Текст книги "Дама с жвачкой"

Надежда немного побродила по квартире, собираясь с духом, и набрала номер бывшего мужа. Ей повезло, он сам снял трубку.

– Сергей? Здравствуй, это Надя, – она замолчала, не слыша ответной реакции. – Алло, Сергей, ты меня слышишь? Это Надежда! – заговорила она громче.

– Да, слышу. Случилось что-нибудь? – закричал он. – С Аленой неладно или со Светочкой?

– Да что ты, – растерялась Надежда, – насколько я знаю, все в порядке. На прошлой неделе письмо я получила, все живы-здоровы. Я по другому делу звоню.

– Уф, – он перевел дух, – любишь ты, Надежда, неожиданные эффекты.

– Да ладно, очень уж ты нервный стал. Сережа, прости, что я тебя отрываю, но мне очень нужно, чтобы ты вспомнил один телефон, может, у тебя остались старые записи?

– А чей телефон?

Она стала долго объяснять ему, кто такой Володя Сергеев, зачем он ей нужен, муж вспомнил с трудом, но твердо сказал, что все нужные телефоны переписал из старой записной книжки в новую, а старую выбросил за ненадобностью. Телефон Сергеева ему был не нужен, так что уж извини…

– Точно старую книжку выбросил? – В ее голосе звучало такое отчаяние, что он смягчился и пообещал, что для верности спросит жену.

Он крикнул что-то в глубину комнаты, жена подошла ближе.

– Кто же старые телефонные книги выбрасывает? – услышала Надежда. – Сейчас найду.

Она не сказала «поищу», а именно «найду», и это вселяло надежду. Действительно, ровно через минуту муж продиктовал ей телефон Сергеева Владимира Ивановича.

– Повезло тебе с женой! – абсолютно искренне сказала Надежда. – Привет ей от меня передай и спасибо.

– А мне спасибо не хочешь сказать?

– Спасибо тебе, дорогой, ты меня очень выручил, – нежно проворковала Надежда в самую трубку и тут заметила, что Сан Саныч, не сняв плаща, внимательно прислушивается к разговору из коридора.

– С кем это ты? – В его голосе слышались недовольные нотки.

– Я Сергею звонила, попросила его один телефон мне дать, – честно ответила она.

Сан Саныч нахмурился, хотел было что-то сказать, но сдержался.

«Ревнует!» – догадалась Надежда, и у нее почему-то улучшилось настроение.

Муж дулся весь вечер и даже отшлепал газетой Бейсика, что было немыслимо. Звонить Софе Надежда решила на следующий день, когда мужа опять не будет дома.

«Время идет, а мы стоим на месте, как бы убийца меня не опередил».

С мужем они помирились ночью.

На следующий вечер у Сан Саныча были вечерние лекции, поэтому Надежда натушила на ужин овощей, накормила это ненасытное рыжее чудовище и уселась у телефона с твердым намерением поговорить с Софой. Тянуть в этом вопросе никак нельзя, что еще этот убийца придумает!

Утром ей на работу звонила Вера, интересовалась, как дела. Вера сказала Надежде, что муж ее совершенно невменяем, что полиция по-прежнему ничего определенного сказать не может и что Надежда права, надо самим подумать о собственной безопасности и раскопать это дело. А потом она бросит мужу в лицо доказательства, заберет собаку и уедет в Лугу, а он пусть тут пьет и оплакивает эту стерву. Надежде понравился Верин решительный настрой, о чем она и не преминула ей сообщить. Так что нечего рассусоливать, надо звонить. Она собралась с духом и набрала номер Сергеева:

– Здравствуйте, могу я поговорить с Софьей Сергеевой?

– Чего? – послышался недоуменный голос.

– Я спрашиваю, могу я поговорить с Софьей Сергеевой?

Поскольку в трубке недоуменно молчали, Надежда уже несколько раздраженно проговорила:

– Это квартира Сергеевых? Вам что-нибудь говорит эта фамилия?

– Ну, – неуверенно отозвался мужской голос.

– Так могу я попросить к телефону Софью?

