Текст книги "Сандинистская революция в Никарагуа. Предыстория и последствия"

СНА отличалась от национальной гвардии, словно небо от земли. Достаточно вспомнить, как национальные гвардейцы кричали под командованием американских инструкторов, что они «тигры, которые питаются кровью народа».

К 1982 году в СНА было примерно 10-13 тысяч человек, из которых 1300 являлись ветеранами СФНО. Количество женщин, составлявших почти четверть партизанских отрядов сандинистов, в СНА сократилось до 8-10 %, так как их не стремились привлекать к боевым операциям, связанным с риском для жизни.

СФНО хотел придать такой же народный характер и сандинистской полиции. При Сомосе полиция организационно входила в состав национальной гвардии, и население ненавидело ее, пожалуй, даже больше, чем самих гвардейцев. В мае 1980 года было официально упразднено боевое оружие полиции, характерное для армии (например, автоматические винтовки). Помимо естественной задачи охраны общественного порядка на новую полицию возложили и уникальную для Никарагуа функцию – борьбу с социальными пороками, прежде всего пьянством и проституцией. Полиция активно опиралась в этом на Комитеты сандинистской защиты, молодежные и женские организации.

Несмотря на колоссальное количество оружия, которое оказалось в неподобающих руках (например, у молодежных банд) в ходе гражданской войны, полиция смогла уже к маю 1980 года существенно снизить уровень уличной преступности с применением насилия[728]728
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 128.


[Закрыть]. Этому помогли массовые облавы в городах, в ходе которых с помощью населения задерживали известных местных уголовных преступников.

С пьянством (распитие спиртных напитков в общественных местах было запрещено, равно как и продажа их в определенное время) дело оказалось более сложным. На улицах и площадях пили в основном представители бедных слоев, которые по ресторанам не ходили, и полиция старалась воздействовать на них скорее убеждением, чем принуждением. Фактически антиалкогольное законодательство жестко не применялось.

Интересно, что революционное правительство распорядилось открыть для всеобщего посещения все закрытые ранее элитные клубы и рестораны.

Активная борьба с проституцией началась с июня 1980 года, но и проституток старались в основном не наказывать, а перевоспитывать с помощью активисток женской организации АМНЛАЕ.

С самого начала вооруженной борьбы контрреволюции против правительства полиция оказывала армии всяческое содействие, и ее подразделения принимали активное участие в боевых действиях. Как говорил министр внутренних дел Борхе, «полиция и солдаты Сандинистской народной армии пойдут в одни и те же окопы и будут проливать одну и ту же кровь»[729]729
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 128.


[Закрыть].

Революционное правительство уделяло особое внимание бесперебойному функционированию основных средств массовой информации в стране, тем более что свобода печати была одним из главных завоеваний революции. К тому же за ее соблюдением внимательно следила поддерживаемая американцами оппозиция, стремившаяся по любому поводу обвинить сандинистов в диктаторских амбициях.

Все никарагуанские СМИ были традиционно политизированы. Например, первую газету в стране «Никарагуанский телеграф» основал в 1838 году президент Никарагуа Сепеда – не столько для распространения новостей, сколько для пропаганды своего правительства[730]730
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 183.


[Закрыть]. Первые радиостанции появились в стране почти сто лет спустя – в 1931 году.

Диктатура Сомосы жестко контролировала СМИ, а возникшее в 1955 году телевидение с самого начала находилось под контролем правящего клана.

Исключением была выходившая с 1930 года газета «Ла Пренса», которой владел могущественный никарагуанский консервативный клан Чаморро (из него вышло несколько президентов и министров). Газета была оппозиционной Сомосе, но скорее по личным мотивам. Либеральная партия Сомосы была традиционной противницей консерваторов, которые в 1909-1928 годах держались в стране у власти на американских штыках. Консерваторы воспринимали диктатуру Сомосы как нарушение характерного для никарагуанского прошлого порядка вещей, когда либералы и консерваторы регулярно сменяли друг друга у кормила власти путем фиктивных выборов, в которых участвовал мизерный процент никарагуанского электората.

