Текст книги "Лекарь-воевода (части VII и VIII)"

Николай Васильевич Кондратьев
Старший брат царя. Книга 3. Лекарь-воевода. Части VII и VIII

Часть седьмая
ЦЕЛИТЕЛЬ КЛИМ

1

Конь уходил с поля боя. Сперва он скакал по кустам. Крики, стоны, ржание лошадей, звон сабель затихали позади. Потом вырвался на наезженную дорогу и перешел на шаг. Хозяин в седле сидел смирно, не правил, на рыси неловко бился. Конь чувствовал: что-то не так, как следовало бы. Он косил глазом на седока – тело его наклонилось к гриве, руки безвольно висят.

Боль в крупе, чуть пониже хребта – заметина от удара саблей – постепенно утихала, но налетели мухи и оводы. Конь сошел с дороги, и листва смахнула надоедливых тварей. Седок не шелохнулся. Значит, можно самому выбирать дорогу.

Конь уносил хозяина все дальше и дальше. Иногда он останавливался, щипал траву, из ручьев пил воду. Но налетали оводы, и он уходил. Под вечер до сих пор молчавший хозяин застонал. Будто поняв его, конь свернул с дороги на тропу и скоро оказался на поляне около жилья – может быть, вспомнил, что тут когда-то отдыхал с хозяином. Из-под обгорелого полуобвалившегося перекрытия землянки показалась девочка лет двенадцати, в грязном сарафанчике, с распущенными волосами. Она очень обрадовалась коню и всаднику, весело засмеялась:

– Коняшка, миленький! Здравствуй, дяденька! О! Крови-то, крови! Ранили тебя?! Что? Что? Ноги?.. А, привязаны! Узлы-то какие!.. Подожди, у меня ножик есть… Вот так… И другая привязана… Вот. Ой, не падай, не падай!.. Ох, какой же ты тяжелый! Ножками, ножками…

Приговаривая и посмеиваясь, девочка то ли втащила, то ли ввела Юршу в землянку, он повалился навзничь на жесткое ложе, простонав: «Пить». Девочка принесла ковшик воды, смело подняла его окровавленную голову. У нее пропала веселость, когда вблизи увидела страшную рану через лоб, глаз и щеку с ошметками кожи и крови.

Юрша жадно пил, а вода в ковше розовела. Напившись, понял, что жив. Поднял левую руку, ощупал лицо: правая часть ничего не чувствовала – вся разбита. Протер левый глаз, осмотрелся, обрадовался – видит. Болью жгло лицо, спину, правые руку и ногу. Нашел силы спросить:

– Тряпки есть?

– Есть, есть, – засуетилась девочка, достала какую-то рвань и холст.

– Вот это, – он указал на холст, – отрежь… Ступай принеси лопухов… – Когда она вернулась, учил: – Обмой… Клади лопух. Я стану держать, а ты завязывай!.. Ой!.. Туже, туже… Вот так… Теперь давай руку лечить… Снимай кафтан… Мм… Давай, давай…

Так, охая и временами впадая в забытье от невероятно страшной боли, Юрша указывал как, а девочка бинтовала ему разрубленную в локте руку и рассеченное до кости бедро. Измученный до предела, он попросил еще пить и снова впал в беспамятство. След от сабли на спине остался не перевязанным, там кровь сама перестала течь.

Перед вечером в землянку пришла коза. Девочка подоила ее, предложила молока дяденьке, но он молчал. Попив молока, она хотела ложиться спать и тут обратила внимание, что дяденьку била дрожь.

– Бедненький, ты ж озяб!

Быстро развела огонь в очаге. Уцелевшая от пожара часть землянки наполнилась дымом и стало теплее, даже жарко. Однако Юрша продолжал дрожать. Чтобы его согреть, девочка легла рядом с ним и удивилась:

– Ты чего ж, весь горячий, а дрожишь?

Она укрыла его вотолами и сама прижалась к нему…

* * *

Юрша медленно возвращался к жизни. Первое время девочка отпаивала его козьим молоком, потом кормила ржаной кашей и горохом. Приносила ему разных ягод.

