Электронная библиотека » Николай Полевой » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 21 декабря 2013, 02:57


Автор книги: Николай Полевой


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Николай Алексеевич Полевой
Хань-вынь-ци Мынъ. Китайская Грамматика, сочиненная монахомъ Іакинѳомъ. Напечатанная по Высочайшему повелѣнію. Спб. въ литографіи Гемильяна, 1838 г., въ 4, XXII и 237 стр.

* * *

Почетное мѣсто занимаетъ между литераторами Русскими почтенный о. Іакинѳъ, и безспорно, первое между оріенталистами Русскими по своимъ практическимъ и полезнымъ трудамъ. Отнюдь не думаемъ мы унижать нашими словами другихъ почтенныхъ людей, занимающихся y насъ Востокомъ и его языками и литературами, каковы г-да Френъ, Шмидтъ, Ковалевскій, Сенковскій, и другіе. Но никто изъ нихъ донынѣ не показалъ однакожъ болѣе трудолюбія по своему предмету, не приготовилъ столько матеріяловъ для другихъ по своей части, не передалъ столько любопытнаго изъ того, что сдѣлалось ему извѣстно. Донынѣ издано о. Іакинѳомъ около девяти переводовъ и сочиненій, касательно Китайскаго востока. Сюда принадлежатъ его Записки о Монголіи (путешествіе изъ Пекина до Кяхты, описаніе и исторія Монголіи); Исторія первыхъ четырехъ Хановъ Монголіи, начиная съ Темудзина; Исторія Тибета и Хухунора; Историческое обозрѣніе Ойратовъ, или Калмыковъ; Описаніе Чжуньгаріи (Зюнгоріи) и Восточнаго Туркистана; Планъ и описаніе Пекина; наконецъ Троесловіе, элементарная книга Китайцевъ. Не говоримъ о полемическихъ сочиненіяхъ нашего хинолога, по поводу споровъ съ разными Европейскими учеными; не говоримъ и о приготовляемомъ, и уже конченномъ въ рукописи обширномъ сочиненіи, которое надобно почесть самымъ лучшимъ и подробнымъ, систематическимъ описаніемъ Китая, и энциклопедіею, такъ сказать, всѣхъ знаній Китайцевъ. Это сочиненіе, когда будетъ оно издано, безъ сомнѣнія, превзойдетъ все, что только было донынѣ извѣстно въ Европѣ касательно Китая.

Обращаясь къ новому, только что изданному теперь о. Іакинѳомъ труду, его Китайской Грамматикѣ, скажемъ, что сочиненіе это не уступаетъ важностью другимъ трудамъ нашего почтеннаго литератора, и проливаетъ совершенно новый и ясный свѣтъ на предметъ малоизвѣстный, и до сихъ поръ ложно представляемый, отличаясь своею ясностью, краткостью, систематикою, и полнымъ и совершеннымъ познаніемъ дѣла, отъ всего, что донынѣ было писано о Китайскомъ языкъ и его грамматикѣ.

Если съ одной стороны, надобно изумляться многообѣемлемости знаній человѣческихъ, то съ другой не менѣе изумительны ограниченность и односторонность нашего частнаго ученія. Увлекаясь какимъ нибудь однимъ предметомъ, какимъ нибудь однимъ занятіемъ, мы до того пренебрегаемъ все остальное, что ученое невѣжество наше становится иногда истинно смѣшнымъ. Исключительность ученія вашего производитъ гордое презрѣніе къ тому, чего мы не знаемъ, вредитъ общему просвѣщенію и образованію нашему, и благодаря тому и другому, до сихъ поръ поддерживается въ свѣтѣ несчастное повѣрье и присловье: наука долга, a жизнь коротка. Наука долга и коротка, смотря по тому, какъ мы глядимъ на нее; долга она, если каждое знаніе постараемся мы знать до возможныхъ подробностей, и коротка, если званіе наше ограничимъ мы главнымъ, общимъ, существеннымъ. Намъ возразятъ, что такое знаніе недостаточно, поверхностно, но достаточнѣе-ли его совершенное незнаніе? Что касается до обвиненія въ поверхности, то едва ли будетъ оно справедливо въ семъ случаѣ. Возьмемъ въ примѣръ языкоученіе: можно рѣшительно выучиться всякому языку въ годъ, такъ чтобы читать и понимать все, писанное на немъ, и – жизни человѣческой не достанетъ на изученіе даже своего роднаго языка, которымъ говоримъ мы съ малолѣтства! Но должно ли назвать «поверхностнымъ» знаніе того или другаго языка, если я, вполнѣ понимая писанное на немъ, умѣя передать сокровища его на свой языкъ, зная грамматическія основанія его, не могу писать на этомъ языкѣ, не могу отдать отчета въ его исторіи, филологическихъ трудностяхъ, палеографической лѣтописи? Обратимъ нашъ примѣръ къ другому, и спросимъ: не долженъ-ли, напримѣръ, поэтъ знать главныхъ основаній естествознанія, или филологъ математики? Незнаніе самыхъ главныхъ основаній того м другаго не сдѣлаетъ-ли идеи ихъ неполными, мыслей сбивчивыми и ложными? Но такъ водится обыкновенно въ свѣтѣ, и наши поэты увѣряютъ, что имъ для поэзіи вовсе нѣтъ надобности вѣдать великія тайны природы, a филологи говорятъ, что математика есть наука, изсушающая душу. За то ученые мстятъ имъ совершеннымъ презрѣніемъ съ своей стороны, хотя математикъ является не менѣе забавенъ, ограничиваясь только плюсами и минусами, a зоологъ не восходя далѣе копытъ и зубовъ четвероногаго. Какъ будто нарочно, каждый путается послъ сего въ мелкой дроби своего познанія, клеитъ частныя системы, загораживается отъ другихъ ученою номенклатурою, и дѣйствительно, каждая наука, изъ яснаго, чистаго простаго вѣдѣнія дѣлается схоластическою путаницею, говоритъ своимъ непонятнымъ языкомъ, становится какимъ-то Египетскимъ гіерофантисмомъ.