– Не-а.

«Спокойно, – сказала себе Надежда, – с такими людьми требуется терпение».

– А в чем дело, куда они делись, Сергеевы-то?

– Они поменялись, – выдал наконец голос полезную информацию.

– И вы можете дать мне их телефон? – обрадовалась Надежда.

– Я его обоями заклеил.

– Что-что?

– Раньше он тут был, а теперь под обоями.

– Да, а вы что, наизусть не помните телефон своей старой квартиры?

– А они не туда, в другое место, в общем, где-то у площади Мужества, там телефон не тот…

Надежда с трудом поняла, что Сергеевы поменялись по длинной цепочке, ее собеседник в той квартире никогда не жил и телефона не знает.

– Послушайте, – заискивающе проговорила Надежда, – а нельзя ли новые обои подковырнуть и посмотреть телефон?

– Нет, что вы, – испугался мужчина.

– Ну пожалуйста, как-нибудь незаметно, самую чуточку.

– Ладно, попробую.

Послышалось шуршание обоев, потом ликующий голос прокричал:

– Есть, нашел! Это их телефон, точно помню, последняя цифра два!

– Вот молодец, а дальше?

– Это что же ты, паразит, делаешь? – послышался визгливый женский голос. – Это чем же ты, скотина, занимаешься? Обои новые рвешь?

«Ой, как нехорошо, подвела я человека, – испугалась Надежда и поскорее повесила трубку. – Однако, что же делать? Представляю, сколько Сергеевых Владимиров Иванычей мне выдадут по справке – целую простыню! Вот если бы Софин муж был не Сергеев, а Сергунчиков, все было бы гораздо проще».

Но девушка в справочном попалась очень внимательная и в последний момент Надежду осенило про площадь Мужества. Оказалось, что и в районе площади Мужества подходящих Сергеевых проживает пять человек.

– Нет уж, так просто нас не возьмешь, – приговаривала Надежда, – вот он, нужный телефон, последняя цифра два. Все-таки, помог мне тот дядечка с обоями.

Она выписала телефон на листочек и поскорее убрала следы своих вечерних занятий, чтобы Сан Саныч ничего не заметил и не стал задавать вопросы.

На следующий день в обед Надежда с работы позвонила по нужному телефону. Ей повезло, она сразу же попала на Софу. Софа узнала ее довольно быстро, чему Надежда удивилась, потому что не виделись они двадцать шесть лет. На просьбу встретиться Софа немного помолчала, но опять-таки согласилась, видно, поняла по голосу Надежды, что дело серьезное и отказываться нельзя.

Они встретились у Летнего сада, Надежде было близко от работы, а Софа жила неподалеку, на Пестеля. Октябрь радовал погодой, было прохладно, но солнечно. Они тихонько пошли по аллее, Надежда по детской привычке машинально шуршала листьями.

– Ну, так какое у вас дело? – Софа называла Надежду на «вы», подчеркивая при этом, что знакомство у них было давнее и мимолетное, и согласилась повидаться она только по настойчивой Надеждиной просьбе.

Человек она занятой, и если дело пустяковое, то она сейчас просто повернется и уйдет, а предаваться воспоминаниям у нее, Софы, нет времени. Все это она выразила одним вежливо-холодным местоимением «Вы».

Надежда прикинула в уме: Софа старше ее лет на восемь, стало быть, ей сейчас уж не меньше пятидесяти пяти. Но глядя на Софу, сразу можно было сказать, что эта женщина не сидит на пенсии с внуками. Надежда присмотрелась внимательнее. Коротко стриженные волосы с проседью, косметики никакой, только губы чуть тронуты помадой, духами она, естественно, не пользуется, на руках маникюр, но скорее не для красоты, а для аккуратности. Дорогое демисезонное пальто, правда, шарф к нему не совсем подходит. Нет, Софа, несомненно, занятая работающая женщина, хоть и в пенсионном возрасте.