Он давно понял, что его спасительницей оказалась Весела, сирота, жившая в лесу. Ее родители имели здесь свою заимку и не хотели идти ни к казакам, ни к ватажникам. Но по весне с ними что-то случилось, и они умерли в одночасье. Ватажники похоронили их, сиротка же осталась на заимке. Она продолжала верить, что отец и мать скоро вернутся. Девочка жила одна. Все считали ее полоумной. Если кто из ватажников или казаков проезжал мимо, обязательно заглядывал к ней и привозил что-нибудь из съестного, главным образом хлеба.

После нападения царевых воинов казаки и ватажники видели обгоревшую землянку и полагали, что Весела погибла. В то время было каждому только до себя.

Примерно через месяц Юрша стал изредка подниматься со своего ложа. Перевязки отнимали у него много силы. Нужно было отмачивать прилипшие тряпки, накладывать новые. Раны теперь засыпал золою можжевельника. Пригодились ему наблюдения, как лечил Сургун. Разумеется, перевязку он сам себе не мог бы делать, если бы не помощь Веселы, расторопной и исполнительной девочки. Юрша все больше и больше убеждался, что она вовсе не безумна, а просто у нее веселый нрав, и все ее смешило.

Как только Юрша начал вставать, он прежде всего смастерил себе костыль и осмотрел жилье. Кровля сгоревшей половины землянки обвалилась и образовала стену. Весела сделала лаз, прикрыла его рваным мешком. Но кругом просвечивали дыры. Ночами случались заморозки, к утру, если не зажечь очаг, в землянке замерзала вода. Осмотр убедил Юршу, что в землянке зиму прожить можно, если ее утеплить и сделать дверь.

Хуже было с запасами на зиму. Кто-то из доброжелателей весной накосил сена, но стог сгорел. Хлеб в поле стоял неубранным, загородка сгорела, и звери вытоптали часть урожая. Юрша начал с того, что выходил с девочкой в поле рвать колосья ржи, оставшиеся кисти овса и собирать осыпавшийся горох. Выкопали репу, пока еще не померзла. Но всего этого было очень мало.

К тому времени как мороз сковал землю и полетели снежинки белыми мухами, они имели мешок ржаных колосьев, полмешка овсяных кистей, четверть мешка гороха и три мешка репы. Кроме того, нажали три десятка снопов разной соломы.

Оценив запасы, Юрша пришел к выводу, что до ползимы они с Веселой протянут. А дальше придется обращаться за помощью. Возникал вопрос – к кому? У большинства казаков, он знал хорошо, хлеба было в обрез. Два лишних рта никому не нужны. Ватажники, конечно, его примут, но тогда опять станет известно, что князь Юрий Васильевич жив. И вновь польется кровь! Нет, никуда он не пойдет! Он должен прокормить Веселу и себя. Он должен научиться ставить силки и ловушки. Чтобы не отощать, Им нужна мясная пища. Сейчас их поддерживает молоко козы, но скоро она перестанет доиться.

Был и еще один выход. Заимка Веселы была примерно верстах в двадцати от дальней пасеки Суpгyна, где хорошее, теплое жилье, должны быть запасы хлеба и меда. Очень возможно, что там скрывается Сургун с Таисией!

Он помнил, что приказал Неждану отправить Таисию в Литву, но Неждан мог не найти Сургуна. И поэтому у Юрши все больше крепло желание пойти на дальнюю пасеку. Но если идти, то как можно скорее, пока нет морозов и заносов.

А вдруг там все сгорело?.. Тогда ему придется пойти на все ради спасения жизни Веселы… Теперь он каждый день упражнялся в ходьбе.

Итак, он решил попытать счастья и сходить на пасеку. По его предположению, это было в начале ноября. Наступили солнечные дни с легким морозцем. Захватили теплую одежду, немного ржи и гороха. Завалили обгорелыми досками вход в землянку и двинулись в поход. Для козы несли всего лишь один сноп соломы, надеясь ее кормить ветками.

Вышли еще затемно. Юрша думал за день пройти большую часть пути. Но он сильно ошибся. Помехой их движению оказалась коза. После первых пяти верст она, сделав десяток шагов, останавливалась около какого-нибудь куста, ложилась и начинала глодать кору. Не было никакой возможности поднять ее, пока она не наедалась. Таким образом до вечера они прошли всего верст семь. Пришлось дважды ночевать в лесу. На их счастье, ночи были не очень холодными и в округе волки еще не собирались большими стаями.