Неужели не явенъ и не ощутителенъ вредъ, происходящій отъ всего этого? если бы науки и знанія дружески подавали одна другой руки, совѣтовались взаимно, поясняли взаимно языкъ и идеи свои, истинная польза произошла-бы для ученія вообще, приложилась къ общественной практикѣ, облегчила, упростила новыя открытія, сняла съ умовъ кандалы мелкихъ понятій и превратныхъ идей, происходящихъ отъ упрямой близорукости и ученаго невѣжества. Изученіе общихъ истинъ всякаго знанія полезно всякому, и повѣрьте, что оно совсѣмъ не трудно, если мы не затруднимъ его вздорною схоластикою и ложными системами.

Всѣ сіи мысли, неоднократно приходившія намъ въ голову, невольно пришли намъ опять при чтеніи любопытнаго сочиненія о. Іакинѳа.

Есть y насъ какія-то закоренѣлыя особенно понятія о томъ, или о другомъ. Мы привыкли, напримѣръ, считать Бакона реальнымъ философомъ, Спинозу безбожникомъ, и къ такимъ предразсудкамъ принадлежатъ наши понятія о Китаѣ вообще, и Китайскомъ языкѣ особенно. Мы смѣемся надъ понятіями Китайцевъ объ Европѣ, но не въ правъ ли Китайцы смѣяться надъ нами, если бы слышали и понимали, что говоримъ и думаемъ мы объ нихъ? Ни одинъ изъ чуждыхъ нашего образованія народовъ не представляется намъ такимъ непонятнымъ, такимъ страннымъ, какъ Китайцы. Не постигая первобытной исторіи ихъ, не умѣя разгадать будущности Великой Небесной Имперіи, мы видимъ въ Китайцахъ что-то не человѣческое, окаменѣлое, пестрое, растительное, не вѣримъ мудрости ихъ философіи, величію ихъ политической самобытности, отчисляемъ ихъ въ антиподы рода человѣческаго. Намъ не совѣстно кажется оставлять въ забвеніи сотни милліоновъ самаго крайняго Востока, царство, имѣющее столь великое, политическое и нравственное вліяніе на Японію, Монголію, Среднюю Азію, восточный Индѣйскій полуостровъ, Малайскій архипелагъ, народъ, обладавшій великими тайнами искуства гораздо прежде насъ, и одинъ изъ древнѣйшихъ въ мірѣ народовъ по образованію. Не споримъ о пользѣ изученія Востока Санскритскаго, Арабскаго, Персидскаго, но почему забываемъ мы Китайскій Востокъ? Почему не хотимъ мы даже заглянуть въ Китайскую литературу? Изученіе ея неужели не подарило бы насъ новыми и важными истинами? Между тѣмъ, изученіе Китая, познаніе языка его и литературы совершенно пренебрежены въ Европѣ. Мы сохраняемъ еще донынѣ множество ошибочныхъ извѣстій, какія доставлены были намъ старинными миссіонерами, вѣримъ разсказамъ путешественниковъ невѣждъ, мимоходомъ глазѣвшихъ на лаковыя жилища и изразцовыя башни Китайцевъ, извѣстіямъ переданнымъ черезъ десятыя руки, пустымъ компиляціямъ. Во Франціи только въ послѣднее время стали заниматься немного Китайскимъ языкомъ. Англія донынѣ оказываетъ удивительное хладнокровіе къ Китаю, въ сравненіи съ темъ, что она сдѣлала для остальнаго Востока. Послѣ трудовъ О. Іакинѳа, насъ, Русскихъ, конечно, не упрекнутъ въ подобномъ равнодушіи, вспомня притомъ посильные наши прежніе труды, и особенное попеченіе правительства нашего, которое учредило теперь практическую школу Китайскаго языка въ Кяхтѣ, и каѳедру Китайскаго языка въ Казанскомъ Университетѣ.

