Текст книги "Приключения мальчика с собакой"

Долговязый прижал кулак ко лбу, словно выдавливая из головы мысли. Думать он не привык. Все же через некоторое время кое-что придумал. Надеясь, что Лев поймет его, как понимал Клеона, Долговязый отправился в шалаш и стал объяснять ему свой план. Понял его Лев или нет, Долговязый не знал, но пес лежал смирно, когда Долговязый, все на том же куске холста, вытащил его из шалаша и поволок в лес.

– Конечно, будет заметно, что тут кого-то тащили, – сообщал он Льву по дороге, – но я потом расправлю кусты и траву.

И Лев тихо взвизгивал, будто соглашался с ним (во всяком случае, так казалось Долговязому). Подтащив Льва к зарослям ежевики, где Клеон когда-то нашел пропавшую овцу, Долговязый нарвал травы и сделал для собаки подстилку. Сначала он хотел забрать холст, но потом подумал, что не следует держать его в шалаше, так как он запачкан кровью. Долговязый постлал холст поверх травы и уложил на него Льва. Потом, присев возле собаки на корточки и подражая Клеону, Долговязый сказал:

– Слушай, Лев: ты будешь лежать здесь, пока за тобой не придут Клеон или Береника… Такая красивая девушка… Береника… Знаешь?

Уловив в голосе рыжего пастуха вопрос и услышав вдобавок имя своего хозяина, Лев поднял ухо и внимательно посмотрел на говорившего. Долговязый решил, что Лев его понимает.

– Ты молодец, Лев, я всегда это говорил. Так запомни: Клеон или Береника. Ты не должен без них отсюда уходить. Иначе Клеон тебя не найдет, и ты, чего доброго, попадешь в лапы Мардония. – Лев зарычал, и Долговязый ударил себя по колену: – Вижу, что понимаешь… Не бойся: ждать не очень долго. В эту же ночь за тобой придут. Понимаешь?… А чтобы тебе не было голодно, мошенник сам привез для тебя еду. Ну-ка, давай посмотрим, что тут такое! – Он развернул сверток Мардония: – Ого!.. Жареная лопатка барашка!.. Ах, пират!.. Это он нарочно подсунул, чтобы против меня улика была, если я ему не угожу. А мы с тобой, Лев, не такие дураки, чтобы разбрасывать кости по пастбищу. Съедим и мясо и косточки до последней крошки. Да?

Лев понюхал жаркое и облизнулся.

– Нравится? – обрадовался Долговязый. – Ну, ешь. Ешь все, – великодушно предложил он, – я отказываюсь от своей части.

И Лев съел все.

А Долговязый смеялся, глядя, как перемалывает он косточки крепкими зубами:

– Вот взбесился бы Мардоний, если бы узнал!

Глава 11. У перевала

Александр во всю прыть мчался к кузнице Германика. Дорожная пыль под его ногами была мягка, как ковер, но, вздымаясь, забиралась в нос и заставляла то и дело чихать. Время от времени мальчик поглядывал на небо: солнце приближалось к зениту, и он боялся, что не успеет до заката добраться к отцу. Только бы не опоздать!.. А что отец защитит Клеона, в этом он не сомневался.

«Я бы вдвое скорей добежал, если б не чихал, – думал он. – Вот уж никогда и в мыслях у меня не было, что придется состязаться в беге с конями самого Феба[101]101
  Феб (Аполлон) – бог солнца, покровитель искусств; ежедневно совершал по небу прогулку в колеснице, запряженной золотыми конями. Римляне и греки чтили его под одним именем.


[Закрыть]… О, путь указывающий Гермес, уменьши пыль на дороге! Ты хозяин всех дорог!.. Что тебе стоит исполнить мою просьбу?»

Но Гермес не внял молитве Александра: пыль по-прежнему окутывала его, словно завеса. А после полудня мальчика нагнали деревенские повозки, в которых среди узлов сидели женщины и дети, и тут из-под колес поднялась такая туча пыли, что мальчик остановился, кашляя. Женщина, ехавшая последней, придержала осла:

– Садись, подвезу до перекрестка.

– А мне как раз туда и надо! – Не заставляя повторять приглашение, Александр забрался на повозку и состроил гримасу сидящим в ней малышам.

Дети залились смехом.

