Открыл дверцу. Бросил сумку на сиденье. Подошел к багажнику. Нажал на кнопку, но дверца была закрыта. Снайпер вынул из кармана ключ, открыл дверцу, положил тяжелый сверток на край и втолкнул его внутрь.

Он еще не понимал, что от смерти его спасли упавшие в воду сигареты. На штурм и выстрелы он отреагировал бы ответным огнем. И был бы уничтожен.

А пока он, сопровождаемый десятками ошарашенных глаз, садился в машину. Он был бледен, с заостренным, как у покойника, носом. Он выжал сцепление, поставил нейтральную передачу, завел двигатель. Включил первую передачу и рывком тронул «Жигули» с места, оставляя позади труп хозяина квартиры, а заодно и огневую позицию. Основную и последнюю.

* * *

В пятнадцати метрах от первого подъезда остановился джип «Мицубиси». Из него вышли четверо, включая водителя – рослого парня в темных очках, и направились к парадному.

Сейчас здесь скопилось множество машин. Милицейские со спецномерами, «Скорая», две «Газели» с тонированными стеклами, которые скрывали бойцов ОМОНа.

Над трупом склонился судмедэскперт. Рядом пристроился на корточках следователь и вел протокол осмотра места происшествия: описывал общие приметы убитого.

Сопровождавший генерал-майора Свердлина офицер ФСБ показал служебное удостоверение милиционеру, и тот кивком головы разрешил пройти в подъезд.

Дверь квартиры Клюева была закрыта. Вход охраняли трое милиционеров. Первым делом генерал-майор Свердлин представился и спросил:

– В квартире ничего не трогали?

– Никак нет, товарищ генерал! – ответил рослый лейтенант.

– Это ваш район?

– Так точно.

– Пойдемте со мной. Николай Николаевич – вы тоже, – пригласил он Терехина. – Остальных попрошу остаться.

Свердлин шагнул за порог и приступил к осмотру помещения.

Да, эта комната была оборудована как огневая позиция. Все знакомо. Везде читался почерк снайпера-террориста. Начиная с затемненного заднего плана, заканчивая окурками «Явы» в пепельнице. Отсутствовала лишь линия огня. Может, потому что в этой однокомнатной квартире не было письменного стола. Но его вполне мог заменить стол-книжка такой же высоты.

Свердлин вышел на балкон и увидел спиленные прутья на балконном ограждении. С улицы этого не было видно, поскольку брешь прикрывал стандартный гофрированный лист. Он крепился болтами, сейчас же его удерживали две петли из медной проволоки.

Генерал указал вперед и спросил, не оборачиваясь:

– Там проходит улица Ново-Садовая?

Вместо лейтенанта ответил полковник Терехин:

– Да. Как раз тот змеистый участок.

Александр Семенович вернулся в зал, поднял с пола патрон калибра 7,62 миллиметра с гильзой, имеющей закраину. Образца 1938 года.

– Какое расстояние до дороги? – спросил он.

– Метров... триста, думаю, – с запинкой ответил лейтенант, покосившись на Терехина: не ответит ли тот первым.

– Приблизительно четыреста, – существенно подкорректировал генерал. – А дальность прямого выстрела из «драгунова» по грудной фигуре как раз равна этому расстоянию.

Генерал подошел к столу, нагнулся, увидев свежие царапины на крашеном полу. Проследил за двойными полосами, которые обрывались в середине комнаты. Присел и нахмурился: линия огня приходилась на балконные перила. Нагнулся еще ниже и покачал головой. В этот раз Крапивин изменил своей привычке. По всему выходило, что он собирался сделать выстрел из положения лежа. Из самого надежного положения. Другого объяснения просто не существовало.

– Что было у Крапивина в руках, когда он выходил из дома, выяснили?

– Да. У него был сверток около полутора метров в длину и багажная сумка серого цвета. Он положил сумку на сиденье, а сверток просунул в салон через дверцу багажника. Судя по словам соседей, он действовал неторопливо.

– Он вообще очень обстоятельный. И меня это начинает раздражать. Как все произошло? Опишите в двух словах.

– Никто не видел, как Крапивин выходил из дома, но его заметили, когда он подходил к подъезду. В руках у него был блок сигарет. Он почти зашел в подъезд, но через несколько секунд вернулся. Было ровно десять минут седьмого. Он подошел к машине, вынул пистолет и застрелил водителя «Жигулей». Сигареты бросил на сиденье, вынул ключи, поднялся в квартиру.

Свердлин прошел на кухню. На полу валялись подмоченные сигареты. Что немного походило на ситуацию в комнате: там в беспорядке валялись винтовочные патроны.

«Ява», – определил генерал, поднимая с полу бесформенную пачку.

– Что думаешь об этом? – спросил он Терехина.

– Я вспоминаю магнитофонную запись – последнюю, кажется. – Николай закрыл блокнот. В него он записал номер телефона Олега Клюева – скорее по привычке не упускать ни одной мелочи. – Крапивин сказал Дьячковой: «Главное – это решение на выстрел. А углов, из-за которых его можно сделать, сколько угодно». Для него важно сделать выстрел. Пусть даже по броне.

Терехин ошибался и понимал это.

В данное время он попытался разобраться с чуть растерянным взглядом Свердлина, просканировать его слегка отчужденный вопрос: «Что думаешь об этом?» Генерал словно предлагал заглянуть в свою голову, душу, окунуться в его эмоции. Наверное, Николай понял правильно, положив на одну чашу весов все события этих дней, а на другую – лишь время, отпущенное Свердлину для оперативных мероприятий. А генерал так и не справился со своей работой. Каждый раз он ловил лишь тень снайпера-террориста. Вот и сейчас Близнец сумел ускользнуть, обворовывая кремлевского охранника, буквально ставя его на счетчик.

Во всех десяти баснях, которые Терехин в свое время заучил наизусть, главной и заключительной частью являлась мораль. Неважно, какого калибра пуля шмякнется в генеральский джип, но выстрел автоматически выбьет того, кто осуществлял охрану главы государства и отдал приказ на устранение Марии и Цыганка. Пусть не в джип, а в любую машину президентского эскорта, поскольку никто, кроме первых лиц Службы, не знает, в какой машине будет находиться глава государства. При всем желании Крапивин не мог отомстить более полно. Он сбивал верхушку Службы, оказавшейся бессильной против пацана, заряженного свинцовыми эмоциями. Главный убойный заряд находился не в стволе его винтовки, а в его груди.