С 1952 года «Ла Пренсу» издавал Педро Хоакин Чаморро[731]731
  В 1954 году за участие в заговоре против диктатора Чаморро приговорили к шести годам тюрьмы, но быстро отпустили.


[Закрыть]. В 1959 году он отправился на Кубу, чтобы попросить у Фиделя Кастро и Че Гевары оружия для свержения Сомосы. Кубинцы консерваторам не помогли, и тогда Чаморро перебрался в Коста-Рику, откуда два вооруженных отряда консерваторов в том же 1959-м перелетели в Никарагуа и попытались начать партизанскую борьбу. Однако в течение недели они были разбиты (причем без особого сопротивления), и Педро Хоакин Чаморро отправился в тюрьму на семь месяцев. В 1967 году его опять арестовали за организацию массовой демонстрации против Сомосы, которая была жестоко подавлена национальной гвардией. На этот раз Чаморро отсидел 45 суток. В 1974 году Педро Хоакин Чаморро создал оппозиционный легальный блок – Демократический союз освобождения (испанская аббревиатура УДЕЛ).

Газета «Ла Пренса» ожесточенно критиковала диктатуру, особенно после землетрясения в Манагуа в 1972 году, обвиняя Сомосу в присвоении поступившей из-за рубежа гуманитарной помощи. Поэтому «Ла Пренса» была очень популярна, а Педро Хоакин Чаморро фактически являлся лидером легальной оппозиции.

Естественно, что диктатура, особенно до 70-х годов, прибегала к цензуре, которая в Никарагуа была обычным делом. Но когда цензор запрещал очередную статью, «Ла Пренса» помещала вместо нее фото популярной голливудской кинозвезды тех времен Авы Гарднер. Иногда выпуск «Ла Пренсы» чуть ли не целиком состоял из портретов кинодивы. Тогда уличные продавцы кричали вместо «Ла Пренса, Ла Пренса!» – «Ава Гарднер! Ава Гарднер!», и никарагуанцы понимали, что газета опять подверглась цензуре. Это только увеличивало ее популярность. Тираж «Авы Гарднер» резко возрастал.

В 70-е годы «просвещенный» Сомоса реже прибегал к обычной цензуре. Диктатура использовала экономические рычаги: «Ла Пренсе» продавали запчасти для типографского оборудования по повышенной цене и облагали газету различными налогами и сборами. Журналистов газеты (среди которых, кстати, был один из лидеров СФНО Байардо Арсе) отсекали от любых официальных мероприятий, допуская на них только «своих» корреспондентов.

Сам Сомоса издавал газету «Новедадес» («Новости»). Диктатору подчинялись оба канала телевидения и три десятка радиостанций. «Ла Пренсу» Сомоса терпел как доказательство существования в Никарагуа свободы прессы, но еще и потому, что газету читали в основном просвещенные обеспеченные городские слои, от которых диктатор в принципе не ждал особых неприятностей.

10 января 1978 года Педро Хоакин Чаморро был убит неизвестными, когда на своей машине ехал на работу. Общественное мнение немедленно обвинило в этом преступлении Сомосу, и в стране началась первая общенациональная забастовка против диктатуры, которая позднее переросла в вооруженное восстание[732]732
  На самом деле убийство организовал живший в Майами кубинский эмигрант, фирма которого покупала кровь у никарагуанцев, в основном нищих, за что здание фирмы прозвали «домом Дракулы». «Ла Пренса» посвятила фирме несколько разоблачительных статей, после чего кубинец подал на нее в суд, а за день до убийства Чаморро спешно улетел в США.


[Закрыть].

Авторитет покойного Педро Хоакина Чаморро и его газеты стал таким высоким, что вдову главного редактора «Ла Пренсы» Виолетту Чаморро сделали членом Хунты национального возрождения. Во время восстания в Манагуа в июне 1979 года танки национальной гвардии в упор расстреляли здание «Ла Пренсы», и ее выпуск был прекращен.

Программа Хунты национального возрождения провозглашала отмену цензуры и свободу прессы. В законе о правах и гарантиях никарагуанцев от 21 августа 1979 года говорилось: «Свобода информации является одним из фундаментальных принципов истинной демократии»[733]733
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 190.