Интересно, кем же она работает? Вид уверенный, скорее начальственный, чем подчиненный. В коммерческой фирме? Вряд ли, все-таки там предпочитают молодых. Свой бизнес? Тогда прикатила бы на машине, а скорей всего, вообще бы не пришла, отговорилась занятостью. Если бы дело происходило лет десять-пятнадцать назад, Надежда с уверенностью сказала бы, что Софа работает по специальности, в научной сфере, вид у нее руководящий. Но теперь… А в общем, как ни странно, за эти двадцать шесть лет Софа мало изменилась. Она и раньше, насколько помнила Надежда, мало уделяла внимания своей внешности, больше интересовалась, так сказать, внутренним содержанием.

Софа прервала размышления Надежды нетерпеливым жестом, и Надежда поняла ее намек:

– Сейчас начну. Вы, Софа, помните, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились?

– Разумеется, – ответила Софа.

– И вы помните, что в послеродовой палате нас было шесть человек?

– Помню, переходите ближе к делу, Надя.

– Хорошо, я изложу вам факты. А вы уж сами решайте, что с ними делать. Мою подругу Любу две недели назад убили в подъезде. Какой-то хулиган стукнул камнем в лифте по голове и отправил лифт на верхний этаж. Узнала я об этом совершенно случайно – встретила на улице Любину дочку.

Софа не стала ахать, всплескивать руками, а молча ждала продолжения.

– Я очень расстроилась из-за Любиной смерти и позвонила Вере, мы раньше дружили, но не виделись несколько лет.

Дальше Надежда вкратце рассказала историю, случившуюся с Верой.

– Женщина погибла, сев за руль Вериной машины, я твердо знаю, что это не Вериных рук дело. А теперь послушайте, что случилось со мной неделю назад.

Софа очень внимательно выслушала Надеждин рассказ про убийство Зинаиды, особенно Надежда обратила внимание на то, как похожи оба убийства.

– И как вы считаете, Софа, возможны такие совпадения?

– Хм-м, – неопределенно заметила Софа, но в глазах ее Надежда увидела неподдельный интерес. – И вот вы сопоставили эти три события и решили, что кто-то хочет отомстить или устранить всех женщин, которые лежали в 1991 году в одной палате в роддоме номер 17?

«Приятно иметь дело с умным человеком», – подумала Надежда.

– Я понимаю, это не научный подход, но я не делала никаких обобщений, просто решила, что связывает нас всех только роддом. И я позвонила Любиной дочери, она работает в том самом роддоме, и она мне рассказала, что врач, который принимал наших детей, умер пять лет назад, а сестричка Клавочка недели этак две тому шла с дачи поздно и ее удушили шнурочком и бросили в пожарный водоем. Вам интересно?

– Весьма впечатляет, – осторожно ответила Софа, – и вы захотели удостовериться, что меня не убили в подъезде и не удушили шнурком?

– Не совсем так, – смутилась Надежда.

Может быть, такой прямой подход и хорош для научных работников, но в жизни это несколько ошарашивает. Интересно, права ли Надежда насчет Софиной работы?

– Простите, Софа, а где вы сейчас работаете? – не удержалась Надежда.

– Работаю по специальности в одном НИИ, последнее время на полставки, – коротко ответила Софа.

«Значит, я правильно угадала, только в каком же это НИИ сейчас платят хорошие деньги? Потому что у Софы нет такого озабоченного взгляда, который появляется у женщины, когда ей не хватает денег. Может, муж хорошо зарабатывает?»

Но спрашивать о муже Надежда не решилась.

– Мне, конечно, очень неудобно, но во-первых, я рада видеть вас живой и здоровой, а во-вторых, может быть, вы припомните, не произошли ли с вами в последнее время какие-либо необычные случаи?

– Нет, со мной ничего не случилось. Но если во всем этом, что вы мне сейчас рассказали, есть хоть какое-то рациональное зерно и факты не притянуты за уши, то я должна поблагодарить вас, Надя, за предупреждение.

«И на том спасибо!» – подумала обиженная Надежда.

– Вы со всем этим не обращались в полицию? – продолжала Софа.