– Им все весело, – сказала женщина. – Не понимают, что не для забавы едут в чужие места. – Она ткнула хворостиной навострившего уши ослика: – Ну, ты!.. Тебе только бы слушать, о чем люди говорят. Беги, знай! – Некоторое время она молча погоняла осла, потом снова обернулась к Александру: – Не убегаешь ли и ты от войны?

– От какой войны?

– Разве ты не знаешь, что уже два дня возле нашей деревни рабы сражаются с легионами Публия Вариния? Ты не здешний, что ли?

– Здешний. Я из дома Гнея Станиена, сенатора.

– А-а, знаю… – Женщина вздохнула. – Много зла твой господин причинил нашей деревне…

– А ты Спартака видела? – прервал ее Александр.

– И на вилле Станиена знают это имя? – повернулась к нему женщина.

– Еще бы! Я сам пойду сражаться в его армию! – гордо сказал Александр.

Женщина с любопытством его оглядела:

– И ты туда же? Кому ты, такой, нужен?

– Ты бы посмотрела, как я из лука стреляю!

– Муж мой тоже ушел к Спартаку, потому что, говорят, Спартак добр и делит военную добычу поровну между всеми.

– Так зачем же ты увозишь детей?

– А чем мне их кормить? Поля да огороды солдаты вытоптали. Вот и везу детей к сестре в город, она замужем там за брадобреем. – Женщина скорбно покачала головой и отвернулась. – Опять зазевался? Я тебе!.. – Она взмахнула хворостиной, и осел побежал быстрее. – Вон уж и кузница видна.

Растянувшись на горной тропинке, с перевала двигалась к кузнице вереница людей, ведущих на поводу нагруженных мулов. Впереди этого каравана ехал на осле человек в темном хитоне.

– Что за люди там спускаются? – спросила женщина, останавливая осла.

– Наверное, наш домоправитель. Вон для него и петорита стоит. Теперь я уж все равно, что на месте. Да помогут тебе боги благополучно добраться и найти изобилие в доме твоей сестры.

Раннее возвращение Хризостома спутало все планы Александра. Что с перевала спускается именно он, не подлежало сомнению. Теперь невозможно взять лошадь. Как же быть? Подождать, пока Хризостом подъедет к кузнице, и попросить у него осла?… Это долго. Да и опасно домоправителя обманывать. Ему не скажешь, что вилика послала его со спешным поручением, а лошади не дала. Хризостом может потребовать от вилика отчета, и тогда выяснится, что Александр солгал; а за ложь полагаются плети.

Вон чернеют на песке у кузницы тени двух всадников. Попросить лошадь у них?… Но они, кажется, не собираются здесь задерживаться, иначе слезли бы с коней. Не стоит и время тратить на разговор с ними. Он подбежал к рабу Станиенов, который, лежа в петорите, глядел, как паслись выпряженные лошади.

– Эй, Кастик, вилика (для пущей важности Александр назвал мать должностным именем) посылает меня к отцу и велела взять у тебя одну лошадь.

– А я что же – на себе повезу домоправителя? Вон он уже спускается с перевала.

– Конечно, теперь нельзя, – согласился Александр. – А не знаешь ли, у кого бы здесь раздобыть коня?

– Попроси у Германика. Недавно он купил себе клячу. Александр побежал в кузницу. Один из помощников Германика стоял у мехов, раздувая в топке огонь; другой нагревал брусок; третий, зажав щипцами, поворачивал раскаленный брусок на наковальне, а сам Германик, рассыпая при каждом ударе искры, бил молотом так ловко, что железный брусок под его ударами превращался в топор.

– Эй, Германик! – Александр остановился в дверях. – Дай мне твою лошадь, вилика посылает меня к отцу, а…

Не прекращая работу, кузнец прервал Александра:

– Знаю я эти проделки. Прокатиться верхом захотелось?

– Ничего подобного! Мать посылает меня к отцу на конские пастбища.

– Если бы вилика тебя посылала, она и коня тебе нашла бы, – спокойно ответил Германик. – Сознайся лучше, что соврал. А лошадку я тебе не дам – она уже не молоденькая, чтобы на ней по таким скверным дорогам носиться.

Александр вздохнул.

– Слушай же… Клянусь моим гением-покровителем, что говорю правду! Хозяин приказал сегодня вечером бичевать Клеона, а он ни в чем не виноват…

– Какого Клеона?