На третий день они вышли на обширную луговину. Хотя все здесь было сверкающе белым, а не в летнем цветении, Юрша сразу узнал пасеку. Он увидел избушку, год назад построенную Сургуном на берегу озера. Теперь, охваченное тонким льдом с темной каймой куги и камыша, озеро казалось огромным синеватым оком, смотрящим в небо. Около избушки возвышались стог сена и скирда снопов. И никаких следов человека… Юрша надеялся, что именно здесь останутся на зиму Сургун и Таисия, он хотел и боялся этой встречи. Теперь, когда стало ясно, что встреча не состоится, смешанное чувство грусти и радости овладело им. До слез опечалилась Весела – ее отца и матери здесь не оказалось.

Позднее Юрша определил, что Сургун работал тут в июле, может быть, в начале августа. Овес, рожь и горох были убраны, а репа осталась в земле. Мед не был собран, приготовленные бочки стояли пустыми. Правда, в старой землянке были запасы прошлогоднего меда – и сладкого, и хмельного.

2

Зима с ее морозами и метелями предоставила много времени для размышлений, особенно в бесконечные вечера, проводимые перед потрескивающим огнем в очаге, под шум и свист метели или под тихое волчье завывание, хватающее за сердце своей безысходностью.

Юрша был уверен, что Провидение позаботилось, чтобы конь вынес его с поля брани без смертельной раны. Вторично оно спасло от голодной смерти, указав путь на пасеку. Следовательно, ему предопределен жизненный путь, а вот какой, это он должен выбрать сам. Путь может быть долгим, потому что ему всего тридцать четвертый год…

Еще там, в землянке Веселы, как только Юрша почувствовал, что жив, поправляется, ему захотелось определить, каким он стал, на что способен. Тогда он ощупал свежие шрамы: на бедре рану затянуло, но он слегка прихрамывал. На спине давали знать раны, когда неловко поворачивался. Хуже с рукой: осталась согнутой, локоть не восстанавливается, хотя пальцы понемногу начинают шевелиться.

В ведре с водой он подолгу рассматривал свое лицо… Розовый бугристый шрам начинался на лбу, повыше правого виска, рассекал бровь и нос, кончался на левой щеке ниже уха. Вместо правого глаза – темная впадина… Борода, усы, волосы на голове седые, с желтизной, больше не курчавятся… Отросли ужасно. Ухитрился подстричься, помогала Весела, очень радовалась. И опять смотрелся в ведро. Старик, совершенный старик!.. Смотреть с правой стороны – уродец! Кожа лба собрана складками, бровь превратилась в два пучка волос, под ними провал, нос расплылся… А вот если смотреть с левой стороны – ничего! Лоб, глаз, даже еще искра сохранилась, губы… А нос стал немного покляпый, но его, Юрия Васильевича, можно узнать, и шрам не мешает. Постарел лет на двадцать, а может, и побольше!

Раз остался жив, значит, нужно жить. А на что способен? Как зарабатывать хлеб?

Богу молиться? Придется врать, кто он и что с ним случилось, без сомнения, придется!.. Но все же в монастырь он не пойдет! Туда путь заказан. Остается жить Христовым именем. Скитаться по святым местам, сидеть на паперти и вымаливать копеечку… Наверное, пожалеют его, особенно если поворачиваться правой стороной, и что-то подадут. Привыкнет людям смотреть в глаза и тянуть Лазаря… Пожалуй, нет! Такую жизнь он долго не выдержит… Что, гордость? Князь-нищий?!. Нет, что-то еще мешает. Может, когда-нибудь и придется протягивать руку, но не всю жизнь!

Еще один путь – остаться здесь или уйти еще дальше, в еще пущую глушь. Огородить заимку, сеять хлеб, собирать травы, мед. Жить в уединении, уйти от мира. Силы у него хватит. В глухие зимние ночи молиться Богу… Полное одиночество… А Весела? Подрастет – отправить к людям. Но ее будут считать дурочкой, какую жизнь она станет влачить среди чужих? Нет, он не вправе бросить свою спасительницу на произвол судьбы! Да и не выйдет из него Симеон Столпник или Федосей Пещерник! Он любит жизнь, любит людей, и вот жизнью он постарается, обязан искупить свои грехи перед людьми!