– Пока нет, ведь все убийства произошли в разных районах, и занимаются ими абсолютно разные люди. Что касается убийства у нас в подъезде, то там, я полагаю, никого не найдут, все спишут на хулиганов. Подумаешь, пьянчужку какую-то в парадной по голове стукнули! Шум из-за нее никто поднимать не будет.

– Да-да, конечно, – рассеянно ответила Софа, – значит, вас трое, детская сестра Клава, потом вы нашли меня, остаются еще двое – та молоденькая девочка и…

– Эля…

– Эля Новицкая, – задумчиво протянула Софа.

«Интересно, это у нее такая хорошая память, или она что-то знает про Элю, чего не знаю я?»

Что-то удержало Надежду от прямого вопроса. Она внимательно посмотрела на Софу и столкнулась с таким же внимательным взглядом. Несколько минут женщины молча смотрели друг на друга. Надежда первая отвела глаза, следовало признать, что Софа ей не по зубам.

– Забыла вам сказать: кто-то в роддоме залез в архив и украл все папки за 1991 год, вернее, не все, а совершенно определенные.

– Там были медицинские карты наших детей! – утвердительно сказала Софа.

– Именно так!

– Ну что ж, – Софа поднялась со скамейки, – если тут нет ошибки, все это может быть очень серьезно. Сейчас мы простимся, но я вам обязательно позвоню.

Она записала Надеждин телефон и откланялась. После ее ухода Надежда посидела еще немного на скамеечке, наблюдая, как чей-то рыжий сеттер гоняет по аллее кленовые листья, потом спохватилась, что одинокая фигура в пустынном саду представляет собой удобную мишень, и поспешила к выходу.

Софа с детства мечтала заниматься наукой. Еще в три года на вопрос взрослых «Кем ты хочешь стать?» она отвечала абсолютно серьезно: «Я буду ученым». Слыша такое из уст трехлетней крохи с бантиком, взрослые смеялись, но время шло, проскочил детский садик и начальная школа. Софа училась блестяще по всем предметам, хотя такие вещи, как литература и история, ее абсолютно не интересовали.

К шестому классу уже стало ясно, что Софа обладает железной волей, внутренней дисциплиной и умением доводить до конца любое начатое дело, пусть неприятное. Родители, наблюдая за своей дочкой, не могли не признать, что все эти качества должны быть присущи настоящему ученому. Основным качеством ученого является талант, и хоть Софа и обнаруживала способности по многим предметам естественного направления, но предпочтения пока никакой науке не отдавала. Но к старшим классам все встало на свои места, Софа твердо решила, что будет химиком, она полюбила эту науку. Следовало подумать о поступлении в Университет, поэтому Софа перешла в специальную школу с химико-биологическим уклоном. Она по-прежнему хорошо успевала по всем предметам, хотя из гуманитарных всерьез занималась только английским, а с литературой и историей поддерживала, так сказать, политику вооруженного нейтралитета, то есть дала понять учителям: «Вы меня не трогайте, и у вас не будет со мной никаких неприятностей». По истории Софа внимательно читала учебник и честно заучивала даты, историчку это вполне устраивало, обе уходили с урока довольные друг другом.

Иное дело было с литературой. Учитель был не то чтобы идеалистом, скорее фанатом одной идеи. Идея эта заключалась в том, чтобы выпустить из специальной химической школы полноценных людей, не дать им зациклиться на естественных науках. Литератор справедливо полагал, что талантливый ребенок талантлив во всем, надо только помочь ему выразить этот талант. В основном его умозаключения были правильными, ребята с удовольствием ходили на его уроки, но с Софой ему пришлось попотеть.

Литератор обладал колоритной внешностью – высокий худой мужчина с рыжей бородой и красивым баритоном. Он обожал читать стихи вслух своим бархатистым голосом. На первом уроке для знакомства он прочитал детям шесть сонетов Шекспира, а потом выразил желание послушать их. Стихи прочитали только трое. Кое-кто стеснялся, но в основном среди будущих светил науки было не принято учить стихи наизусть.