При непростительномъ небреженіи къ дѣлу людей, отъ которыхъ зависитъ наука, удивляться ли, что толпа съ изумленіемъ смотритъ донынѣ на Китайскія куклы и Китайскія буквы равно, и въ пестротѣ Китайскихъ письменъ видитъ какую-то тарабарскую грамату? Съ важностью повторяютъ намъ, что y Китайцевъ 100,000 буквъ; что Китайскія буквы суть затруднительные гіероглифы; что изученіе Китайскаго языка превосходитъ трудностью все, что только можно себѣ вообразить.

Не удивимъ ли мы нашихъ читателей, сказавши имъ то, въ чемъ убѣдили насъ прилежное чтеніе Китайской грамматики О. Іакинѳа, и бесѣда съ симъ почтеннымъ хинологомъ нашимъ, не удивимъ ли, сказавши, что языкъ Китайскій есть одинъ изъ самыхъ легкихъ для изученія: что все говоренное намъ о безчисленности Китайскихъ буквъ и неопредѣленной символикѣ ихъ – сущій вздоръ?

Рады будемъ такому удивленію, ибо послѣ того, конечно, каждому образованному читателю любопытно будетъ узнать дѣло нѣсколько подробнѣе, и мы статьею нашею угодимъ многимъ. Порадуемся и тому, что этимъ воздадимъ мы должную справедливость труду нашего почтеннаго соотечественника.

Нѣтъ надобности восходить къ изъясненіямъ о томъ, что такое языкъ, и что такое письмена, или буквы. Языкомъ того или другаго народа называется собраніе извѣстныхъ, опредѣленныхъ звуковъ, коими тотъ или другой народъ выражаетъ свои идеи и понятія. Законы сихъ звуковъ непроизвольны, и всюду основаны они на непремѣнныхъ и однообразныхъ правилахъ, изъясняемыхъ всеобщею грамматикою, разнясь только въ произведеніи самыхъ звуковъ, и въ подробностяхъ развитія, что опредѣляется происхожденіемъ языка, мѣстностью, исторіею его, и составляетъ предметъ частныхъ грамматикъ различныхъ языковъ. Письмена совсѣмъ другое: это суть произвольныя, придуманныя человѣкомъ начертанія, или замѣтки, которыми оставляетъ онъ для себя память звуковъ, какъ будто схватывая ихъ на лету, переводя ихъ, такъ сказать, изъ времени въ пространство, изображая для глазъ и зрѣнія. Письмена, или начертанія, будучи постепеннымъ созданіемъ человѣка, подвергаясь его волѣ и прихоти, долженствовали быть повсюду разнообразны, несовершенные, неполны и произвольны.

Два рода понятій приходили въ мысль человѣка при составленіи письменъ.

По одному изъ нихъ, человѣкъ хотѣлъ замѣнить условными изображеніями цѣлые предметы вполнѣ. Такъ звуки, означающіе, напримѣръ, понятія: солнце, человѣкъ, громъ, Перуанецъ изображалъ какими-то узелками, Мексиканецъ картиною, разные народы нарѣзками. Неудобства такихъ начертаній состояли въ томъ, что умножая число знаковъ до безконечности, не выражая ими отношеній между предметами, и оставляя темноту въ смыслъ, предметная азбука долженствовала быть затруднительна, многосложна и не точна.

Гораздо совершеннѣе былъ другой родъ понятій, состоявшій въ глубокой мысли, которую разгадалъ человѣкъ, что всѣ слова состоятъ изъ немногихъ основныхъ звуковъ, и образуются только различною разстановкою звуковъ и придыханіями, и что слѣдовательно, если найти знаки для немногихъ основныхъ звуковъ, то перестановкою ихъ и знаками придыханій можно будетъ, при немногихъ знакахъ, выражать все безчисленное множество составныхъ словъ. На этомъ основана звуковая азбука, начало, и мѣсто изобрѣтенія которой неизвѣстны. Напрасно мудрому Кадму и Халдеямъ приписывали прежде первое начало азбучныхъ письменъ: въ Индіи, колыбели человѣческихъ знаній, мы находимъ самую древнѣйшую, удивительно полную и самую совершеннѣйшую азбуку, Санскритскую. Впрочемъ, великое изобрѣтеніе это могло совершиться во многихъ мѣстахъ отдѣльно; такъ Бертольдъ Шварцъ могъ изобрѣсть порохъ, не зная употребленія его Китайцами, и Европа могла вѣдать о компасѣ и безъ знакомства съ отдаленнымъ Востокомъ. По крайней мѣрѣ, при основномъ одинакомъ началѣ, ибо оно повсюду основалось на природѣ языка человѣческаго, мы ни какъ не можемъ отдать преимущества древности одной азбуки передъ другою, находя только, что всѣ они, даже употребляемыя просвѣщенными Европейцами, недостаточнѣе и несовершеннѣе Санскритской.