[Закрыть]. Однако эта свобода не была абсолютной (впрочем, как и в любой другой стране). В том же августе 1979-го Хунта издала общий временный закон о СМИ, в котором перечислялись некоторые ограничения на деятельность прессы и журналистов. Например, было запрещено распространение в СМИ «подрывной» информации, то есть направленной на свержение существующей власти. Равным образом не разрешалось изображать женщин в качестве сексуального объекта, пропагандировать насилие, преступность и другие формы «человеческой деградации». Например, запрещалось пропагандировать лень. Содержались в законе помимо негативных и рекомендательные положения: пресса призывалась к тому, чтобы «выражать законную поддержку защите завоеваний революции, процессу восстановления и проблемам никарагуанского народа»[734]734
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 191.


[Закрыть].

Однако в первое время закон о СМИ был формальностью и никакой цензуры не существовало.

Телевидение в 1980 году было национализировано, и оба телеканала образовали Сандинистскую телевизионную систему. Из 33 радиостанций под контролем правительства находилось 13 – прочие оставались в частных руках. Однако все радиостанции были объединены в Национальный сандинистский канал и были обязаны передавать в эфир определенную правительственную информацию. Это, однако, не мешало частным радиостанциям критиковать правительство.

Газета Сомосы «Новедадес» была передана СФНО и стала выходить под названием «Баррикада». Это вызвало критику оппозиции, которая считала, что бывшая государственная газета должна такой и остаться, а не перейти во владение той или иной партии.

«Ла Пренса» сразу же после победы революции возобновила свой выпуск, и пока восстанавливали ее здание, тираж газеты печатали в Леоне. Как и до революции, «Ла Пренса» была самой массовой газетой страны. «Баррикада» поначалу невыгодно отличалась от нее излишней политизированностью и сухим, полным всякого рода «измов» стилем. Во многом это объяснялось неопытностью и ультрареволюционным рвением журналистов газеты, большинство из которых были очень молодыми людьми.

До апреля 1980 года «Ла Пренса» в целом с симпатией относилась к властям, что отражало и преобладающие настроения журналистов газеты. Как ни странно, главным рупором оппозиции в 1979 году стала газета троцкистов из Рабочего фронта «Эль Пуэбло» («Народ»). Интересно, что эта газета беспрепятственно существовала и при Сомосе. Осенью 1979 года «Эль Пуэбло» стал ожесточенно нападать на экономическую политику правительства, требуя немедленного и резкого повышения заработной платы. Во многом благодаря «Эль Пуэбло» в стране началось забастовочное движение. Газета (в которой работали некоторые бывшие члены СФНО) обвиняла сандинистов в том, что они продали интересы пролетариата буржуазии. «Эль Пуэбло» дошла до призывов к «активному экономическому саботажу», чтобы «вернуть власть народу». Неудивительно, что в январе 1980 года «Эль Пуэбло» была закрыта, а ее главного редактора посадили в тюрьму по обвинению в подрывной деятельности и нелегальном приобретении оружия[735]735
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 193.


[Закрыть].

Особое недовольство правой оппозиции вызывала деятельность Союза никарагуанских журналистов (испанская аббревиатура УПН). Союз спонтанно возник в 1978 году как подпольная группа журналистов, боровшихся против диктатуры. В августе 1979 года УПН был легализован и превратился в «закрытый профсоюз». Это означало, что в любых СМИ позиции журналистов должны были занимать только члены УПН. В свою очередь, чтобы стать членом УПН, надо было получить сертификат национального университета, подтверждавший, что этот человек прошел журналистскую подготовку. Уже действовавшие в своей профессии репортеры без образования могли быть приняты в члены УПН и без сертификата, если союз считал их людьми без моральных пороков, они не были судимы и имели как минимум пятилетний профессиональный опыт. Исключались все, кто был связан с диктаторским режимом.