Софа перебрала в памяти скудные обрывки стихотворений и с изумлением обнаружила, что наизусть помнит только одно, которое накрепко врезалось ей в память еще с детского сада:

 
Вчерашний день с сестрой моей
Мы вышли со двора.
– Я поведу тебя в музей, —
Сказала мне сестра…
 

С таким стихотворением нечего было и думать вылезать на публику, и Софа тихонько просидела весь урок в уголке.

Дальше пошло еще хуже. У литератора Владимира Николаевича была скверная привычка. Если они проходили какого-нибудь поэта, например Некрасова, он начинал урок словами:

– А теперь, мои дорогие, пожалуйста, каждый по строфе из Некрасова, начиная с первой колонки и до конца. Естественно, не повторяться.

В классе было тридцать человек, вот и попробуй выучить тридцать строф из Некрасова. Тем, кто начинал повторяться, литератор не ставил двоек, но это было унизительно. Кроме Некрасова, такие же штуки он проделывал с Тютчевым, Фетом, Баратынским и Алексеем Константиновичем Толстым. Софу доконали стихотворения в прозе Тургенева. А на будущий год литератор грозил не только Блоком, но и Бальмонтом с Брюсовым, и вообще всеми поэтами Золотого века, а уж при упоминании фамилии «Пастернак» глаза его зажигались зеленым огнем, как у льва в саванне при виде антилопы.

Надо отдать должное Владимиру Николаевичу, он выбрал с Софой верный тон. Он никогда не критиковал Софины сочинения, так сказать, не по делу. Ведь они были безупречны – Софа обладала врожденной грамотностью, способностью четко выражать свои мысли, довольно богатым образным языком, умела раскрыть тему. Ее сочинения были безупречны, но невыносимо скучны. Поэтому литератор при разборе просто откладывал Софину тетрадку в сторону, говоря:

– Ну, тут все как надо.

Так продолжалось несколько месяцев. Софу понемногу, что называется, заело. Ведь она готовилась стать настоящим ученым, она не могла мотивировать свою нелюбовь к литературе тем, что ей это неинтересно. Для того чтобы понять, что ее что-то не интересует, надо хотя бы узнать этот предмет. А литератор все-таки сумел доказать Софе, что она абсолютно не знает литературы, школьная программа не в счет. Школьная программа навевала тоску не только на Софу. И если, прочитав «Войну и мир», Софа не могла не увидеть в романе некоторых достоинств – Толстой очень правдиво описал быт и жизнь дворян начала XIX века, это было познавательно, все ли правильно в описании военных кампаний, Софа не бралась судить, но, в общем, следовало признать, что человек собрал обширный опытный материал, сумел его сносно обработать – словом, проделал большую работу, разумеется, если выбросить из романа рассуждения о смысле жизни и вообще весь четвертый том; то в образе Родиона Раскольникова, например, Софа видела только маньяка-уголовника, которого надо немедленно изолировать от общества и непонятно только, зачем Порфирий Петрович с ним так долго возился. Вся эта достоевщина Софу абсолютно не трогала. Она не сидела на уроках со скептической ухмылочкой, ведь она была девушкой из интеллигентной семьи и умела себя вести, но, при всем уважении к рыжему литератору, с трудом подавляла зевоту.

К тому времени у Софы с учителем литературы установились какие-то свои отношения. Владимир Николаевич все-таки сумел разбудить в душе Софы что-то, но что – он и сам не знал. В первый раз в жизни Софе захотелось доказать кому-то, что она не сухарь, не манекен, не реторта в юбке, а живой человек.

Весной проходили Чернышевского «Что делать?». Можно с уверенностью сказать, что этого романа не читал никто, кроме несчастных школьников, и то под угрозой двойки по литературе. Литератор Владимир Николаевич сам не уставал удивляться, как случилось, что такую бездарнейшую вещь включили в программу. Но времена были идеологически суровые, у него и так были неприятности с директрисой из-за сильного отклонения от программы, поэтому два или три урока он что-то мямлил о новых людях, о революции, о Рахметове с его пресловутыми гвоздями, кляня в душе героиню Веру Павловну за глупость, а себя – за беспринципность. В заключительном слове по роману литератор все-таки намекнул, что школьная программа весьма отличается от настоящей литературы, он надеется, что дети все поймут правильно, а темы сочинений по Чернышевскому пусть выберут сами, какие хотят.