Спрашивается, что же такое Китайскія письмена: гіероглифы ли они, выражающіе полные предметы, безъ грамматическихъ подробностей, или буквы, выражающія только звуки, и всѣ притомъ подробности грамматическихъ отношеній? Собственно, они и то и другое. Это покажется сначала непонятно, но дѣло объясняется общею идеею, которая служитъ разгадкою всего быта Китайцевъ.

Идея быта сего достопамятнаго народа состоитъ въ томъ, что Китай представляетъ собою одно изъ громадныхъ явленій Восточной жизни, образованное въ слѣдствіе одного, предварительно философически и политически обдуманнаго, и неизмѣннаго, умственнаго понятія. Не знаемъ, когда переселилась на свое мѣсто, и какъ составилась эта отличная порода Азійцевъ, но переселеніе ея нѣкогда было, произойти ей слѣдовало; надобно было перенести ей и множество внутреннихъ революціи, тяжкихъ войнъ, непріятельскихъ нашествій, перетерпѣть систему удѣловъ и феодалисма, и наконецъ образоваться, не только въ политическомъ единодержавіи, но и въ неизмѣнномъ общественномъ порядкѣ. Это мы видимъ отчасти въ Индіи, гдѣ порядокъ основанъ на раздѣленіи кастъ. Индія можетъ быть покорена, завоевана, во ничто не измѣнитъ общественной конституціи Индусовъ, основанной на религіозныхъ раздѣленіяхъ. Еще выше конституція Китайцевъ. Она основана на умственныхъ выводахъ великихъ мудрецовъ, которыхъ потомство причло въ боги. Они установили основную идею своей религіи, своего правленія, отношеній подданныхъ къ государю, и постепенно изъ основныхъ идей ихъ образовался религіозно-политическій, общественный бытъ Китайцевъ. Положено, что основныя идеи всего суть неизмѣнны во вѣки. Но Китай не отвергалъ и не отвергаетъ прибавленія и раздробленія частностей. Отдѣленный географически отъ мятежнаго міра западной Азіи, онъ принимаетъ совершенствованія, новыя идеи и понятія, но присоединяетъ ихъ къ своимъ основнымъ идеямъ, оставляя сіи идеи неприкосновенными, приноровляя все новое къ системѣ древней и основной, и уподобляясь Океану, въ который вливаются рѣки и источники. Основная идея облечена въ Китаѣ въ законъ и власть. Все исходитъ отсюда, но и законъ и власть суть блюстители только истины и порядка, которые признаны единожды навсегда, и должны кончиться только съ гибелью и истребленіемъ всего, какъ основные законы природы должны кончиться только съ разрушеніемъ міра. Изумительное, чудное, приводящее къ великой думѣ явленіе человѣчества!