УПН, поддерживавший политику СФНО, продемонстрировал свою власть в начале 1980 года, когда исключил из своих рядов редактора отдела новостей радиостанции «Радио Миль» Монтальвана. Последний критиковал политику правительства. После исключения из УПН Монтальван уже не имел права работать в своей прежней должности.

Однако в первое послереволюционное время и это положение об особой роли УПН не всегда последовательно проводилось в жизнь. Например, в «Ла Пренсе» продолжали работать журналисты, не являвшиеся членами союза.

В любом случае и по сравнению с временами Сомосы, и, тем более, на фоне открытого подавления оппозиционной прессы в большинстве стран Латинской Америки того периода в Никарагуа царила действительная свобода информации, пока коррективы в это не внесла вооруженная контрреволюция. Например, уже упоминавшийся Монтальван перешел на церковную радиостанцию «Радио Католико», которая тоже не отличалась симпатиями к СФНО.

Руководители революции прекрасно понимали, что ее успех зависит в конечном счете от экономики, а именно от существенного улучшения социально-экономического положения широких масс населения. Собственно, в этом и состояла главная цель Сандинистской революции.

Конечно, Национальное руководство СФНО было убеждено, что только социализм и плановая экономика могут решить эту задачу. Но на первых порах основной целью было восстановление экономики страны, сильно пострадавшей как от общей политики диктатуры, так и от ожесточенной гражданской войны 1978-1979 годов. И восстановление это должно было проходить в рамках рыночной экономики, хотя и при возросшей роли государства. С политической точки зрения, гарантии частному бизнесу были неотъемлемой частью политики временного союза с прогрессивной национальной буржуазией. К тому же СФНО учитывал опыт Кубы и Чили, где преждевременная масштабная национализация и резкое повышение зарплаты привели к гиперинфляции и дефициту в торговых сетях.

Никарагуанская экономика к 1979 году была фактически аграрной и крайне зависимой от конъюнктуры мирового рынка. 18,3 % ВВП страны в середине 70-х годов непосредственно создавалось в сельском хозяйстве[736]736
  Ryan Rh. The Fall and Rise of the Market in Sandinista Nicaragua. McGill-Oueen's University Press, 1995. P. 56.


[Закрыть]. Еще 9,6 % приходилось на промышленность, перерабатывавшую сельскохозяйственное сырье. Собственно, никакой другой промышленности в стране почти не было, так как в аграрно-индустриальном секторе создавалось 58 % всей добавленной стоимости никарагуанской промышленности.

В последние годы диктатуры аграрная направленность экономики только возросла. В 1978 году на сельское хозяйство приходилось 24,7 % ВВП, на обрабатывающую промышленность – 21 %, на строительство – 2,9 %, на горнодобывающую промышленность – 3,1 %. Всего в материальном производстве создавалось только 48,9 % ВВП. Зато был гипертрофированным торговый сектор – 23,6 % ВВП. В торговле было занято больше экономически активного населения, чем в промышленности (соответственно 12,2 и 10,6 %). 45,4 % экономически активного населения работало в аграрном секторе.

При этом Никарагуа не обеспечивала себя основными продуктами питания – зерном (пшеницей и кукурузой) и бобами. Все сельское хозяйство товарного типа было ориентировано только на экспорт, по преимуществу двух основных технических культур – кофе и хлопка. (В меньшей степени экспортировались сахар, бананы, говядина и морепродукты.) В этих секторах доминировали крупные частные предприятия, занимавшие самые плодородные земли и использовавшие удобрения и пестициды. В то же время мелких производителей кукурузы и бобов оттеснили со временем в горные и прочие малоплодородные местности, где крестьяне на своих маленьких участках, без всякой мелиорации или механизации, едва могли обеспечить продуктами свои собственные семьи. Исследование 1977 года показало, что 63 % земли в стране используется не по назначению – например, на наиболее приспособленных для зерновых землях выращивают хлопок и т. д.

Успех в сельском хозяйстве зависел для никарагуанских производителей от двух вещей – конъюнктуры мирового рынка (прежде всего на кофе и хлопок), а также доступа к кредитам государственных и частных банков. Последнее предполагало дружбу с диктатурой, особенно с национальной гвардией.