Софа решила, что наступил ее час. Через неделю она принесла литератору сочинение, озаглавленное «Размышление о четвертом сне Веры Павловны». Литератор зачитывал отрывки в учительской довольно узкому кругу людей:

«Вера Павловна видит во сне людей будущего, которые, поработав на общественных полях, приходят в большое светлое здание, где расставлены столы и стулья из алюминия; они берут еду, рассаживаются за этими алюминиевыми столами и едят эту свою еду алюминиевыми ложками и вилками. То есть видит она во сне самую дрянную, огромную как вокзал, столовую самообслуживания, да еще и наихудшего образца – даже в столовой поприличнее столы и стулья будут деревянными, а приборы – хотя бы из нержавеющей стали; и вот сидит эта Вера Павловна в своем уютном и безопасном доме, в своем ханжеском, но добродушном девятнадцатом веке, пьет кофе со сливками из чашечек сервиза Попова или Кузнецова, неважно, рассуждает о бедном народе и страстно желает для него «светлого будущего», где люди будут питаться в третьеразрядных столовках, а жить – в дремучих коммуналках, – в квартире одиннадцать съемщиков, а на кухне – одиннадцать примусов, где вместо красивых, с любовью сделанных вещей им придется пользоваться дешевым ширпотребом, да и этого на всех не хватит, придется чуть не сутками в очередях стоять! Трудно поверить, что эти мысли могли найти отклик в душах многих людей, современников Веры Павловны, а писатель, проповедовавший такие идеи, либо дурак, либо предатель.

Душа горит поселить идиотку Веру Павловну хотя бы на месяц в коммунальную квартиру в комнатку возле туалета с восемью электросчетчиками и с вывешенным в коридоре графиком уборки мест общего пользования! Но, принимая во внимание ее клиническую тупость, вряд ли сообразила бы она, что случилось все из-за таких, как она, восторженных барышень, не знающих жизни, приветствующих все новое, как им казалось, счастливое будущее…»

Придя в класс, литератор поглядел на Софу с радостным умилением, а потом убрал ее сочинение подальше, чтобы не попалось на глаза завучу.

После этой истории Софа успокоилась. Она хотела поразить литератора, и ей это удалось, а теперь следовало серьезно заняться наукой. Больше никаких историй с литературой в Софиной школьной жизни не случалось, тем более что Владимир Николаевич окончательно рассорился с директрисой и ушел преподавать в техникум.

Софа блестяще сдала выпускные экзамены и поступила в Университет. Она училась, работала на кафедре и больше ни о чем не думала. Рассматривая выпускной альбом, мать Софы с грустью согласилась, что дочь сделала правильный выбор, решив полностью посвятить себя науке. Софа была не то чтобы некрасива, нет, при желании можно было бы что-то сделать с лицом и прической, а фигурой она была хоть и угловата, но худа, а это главное. Но ее дочь настолько не интересовалась своей внешностью, что было легче представить английскую королеву в бигудях и фартуке на коммунальной кухне, чем Софу, просиживающую вечера в парикмахерской.

Вся эта суета, дискотеки, студенческие вечера спокойно проходили мимо Софы. Но на третьем курсе возле нее как-то случайно появился молодой человек. Они сидели вместе на лекциях, занимались в библиотеке, вместе с ней ему было легко, потому что у Софы начисто отсутствовали жеманство и женские капризы. Он немного походил на Софиного учителя литературы – такой же рыжий, но без бороды, и имя тоже – Володя. Это решило многое, если не все, ведь литератор был единственный мужчина, который оставил след в Софиной душе.

Родители сначала колебались, ведь мальчик был из провинции, из неизвестно какой семьи, но было совершенно ясно, что этот парень у Софы первый и последний, другие варианты вряд ли будут иметь место.