Такъ и языкъ Китайскій. Въ отдаленнѣйшія времена, когда варварство тяготѣло надъ раздѣленнымъ Китаемъ, нѣсколько мудрецовъ опредѣлили число, рядъ и порядокъ идей и предметовъ, и придумали для нихъ знаки. Это были собственно гіероглифы, (принимая сіе слово, какъ символъ предметовъ, a не священное письмо, что означалось y Египтянъ словомъ гіероглифъ), и всѣ они грубо изображали даже подобіе самыхъ предметовъ, причемъ незримыя идеи выражались подобіемъ видимыхъ. Начертанія сіи потомъ измѣнялись, принимали свой характеръ, и окончательно перешли въ собраніе чертъ. Прибавками знаковъ стали изображать грамматическія отношенія одного предмета къ другому. Всѣ новыя идеи и предметы были приложеніемъ къ первоначальнымъ, и наконецъ составилась такимъ образомъ система письменъ, которыя не суть буквы, не суть гіероглифы. Въ нихъ, въ словарѣ этихъ начертаніи заключаются всѣ идеи, всѣ прѳдметы, всѣ грамматическія отношенія, и они на вѣки неизм 23;нны образуютъ письменный языкъ, который употребляется литераторами и во всѣхъ общественныхъ сношеніяхъ, и котораго не пойметъ Китаецъ, если онъ ему не учился. Разумѣется, и нашей азбукѣ надобно учиться, во разница въ томъ, что выучившись ей, мы можемъ все читать и понимать, a ученіе Китайскихъ письменъ соединено съ изученіемъ самыхъ идей, и потому при немъ надобно изучать идеи, и тогда только Китаецъ будетъ умѣть читать и понимать, когда онъ разумѣетъ связь и сущность идей написаннаго. Изученіе письменъ составляетъ послѣ сего изученіе философскаго, или ученаго, такъ сказать, языка, который совершенно разнится отъ простонароднаго, или разговорнаго. Самые знаки, или письмена, восходятъ къ основнымъ и труднѣйшимъ, по степени содержанія сочиненій, раздѣляясь на древнѣйшіе, позднѣйшіе, главные, сложные, прибавочные, и произношеніе ихъ опредѣлено и неизмѣнно въ Китаѣ, хотя письмена съ ихъ идеями составляютъ между тѣмъ всеобщій языкѣ всего Китайскаго міра, такъ, что произнося ихъ различно, ученый Кореецъ, Японецъ, Сіанецъ, Кохинхинецъ, не зная произношенія Китайскаго, поймутъ совершенно все, что имъ напишутъ. Это можно уразумѣть отчасти изъ нашихъ цыфръ: напишите Арабскими цыфрами 22, и Русскій скажетъ двадцать два, Французъ vingldeux, Итальянецъ venti due, Англичанинъ twenty two; они не поймутъ звуковъ, но поймутъ идею. Такимъ образомъ Китайцы осуществили y себя вполнѣ мысль всеобщаго философическаго языка, которая приходила въ голову столь многимъ Европейскимъ ученымъ. Пояснимъ еще примѣромъ сказанное нами, что только ученіе доводить Китайца до познанія его языка письменнаго, или мандаринскаго, какъ назвали его миссіонеры: простолюдинъ нашъ, читая философскую книгу, не понимаетъ ее; переводя съ иностраннаго, мы иногда не знаемъ, какою формою Русскихъ звуковъ должно выразить то, или другое слово; кто не учился математикѣ, тотъ не пойметъ книги съ математическими формулами. Но разница въ подобномъ незнаніи y Китайцевъ съ нами та, что тамъ нѣтъ произвола: даютъ читать, научивши сперва понимать; ведутъ отъ нисшаго къ высшему; власть и законъ установляютъ порядокъ ученія; съ нимъ соединяется общественная іерархія чиновъ и званій, такъ, что высшій чиновникъ гражданскій (отъ военныхъ ученія не требуется) непремѣнно долженъ знать болѣе нисшаго, и рангу, примѣрно, маіора не дадутъ знать болѣе полковника, a капитану болѣе ранга маіора. Дарованію открытъ полный путь; оно при ученіи ведетъ къ чинамъ и величію, и министръ Китайскій есть ученѣйшій Китаецъ, ибо ему извѣстно то, чего не знаетъ никто изъ стоящихъ ниже его, a простолюдинъ, кромѣ того, что если бы онъ взялся за книгу высшую, нс пойметъ ее, но и дѣлается преступникомъ, если не прошелъ порядкомъ письменной, или лучше сказать, ученой іерархіи, не выдерживалъ постоянно экзаменовъ, и не получалъ степеней, послѣ чего, постепенно открывается ему доступъ и на приличное по ученію его званіе въ обществѣ. Отсюда религіозное благоговѣніе Китайца къ письменамъ, ученое уравненіе, похожее на Индѣйскія касты, неизмѣнная письменная іерархія. Слѣдственно, на Китайскомъ письменномъ языкѣ основанъ и держится весь политическій и общественный бытъ Китая, и явна ошибка Европейцовъ, говорящихъ, будто вся Китайская мудрость состоитъ въ изученіи азбуки, и что эта азбука состоитъ изъ опредѣленныхъ, ничего болѣе недопускающихъ знаковъ. Здѣсь ошибка въ томъ, что въ этой азбукѣ, если угодно, включена вся мудрость, всѣ знанія Китайца; выучившій ее вполнѣ изучилъ всю энциклопедію, а прибавки и идеи совершенно допускаются, во только идутъ отъ власти и закона, находящихся въ рукахъ самыхъ ученѣйшихъ людей Китая.

