Текст книги "Трансцендентная сингулярность души (сборник)"

Николай Векшин
Трансцендентная сингулярность души (сборник)

[email protected]

http://www.nvekshin.narod.ru

http://www.photon-vek.narod.ru

http://www.proza.ru/author.html?nvekshin

http://www.stihi.ru/avtor/nvekshin

http://www.youtube.com/user/nvekshin

© Векшин Н.Л., 2014

© ООО «Фотон век», 2014

© На обложке – картина Фирюзы Янчилиной

Трансцендентная сингулярность души

Выйдя из универмага, я столкнулся с Александром. Он был, как обычно, под хмельком. Но даже в таком состоянии сохранял внушительный благообразный вид и твёрдую квазитрезвую независимую походку. Высокий, широкоплечий, с умным мужественным лицом, он всегда производил на людей спервоначалу самое благоприятное впечатление. Но когда начинал говорить, мужчины в ответ весело ржали или загогулисто матерились, а женщины поспешно удирали, ибо понимали, что у него не всё в порядке с головой.

Поскольку я не ржал и не матерился, а терпеливо выслушивал, Александр при каждой случайной встрече норовил со мной пообщаться. Вот и на этот раз он несказанно обрадовался. «Привет, Колян! Куда путь держишь?» – «Привет, Саша. Тороплюсь домой» – «А, погоди, я с тобой пройдусь, мне ведь в ту же сторону».

Кто-то из поддатых собутыльников, торчащих у входа в магазин, позвал: «Шура, подь назад, ещё выпьем!» – «Сам ты шура-мура, огрызок общества», – беззлобно бросил ему через плечо Александр, торопливо следуя за мной по полузаснеженному полураздолбанному тротуару. Не смотря на морозец, Саша был без шапки, в распахнутой осенней куртке и лёгких полуботинках. «Ты, Никол Батькович, сегодня в науке опять чё-нибудь открыл?», – уважительным тоном спросил он. «Да нет», – вяло ответил я, понимая, что вопрос был задан исключительно из вежливости и что Саша хочет не слушать, а выговориться.

«Вы все учёные нынче не глубоких истин ищете, а денежных грантов», – менее уважительно констатировал он, начиная беседу. «Так ведь без грантов невозможно проводить исследования. Нужны деньги хотя бы на реактивы и приборы», – возразил я. «Ни один реактив или прибор никогда не заменит человеку голову! Надо познавать мир лобными долями мозга, настроившись ими с помощью медитации и кармических мантр на индуктивно-плазмонный резонанс с этим самым миром. А вы, очкарики, работаете вслепую, не включая скрытые возможности нейронных коммуникаций глубинных мозговых структур. А потом открываете разную ерунду», – безапелляционно заявил Александр. Я обидчиво промолчал.

«Вы слишком полагаетесь на эксперименты и формулы. А надо опираться на понимание, на внутренне зрение. К примеру, я сегодня всю ночь медитировал и вот что осознал. Если Вселенная абсолютно бесконечна, значит, у неё нет конца. Но раз у неё нет конца, то нет и начала. А ведь всякое пространство должно иметь своё начало и свой конец. Иначе это не пространство, а бескрайняя бесконечная реликтовая пустота. Но пустое пространство не может быть бесконечно бесконечным. Где-то за миллиардами световых парсеков обязательно найдётся новая галактика. А если не найдется, то какая же это бесконечность – без ничего? Получается метафизический парадокс. Согласен?» – «Ага», – смиренно кивнул я. «Понимаешь, всё пространство пронизано энергией. Если бы не было потоков энергии, никакой Вселенной бы не существовало, а была бы лишь пустая пустота. Вот и получается, что основа мироздания – энергия и пустота. Световая энергия распространяется со скоростью света, а мысленная – мгновенно. Каждая галактика подобна колебательному контуру, в котором соседние галактики индуцируют вынужденные колебания со сдвигом по фазе». Тут я подумал, что, пожалуй, это у него самого сдвиг по фазе, но не озвучил свою мысль, дабы не обидеть безобидного философа.