А Веселу он не бросит. Она – дочь, Богом данная. Вторая!.. Как живет первая, он не знает, но будет знать!.. Через три-четыре года Весела может жить самостоятельно, и он должен подготовить ее к этой жизни.

И еще об одиночестве. Молитвой и постом замолит ли он свои грехи? За ним шли люди, верили в него и умирали… Сколько человек погибли из-за него? По его вине! Многие сотни! А он хочет в одиночестве вымолить себе место в раю! Нет! Он обязан идти к людям. Потребуется, страдать вместе с ними. И спасать их… Как? Словом, молитвой… Этого мало! Делом!

Зима… Долгие вечера… Молитвы… И твердое решение: он идет к людям, туда, где его не знают. Станет помогать нуждающимся, станет лечить больных, многие травы ему известны от Сургуна. Если этих знаний мало, пойдет в услужение к лекарю… Может он помогать нуждающимся. Он знает, где зарыты сокровища Кудеяра… Вправе ли он нарушить клятву и взять часть этих сокровищ?! Не для себя, себе он ничего не брал, и сейчас ему ничего не нужно, проживет и Христовым именем. Нужно для других, хотя бы для Веселы. Да мало ли около него будет людей, которым несколько монет уменьшат лихо!

Все это потом, а пока зима…

Юрша проснулся. В заледенелом окошке предутренняя серость. Начал обуваться. Коза подала голос и ткнулась в руку холодным носом – проголодалась.

В плетневых сенцах за ночь надуло сугробы, хотя к утру ветер стих. Отворил дверь, в сенцы рухнула глыба рыхлого снега. Принялся расчищать дорогу к стогу. Вернулся в избу с кошелкой сена, коза встретила его веселым блеянием.

В очаге уже разгорался огонь. Весела заплетала косу:

– Дяденька, гляди, так ли.

Юрша со знанием дела осматривает и слегка поправляет обещающую быть толстой серо-золотистую косу. Это он научил ее каждое утро убирать волосы, а сперва сам постигал это искусство на пучке пакли, да еще с больной рукой.

– Ленточки не хватает.

– Ленточки? – Весела недоумевает. – Бабочки, да?

– Вроде. Придем к людям, будет у тебя алая ленточка… Чем кормить будешь?

– Вот кашу разогреваю.

– А отвар хвои где?

– Горький он.

– Горький, но полезный. Так не можешь, пей с медом. Без отвара заболят зубы. Лепешек нет? Помнить о лепешках – твое дело, Василиса. Поедим, бери ручной постав и готовь муку. Не забыла, как я тебя учил?.. Ну вот и ладно. А я пойду по дрова.

Собственно, дров заготовлено было много, но Юрша добивался от Веселы большей самостоятельности и поэтому часто уходил. За завтраком она, улыбаясь своим мыслям, вдруг спросила:

– Почему зовешь меня Василисой, а не Веселой, как все звали?

– Есть такая священная книга – святцы. Там написано, в какой день какого святого или какого ангела поминать надо. По имени этих святых называют людей, когда крестят. У твоего отца было записано, что тебя крестили Василисой и твои именины десятого марта. Мы будем праздновать этот день.

– А как тебя звать?

– Климентом. Я тебе уже говорил. Зови меня не просто дяденькой, а называй дядя Клим.

– Дядя Клим, дядя Клим. А когда праздновать будем твои… как это?.. Именины?

– Мои именины, день моего ангела, будем праздновать двадцать второго апреля, ныне – на восьмой день после Пасхи.

Юрша, собираясь идти к людям, старательно продумывал, что он станет говорить им о своей прошлой жизни. Потребуется врать, говорить явную ложь, похожую на правду, да простит Всевышний! Это святая ложь! Назвался Климентом, Климом потому, что день апостола Климента приходится на день его рождения.

– Дяденька… Нет. Дядя Клим, – улыбнулась ему Весела, – ты все знаешь?

– Всего никто не знает, Василисушка. Когда не знаешь – легче жить, а узнаешь, другой раз места себе не находишь! Вот так-то.

– Василисушка! Это из сказки?

– Из сказки и из жизни… Вот намелешь муки, напечешь лепешек, и станешь ты Василисой Премудрой… Ну, поели, Богу помолились, теперь за работу.