– Сицилийца. Он немного старше меня. Ты его видел: Он приехал на виллу с молодым господином. У него еще такая замечательная собака была… огромная, как теленок…

– Какую-то собаку припоминаю, – отозвался кузнец, – а мальчика что-то не заметил.

– Он мой друг, и я спешу к отцу, чтобы он скорее ехал домой и упросил господина отменить бичевание.

– Твой отец – вилик. Значит, прежде всего он обязан блюсти интересы хозяина. А ты воображаешь, что он бросит все дела и поскачет спасать какого-то мальчишку!

– Но господин несправедливо приказал его бичевать! Он даже не выслушал его.

– А хотя бы и так. Твой сицилиец – раб, как и мы с тобой. Если господин пожелает спустить с нас шкуру, он это сделает. А разбирать, справедливо это или несправедливо, не наше дело. Так-то, дружок…

– Кузнец прав, – раздался за спиной Александра мелодичный голос.

Мальчик обернулся, ожидая увидеть женщину. В двух шагах от него стоял всадник в грубом солдатском плаще, из-под которого выглядывала позолоченная кольчуга. Голову всадника покрывал солдатский шлем. Александр подумал, что это переодетый контуберналий,[102]102
  Контуберналий – молодой человек, обучавшийся под руководством полководца военному делу и живший с ним в одной палатке.


[Закрыть] которого римский военачальник послал к перевалу с поручением.

– Скажи мне, кто твой господин, – продолжал всадник, – и, если он мне знаком, я попрошу его за этого раба… или попробую купить твоего друга.

Сын вилика молча рассматривал незнакомца, удивляясь его певучему голосу, завиткам золотистых волос, выбивавшихся кое-где из-под шлема, и до смешного маленьким ногам, обутым в солдатские калиги, из-под ремней которых выглядывали розовые пальцы. Всадник походил на переодетую девушку и, несмотря на солдатскую одежду и пыль, покрывавшую его с головы до ног, казался нарядным.

– Я тебя спрашиваю, мальчик, – повторил он: – кто твой господин?

– Сенатор Гней Станиен.

– О-о! – разочарованно протянул всадник. – Толстяк Станиен… Не очень-то он меня жалует. Все же, как только освобожусь от дел, приеду с ним поторговаться.

Александр широко раскрыл глаза, услышав, что какой-то приезжий так бесцеремонно обзывает его хозяина толстяком.

– Но, в таком случае, я, кажется, знаю твоего друга! – живо сказал юноша. – Германик, выйди-ка, посмотри, что это за люди спускаются с перевала. Уж не Хризостом ли?…

Германик вышел на порог и из-под руки стал вглядываться в приближающийся караван.

– О господин! – Александр умоляюще сложил руки. – Дай мне твою лошадь! Она тебе сейчас не нужна, а я мигом промчусь к отцу и прискачу обратно.

– Да, это домоправитель, – подтвердил кузнец.

– А ты говорил, что он приедет только к вечеру! – с досадой крикнул юноша. – Как же теперь быть?

Германик виновато развел руками. К юноше подъехал его спутник.

– Тшш… Спокойнее, господин… – многозначительно взглянув на юношу, сказал он. – Поспешим домой – мы ведь покончили здесь со всеми делами.

Александр коснулся маленькой ноги всадника:

– Господин…

– Ну что ты пристал, мальчуган! – рассердился юноша. – Мне надо ехать. Садись сзади, я подвезу тебя.

Караван Хризостома приближался. Кастик вылез из петориты и стал запрягать лошадей. Александр опасался попасться на глаза Хризостому. Но неужели предоставить Клеона его участи?…

– Не задерживай нас, я спешу! – Юноша лукаво подмигнул Александру. – Я обязательно приеду и выкуплю твоего друга у толстяка Станиена.

Часть четвертая

Глава 1. Возвращение вилика

Александр и Береника стояли рядом, опершись о перила террасы, выходящей на дорогу.

– Как я рад, что Лев жив! – сказал Александр. – Не понимаю только, откуда у тебя взялись силы, чтобы дотащить его до пастбища! Сознайся: тебе кто-нибудь помогал?

Береника покраснела. Она не любила лгать, но ей не хотелось говорить, что ей помог Гефест.

