Книга: Самоубийца - Николай Эрдман

Смешная пьеса. Смешная, но не веселая. Вот супруги ругаются за ливерную колбасу. Вот попы толкают интеллигентов толкают художников толкают мясников - за право сказать финальное слово самоубийцы, за право красиво хлопнуть дверью и уйти - чужими руками, конечно. Потому что кто хочет умирать всерьез? Вот вульгарные женщины шантажируют чужой смертью незадачливых любовников. Каждый ищет выгоду даже в цене жизни других.

За кутерьмой комедийных ситуаций Эрдман показал дерзкие мысли. Неудивительно, что дата публикации - 1969. Ведь пьеса настолько откровенно направлена против узколобости, против чужой Идеи, определяющей жизнь одного человека.

Конечно, все это - мои поиски серьезной подоплеки в этой простой комедии, которая читается легко и вызывает улыбку. Но только когда она не относится к твоей жизни.

Бесспорно, Н. Эрдман обладал незаурядным комедийным талантом. Он настоящий наследник Н. В. Гоголя и русской комедийной традиции, в которой комедия, по словам Пушкина, «не основана единственно на смехе» и «нередко близко подходит к трагедии». И действительно, у Эрдмана основная фабула базируется на категориях жизни и смерти (что всегда было прерогативой трагедии), вокруг них разворачиваются все сюжетные перипетии. Вот, например, образчик диалога жены и тёщи героя:

Мария Лукьяновна. Неужели мы, мама, опять заживем. Серафима Ильинична. Заживем, обязательно заживем. (Поет.) Заутра глас раздастся мой, На славу и на смерть зовущий.

Слова песни горько-комично контрастируют с оптимизмом реплик.

К жизни суд никого присудить не может. К смерти может, а к жизни нет

– и возникает еще один традиционный мотив русской комедии: суда как высшей инстанции (= трагедийной надличностной силы) для частного человека.

В пьесе много грустного. Это и искусство, ставшее коммерцией, и судьба интеллигенции в условиях тоталитаризма, и отсутствие подлинной веры, и цинизм господствующей идеологии.

Александр Петрович. Хороша та идея, которая кормит, Аристарх Доминикович. Аристарх Доминикович. Кормит только господствующая идея. Дайте сделаться нашей идее господствующей, и она вас прокормит.

Пошлый обыватель Семен Семенович, мечтающий получить лишь «тихую жизнь и приличное жалованье», в какой-то момент поднимается до уровня… трагического героя! Это когда он вдруг осознаёт, что люди, подобные ему, – лишь винтики в государстве и ему нет до них никакого дела.

Международное положение… Какие это, в сущности, пустяки по сравнению с положением одного человека.

Что такое общественность – фабрика лозунгов. Я же вам не о фабрике здесь говорю, я же вам о живом человеке рассказываю. Что же вы мне толкуете: «общее», «личное». Вы думаете, когда человеку говорят: «Война. Война объявлена», вы думаете… человек спрашивает – с кем война, почему война, за какие идеалы война? Нет, человек спрашивает: «Какой год призывают?» И он прав, этот человек. … А есть на свете всего лишь один человек, который живет и боится смерти больше всего на свете.

У героя прямо своеобразный рост самосознания наблюдается. И он не согласен мириться с существующим положением вещей и даже обретает некоторые черты характерного для русской комедии «героя-идеолога».

Обожаю в комедиях игру слов, каламбуры, создающие яркие комические ситуации. А здесь вся пьеса на них построена.

Маргарита Ивановна. Кто ж, простите, в уборной стреляется? Мария Лукьяновна. А куда ж безработному больше пойти?

Это ж прямо-таки отсылка к Достоевскому в комическом контексте! Помните? Мармеладов говорит Раскольникову о нищете, «когда некуда больше идти». Здесь вообще масса интертекстуальных включений. И подпись «Тридцать пять тысяч курьеров» – цитата из «Ревизора». И гоголевская Птица-тройка фигурирует. И по Есенину прошелся драматург. И по пьесе Горького «На дне».

Н. Эрдман стал для меня настоящим открытием. Надо бы посмотреть экранизацию «Самоубийцы» и прочитать еще «Мандат».