Софа вышла замуж, потом родила сына, все это не отрываясь от занятий наукой. К тому времени она уже кончила Университет и работала в НИИ. Она поступила в аспирантуру и собирала материал для диссертации. Ребенком занимались мать и муж. Софа с мужем были скорее друзьями, чем любовниками. Характер у него был спокойный, нетребовательный, это Софу вполне устраивало. Время шло, Софа успешно защитила кандидатскую, ее взяли в отдел на интересную тему. Муж Володя потихоньку работал в лаборатории КБ при большом заводе. Звезд с неба он там не хватал, много занимался сыном.

Гром грянул как всегда неожиданно. В один прекрасный день муж спокойно сообщил Софе, что у него другая женщина там, на работе, что он ее любит и хочет уйти к ней. Она ждет от него ребенка, поэтому он просит, чтобы Софа не препятствовала разводу. Он хочет скорее жениться и иметь нормальную семью, где у ребенка будет не только папа, но и мама, которая не будет просиживать ночи за письменным столом, а по выходным мчаться на работу, потому что у нее реакция не идет.

Внешне Софа восприняла это известие достаточно спокойно, ведь она была очень выдержанным человеком. Но все ее естество бурно протестовало. Ведь она не сделала ничего плохого, просто хотела заниматься наукой и все.

«Не надо было выходить замуж», – вздыхала мать, когда Софа в полной растерянности рассказала ей о случившемся.

Но почему, почему она должна сделать выбор между работой и семьей, почему у нее не может быть все как у других? В душе у Софы бушевали ревность, оскорбленное женское самолюбие, боязнь остаться одной. Словом, Софа второй раз в жизни почувствовала себя женщиной. Она вгляделась в себя и поняла, что очень привязана к мужу.

«Я не хочу, чтобы он уходил!» – сказала она и пошла в атаку.

Муж очень любил сына и вообще детей. Софа забросила работу, стала чаще бывать дома, заниматься с ребенком, готовить мужу обеды. У нее все получалось – эка невидаль – домашнее хозяйство! Софа критически прочитала четыре поваренные книги, нашла в них массу ошибок и неточностей, вычленила нужное и через месяц уже готовила как заправский повар. В квартире она навела порядок как на своем рабочем столе – каждая вещь имела свое четкое место, надо было только не путать. Муж настолько удивился, увидев рядом с собой раскрывшуюся совершенно с другой стороны Софу, что все медлил с уходом. По совету матери Софа стала пользоваться косметикой и добилась неожиданных для самой себя результатов. Муж никуда не ушел, а для Софы дело закончилось внеплановой беременностью. Она подумала немного и решила рожать.

«Ты хотел ребенка – будет тебе ребенок!»

Муж был не против, он любил Софу, тем более, что та, другая, о ребенке с ним больше не заговаривала, то ли ничего и не было, то ли она вовремя одумалась и решила не рожать от женатого человека.

Софа родила девочку, и все были счастливы. Она отсидела с ребенком положенное время и вышла на работу. Оказалось, однако, что за это время на работе все изменилось. Софу убрали с интересующей ее темы, перевели в какую-то зачуханную лабораторию – мать двоих маленьких детей начальство не принимало всерьез. Но они плохо знали Софин характер и целеустремленность.

Софа навела полный шухер у себя в лаборатории, расшевелила ленивых и спящих сотрудников. Начальником был симпатичный старичок предпенсионного возраста. Он сидел себе в лаборатории и терпеливо ждал пенсии – у него было больное сердце, он и перевелся в это тихое болото, чтобы не волноваться. Софа сумела разбудить и его, он оживился, пошел с Софой по начальству, сумел пробить в план на будущий год нужную тему, отыскал у себя в столе забытые разработки и, в свою очередь, сумел заинтересовать ими Софу. Софа опять стала пропадать на работе, тема ее захватила. С маленькой дочкой возился муж. Он отводил ее в ясли, приводил, кормил, укладывал спать и сам брал больничные, когда она болела.