– Ну, помогал… Ну конечно, помогал… Один мой друг… – Видя, что брат хитро прищурился, она зарделась еще больше, и чтобы избежать расспросов, быстро заговорила: – Льва спрятали пока на пастбище. Ночью мы вместе пойдем за Львом и спрячем его еще лучше… Странно, что юноша, которого ты встретил на дороге, так долго не едет… Он очень молод?

– Видно, что еще ни разу не касался бритвой щек.

– Ну, значит, его не пустила мать… И почему ты не поговорил с Хризостомом? – посетовала девушка.

– Сама бы пошла и поговорила! – огрызнулся Александр. – Посмотрела бы ты, как он спешил к господину! Он и слушать меня не стал бы. Вот выйдет от хозяина, тогда скажу.

Он хмурился и кусал губы, волнуясь, что ничего еще не сделано для Клеона, а день близится к концу и с ним приближается час экзекуции. Понимая огорчение брата, Береника умолкла.

Не зная, откуда мог появиться юноша, с которым Александр повстречался у кузницы, брат и сестра смотрели то в одну сторону, то в другую. По всем тропинкам, закончив дневной труд, возвращались на виллу усталые рабы. Только дорога к кузнице Германика была пустынна, как серая река среди зеленых берегов.

– Кто-то едет! – вдруг сказал Александр, указывая на розовато-серое облако, появившееся на этой дороге. – Только это не он: он проехал домой мимо нашей виллы туда… – Александр кивнул в сторону деревни.

Несколько минут брат и сестра наблюдали, как облако пыли растет…

– Это, кажется, отец. Иди встречай его.

Александр побежал открывать ворота.

Сойдя с лошади, Сильвин, вопреки обыкновению, не приласкал сына.

– Все благополучно? – отрывисто спросил он, передавая поводья Александру.

– Ох, нет! – Тут же, у ворот, Александр пересказал отцу все происшествия сегодняшнего дня.

Слушая сына, Сильвин неодобрительно покачал головой. «В такое время, – думал он, – надо быть осторожнее. Хозяин уж слишком жесток с людьми, а подчас и несправедлив».

– Люди уже вернулись с полей? – спросил он. – Ужинают?

– Да.

– Сведи лошадь в конюшню. Я доложу господину о делах, потом расскажешь мне все еще раз, более подробно.

– Отец, попроси его простить Клеона. Клянусь богами, ни в чем сицилиец не виноват!

– Не мое дело вмешиваться в распоряжения господина. Но, если придется к слову, попрошу, – пообещал Сильвин.

Александр разочарованно посмотрел вслед отцу. «Германик прав: он не попросит. Он это сказал просто так, чтобы утешить меня, – думал мальчик, ведя лошадь. – Да, видно, случилось что-то недоброе: даже не забежал домой умыться, а как был, весь в пыли, пошел к хозяину».

Солнце уже садилось, и Александр, передав конюху лошадь, пошел посмотреть, как идут приготовления к экзекуции. Втайне он надеялся, что боги не допустят несправедливости и предотвратят наказание невиновного: они могли бы, например, вывернуть столб, к которому привязывают раба при бичевании, или Зевс мог бы послать в Мардония свою смертоносную стрелу… Тогда хозяин понял бы, на чьей стороне правда, и отменил бы экзекуцию, боясь разгневать богов еще больше.

Но перед эргастулумом все было, как обычно, если не считать мягкого ложа, поставленного для Станиена неподалеку от столба. Мардоний, хоть и прихрамывая после схватки со Львом, расхаживал с таким довольным видом, словно его отпустили на волю. Очевидно, боги не хотели заниматься делами рабов, и Александр обратился с мольбой к ларам:

«О лары, покровители этого дома! Превратите Мардония, старшего пастуха, в хорька!.. Он вор и кровопийца. Пошлите ему мучительную смерть! За это я принесу вам в жертву своего лучшего голубя, белого и легкого, как пушинка… того, что летает вожаком в стае. Я не пожалел бы для вас и козла, но у меня его нет».

* * *

Пока сын вилика старался хоть молитвой помочь Клеону, сам вилик медленно шел к господскому дому. С плохими вестями спешить не стоило. Он только делал вид, будто так торопится, что даже умыться с дороги не успел.