Ближе к вечеру Юрша зажигал лучину и начиналась учеба. Он на дощечке, покрытой воском, учился писать левой рукой. Рядом Весела со своей дощечкой. Юрша объясняет чтение:

– Добро есть – де, добро аз – да. Вместе – де-да.

Она смотрит на него широко открытыми голубыми глазами, повторяет, пытается писать. Но ее внимания хватает на несколько минут. Вдруг она прерывается, вскакивает и бежит поправлять лучину или подбросить сушняка в огонь.

Юрша удерживает ее от порывов, но скоро замечает тоску в ее глазах. Он сажает ее рядом с собой, кладет на голову руку и начинает рассказывать. Сегодня – из Библии о чудотворце Елисее, который жестоко наказал детей, насмехавшихся над взрослым человеком. А в другой раз воскресил теплом своего тела сына благочестивой женщины…

– …Вот и ты теплом своего тела отогрела и вернула меня к жизни…

И так изо дня в день Юрша упорно приучал Веселу к усидчивости, к труду. На библейских примерах учил жизни, иногда по нескольку раз повторяя непонятные наставления. И от всей души радовался, когда видел, что труд не пропадает даром.

3

Юрша еще с зимы начал собираться в поход к людям. Прежде всего его беспокоила обувь. Идти нужно в лаптях, а плести их не умеет. Пришлось чинить старые. Следующая забота – одежда. Из имевшихся рубашек и сарафанчиков Весела выросла. Пришлось ушивать одежки ее матери. Юрша носил рубище, его рубашка и кафтан были безнадежно порваны, идти в таком не годилось. У родителей Веселы и у Сургуна на пасеке были старые вещи, но Юрше они не впору, он в плечах пошире. Пришлось не только чинить, но и перешивать, а с одной рукой всякая работа во много раз труднее.

Но вот пришла весна: теплое солнце и теплый ветер с полдня. Снег набух водой, побежали ручьи. Озеро потемнело и разлилось до самой избы. Лес наполнился гомоном птиц, на проталинах зажглись голубые и желтые огоньки первых цветов.

Юрша ждал, когда из оврагов уйдет вода и реки войдут в берега. Он не собирался возвращаться сюда, но мог прийти Сургун, и для него, как только земля оттаяла, они с Веселой вскопали небольшой участок земли и посеяли овес – все-таки подспорье. Ну, а если никто не появится, пусть радуются птички да зверушки лесные.

Двадцать второе апреля – именины Юрши пришлись на понедельник. Отметили этот день праздничным обедом, ели уху и пшенную кашу с медом. После обеда отдыхали. Весела, как всегда в свободное время, начала расспрашивать. Юрша замечал, что с каждым днем ее вопросы становились все более и более осмысленными.

– Дядя Клим, как узнаешь, когда какой праздник? Ведь все дни одинаковые.

– А ты разве не видишь, как я каждый день отмечаю на бересте. Таких берестинок у меня уже десять. Десятый месяц пошел, как конь привез меня к твоей землянке.

Весела засомневалась:

– Нет. Тогда ты только стонал. Ничего не писал.

– Верно, пропустил целый месяц. Потом подсчитал все дни, по луне проверил… Много-много лет назад, восемь веков тому, жил мудрый человек именем Иоанн Дамаскин. Он нам оставил свою руку – научил по руке определять месячные круги луны, годовые круги солнца. Теперь по руке Дамаскина определяют дни Пасхи. А святцы меня заставили выучить. Ну, отдыхай, да начнем собираться в дорогу.

А через два дня они тронулись в путь. Юрша и Весела с заплечными мешками и посохами, коза на веревочке. Первое время она резвилась, потом опять начала ложиться. Однако теперь день был длиннее, чем осенью, и они, несмотря на частые остановки, добрались до землянки Веселы на второй день еще засветло.

Тут они обнаружили, что какой-то лихой человек обобрал землянку и унес все, что можно было унести, забрал последние тряпки, доски с полатей и всю нехитрую утварь.

Юрша полагал оставить Веселу тут, в землянке, а самому сходить в Тихий Кут. Теперь опасно было оставлять ее одну, неизвестно, что за люди обобрали землянку. Может, они по-близости бродят. Да и Весела не была такой смелой, как раньше. Ее мир теперь населяли не только хорошие люди, но и плохие, страшные чудовища из сказок, злые звери. Переночевав, они двинулись дальше.

Перед Тихим Кутом Юрша удвоил осторожность, прислушивался, присматривался, но ничто не нарушало жизни леса, – поблизости людей не было. Ночевали в лесу, примерно на том самом месте, где они допрашивали взятого в полон воина Авдея. Затемно Юрша сходил в разведку. Убедился, что в поселке и вообще в междуречье Воронежей людей нет. Чтобы надежнее присмотреться к округе, Юрша поселился в полуразвалившейся землянке. А на следующее утро, оставив спящую Веселу, он пошел к могиле Гурьяна, прихватив с собой заступ.

Могила заросла травой, потемневший крест покосился. Вокруг поднялся буйный кустарник, это было на руку Юрше – со стороны никто не увидит, как станет тут копаться. Сотворив молитву, принялся за работу. Последнее время он научился правой негнущейся рукой помогать работающей левой. Добраться до кубышки, зарытой около могилы Гурьяна в песчаном грунте, было делом нескольких минут. В промасленной ветошке отдельно лежали украшения с дорогими каменьями. Из них он взял пригоршню. Из свертка с золотыми и серебряными монетами отсыпал половину в сшитый из овчины широкий пояс со множеством карманов. И вот тут у него дрогнула рука, после непродолжительного колебания, высыпал и вторую половину.

Раньше он равнодушно смотрел на золото, и вдруг откуда такая жадность! Горестно усмехнувшись, уложил в кубышку сверток с украшениями и зарыл ее. Теперь предстояло самое трудное – не оставить следов работы. Юрша снятый дерн и вынутую землю выкладывал на расстеленный армяк, теперь аккуратно все укладывал на старые места. Армяк вытряхнул в стороне. После этого занялся могилой: выпрямил крест, накопал рядом земли, поправил холмик и покрыл его дерном. Теперь работал безо всяких предосторожностей – каждый вправе отдать должное покойнику.

На обратном пути к Веселе, оставленной в землянке, Юрша зашел на памятный ему выгон. Скота нет, трава не потоптана. Загон разгорожен, видать, казаки перетащили к себе еще годные плетни. На краю выгона, на самом берегу, стояли четыре креста. Сняв колпак, Юрша подошел к захоронению. Сквозь молодую траву явственно вырисовывались около каждого креста обширные могилы…

Его горестные размышления неожиданно прервались. По берегу шел человек. Еще оставалось время, чтобы скрыться в кустах, но Юрша остался неподвижным – к нему приближался малый лет четырнадцати. Около могил он тоже снял колпак, удивленно разглядывая Юршу. Тот спросил его:

– Как звать тебя, парень?

– Первун.

– Кто тут похоронен, знаешь?

– Ага. Вон там Кудеяр со товарищи. Это – ватажники, а это – их бабы с ребятишками. Там – царевы вои.

– Ватажники тут жили?

– Ага.

– Их всех перебили?

– Не. Они в лес подались.

– А ты чей будешь?

– Бортника Кузьмы. Вон там пасека. А ты чей?

– Путник, с девкой в Липецк идем. Тут в развалюхе ночевали. А ты в Стаево?

– Ага. Батя за хлебом послал.

– Ну прощай, Первун.

Юрше казалось опасным с кем-нибудь встречаться в этих местах, поэтому нужно было уходить отсюда как можно быстрее. Он заспешил к землянке. Почувствовал недоброе, когда около землянки не увидел козы, а ведь оставил ее привязанной на лужайке. В землянке Веселы не оказалось. Оба заплечных мешка стояли, тут же лежал ее кафтанчик. Обошел вокруг, прислушался – в порывах легкого ветра шуршит листва…

Вернулся и присел на обрубок дерева. Очень возможно, что ничего страшного: убежала коза, Весела пошла ее искать и сейчас вернется… Время идет, а ее нет… А вдруг она попадет к казакам или встретит бортника Кузьму? Назовет себя, ее вспомнят. От нее допытаются, кто ее спутник. Хорошо, если она забыла, что у него были связаны ноги, когда его привез конь. Тогда могут подумать, что он ватажник. А если вспомнит!! Нет! Здесь она не должна встречаться ни с кем! Он ее учил не бояться людей, а лучше бы она боялась!

А вдруг заблудилась и зовет его… Опять обошел округу… Может, сейчас придут с ней казаки!.. Юрша поспешно отнес мешки и спрятал их в густом ельнике. Наломанный лапник для постели сгреб, свалил в угол и присыпал землей. Убрал все следы ночевки. Если приведет казаков, они посмотрят, сочтут ее безумной и потеряют к ней интерес.

Отошел от землянки, спрятался и стал наблюдать… Чу! Кто-то бежит… Весела!.. Одна ли? Вся в слезах… Заглянула в землянку, всхлипнула и побежала дальше… За ней, кажется, никого нет. Тихо окликнул, вышел… Как она ему обрадовалась! Обняла, сквозь рыдания что-то говорит, а разобрать невозможно…

Где-то, где-то Юрша понял, что коза убежала на пасеку, а там козел, они играют. Любимая коза не послушалась своей хозяйки и не пошла к ней, зато незнакомый козел чуть не забодал ее. Тут около козла появился чужой дядя, Весела испугалась и убежала. Теперь испугался и Юрша:

– Дядя видел тебя?

– Да. Шумел: «Дева, дева, вернись!»

– Пойдем, скорее пойдем!

– А козочка?

– Нагонит, она догонит нас. Идем, идем скорее!

Они надели сумки и почти бегом ушли в лес. Весела постоянно оглядывалась, ожидая появления козы.

Юрша уходил вверх по Лесному Воронежу. Верстах в десяти от Стаево они переправились через реку и пошли лесными тропами на запад. Потом вышли уже на Большой Воронеж.

Юрша нарочно сказал Первуну, что идут на Липецк. С самого начала пути он решил прежде всего прийти в Лебедянь, а оттуда держать путь на Москву.

Как только они перебрались на другой берег Лесного Воронежа, Весела догадалась, что коза не вернется, и принялась тихо плакать. Юрша сделал привал и долго убеждал Веселу, что коза нашла своего братика, что им будет веселее вдвоем. Они станут радоваться и благодарить Василису, что она не разлучила их.

Теперь ничто не задерживало путников. Без козы они стали двигаться гораздо быстрее и уже на третий день вышли к хорошо знакомым Юрше стенам Лебедяни.

4

В Москве Юршу с Веселой приютил купец Исай Колотилин, имевший свой двор в Охотном ряду. Он выделил им комнатушку и сказал, что они могут поселиться тут хоть навсегда, и хлеба-соли на них в его доме хватит. Такая щедрость показала, что Исай добро помнит… А мог бы и забыть…

…В Лебедяни остановился караван стругов, которые тянули с низовья Дона. Московские и тульские гости возвращались домой. Не успели струги причалить, как юркие приказчики сбежали на берег и вместе с коногонами принялись разводить костры и готовить ужин. Сошли и купцы погулять, поразмяться.

Из городка на берег начали стекаться лебедянцы, одни в надежде купить или продать что-нибудь, другие за новостями, не идут ли татары.

Спустились и Юрша с Веселой. Здесь, в Лебедяни, они приоделись слегка. На нем был кафтан, хотя и ношеный, но по его широким плечам; лапти и онучи у обоих новые. Особая радость у Веселы – купил ей дядя Клим алую ленточку. Хоть и нейдет нищенке лента в косе, все ж пришлось оставить – не так много радости у девочки.

Спустились на берег и остановились в сторонке, смотрят на людскую толчею. Другие нищие туда рванулись. И ему бы тоже нужно к лодкам пойти, может, кто возьмет их хотя бы до Тулы, но народу тьма, разве туда проберешься…

Из задумчивости вывел голос Веселы:

– Спаси Бог тебя, дедушка.

Оглянулся. Перед Веселой стоял человек среднего роста, борода с проседью. Видать, купец не малого достатка, протягивает ей денежку. Юрша поспешно сорвал с головы колпак и низко поклонился:

– Благодарствую тебе, добрый человек, что мимо не прошел, заметил нас, сирых странников.

– Далеко путь держите?

– В стольный град, в Москву, добрый человек. Вот сиротка, спасительница моя, без отца-матери осталась. А в Москве будто у нее в Китай-городе тетка живет.

– Сестра матушки, тетя Агаша, – улыбнулась Весела.

– Ежели других примет нет, трудненько будет найти вашу тетку. Москва – большой город.

– Понимаем, но другого-то никого нет. Ты, добрый человек, не окажешь ли нам божескую милость, не захватишь ли нас хоть до Тулы. Я изо всех сил помогать твоим приказчикам стану…

– Какой ты помощник – издали видно.

– Добрый человек, возьми нас! Кое-какие денежки мы накопили, заплатим. А хлебушек с собой несем. Опять же я лекарить, читать-писать умею.

– Вон оно что! – Купец усмехнулся. – И все ж, чтоб брать, надо знать, кто ты такой. Пойдем к костру, поведаешь.

Так произошло знакомство с Исаем Колотилиным. У костра Юрша рассказал придуманную историю Клима Акимова.

Клим родился и жил на Белом озере. Отец его Аким служкой был в Усть-Шехонском монастыре, охранял обозы монастырские. Своего сына он учил воинскому мастерству, а монахи – грамоте. Когда Клим подрос, нарядили его воином и переходил он из одной дружины в другую. Бился с татарами под Тулой в пятьдесят втором году, брал Казань-город. Потом дважды в передовом полку выходил крымцам навстречу. И вот прошлый год их ертаул наткнулся на татарский отряд под Липецком, был разбит, а его, Клима, и несколько других воинов полонили. Воспользовавшись оплошностью охранника, они попытались бежать. Их нагнали и порубили. Ему сильно ранили руку, ногу и лицо. Конь вынес его, он оказался в лесной землянке. Девочка Василиса выходила его, родители девочки, вероятно, тоже попали в полон. Через год Клим с девочкой покинули землянку и пришли в Лебедянь.

5

Клим хорошо подготовил свою повесть. Он называл истинные имена игуменов и старцев, бояр и князей, в дружинах которых будто бы служил. Так что он мог бы поделиться воспоминаниями с соратником и не боялся, если бы кому-нибудь вздумалось проверить его рассказ.

Исай выслушал внимательно и спросил:

– А сколько же ты денег накопил на дорогу?

Клим достал и подал ему несколько мелких серебряных монет. Исай сосчитал их и хмыкнул:

– Небогато дедина и отчина одарила тебя! На, спрячь. Считай, что эти денежки подарил я твоей сиротке. Садитесь, будем есть кашу. Теперь вы в нашей артели.

Клим никого не расспрашивал, но вскоре из разговоров узнал, что из Москвы в низовье Дона под охраной стрельцов отправили огненное зелье и другие воинские припасы стоявшим там отрядам Вишневецкого. С ними пошел караван стругов Колотилина, на Иван-озере присоединились тульские купцы. Теперь возвращались снизу тоже не пустыми, Исай, например, вез огромные тюки кожевенного сырья.

По Дону поднимались спокойно. Бечевники проторенные, струги шли и вверх и вниз: все считали – раз прошли здесь стрельцы, разбойники разбежались. Ночевали в обжитых местах, вблизи деревень. Вечерами около костра Клим рассказывал разные истории. Особенно внимательно слушали о Казанском походе. Иной раз Исай отпускал Клима к другим кострам, чтобы и туляки послушали складные повести.

Одна из ночевок пришлась на Куликовом поле, около устья реки Непрядвы. Клим принялся рассказывать о великом подвиге русского народа тут, на Куликовом поле, сто восемьдесят лет назад. Рассказывал, указывал здоровой рукой, где стояли полки великого князя Дмитрия и где полчища Мамая. О смертной битве богатырей монаха Пересвета и татарина Челубея. Этот рассказ пришлось повторить у костра туляков. И вот тут он увидел коренастого купца, которого все называли Романом. Присмотревшись к нему, он узнал того самого купца, который помог им поймать самозванца Ростислава Мосальского.

На следующий вечер Клим сам пошел к тулякам и начал пересказывать свою повесть о Тульском сидении. Тут он нашел активных слушателей, многие из которых сами были участниками этих событий. Они уточняли рассказ, называли фамилии и прозвища героев. Роман подошел к нему, со слезами на глазах обнял Клима и сказал, что Ермилка, один из спасителей Тулы, – его сын. Теперь Ермилка – его помощник, купец.