В 1977-1978 годах производители хлопка и кофе получили 85 % всех краткосрочных коммерческих кредитов, в то время как те, кто выращивал продовольственные культуры (кукурузы и бобы), – лишь 4,7 %[737]737
  Ryan Rh. The Fall and Rise of the Market in Sandinista Nicaragua. McGill-Oueen's University Press, 1995. P. 56.


[Закрыть]. Неудивительно, что в 70-е годы производство продовольствия в Никарагуа отставало от средних темпов прироста населения. Если в 1970-1978 годах общий объем сельскохозяйственного производства в Никарагуа вырос на 48 % (лучший показатель в Центральной Америке), то объем производства продовольствия на душу населения – только на 4 %[738]738
  Продовольственная проблема и сельское хозяйство стран Латинской Америки. М., 1981. С. 279.


[Закрыть]. А ведь еще в 1949 году (до начала хлопкового бума) Никарагуа полностью обеспечивала себя зерном.

В 1950-1957 годах Никарагуа даже экспортировала примерно 40 тысяч тонн зерна. Но зерно вытеснял с полей хлопок, и в 1963-1967 годах страна уже импортировала примерно 70 тысяч тонн зерна. Его производство сокращалось и в дальнейшем, теснимое техническими культурами. Если в 1975 году в Никарагуа была произведена 241 тысяча тонн зерна, то в 1978 году – 209 тысяч[739]739
  Продовольственная проблема и сельское хозяйство стран Латинской Америки. М., 1981. С. 280.


[Закрыть].

Следует подчеркнуть, что столь уродливую структуру никарагуанского сельского хозяйства фактически сформировали США. Американские банки выдавали никарагуанцам кредиты только под технические культуры, которые и экспортировались в те же США. Правительство США, в свою очередь, закупало никарагуанский сахар по преференциальным ценам. Напротив, американцы охотно продавали Никарагуа излишки своей пшеницы по кредитам, выделяемым Агентством США по экономической помощи иностранным государствам (USAID).

Никарагуа, производившая в 1978 году 114 тысяч тонн мяса (больше всех других стран региона), не могла обеспечить им собственное население, так как говядина в основном шла на экспорт и была не по карману подавляющему большинству никарагуанцев. 48 % рациона среднего никарагуанца в 1978 году составляли зерновые (в основном кукуруза), 13 % – сахар, 7 % – овощи, 6 % – фрукты, 8 % – молоко и яйца, 7 % – мясо и рыба. Причем структура питания при диктатуре не улучшалась. Если в 1966-1968 годах никарагуанец потреблял в день 72,9 г протеинов, то в 1975-1977 – 70,4 г. За тот же период несколько сократилось и подушевое потребление калорий в день – с 2527 до 2453[740]740
  Продовольственная проблема и сельское хозяйство стран Латинской Америки. М., 1981. С. 283.


[Закрыть].

В 1966 году, по данным Института питания Центральной Америки и Панамы, 43 % всех никарагуанских семей не потребляли достаточное для нормальной жизнедеятельности количество калорий. Исследование ФАО 1970 года выявило, что 50 % самых бедных никарагуанцев потребляли только одну четверть животного протеина от того количества, которым наслаждались самые богатые 5 % населения. Другими словами, это означало, что мясо было фактически недоступно почти половине населения. В 1976 году USAID установило, что 42 % всех никарагуанских детей в возрасте до четырех лет страдают от острого недоедания, а 57 % сельского населения (!) подвержены всем формам недоедания.

При этом в Никарагуа были сосредоточены самые плодородные земли всей Центральной Америки.

На экспортную выручку закупались за границей удобрения, пестициды, запчасти и вся сельскохозяйственная техника – ничего подобного в Никарагуа не производилось. Приходилось закупать за рубежом и бензин, и дизтопливо.

Такая структура экономики предполагала наличие в стране огромного количества сезонных рабочих, которые в перерывах между работой на полях наводняли города и занимались всякого рода «неформальной» экономической деятельностью, в основном мелкой торговлей. Например, из примерно 230 тысяч рабочих, занятых на выращивании хлопка в 1977 году, только 26 тысяч имели постоянную работу.

В сельском хозяйстве Никарагуа было невероятное даже по меркам Латинской Америки расслоение в отношении собственности на землю. Хозяйства, имевшие более 350 га земли, представляли только 2 % всех сельхозпроизводителей, но владели 48 % всех сельхозугодий. Фермы мелких крестьян размером до 7 га контролировали всего 2 % земель, хотя и представляли 45 % всех сельхозпроизводителей[741]741
  Ryan Rh. The Fall and Rise of the Market in Sandinista Nicaragua. McGill-Oueen's University Press, 1995. P. 57.


[Закрыть]. Если всего в производстве основных технических экспортных культур участвовало до 80 % сельского населения, то лишь 40 % из них имели собственную землю, в то время как больше половины ее арендовало.

Особенностью Никарагуа было то, что в экономике страны не имелось крупных иностранных предприятий. Иностранцы обогащались в основном на торговле, то есть на разнице цен между экспортировавшимися из Никарагуа товарами и теми товарами, которые страна в силу однобокой структуры своей экономики постоянно была вынуждена ввозить. Таким образом, основные прибыли никарагуанской олигархии и ее иностранных партнеров генерировались не в производстве, а в торговле и в банковском секторе. При таком раскладе иностранцы не хотели инвестировать в развитие никарагуанской промышленности, так как это привело бы к импортозамещению, а значит, потере собственных сверхприбылей.

Правда, после создания в 1960 году Центральноамериканского общего рынка (ЦАОР) в Никарагуа стали открываться заводы, в основном по первичной переработке сельхозсырья. Во всех странах ЦАОР новым промышленным предприятиям предоставлялись налоговые каникулы на срок от шести до восьми лет, и они освобождались от уплаты таможенных пошлин на импорт оборудования на срок до 10 лет. Не было никаких ограничений и на репатриацию прибыли. Однако в 70-е годы ЦАОР пришел в упадок, особенно после того, как в 1970 году его покинул Гондурас. В течение десяти лет до революции в Никарагуа не появилось ни одного нового промышленного объекта.

Из-за олигархической структуры экономики в Никарагуа было крайне неравномерное распределение национального дохода, причем даже по меркам отсталых развивающихся стран. Больше половины населения жило на 286 долларов в год, при том что цены на основные продукты повседневного спроса были такими же, как в США (из-завысокой доли импортных товаров на рынке)[742]742
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 205.


[Закрыть].

В 1977 году 5 % самых богатых никарагуанцев (116 тысяч человек) присваивали 28 % национального дохода и могли располагать по 5400 долларов в год каждый. Следовавшие за ними 349 тысяч менее обеспеченных граждан (15 % населения) имели по 2062 долларов в год (32 % национального дохода страны). Зато 50 % самых бедных жителей страны распоряжались всего лишь 15 % национального дохода (286 долларов в год)[743]743
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 206.


[Закрыть].

Причем на селе имущественное расслоение было особенно ужасающим. 51 % экономически активного сельского населения располагал в 1971 году лишь 7,5 % всех доходов, в то время как 3,5 % богатых аграриев присваивали 63 % доходов.

В 70-е годы Никарагуа попала и в долговую кабалу. За десятилетие перед революцией внешний долг страны рос на 24 % в год и достиг астрономической суммы в 1,6 миллиарда долларов[744]744
  Ryan Rh. The Fall and Rise of the Market in Sandinista Nicaragua. McGill-Oueen's University Press, 1995. P. 61.


[Закрыть]. Впрочем, это было типично для всех стран Латинской Америки, где в то время долги иностранным кредиторам росли даже быстрее – на 35 % в год. 46,3 % никарагуанского долга приходилось на частные банки, в основном американские. Ранее основными кредиторами были международные финансовые организации – МВФ, МБРР и МАБР[745]745
  Межамериканский банк развития, где в то время безраздельно господствовали США.


[Закрыть], которые обычно предоставляли средства на более льготных условиях и были более расположены обсуждать частичную реструктуризацию долга.

Никарагуа занимала первое место в Латинской Америке по внешнему долгу на душу населения. Если в 1970 году внешний долг составлял только 20,6 % ВВП, то в 1979 году – 62,9 % (данные МБРР)[746]746
  Vanderlaan M. В. Revolution and Foreign Policy In Nicaragua. London, Westview Press, 1986. P. 64.


[Закрыть].

Уродливая и зависимая от колебаний мировых цен всего на два товара структура никарагуанской экономики была усугублена катастрофическими последствиями гражданской войны 1978-1979 годов. Помимо упоминавшегося выше прямого ущерба от военных действий (по разным оценкам, от 480 до 640 миллионов долларов), буржуазия вывезла из страны 1,5 миллиарда долларов. Причем лоббистская организация частных предпринимателей КОСЕП задним числом даже утверждала, что это был патриотический шаг, чтобы лишить диктатуру средств. Правда, после победы революции частный капитал не спешил возвращаться в страну.

Промышленное производство в 1978-1979 годах упало на 30 %, а строительный сектор вообще прекратил работу[747]747
  Morley M. Washington and the Sandinistas. State and Regime in US Policy toward Nicaragua 1969-1981. Cambridge University Press, 1994. P. 236.


[Закрыть]. Самым страшным для экономики было то, что посевы хлопка практически не производились, а это означало, что почти никакой экспортной выручки в 1980 году не будет (новые посевы хлопка должны были осуществляться в начале 1980 года). Действительно, экспортная выручка упала в 1980 году на 47 % по сравнению с 1978 годом (на 219 миллионов долларов). А это грозило Никарагуа дефолтом по внешнему долгу, если бы не удалось договориться с кредиторами об отсрочке платежей. Такое положение дел было тем более обидным, если учесть высокие мировые цены в 1980 году на кофе и хлопок.

При этом из совокупного внешнего долга 380 миллионов долларов приходились на выданные в последние два года перед революцией краткосрочные коммерческие кредиты никарагуанским экспортерам, которые теперь явно не могли их вернуть.

Активно заимствовал из казны средства и сам Сомоса, который лично или через семью был владельцем наиболее прибыльных предприятий страны – от мясоперерабатывающего завода и кофейных плантаций до морской транспортной компании. Прямо перед своим свержением Сомоса был должен государству 23 миллиона долларов. Он же присвоил и полученный всего за шесть недель до падения диктатуры кредит МВФ. Из 33,1 миллиона долларов, выделенных фондом, сандинисты обнаружили в Национальном банке всего 3,5 миллиона, перевод которых за границу удалось предотвратить только по счастливой случайности[748]748
  Morley M. Washington and the Sandinistas. State and Regime in US Policy toward Nicaragua 1969-1981. Cambridge University Press, 1994. P. 237.


[Закрыть]. Этих денег хватило бы только на один день обычного никарагуанского импорта. А ведь до конца 1979 года Никарагуа должна была выплатить иностранным кредиторам в счет обслуживания внешнего долга астрономическую сумму 660 миллионов долларов.

В целом ВВП страны упал в 1979-м по сравнению с предыдущим годом (когда он тоже сократился на 7,2 %) на 24 % и откатился на уровень 1962 года по подушевому показателю[749]749
  Walker Th. W. (Editor.) Nicaragua in revolution. New York, Praeger, 1982. P. 207.


[Закрыть].

Инфляция в 1979 году достигала 80 %, треть никарагуанцев остались без работы, десятки тысяч людей не имели постоянного жилья и стали беженцами в собственной стране. Из-за войны возникли перебои в снабжении населения основными продуктами питания: кукурузой, бобами, мукой, молоком, яйцами. Без экстренных усилий для ликвидации этих проблем страну к концу 1979 года ожидал массовый голод.

В условиях разрухи, как реальной, так и макроэкономической, перед сандинистами стояла в 1979 году та же дилемма, что и перед большевиками после окончания гражданской войны в России. Опираясь и на вооруженную силу, и на свой громадный авторитет, сандинисты могли сразу национализировать всю экономику и ввести центральное планирование. Это позволило бы аккумулировать средства как для обслуживания внешнего долга, так и для индустриализации страны и направления денег через госбюджет в целях улучшения жизненного уровня населения.

Именно такой путь предлагали Советской России в 1920 году Троцкий и Бухарин, считавшие, что социализм может быть введен немедленно на базе политики «военного коммунизма».

Но сандинисты, как в свое время и Ленин в случае с Россией, полагали, что отсталая и лишенная промышленности Никарагуа еще не готова к центральному планированию. Поэтому они пошли по пути осторожных реформ при уважении прав частной собственности и поддержки частного аграрного производства. Как и Ленин, они изобрели свой НЭП. Кстати, и сам Ленин выступал против поспешной национализации, справедливо считая, что молодое рабоче-крестьянское государство просто не готово пока к эффективному управлению госсектором. Даже когда в ходе гражданской войны все же пришлось национализировать крупную промышленность, большевики часто оставляли бывших владельцев в роли директоров новых государственных предприятий.

К тому же, в отличие от Советской России начала 20-х годов, никарагуанская буржуазия была отнюдь не уничтожена в ходе гражданской войны. Напротив, крупный частный бизнес по-прежнему контролировал всю экономику, а лидеры буржуазии были представлены во всех новых органах революционной власти, чего не было в послереволюционной России. Вдобавок все экономические меры следовало предпринимать с оглядкой на США, в то время как Ленин уже мог после 1920 года не опасаться вооруженной интервенции иностранных государств.

Осторожная экономическая линия сандинистов вовсе не означала, что фронт отказался от генеральной линии на построение социализма. Но, как и большевики, сандинисты задумали временное отступление с целью восстановления экономики рыночными силами. В то же время частичная национализация должна была дать революционной власти, как и в Советской России, «командные высоты» для дальнейшего реформирования экономики в интересах большинства населения.

«Командные высоты», или, иными словами, госсектор в экономике планировалось сформировать на базе конфискованной у диктатора и его соратников собственности.

Сомоса был крупнейшим предпринимателем в Никарагуа, однако его бизнес-империя не годилась для основы госсектора. Семья Сомосы владела самыми доходными предприятиями во всех секторах экономики, что было разумно с точки зрения цели максимизации прибыли. Например, Сомоса имел скотоводческие фермы, собственный мясоперерабатывающий комбинат и молокозавод, а также, как упоминалось выше, транспортную морскую компанию по перевозке всей своей продукции в США и другие страны. То же самое относилось к кофе, сахару, строительной продукции. Но ни в одном из секторов никарагуанской экономики диктатору и его семейному клану не принадлежали лидирующие позиции. Да Сомосе это и не было нужно – ведь прибыльность его предприятий во многом базировалось на административном ресурсе и легком доступе к государственным средствам.

Не случайно при диктатуре в Никарагуа, в отличие от многих стран Латинской Америки и Западной Европы, отсутствовал официальный госсектор (Сомоса гордился своим экономическим «либерализмом», что находило благосклонные отклики в США). Ведь госсектор пришлось бы частично содержать из казны (например, в кризисный период), в то время как «частные предприятия» Сомосы сами этой казной и пользовались.

Декретом № 3 Хунты национального возрождения от 20 июля 1979 года были национализированы без компенсации все предприятия и иная собственность, принадлежавшая «семье Сомосы, военным и государственным служащим, покинувшим страну после декабря 1977 года»[750]750
  Ryan Rh. The Fall and Rise of the Market in Sandinista Nicaragua. McGill-Queen's University Press, 1995. P. 72.


[Закрыть] (то есть после начала широкомасштабной вооруженной борьбы СФНО против диктатуры). Эта мера предусматривалась программой хунты, сформулированной еще в июне 1979 года, и не вызвала в Никарагуа абсолютно никакого сопротивления. Многие предприниматели были только рады, что избавились от такого мощного конкурента, как клан Сомосы. В результате этой национализации «Сфера народной собственности» (так официально именовался госсектор – Area Propiedad del Pueblo) сразу приобрела примерно 20-25 % производственных мощностей как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.