Старенький Софин начальник много болел и наконец вышел на пенсию, выбив перед уходом чуть не со скандалом Софе должность начальника лаборатории. Кадровик затаил на Софу хамство.

Прошло некоторое время, работа в лаборатории шла неплохо, но кто-то все время вставлял палки в колеса. Софа не умела хитрить и прогибаться перед начальством, она умела работать и хотела только, чтобы ей не мешали. Отношения с начальством понемногу испортились, все Софины заказы на приборы и реактивы выполнялись на 50 процентов и в последнюю очередь. Сотрудникам не повышали оклады. Софа нервничала, это сказывалось на работе. К тому времени у нее уже была готова докторская. И один раз ее уже прокатили. Многие знакомые уезжали за границу, в институте стали коситься на евреев. После особенно бурной сцены у начальства оно дало понять Софе, что ни о защите докторской, ни о дальнейшем административном росте Софа пусть даже и не мечтает. И Софа решилась уезжать. Видит бог, она этого не хотела, ее вынудили. Возможно там, за границей, она сможет найти работу по специальности, работы она не боится, с языком у нее обстояло дело неплохо – нужную ей литературу Софа читала спокойно.

Отец Софы к тому времени умер, мать была согласна ехать куда угодно, лишь бы не разлучаться с дочерью и внуками. Но тут возникло неожиданное препятствие в лице мужа Володи. Он русский, сказал муж, и никуда не поедет, ему там нечего делать. Он хочет, чтобы его дети жили у себя на родине, и кроме того, у него в глубинке пожилые родители, и он их ни за что не бросит. Софа приводила ему тысячи аргументов, но муж твердо стоял на своем.

– Я разведусь с тобой и увезу детей! – пригрозила Софа в полном отчаянии.

– Не увезешь, – криво усмехнулся муж, – дочке на будущий год в школу, чтобы ты с первоклассницей возилась, палочки писала? Ты хоть знаешь, сколько у нее осталось молочных зубов и что один коренной растет криво? Хоть раз в жизни ты была на празднике в детском саду? Интересовалась ли ты, какие книжки мы с ней вслух читали и что она уже сама знает буквы?

Муж забылся и уже кричал на Софу злым шепотом, потому что дело происходило поздно ночью, когда дети спали.

– Володя, успокойся! – Софа испугалась, что ему станет плохо.

– Ты меня обманула, – глухо сказал он, – я мечтал совсем не о такой семейной жизни. – Он глубоко вздохнул и сказал спокойно: – Но детей я тебе не отдам. Им со мной будет лучше. Так что если тебе тут уж совсем невмоготу, можешь ехать одна.

– Ты с ума сошел, куда же я без вас!

Больше они об отъезде не говорили. На работе у Софы атмосфера стала совершенно невыносимой. Начальство прямо намекало на увольнение по собственному желанию. Софа держалась из последних сил, потому что уволиться было некуда.

Однажды утром на столе у Софы зазвонил телефон:

– Софья Вениаминовна, вас срочно просят зайти в отдел безопасности.

Софа пошла, сжав кулаки, готовая к очередному сеансу морального мордобоя, однако все было совсем не так, как обычно.

Начальник отдела безопасности Таран сидел в собственном предбаннике вместо секретарши, Софе молча кивнул и указал на дверь своего кабинета. Софа вошла. За столом Тарана сидел очень крупный, очень плечистый худой мужчина лет тридцати пяти – сорока с маленькими глубоко посаженными серыми глазами. Когда Софа вошла в кабинет, он привстал, поздоровался и указал ей на кресло для посетителей.

– Садитесь, Софья Вениаминовна. Моя фамилия Глебов, зовут меня Олег Николаевич. Я давно слежу за вашими научными работами и отношусь к вам с большим уважением. Сложившаяся вокруг вас обстановка, безусловно, мешает вам работать. Я хочу вам предложить перейти ко мне.

Софа была удивлена. Более того – она была ошарашена. Она шла сюда, готовясь к очередной экзекуции, а вместо этого ей говорят комплименты и предлагают работу… тут поневоле возникнут подозрения.