Надѣемся, что теперь понятно будетъ основаніе Китайской письменности, и различіе разговора письменнаго, всеобщаго языка въ Китаѣ, состоящаго изъ сліянія начертаній и звуковъ, отъ простонароднаго, не имѣющаго начертаній, ограниченнаго въ идеяхъ и грубаго. Этотъ нисшій языкъ до того не обработанъ и грубъ, что измѣняется въ каждой области Китая, едва не въ каждомъ городѣ, и даже иногда жители ближнихъ селеній съ трудомъ понимаютъ другъ друга, составляя частныя нарѣчія сянь-дань (hiang tan), простонароднаго Китайскаго языка. Житель Пекина съ трудомъ разумѣетъ жителя Кантонскаго. Но если они образованы оба въ извѣстной степени, они поймутъ себя, по степени образованія, въ звукахъ и письменахъ приличнаго имъ языка, (гуань-хya, что похоже на наше нарѣчіе образованнаго общества, столь ложно называемое Московскимъ), не понимая однакожъ высшаго языка книгъ философскихъ, когда напротивъ, высшей степени ученый Китаецъ будетъ понятъ равнымъ ему по ученію Сіамцемъ, хотя-бы заговорилъ о самыхъ высшихъ истинахъ мудрости, и не зналъ Сіамскаго языка: онъ будетъ бесѣдовать съ Сіамцомъ письменами, не произнося ни одного звука.

Излишне будетъ пояснять здѣсь, послѣ всего, сказаннаго вами, что въ Европѣ, слѣдовательно, изучаемъ мы книжный, или высшій Китайскій языкъ, и писанное на немъ, ибо все письменное и печатное Китайское касается этого языка, и всѣ грамматики, до нынѣ изданныя Европейцами, суть грамматики языка книжнаго. Такъ и грамматика О. Іакинѳа поясняетъ и заключаетъ въ себѣ сей языкъ.

Весьма естественно было вообразить Европейцамъ, при сбивчивомъ понятіи о сущности сего языка, и при усмотрѣніи постепенности и продолжительности ученія его въ Китаѣ, въ слѣдствіе строгаго іерархическаго и ученаго порядка, что Китайскій языкъ составляетъ бездну трудностей безконечныхъ. Странная фигура Китайскихъ письменъ, не различеніе ихъ по степенямъ, забвеніе того, что для познанія какого нибудь языка нѣтъ надобности изучать всѣ слова его, и что всѣхъ словъ не знаемъ мы даже и въ родномъ нашемъ языкѣ, если не изучаемъ ихъ, слѣдственно, нѣтъ надобности изучать на память всѣ знаки Китайскіе, a надобно узнать главные изъ нихъ, или ключи, узнать потомъ прибавочныя вставки, и аналогическое произведеніе словъ, все это вводило насъ въ заблужденіе. Грамматика О. Іакинѳа, освобождая языкъ Китайскій отъ оковъ, въ какія до сихъ поръ заключали его Европейскіе грамматисты, показываетъ удивительную легкость, съ какою можно выучиться читать, понимать по-Китайски, и переводить съ Китайскаго. Онъ доказалъ это на практикъ въ Кяхтинской школѣ Китайскаго языка, гдѣ ученики чрезвычайно легко и скоро стали разумѣть по Китайски, a разсмотрѣніемъ изданной имъ нынѣ грамматики Китайской, мы надѣемся сдѣлать это яснымъ для нашихъ читателей. Напередъ просимъ однакожъ извиненія въ нѣкоторой сухости предмета, надѣясь на любознательность образованныхъ нашихъ читателей, которые должны вѣдать, что каждое знаніе и каждая наука требуютъ вниманія, и отчасти своего особеннаго языка. Не узнавши его, нельзя судить о наукѣ и званіи. Только для бѣдной поэзіи, и вообще для сужденія объ изящныхъ искуствахъ, позволяется ничего не изучать предварительно, и руководствоваться золотымъ правиломъ: «со вранья пошлинъ не берутъ.»

Какъ всякій другой человѣческій языкъ, Китайскій имѣетъ восемь, если угодно девять частей рѣчи. Такъ ужъ заведено говорить въ грамматикахъ, хотя мы никогда не сказали бы этого, если бы намъ пришлось писать какую нибудь грамматику, ибо считаемъ частей рѣчи гораздо менѣе. Но пусть будетъ покамѣстъ по старому. – Подобно многимъ другимъ Азіятскимъ языкамъ, Китайскія слова односложны, a еще болѣе однозвучны, и всего чаще различаются только по мѣсту и связи, a не по произношенію. Произношеніе вообще не трудно, но только странно для Европейца. Приведемъ для примѣра полную Китайскую Фразу: Цзы сы минъ дао чжы бэнъ юань юэ. Тьхянь ся цзѣ лнь синъ дао цзяо и. И чжи синь дао цзяо го хэ вэй ху. Это значитъ въ Русскомъ переводѣ: Цзысы, объясняя корень и источникъ естественнаго закона, сказалъ: «подъ небомъ все говорить о природѣ, естественномъ законѣ и ученіи.» И такъ надлежитъ знать, что такое въ самой вещи сутъ природа, законъ и ученіе.