Казалось бы, "самоубийца" и "юмор" - слова, которые сложно сочетать, однако смеяться приходилось. Пьеса просто переполнена острыми и смешными высказываниями, нелепыми ситуациями, сатирически обрисованными характерами. К тому же, Семён Семёнович очень хотел жить, самоубийство не для него, даже если за всё заплачено. А вот револьвер у героя имеется. Антон Павлович говорил: «Если вы говорите в первой главе, что на стене висит ружье, во второй или третьей главе оно должно непременно выстрелить. А если не будет стрелять, не должно и висеть.» Револьвер - аналог ружья. Ему предстоит выстрелить.

Во время поиска электронного варианта, увидела фильм-спектакль по одноимённой пьесе. Не удержалась, чтобы после прочтения ещё и не посмотреть, так как очень люблю Вениамина Смехова, а он исполняет роль чтеца, вернее, читает пьесу, да так здорово, что я согласилась бы слушать только его. Сейчас пытаюсь припомнить над чем я больше смеялась. Кажется, блистательная игра артистов помогла раскрыться пьесе во всей красе. Правда, небольшие кусочки текста (революционного) были вырезаны. Поэтому я рада, что предварительно прочитала пьесу.

Сперва слог и происходящее забавляло, почти что сразу возникла симпатия к жене и тёще, а также антипатия к решившему покончить собой. Тональность происходящего поменялась с появлением Аристарха Доминиковича Гранд-Скубика.

Есть мнение:

В своей лучшей пьесе Эрдман выявлял абсурд советской действительности, о которой один из персонажей говорил: «В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может высказать только мертвый».

Однако Гранд-Скубик скорее оставил после знакомства с ним неприятный осадок, из-за чего у меня ориентирование скорее на слова Н. Я. Мандельштам:

«По первоначальному замыслу пьесы, жалкая толпа интеллигентишек, одетых в отвратительные маски, наседает на человека, задумавшего самоубийство. Они пытаются использовать его смерть в корыстных целях…

Правда, в пьесе, видимо, не только интеллигентишки)

В общем, когда этот персонаж возникал, то подавлял своим пафосом.

Другой эпизод, где для меня "просела" пьеса, это полифония голосов стервятников-сочувствующих, умудрившихся попутно сбить с толку жену и тёщу, к счастью, ненадолго.

Финальные мысли Семёна Семёновича о желании жить, с оговорками, понравились и вот финал...

Ещё вспомнился забавный момент (смех сквозь слёзы), в общих чертах: - Он должен лить на нашу мельницу. - Нет, на нашу. < через какое-то время> - Да замолчите вы уже, мельница-то общая.

-Это что? -Руководство к игранью на бейном басе. -Как? На чем? -Бейный бас – это музыка. Духовая труба. Изучить ее можно в двенадцать уроков. И тогда открывается золотое дно. У меня даже смета уже составлена. (Показывает листок бумаги.) Приблизительно двадцать концертов в месяц по пяти с половиной рублей за штуку. Значит, в год получается чистого заработка тысяча триста двадцать рублей. Есть желание, есть смета, есть руководство - нету только трубы.

Ну, теперь-то видите какой это замечательный человек? Таким просто нет места в нашем несовершенном мире, а значит путь один- стреляться! Только такое личное, можно сказать интимное дело, оказывается вдруг жутко интересным для самой разной общественности. Тут тебе и недовольные властью, идеи для предсмертной записочки готовы набросать, и влюбленные барышни призывают пустить пулю в лоб, исключительно ради ихнего прославления! Даже интеллигенция скромненько свои лозунги подбрасывает. У всех на уме только одно желание:

Пусть покойник льёт воду на нашу мельницу.

Наперебой обещают похороны по высшему разряду. Гроб просторный, веночки траурные с лентами, банкет прощальный... Решительно никакой возможности пойти на попятный! А если умирать уже и не хочется? Что теперь делать-то?!

Александр Петрович. Гражданин Подсекальников. Жизнь прекрасна. Семен Семенович. Я об этом в «Известиях» даже читал, но я думаю – будет опровержение.

Или вот это:

Аристарх Доминикович. Вся российская интеллигенция соберется у вашего гроба, гражданин Подсекальников. Цвет страны понесет вас отсюда на улицу. Вас завалят венками, гражданин Подсекальников. Катафалк ваш утонет в цветах, и прекрасные лошади в белых попонах повезут вас на кладбище, гражданин Подсекальников. Семен Семенович. Елки-палки. Вот это жизнь!

Или вот:

Серафима Ильинична. Вы это зачем же, молодой человек, такую порнографию делаете? Там женщина голову или даже еще чего хуже моет, а вы на нее в щель смотрите. Егорушка. Я на нее, Серафима Ильинична, с марксистской точки зрения смотрел, а в этой точке никакой порнографии быть не может.

Давно я так не смеялась. Это тот случай, когда талантливый автор из ничего может сделать конфетку. Можно говорить об абсурде советской действительности, я же думаю об особом взгляде на мир и несомненном природном остроумии. Ведь это же очень трудно – придумать что-то по-настоящему смешное. Пьеса неуловимым образом напоминает произведения других авторов той же эпохи – Ильфа и Петрова, Булгакова, Зощенко. Впрочем, почему неуловимым? В этих книгах один и тот же дух, одни и те же люди, одно и то же мировоззрение. В буднях великих строек, в веселом грохоте, в огнях и звонах жила-была страна героев, страна мечтателей, страна ученых… Вот только нет в этих книгах такой страны. Герои, мечтатели, ученые – они где-то там, далеко, на передовицах газет, в фильмах, сценарии к которым писал в том числе и Эрдман. А в книгах – коммуналки, управдомы, испуганные неприкаянные люди, впадающие в депрессию от безысходности или наоборот, предприимчивые мошенники, меряющие километры в поисках мифических стульев или открывающие публичный дом под видом швейной мастерской. И странная аура безрассудства и отчаяния, смешанного со страхом.

Егорушка. Я боюсь. Александр Петрович. Да чего ж вы боитесь, Егор Тимофеевич, ведь надгробное слово не так уже страшно. Егорушка. Как же слово не страшно. Слово не воробей, выпустишь – не поймаешь, так вот, значит, выпустишь – не поймаешь, а за это тебя поймают и не выпустят.

Николаю Эрдману повезло. Действительно повезло, без дураков. Во-первых, его арестовали не в 37-м, а в 33-м и сослали не в лагерь, да и потом его наказание ограничилось лишением права жить в крупных городах. А самое главное – он остался жив и прожил достаточно долгую жизнь. Во-вторых, его творчество все же было востребовано и хотя «Самоубийцу» при его жизни так и не поставили на Родине, миллионы советских детей могли с чистой совестью сказать ему спасибо за их счастливое детство, потому что он был соавтором сценариев множества лучших и любимейших мультфильмов. А еще писал сценарии к фильмам, либретто к опереттам. Пьес, правда, больше не писал. А жаль. Надо все-таки и «Мандат» прочитать. По мере чтения пьесы я прониклась сочувствием и симпатией к главному герою и даже начала переживать, как бы он и впрямь не умер.

"Аристарх Доминикович. Вы стреляетесь. Чудно. Прекрасно. Стреляйтесь себе на здоровье. Но стреляйтесь,пожалуйста, как общественник. Не забудьте, что вы не один, гражданин Подсекальников. Посмотрите вокруг. Посмотрите на нашу интеллигенцию. Что вы видите? Очень многое. Что вы слышите? Ничего. Почему же вы ничего не слышите? Потому что она молчит. Почему же она молчит? Потому что ее заставляют молчать. А вот мертвого не заставишь молчать, гражданин Подсекальников. Если мертвый заговорит. В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может высказать только мертвый. Я пришел к вам, как к мертвому, гражданин Подсекальников. Я пришел к вам от имени русской интеллигенции".

Ох и бред, ну и бред! Однако в отчаянном состоянии, в которое планомерно загоняется, как в ловушку, главный герой, такое "участие" кажется дружеской поддержкой. Подсекальников, собственно, не собирается стреляться. Но вокруг него в считанные часы собирается толпа разношёрстных стервятников, готовых украсить последние часы бедняги. Единственное условие: в предсмертной записке должен быть указан "правильный" виновник самоубийства.

"Аристарх Доминикович. Нет, вы лучше подумайте, дорогие товарищи, что такое есть наша интеллигенция. В настоящее время интеллигенция - это белая рабыня в гареме пролетариата. Пугачев. В таком случае в настоящее время торговля - это черная рабыня в гареме пролетариата. Виктор Викторович. В таком случае в настоящее время искусство - это красная рабыня в гареме пролетариата".

Видимо, крестьянство - это зелёная рабыня пролетариата. Однако сквозь всю эту гротескную ерунду пробивается робкий голос, произносящий правду. Иначе в этой пьесе было бы не больше смысла, чем в ярмарочном балагане про Петрушку и крокодила.

Виктор Викторович (писатель). Мы сидим в государстве за отдельным столом и все время играем туш. Туш гостям, туш хозяевам. Я хочу быть Толстым, а не барабанщиком.

Что на такое скажешь? Прав, хоть и коньюнктурное ничтожество. Присутствует в пьесе и карикатурный мастер "марксистского взгляда на жизнь", Егорушкой его зовут, родной брат Шарикова из «Собачье сердце» Михаил Булгаков . Егорушка, конечно, лучше знает, о чём следует писать.

"Егорушка. Я курьер и хочу про курьеров читать. Вот что. Поняли?"

Поняли. Словом, давят на Подсекальникова, крови просят, аж жалко становится беднягу, неудачника. Как всё обернётся: застрелится герой или струсит? А главное: какой поступок, самоубийство или отказ от него, выглядит в этом случае трусостью? Замечательная пьеса! Столь высокой концентрации отличных шуток на строку я и не припомню. Лучшим мне кажется момент, когда Подсекальников звонит в Кремль и говорит, что прочёл Маркса, и Маркс ему не понравился. Самоубийца он, что ли?.. Эрдмана хочется цитировать не переставая.

"Александр Петрович. Вы совсем обезумели. Для чего же вы женщину волоком тащите? Ставьте, ставьте ее на попа."

Ещё:

"Егорушка. ...А под этим подписано: "Тридцать пять тысяч курьеров". Мария Лукьяновна. Неужели же тридцать пять тысяч подписывало? Егорушка. Нет, подписывал я один. Серафима Ильинична. Так зачем же вы тридцать пять тысяч курьеров подписываете? Егорушка. Это мой псевдоним, Серафима Ильинична".

Похоже, мне знаком ещё один носитель подобного псевдонима. Это известный Миллиард расстрелянных лично Сталиным. Словом, пьеса эта - вершина драматургии. Видела этот спектакль на сцене Русского Драмтеатра г.Уфы в 1988, постановка талантливейшего Рабиновича. С тех пор у нас дома было принято время от времени изрекать томным голосом: "Он хотел моё тело! Он хотел меня всю. Но я сказала "Нет!" - и ржать, как конь, пугая непосвящённых. И сегодня, оказывается, этот спектакль можно увидеть в Уфе на сцене Молодёжного Театра. Везёт!

"Все разбито... все чашечки... блюдечки... жизнь... человеческая. Жизнь разбита, а плакать некому. Мир... Вселенная... Человечество... Гроб... и два человека за гробом, вот и всё человечество".

Александр Петрович. [...] Жизнь прекрасна. Семен Семенович. Я об этом в «Известиях» даже читал, но я думаю – будет опровержение. ... В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может высказать только мертвый. ... Аристарх Доминикович. Вся российская интеллигенция соберется у вашего гроба, гражданин Подсекальников. Цвет страны понесет вас отсюда на улицу. Вас завалят венками, гражданин Подсекальников. Катафалк ваш утонет в цветах, и прекрасные лошади в белых попонах повезут вас на кладбище, гражданин Подсекальников. Семен Семенович. Елки-палки. Вот это жизнь! ... Муж ваш умер, но труп его полон жизни, он живет среди нас, как общественный факт. ... Слово не воробей, выпустишь – не поймаешь, так вот, значит, выпустишь – не поймаешь, а за это тебя поймают и не выпустят. ... утритесь, товарищи, и смело шагайте вперед, в ногу с покойником.

И вот ещё одна:

Виктор Викторович. [...] Я не мыслю себя без советской республики. Я почти что согласен со всем, что в ней делается. Я хочу только маленькую добавочку. Я хочу, чтоб в дохе, да в степи, да на розвальнях, да под звон колокольный у светлой заутрени, заломив на затылок седого бобра, весь в цыганах, обнявшись с любимой собакой, мерить версты своей обездоленной родины. Я хочу, чтобы лопались струны гитар, чтобы плакал ямщик в домотканую варежку, чтобы выбросить шапку, упасть на сугроб и молиться и клясть, сквернословить и каяться, а потом опрокинуть холодную стопочку да присвистнуть, да ухнуть на всю вселенную и лететь… да по-нашему, да по-русскому, чтоб душа вырывалась к чертовой матери, чтоб вертелась земля, как волчок, под полозьями, чтобы лошади птицей над полем распластывались. Эх вы, лошади, лошади, – что за лошади! И вот тройка не тройка уже, а Русь, и несется она, вдохновенная Богом. Русь, куда же несешься ты? Дай ответ.

Гоголь?