Перешагивая через колдобины и скользя на обильной ледяной корке, проигнорированной коммунальщиками УЖКХ, Саша продолжал развивать свою теорию: «Каждая галактика синхронно дышит в едином ритме с другими. Согласно учению Брахмы, вдох – это созидание, выдох – разрушение. Получается, что галактики то зарождаются, то умирают, как люди. Следовательно, любой человек в нашей солнечной системе появляется на белый свет и окочуривается не сам по себе, а благодаря дыханию звёзд». При этих словах Саша ткнул пальцем в небо. Небосвод был закрыт враждебными тучами, заслонившими от нас невидимую, но объективно существующую, звёздную россыпь.

В свете скособоченного фонаря продефилировала ярко накрашенная блондинка в вульгарной шубке и бросила на нас заинтересованный взгляд. Если быть точным, она взглянула, прежде всего, на моего фактурного спутника, ибо на его фоне я выглядел столь же невыразительно, как Санчо Панса рядом с Дон Кихотом. Александр, привычно заметив на себе женский глазной прострел, тут же посуровел и изрёк: «На нашей планете женский род отвлекает мужчин от прямой связи с Космосом. Женщины разрушают в нас вертикальный канал коммуникации со Вселенной. Им нужны адаптационные горизонтальные связи, поддерживаемые сексуальными ритуалами, лёгкими деньгами и предметами кухонно-бытового культа. Они ревербераторно блокируют в нашей голове внутренний третий глаз и мешают эволюционировать вверх, дорастать до небес и звёзд. Если бы не они, мы могли бы напрямую совокупляться своими чакрами со Вселенским разумом». Тут я осмелился мягко возразить: «Но ведь женщины вдохновляют нас на любовь, на творчество, на подвиги, на благородные поступки…» – «А, ерунда! – перебил меня Александр, – Ты, Колян, ещё не созрел до мудрецов древности. Забита твоя умная башка разными иррациональными глупостями, уж извини за прямоту».

Мне пришлось кротко промолчать, тем более что Саша ударился в пояснения: «Женщина – суть эманация тела, а мужчина – эманация духа. Согласно Аристотелю, плоть дана человеку на время, чтобы он осознал её бренность. А дух, согласно Платону, дан навечно, чтобы перманентно его совершенствовать, как вселенский идеал. Женщина есть самая плотская плоть. Дух её трансцендентен. Женская и мужская энергия это инь и янь, это как минус и плюс, которые притягиваются магической силой по закону Кулона прямо пропорционально своим энергетическим зарядам и обратно пропорционально дистанции». Я не удержался и иронично уточнил: «Квадрату дистанции. Кстати, при нейтрализации зарядов высвобождается тепловая энергия». Александр серьёзно возразил: «Не-а! Никакой полезной нейтрализации между мужчиной и женщиной быть не может, ибо женщина, как электрон, вечно вращается вокруг мужчины по своей сумасшедшей спиральной орбите» – «А мне кажется, что обычно наоборот: мужчины вращаются вокруг женщин», – попытался я его оспорить. «Вот именно! – радостно воскликнул Саша – Женщина искусственно ставит себя в центр Вселенной, заставляя мужчину становиться мелким и размазанным, как электрон. А сама она, как атомное ядро, наращивает массу до критической, рискуя при этом взорваться и разнести всё вокруг». На этот пассаж трудно было что-либо возразить.

Тем временем мы уткнулись ногами в куски развороченного асфальта. И хорошо, что уткнулись, ибо оказались на краю огромной вырытой ямы, в которую могли бы в полутьме запросто ухнуть. На дне ямы, приглядевшись, мы узрели трубы теплосети. Почему-то ремонт теплосетей в нашем городишке регулярно осуществляется именно зимой, а не летом. Понять сию многозимнюю традицию столь же невозможно, как осознать бесконечность Космоса.

Александр углублённо поковырялся в носу и философски заметил: «Яма – она яма только отсюда, сверху. А ежели спуститься вниз, в неё, она будет выглядеть уже не как яма, а как окоп. Вот наглядный пример относительности всякого взгляда на вещи. Взгляд снаружи и взгляд изнутри дают абсолютно противоположные картины бытия. Гениальный Эйнштейн установил относительность движения. Но он, увы, не допёр до мысли, что вообще всё относительно, всё-всё! И движение относительно, и пространство, и материя, и время…» – «И энергия тоже относительна?» – перебил я собеседника наивным вопросом. «Само собой! – убеждённо воскликнул Саша, – К примеру, гравитационный потенциал. Он ведь не существует сам по себе. Срабатывает разность потенциалов. Любой потенциал – электрический, магнитный, световой – можно принять за точку отсчёта, даже за нуль. Боги, которые создавали Вселенную, сначала обнулили граничные условия математической функции, а затем, следуя правилам гармонии и золотого сечения, трансформировали сингулярность одной точки в бесконечное разнообразие волновых функций атомов и молекул. Все атомы мироздания ведут своё происхождение из одной-единственной бесконечно малой геометрической точки. Значит, согласно корпускулярно-волновой природе частиц, вся материя Вселенной едина. Все атомы Космоса колеблются в одном ритме. Даже Юнг не смог до этого додуматься! А меня сегодня под утро просто озарило! Млечный Путь флуктуирует одновременно со мной, а я – с ним. Он влияет на меня, а я на него. В моём мозге отражается Космос. В Космосе отражается мой мозг. Зеркальная симметрия голографических пространственных образов! Вот в чём диалектическое единство природы и челове…». Последнее восклицание было прервано стайкой подвыпивших пацанов лет 16–17, остановивших нас нахально и бесцеремонно, как судьба: «Дядь, бл@дь, дай закурить!»

Поскольку обращение было адресовано именно ему, Александр стал рыться по своим полупустым карманам. «Коляныч, а у тебя сигареток нет? А то я не могу их найти, как немецкая Аненербе тибетскую Шамбалу», – спросил он меня, осознав безуспешность поисков. «Нет, я не курю» – «И правильно делаешь, – одобрил Саша – Проживёшь сто девяносто девять лет. А вот я курю, но уже всё докурил. И денег не осталось, чтоб купить, вот чёрт!» Александр неподдельно огорчился и горестно развёл руками. На всякий случай, предвидя возможность драки с пацанами, я неторопливо скинул сумку с плеча и снял очки. Пацаны поняли, что обратились не по адресу и переключились на других прохожих.

«На чём, бишь, я остановился?», – обратился ко мне Саша, когда мы продолжили путь. «Кажется, ты что-то говорил про природу и человека», – подсказал я. «А! Природа построена на божественной гармонии. Человек отклоняется от этой гармонии. Вот почему возникают природные катаклизмы, землетрясения, извержения, цунами, бури, вихри, торнадо, ураганы, космофизические флуктуации и даже падения метеоритов. Почему метеориты валятся нам на голову? Потому что Космос хочет нас образумить. А мы упорно не желаем жить по разуму, мы стараемся жить по плоти» – «Но не может же человек игнорировать своё тело» – «Ты, Нико́о́ла, хотя доктор наук, но, прости за откровенность, такой же неразумный, как всё человечество. Может быть, при какой-нибудь следующей реинкарнации ты осознаешь, что был не прав». – «Я не очень-то верю в реинкар…» – «Раз ты не веришь, то её и не будет! А вот я – верю и поэтому уже реинкарнировался в веках многократно, и ещё буду, на новых спиральных витках жизни». – «И кем же ты был в прошлых жизнях?» – «О! Кем я только ни был! И царём, и фараоном, и полководцем, и Архимедом!» – «Ты – Архимедом?» – «Ну да. Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы». – «Извини, но это вроде теорема Пифаго…» – «Он просто украл её у меня! Когда я принимал ванну, сняв с себя царскую корону, Пифагор прокрался к моему компьютеру и переписал все мои труды на свою флэшку». – «Саш, извини, но в то время не было никаких компью…» – «Ха! Не было! А откуда же в китайской провинции Чан-кай-ши археологи в закрытой гробнице императора Конфуция нашли недавно швейцарские часы девятнадцатого века? Часы с браслетом! Абсолютно ясно, что они протуннелировали туда из нашего времени в прошлое. Так и компьютеры. Они были уже в первобытные времена, многие миллионы лет назад. Вот чем объясняется высокий интеллектуальный уровень культуры древних греков, шумеров, китайцев и индейцев майя».

В это время нас остановила пара полицейских. Интересно, почему полицейские всегда ходят парочками? Наверно, охраняют друг друга. В нашем городке они обычно прогуливаются исключительно по местному «Арбату» – центральной пешеходной улочке – единственной освещённой фонарями. Это чтобы всем было хорошо видно их усердие в несении службы. Поскольку мы с Сашей шли как раз по «Арбату», то ничего удивительного в этой встрече двух разных миров не было. Наш мир был идеалистически возвышен и сюрреалистичен, а мир служителей порядка был материалистически приземлён и предметен. В ответ на «стойте, предъявите документы!» я полез в боковой карман и вытащил паспорт (с двуглавым царским гербом на цвете красного знамени). Александр вывернул все карманы, уронив ключи на брелке и какие-то бумажки, но своего паспорта среди всего выроненного ему обнаружить не удалось. Один полицейский угрожающе покрутил дубинкой; другой изрёк: «Придётся с нами пройти!» Я решил поинтересоваться: «А в чём дело?» – «Когда приведём, там и сообщим. А вопросы задавать в другое место будем, пройдя куда следует удостоверить личность без документа», – убедительно отрезал первый, наплевав на стилистические конструкции русского языка. Но смысл был понятен. Придётся подчиниться. Но тут Александр вытащил-таки из внутреннего кармана паспорт, сопроводив это словами, обращёнными в небо: «Спасибо тебе, Боже!» Второй полисмен недоверчиво раскрыл документ и заявил: «Это не Ваш! Фотка не похожа» – «Как не мой?!», – удивлённо растерялся Саша. И по детски откровенно пояснил: «Я ведь сейчас молитвенно попросил Бога, чтобы он сотворил в кармане именно мой паспорт!»

«А ну, дыхни!», – приказал первый полицейский. Саша глубоко вдохнул морозный воздух в себя и замер. «Давай выдыхай!», – поторопил его тот. Но Саша как будто не слышал. Полицейские ждали минуту, две, три… «Он что – йог?», – спросил меня первый. «Да, он гуру – учитель йогов самого высшего седьмого уровня», – не моргнув глазом, наугад брякнул я. «Ладно, идите уж», – милостиво молвил первый, возвращая наши паспорта.

Мы продолжили свой путь, перейдя с освещенной магазинной улицы в тёмные загогулистые жилые кварталы. Там мы героически преодолели три застывшие вероломные лужи с проламывающимся под ногами ледком, два опасных пролома в асфальте, один открытый канализационный люк и половину бетонной лестницы с полувывороченными ступенями, ведущими к моему дому.

На середине лестницы мы непроизвольно остановились, поскольку внизу весь проход был перегорожен припаркованными автомобилями. Из ближайшего динамика доносилось восторженное песнопение звезданутого Киркорова. «Вот вроде не глупый человек этот Киркоров, а такую ахинею поёт, что уши вянут», – заметил Саша. «А ты не слушай», – посоветовал я. «Да я бы не слушал, если бы у меня ушей не было», – резонно возразил мой собеседник, потирая озябшие уши. Затем, утерев влажный нос рукавом, Саша изрёк: «Дюже сильно нынешняя попса напрягается, тужится. А человеку напрягаться вредно. Напряжение разрушает гармонию. Только легкость ведёт к созиданию. Тужиться следует на толчке, а не на сцене». – «Пожалуй, в творчестве всё-таки иногда надо напрягаться. Ведь усилия ведут к совершенствованию, к лучшему результату», – осмелился возразить я. «В этом-то и беда, что всё вы, жители 21-го века, нацелены на результат. А надо быть настроенным на процесс, ибо цель – просто абстракция, а движение – кое-что ощутимое».

Мы выбрались, наконец, из машинной дворовой парковки. Бездельничающий дворник в грязной шубе с бутылкой водки в руке зло обдал нас густым перегаром: «Чё тут шляетесь?! Угнать машину хотите? Щас милицию позову!» С этими словами, он завалился на проломленную скамейку и сладко захрапел, несмотря на мороз.

«Ну, пока, Коляныч; мне дальше направо. Ты главное не серчай, ежели мои турбулентные гипотезы и кармические парадигмы тебя смутили. Парадигму, как гипотезу, доказать нельзя, в неё можно только верить. Будешь верить – окажешься прав. Ладно, что-то заболтался я с тобой. Некогда мне», – распрощался со мной Саша и резво протуннелировал в дальнюю чёрную дыру микрорайона.

Я посмотрел ему вслед и иронично подумал: «А не так уж он сильно болен на голову, как мне раньше казалось. По крайней мере, на фоне удручающе серой массы дебилов, идиотов, врунов и болтунов, заполонивших всю страну от Камчатки до Кремля, этот странный персонаж выделяется тем, что старается задумываться и быть просвещенным человеком».

Бабочка

Июнь стал жарким. На Оке под Пущино на диком пляже, на косе, народу было изрядно. Искупавшись, я распластался поближе к кромке воды, прямо на горячем песке, подставив под солнце заднеприводную часть тела. Пообсохнув, я перевернулся и стал пялиться в голубое небо, по которому величественно проплывали пушистые облака (о боже, какой приключился в этой фразе литературный штамп! но зато как точно он всё передаёт!). Моему организму было на песке комфортно и тепло, а душе – беззаботно, но малость скучновато.

И тут появилась она. Яркая красавица. Каким ветром её сюда занесло? Она села на моё синее полотенце и замерла.

Я старался не шелохнуться, боясь её вспугнуть. Она переместилась на один из моих коричневых сандалий, валявшихся рядом с полотенцем. Её маленькая неподвижная округлая головка пристально изучала меня (так мне показалось), уставившись одним глазком. Другой глаз был мне сбоку не виден и, по-видимому, смотрел в противоположную сторону. Крылышки были кирпично-красно-оранжевыми, с черными пятнышками. Обыкновенная крапивница – Aglais urticae.

«Привет, Аглая!», – в шутку поприветствовал я бабочку мысленно. Аглая в ответ быстро качнула крылышками. Я протянул руку. Бабочка пугливо вспорхнула. Я убрал руку. Она села, снова на сандаль.

Подождав с минуту, я неспешно поднес руку к сандалию и осторожно взялся за него. Она сидела. Я потихоньку поднял сандаль и медленно понёс к себе. Аглая не шелохнулась.

Я опустил бабочку, восседающую на обуви как царица на троне, прямо перед своим любознательным носом и стал её разглядывать. Крыльев не два, как может показаться на первый взгляд, а четыре – как и положено по законам биологии для всех чешуйчатокрылых. Внешний край крыльев зубчатый с синим окаёмом позади. Каждое крыло с одним резким выступом. Переднее крыло по форме совсем другое, чем заднее. Крылья снизу – черные и темно-серые, как грудь и брюшко. Четыре палочки-ножки, в раскорячку. На голове – два выпуклых (но малозаметных) тёмных глаза, два длинных усика, как антенны, и два рогоподобных щупика. И ещё хоботок. Хоботок тыркает по поверхности сандаля, как будто ищет что пососать. «Вот глупая! Откуда ж в обуви нектар!?», – усмехнулся я про себя. Аглая тут же свернула хоботок в колечко и втянула его в свой ротик. «Ишь ты! Всё-таки соображаешь!», – одобрительно ухмыльнулся я ей.

Осторожно кончиком пальца я коснулся крыла. Аглая не возражала. Её молчаливая покорность придала мне нахальства: я попытался дотронуться до усика. Она недовольно отклонила усик в сторону. Я сделал еще одну попытку. Аглая вновь уклонилась. Наверно, у неё усики очень чувствительные и моё прикосновение ей не приятно. Но инстинкт исследователя заставил меня преступить этические нормы: с упорством маньяка я приблизил палец и – ура! – она не отклонила усик. На кончике усика я разглядел желтое пятнышко. Ага, вот, по-видимому, самое чувствительное место. Я потянулся к нему. Но тут мне стало как-то неловко. Нет, всё-таки нельзя быть беспардонным. Я убрал руку в сторону.

В это время налетевший порыв ветра чуть не сорвал бабочку с места. Её крылья напряженно затрепетали, сильно паруся и мешая. «Глупышка! Надо сложить крылья, и тогда они не будут так парусить!», – подумал я. Аглая сложила крылья. «Ух, ты, правильно!», – восхитился я её догадливостью. Но ветер всё равно сильно беспокоил бабочку. Я прикрыл её от ветра ладонью. Аглая благодарно переползла на ладонь. И оказалась в моей руке, как в ловушке. Теперь она полностью в моей власти. Какая доверчивость!

Но доверие нельзя обмануть. Самое страшное, что может сделать на земле человек, это обмануть чье-то доверие, пускай даже это доверие какого-то чешуйчатокрылого насекомого. Я подбросил Аглаю вверх. Она полетела, сделала круг и вернулась на мою ладонь. Я приблизил бабочку к своему лицу, открыл пасть (Аглая ведь увидела не рот, а пасть, со страшными зубами!) и просто ради забавы (вот кретин!) дыхнул (вчерашним водочным перегаром!) на неё. Аглая обиженно улетела. Мне стало стыдно за собственную дурь. Но делать не́чего: что случилось, то случилось. Я встал с песка и пошёл поплавать.

Когда вернулся, я застал Аглаю на месте! Эта была именно она. У каждой бабочки – свой неповторимый узор на крылышках. Аглая привычно восседала на сандалии.

Я осторожно (чтобы брызги не попали на бабочку) отряхнулся от капель воды и лёг рядом. Через какое-то время, когда моё тело на солнце обсохло, я виновато придвинулся к бабочке и подставил ладонь. Аглая миролюбиво переместилась ко мне. Значит, простила. Затем перепорхнула мне на живот. Совсем освоилась! Начала ползать по животу. Мне от этого стало щекотно. Я аккуратно смахнул её. Она, немного полетав, села мне на плечо. Я дернул плечом. Она тут же села мне на голову, прям на лысеющее темечко. «Эй! Ты совсем что ли обнаглела!?», – воскликнул я вслух возмущенно-шутливо, не сдержавшись. И тут я увидел, что люди вокруг с удивлением и интересом поглядывают в мою сторону и улыбаются. Хорошо, что пока пальцами не показывают. Ну да, цирк тут мы с бабочкой устроили!

А действительно, почему, она липнет ко мне? Что она увидела или унюхала? Тёмный загар? Мужские гормоны? Может, гормоны похожи на феромоны? Но ведь на пляже мужиков много, а она упорно возвращается ко мне. Странно. Известно, что крапивницы хорошо видят красный цвет. Но у меня ничего красного нет; плавки – черные.

Я ещё несколько раз искупался. И каждый раз с приятным удивлением обнаруживал Аглаю на месте. Иногда она взлетала, взмывала вверх или наоборот снижалась, делала над пляжем пару небольших кругов, не сильно удаляясь от меня, и возвращалась.

День шёл к вечеру. Я взглянул на часы. Ого! Провалялся я тут на пляже с Аглаей почти пять часов! Пора домой. Я свернул полотенце, надел болотно-зелёные штаны и сандалии и потянулся к пакету с вещами, чтобы положить туда полотенце, но бабочка уселась на пакет. Не хочет, чтобы я уходил. Да нет, что за выдумка! Просто ей не нравится садиться на горячий песок. Вот она и села на пакет. Я потянул пакет. Бабочка взлетела, покружилась и куда-то исчезла. Мне стало грустно, что она даже не удосужилась попрощаться.

Миновав пляж, я стал подниматься по тропинке вверх. И вдруг снова появилась эта бабочка! Это была именно она. Совершив пару облётов вокруг моих ног, она уселась сзади на брюки. Нашла место! На задницу! И тут я понял: пока я шел по пляжу, она именно там и сидела! Вот хитрюга! Я смахнул её. Она привычно уселась мне на плечо. «И что я буду с тобой дома делать?!», – спросил я вслух. Бабочка ничего не ответила и стала порхать рядом. А потом вдруг решительно полетела от меня к зеленому кустику.

Я подошёл. На кустике рядом с моей бабочкой сидел какой-то незнакомый бабочк (ну, короче, самец). Такой же urticae, только более крупный (самцы мало отличаются от самок по окраске). Они взлетели дружной парой и стали кружиться в брачном танце. «Какая изменщица!», – укоризненно-весело воскликнул я.

Когда я вернулся домой, начался дождь, перешедший в ливень. Мне вдруг с беспокойством подумалось: «Успела ли спрятаться Аглая от дождя?». Тут мне стало смешно над самим собой: нашел заботу! думать о бабочке!

Назавтра во второй половине дня я снова отправился на косу искупаться. Лёг на горячий песок и стал блаженно кемарить. И вспомнил про Аглаю. Я стал оглядываться кругом: не летит ли где она? Но бабочек на пляже не было. Я разочарованно вздохнул и стал от скуки пересыпать в руке мелкие ракушки. И вдруг надо мной промелькнула лёгкая бабочкина тень. Она! Я приподнялся и стал ждать. Бабочка вернулась, но пролетела мимо. А потом она промелькнула еще дважды. И больше не появлялась. Она меня не узнала! Какое забывчивое создание! Мне стало обидно.

Чтобы оправдать Аглаю, я потом стал думать, что, может, во второй день была не она, а совсем другая. Впрочем, какая разница! Ведь в моих воспоминаниях теперь на всю жизнь есть моя бабочка.