Чтобы оттянуть неприятное свидание с хозяином, Сильвин заглянул в кухню, где ужинали рабы. При появлении вилика разговоры прекратились. У многих были смущенные лица, точно они говорили о запретном. Заметив это, Сильвин кивком головы подозвал Калос, как всегда раздававшую пищу, и, выйдя с нею во двор, спросил:

– Все наши люди вернулись?

– Все, – недоумевая, кивнула Калос.

– Что это они такие странные?

– Не знаю, отец… Они о чем-то шепчутся. С утра здесь проезжали женщины из деревни. Они везли в город детей и рассказывали, что между деревней и виллой Помпония легионеры сражаются с войсками Спартака. Может быть, наши об этом шепчутся?

– Эх! – крякнул Сильвин. – Плохо! Ну иди, постарайся выведать, что у них на уме. – Задумчиво почесав бороду, он вздохнул и направился к господскому дому.

Сильвин нашел хозяина в молельне, которую тот устроил рядом со своей спальней.

– Возносит мольбы богам!.. И Хризостом с ним, – сообщил вилику раб, всегда сидевший (на случай, если понадобится господину) в маленькой передней, отделявшей комнату Станиена от святилища.

Откинув ковер, закрывавший вход, Сильвин остановился на пороге и склонил голову: Станиен, бормоча молитвы, жег благовония перед статуэтками богов и бронзового змея – гения дома.

Хризостом прислуживал хозяину, подавая ему то щипцы, то кусочки душистой смолы. Толстяк подбрасывал смолу в маленькую курильницу. Вилик почтительно ждал, когда он закончит молитву.

– Ну? – обернулся к нему Станиен. – Ты тоже неприятность какую-нибудь привез?

Вилик низко поклонился:

– Да, господин. Гладиаторы угнали сотню коней, что у нас воспитывались для военного дела.

– Что-о?! – крикнул Станиен. – Как смели отдать? Кто? Ты перепорол конюхов и управляющего?

– Они не могли отстоять коней, господин. У них не было оружия, а гладиаторы имели мечи и копья. Но мне кажется…

– Тебе «кажется»?! – Станиен набросился на вилика с кулаками, но на полпути опустил руки и, оглянувшись на божницу, приказал: – Иди за мной.

Круто повернувшись, Гней Станиен вышел из святилища. Его дряблое тело колыхалось под лиловой домашней туникой. После недавней вспышки он задыхался. Хризостом и Сильвин, понурившись, шли за хозяином.

Они вошли в просторную комнату, стены которой какой-то раб-художник расписал веселыми приключениями олимпийцев.[103]103
  Олимпийцы – боги. Древние греки считали местопребыванием их гору Олимп.


[Закрыть] Кроме этих картин, единственным украшением ее была высокая ваза с букетом темно-красных, почти черных роз. Сквозь полуоткрытое овальное окно в потолке вливался вечерний свет и мягко, без блеска, ложился на бронзовые подлокотники массивного кресла и на два – три стула с удобно изогнутыми спинками. От этого освещения комната казалась прохладной и спокойной. На Сильвина повеяло таким покоем, точно он и впрямь вступил в обитель олимпийцев и все неприятности остались за порогом.

На Станиена привычная обстановка не произвела никакого впечатления.

– Ну? – прохрипел он, опускаясь в кресло. – Выкладывай, что там тебе «кажется».

– Рабы на пастбище не могли отстоять лошадей, потому что у них не было оружия. Но мне кажется… – вилик опасливо посмотрел на хозяина: – лучше их не вооружать.

Сенатор надменно вскинул голову: давать советы господину?… Какая наглость! Видя его неудовольствие, Сильвин поспешил пояснить свою мысль:

– Дать им в руки оружие опасно. Многие коневоды ушли к гладиаторам.

– Что-о?! – Станиен вскочил и снова бессильно упал в кресло.

– Время тревожное, господин, – вмешался Хризостом, стоявший за спинкой кресла. – Я уж докладывал тебе, что рабы повсюду волнуются.

– Сейчас я заходил посмотреть, как наши люди ужинают, – подхватил ободренный его поддержкой Сильвин. – Они шепчутся и прячут глаза. Мне кажется… прости, господин, я говорю это, оберегая твое спокойствие… мне кажется, лучше бы отложить бичевание сицилийца до того времени, когда Спартак уйдет из наших мест.

Внезапно Сильвин оборвал речь и, остолбенев, уставился на хозяина. Даже Хризостом, пользовавшийся в доме привилегиями, глядел на господина с испугом. Побагровев от бешенства, Станиен выпучил глаза и махал руками, не в силах произнести ни слова. Все точно сговорились в этот день изводить его разговорами об этом сицилийце!..

Наконец толстяк овладел собой и, сощурив глаза, смерил Сильвина презрительным взглядом:

– Ты диктуешь мне, как я должен поступать?…

Лучше бы он набросился с кулаками! Сильвина охватил страх: сейчас хозяин отрешит его от должности вилика… может быть, отправит в эргастулум… Александра пошлет пасти овец… Билитис с дочерьми из просторного жилья переведут в крохотные каморки, в каких спят рабы… Сильвин опустился на колени:

– Прости, господин… Смею ли я… Мной руководила только преданность. Да защитит меня Сатурн[104]104
  Сатурн почитался у римлян как божество посевов. По преданию, когда Сатурн правил миром, на земле не было ни богатых, ни бедных. В Риме в честь Сатурна установлен был праздник, во время которого господа и рабы пировали как равные.


[Закрыть] от твоего гнева!

Хризостом с неудовольствием смотрел на эту сцену. Вначале он было испугался, что толстяк может умереть от волнения, и тогда его и вилика обвинят в убийстве господина. Но как только Станиен заговорил, Хризостом успокоился. «Ишь надулся, как индюк! – презрительно усмехнулся он, следя за хозяином. – До чего эти знатные господа глупы! Вот и служи им после этого верой и правдой. А по мне, пусть лезет в волчью пасть, если ему нравится. Луция я, во всяком случае, спасу, а до остальных мне и дела нет».

– Не гневайся, господин, – спокойно сказал он. – Вилик много раз доказывал тебе свою преданность. Не от дерзости, а потому, что напуган, решился он предостеречь тебя. Вспомни, что мы – рабы и не обладаем твоим мужеством.

Станиен в раздумье пожевал губами.

– Это верно, – согласился он. – Вы рабы и потому трусливы и не способны видеть дальше своего носа. Встань, – обратился он к Сильвину, – я прощаю тебя. Если бы ты имел хоть немного хладнокровия, то вспомнил бы, что собаки накидываются на тех, кто от них бежит. Отмени я экзекуцию – и рабы решат, что я испугался их. Тогда они совсем обнаглеют и могут забыть, что нити их жизней в моих руках. Теперь понимаешь, до какой степени потерял ты голову? – милостиво сказал он. – Сицилиец будет наказан, как я повелел, только немного позднее указанного часа, после того, как маленького господина уложат спать. Бичевать сицилийца будет старший пастух, а ты, вилик, объяснишь невольникам, что мальчишку наказывают за воровство. Теперь иди и, пока есть время, раздай самым надежным людям оружие, которое привез Хризостом.

– Оно заперто в кладовой у вилики, – добавил домоправитель.

Сильвин вспомнил хмурые лица рабов и подумал, что ни за кого из них поручиться не может, но, из осторожности, промолчал и, низко поклонившись господину, вышел.

– Этот вилик какой-то… нерешительный, – проворчал Станиен. – Подыщи другого. А сейчас поезжай на конские пастбища и прикажи там всех бичевать. Какая дерзость! Увести лучшую сотню! Почему до сих пор не обуздали этих негодяев, не понимаю! Сколько месяцев разгуливают они по Кампании, и наши легионы не могут с ними справиться! Это же смешно! Тут какая-то измена, не иначе…

– Говорят, к ним присоединилось много свободных италиков, – заметил Хризостом, – из тех, что разорены кредиторами. А легионеры после этого стали неохотно драться с мятежниками, боясь, как бы не убить в их рядах собственного отца или брата. Я слышал даже, будто и легионеры перебегают к этому Спартаку.

– Пустая болтовня! – надменно оборвал его Станиен, поднимаясь с кресла. – Идем, помоги мне надеть панцирь, что ты привез, а затем отправляйся.

– Дозволь мне, господин, остаться возле тебя, – попросил Хризостом, добавив про себя: «и возле Луция». – Коней уж все равно не вернуть, а расправиться с мошенниками я могу и завтра. Здесь же неизвестно, что может произойти, и я, быть может, пригожусь тебе.

– Сто коней!.. – жалобно сказал Станиен. – Какой убыток!.. Хорошо. Можешь остаться.