Какъ во всѣхъ языкахъ, y Китайцевъ имя выражаетъ предметъ (пространство), глаголъ бытіе и дѣйствіе (время); отъ перваго производятся прилагательныя (качество), и нарѣчія (отношеніе предметовъ); отъ втораго причастія (степени времени) и дѣепричастія (отношеніе бытія и дѣйствія).

Имена Китайскія не склоняются; только для означенія родительнаго падежа есть придатокъ, слово чжи, и есть отличіе отчасти для падежа винительнаго. Чиселъ два, единственное и множественное, но окончанія словъ притомъ не измѣняются; только прибавкою особыхъ словъ: всѣ, толпа, много, нѣсколько, и проч., означается множественное число. Родовъ вовсе нѣтъ; въ необходимыхъ случаяхъ, мужескій и женскій роды различаются отдѣльными словами (быкъ, корова; оселъ, ослица – манъ-ню, жу-ню; цзяо-люй, цао-люй), или врвбавкою словъ: гунь (самецъ), му (самка) – селезевь, гунъя, утка, муп.

Прилагательныя выражаются отдѣльными словаив (кху, горекъ, хунъ, красенъ), но всего болѣе соединеніемъ разныхъ существительныхъ и глаголовъ: инь, серебро, цянь, деньги, значатъ вмѣстѣ, почитаемое прилагательнымъ, слово, серебряную монету; ченъ городъ, мынъ, ворота, означаютъ вмѣстѣ прилагательное, городскія ворота. Рода, числа, падежа нѣтъ, какъ въ существительномъ, и прилагательное узнается по отношенію его къ существительному. Сравнительная и превосходная степени производятся прибавкою частицъ: болѣе, нѣсколько, очень, весьма, и проч. Имена числительныя идутъ y Китайцевь отъ одного до десяти; отдѣльно выражаются еще сто, тысяча, десять тысячъ; всѣ остальныя слагаются изъ нихъ. Число: 14,500, Китаецъ выразитъ сложными словами: И (1), вань (10,000), сы (4), цянь (1,000), ву (5), бай (100).

Мѣстоименія личныя и возвратныя не склоняются, и отношенія ихъ объясняются прибавкою извѣстныхъ частицъ. Кромѣ того, учтивость и этикетъ почти изгоняютъ личное мѣстоименіе y Китайца. Какъ Монтань, Китайцы думаютъ, что «слово я, несносно,» не терпятъ и слова ты.– Для вопросительныхъ и прилагательныхъ мѣстоимѣній есть нѣсколько особыхъ неизмѣнныхъ звуковъ.

Глаголы Китайскіе суть также неизмѣняемые звуки; ими выражаются основныя идеи бытія и дѣйствія, въ родѣ нашихъ неопредѣленныхъ наклоненій, a залоги, времена, другія наклоненія, и лица, образуются прибавкою частицъ, или сложеніемъ извѣстныхъ глаголовъ. Частица сянъ (взаимно) дѣлаетъ, напримѣръ, глаголъ взаимнымъ: сянъ-цзянь, значитъ «видѣться,» отъ цзянь, видѣть; отсутствіе мѣстоименія означаеть глаголъ безличный; прибавки извѣстныхъ глаголовъ и нарѣчій къ другимъ означаютъ страдательный залогъ, a также и времена (настоящее, прошедшее, будущее), причастія и дѣепричастія.

Нарѣчія, предлоги, союзы и междометія ни въ какомъ языкѣ не составляютъ трудности. Изученіе того, какъ приложеніе ихъ измѣняетъ имена существительныя, прилагательныя, и въ глаголахъ дѣлаетъ залоги, времена и числа, y Китайцевъ весьма легко, a кончивши это изученіе, вы кончили всю этимологію, и конечно, согласитесь, что едва ли есть въ мірѣ другой языкъ, который представлялъ бы этимологическихъ правилъ такъ мало, и въ которомъ были бы они простое, нежели въ Китайскомъ.

Перейдемъ къ самымъ Китайскимъ звукамъ, изъ коихъ составляются слова. Китайскій языкъ имѣетъ ихъ 20, поставляемыхъ въ началѣ (Русскими буквами выражаются они такъ: б, м, ф, д, н, л, ш, ж, ц, с, і, г, х, е, пх, тх, чж, кх), и 12 окончательныхъ (которыя Русскими буквами выражаются такъ: Аньянъ, инь-ынь-унь, инь-ынь-унъ-юнъ, аньянь, ю-у, ао-яо, у, о, эѣ, а, ай, и), состоящихъ отчасти изъ предыханій. Китайцы дѣлятъ ихъ всѣ вообще на девять разрядовъ, по произношенію (зубные, губные, и пр., подраздѣляя каждый разрядъ на произношенія ясное, глухое, и проч.). Странно для Европейца слышать, что все это приводится потомъ къ 447 звукамъ. Это изъяснимъ мы далѣе.

Здѣсь слѣдовало бы намъ обратиться къ синтаксису Китайскому. Но языкъ Китайскій такъ слитъ съ его письменами, что необходимо должно прежде узнать графическую систему Китайцевъ, и тогда легко можно постигнуть систему синтаксиса.

Касательно графики Китайцевъ надобно сознаться, что въ ней встрѣчается нѣсколько болѣе запутанности, нежели въ звукахъ, особливо отъ схоластическихъ и условныхъ законовъ, но такъ бываетъ во всемъ, что придумываетъ человѣкъ! Однакожъ, за всѣмъ тѣмъ, система Китайской письменности весьма легка и понятна, и съ самою малою привычкою представитъ затрудненій не болѣе азбуки Европейской, при удивительной опредѣлительности и точности.

Скажемъ прежде всего, что Китайскія буквы выражаютъ идеи и предметы, безъ различія ихъ на имена; глаголы, и проч. Онъ суть, или простыя, или сложныя, и показываютъ, какъ идею, или предметъ, такъ и произношеніе, и потому иногда три писанныя буквы произносятся однимъ звукомъ, ибо одна и двѣ буквы ставятся иногда для означенія произношенія.

Китайскія письмена вообще дѣлятся на шесть слѣдующихъ разрядовъ: синъ-сянь (изобразительные; ихъ считаютъ 608), представляющіе самые очерки предметовъ (напримѣръ, дань, восхожденіе солнца, представляетъ самое солнце надъ небосклономъ; тьхянъ, поле, изображаетъ квадратъ, раздѣленный на четыре размежеванныя поля). Чжи-ши (указательныя; ихъ считаютъ 107), представляютъ умственное приложеніе очерка предметовъ (напримѣръ, фынъ, дѣлить, составляется изъ письменъ: дао, ножъ, и бѣа, раздѣлять; чи, румяный, изъ да – большой, и хо – огонь). Хой-и, совокупительныя; ихъ считаютъ до 740), представляютъ особенное соединеніе буквъ (напримѣръ: чжу, бамбукъ, и мао, шерсть, вмѣстѣ означаютъ писальную кисть). Чжу-ань-чжу (обратныя; ихъ считаютъ 372), представляютъ перемѣщеніемъ своихъ частей разные смыслы). Цзя-цзѣ(заимственныя; ихъ считаютъ 598), представляютъ, при перемѣнѣ ударенія, или выговора, два разные смысла. Наконецъ, самый обширный отдѣлъ письменъ именуется Сѣ-шенъ (звукосогласительныя); здѣсь считается до 21,810 очерковъ, и они составляются каждый изъ двухъ знаковъ, въ коихъ поставляемый съ права означаетъ только выговоръ стоящаго съ лѣвой стороны. Такимъ образовъ, число письменъ Китайскихъ состоитъ почти изъ 25,000 основныхъ знаковъ (24,235), a всѣхъ очерковъ и начертаній полагается въ Китайской письменности до 40,000.

Скажемъ здѣсь мимоходомъ о любопытныхъ подробностяхъ, которыя не относятся собственно къ нашему предмету.

Китайцы составляютъ свои письмена изъ шести разнообразныхъ черточекъ, и точки, съ четырьмя крючками. Строки ведутъ они съ правой стороны въ низъ; буквы ставятъ раздѣльно одну за другою, и потомъ въ слѣдующей строкъ одну противъ другой, такъ, чтобы каждая буква заняла свой квадратъ, и собраніе ихъ походило на шахматную доску. Начало Китайскихъ книгъ, слѣдовательно, бываетъ тамъ, гдѣ y насъ находится конецъ. Китайцы имѣютъ вообще шесть почерковъ: древнѣйшій, нынѣ неупотребляемый гу-вынь; измѣненный за 900 лѣтъ до Р. X., чжеу-вынь; измѣненный за 300 л. до Р. X., сяо-чжуань, нынѣ употребляемый на печатяхъ; измѣненный въ ІѴ мъ вѣкѣ по Р. X., цяй-шу – это нынѣшній печатный; измѣненіе его, синь-цяй – нынѣшній почетный рукописный, и цао-цзы – связная скоропись, или простой рукописный. Каждый почеркъ имѣетъ свои каллиграфическіе законы. Китайцы допускаютъ притомъ сокращеніе письменъ; есть по два начертанія на нѣкоторыя письмена; маленькій кружокъ и черточка замѣняютъ почти всѣ знаки препинаній; кружокъ побольше и черта подлиннѣе дѣлятъ періоды. Закономъ установлены притомъ полныя и точныя правила всѣхъ каллиграфическихъ приличій, и исчислено и опредѣлено 92 правила, по которымъ пишутся всѣ части Китайскихъ письменъ.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации