Текст книги "Кража по высшему разряду"

Нина Стожкова
Кража по высшему разряду

КОФЕЙНЯ НА ВАСЬКЕ

– Давай зайдем куда-нибудь погреться, – предложила Изольда, когда ветер с Финского залива задул с новой силой, а дождь, ледяной и мерзкий даже для Питера, стал невыносимым. – Тут на Ваське есть одна недорогая кофейня…

Инна не сразу догадалась, что Васька на питерском сленге – Васильевский остров. Наконец поняла, улыбнулась и запоздало кивнула.

В небольшой комнатке стояли столики с пластиковым верхом и стулья на железных ножках – такие дешевенькие и потрепанные, словно и не было двадцати лет бурных рыночных реформ. В подобные питерские кафешки Инка и Галка, старшая Изольдина дочь, закатывались в конце восьмидесятых, чтобы обсудить без помех свои сердечные проблемы. Вот и нынче здесь можно было поболтать без свидетелей: кроме Инны с Изольдой и барменши, в кафе больше никого. В такую скверную погоду даже закаленные питерцы прячутся по домам. Что уж говорить о туристах, которые подобные демократичные заведения и вовсе игнорируют: бедновато, да и далеко от глянцевых имперских красот.

Инна заказала кофе для себя, зеленый чай для Изольды и по порции блинчиков с клубничным вареньем для каждой. Дамы ждали заказ, исподволь поглядывая друг на друга. Инна заметила: их общение за последние годы постепенно, неуловимо изменилось. Внезапно все поняла и порывисто метнулась к барной стойке – вроде бы по делу, а на самом деле для того, чтобы Изольда не раскусила ее догадку. Все было слишком просто. И слишком грустно. Теперь ей не надо было выпрямлять, как прежде, в присутствии Изольды спину, втягивать живот, пытаться улыбнуться так же, как она, поправлять похожим жестом волосы – словом, Инна больше не боялась, что их будут сравнивать. Прежняя Изольда, похожая на Катрин Денев, навсегда осталась в памяти. А нынче на Инну смотрела приятного вида старушка в маленьком темно-сером, типично ленинградском беретике и скромном плащевом пальтишке мышиного цвета. «Бабушка Ольга», – мелькнула в голове нелепая мысль, которую Инна тут же прогнала (бабушка Ольга, мать Изольды, уже лет двадцать спала вечным сном на одном из старых питерских кладбищ!), и, чтобы поскорее вернуться к реальности, Инна отхлебнула горячего кофе.

В полумраке младшая женщина опять исподволь взглянула на старшую… Мурашки побежали по ее спине. Магические силы, замешанные на тяжелом петербургском тумане, который не первое столетие дурманит голову здешним сочинителям, музыкантам и живописцам, внезапно пришли в движение… Облик собеседницы стал меняться на глазах. Словно Изольда отхлебнула не совковой бурды, гордо именуемой кофе, а какого-то магического напитка, способного, пусть ненадолго, вернуть молодость. Испила питерского «средства Макропулоса». Щеки порозовели, правильные черты лица проступили четче, а морщины, напротив, почти исчезли. «Пожалуй, у нынешней Катрин Денев из-за всех ее пластических операций уже не бывает такой улыбки», – подумала Инна. Ей почудилось, что знакомое с детства лицо Изольды вдруг приняло иное, чужое, незнакомое выражение. Как будто на нем отпечаталась очередная петербургская тайна, замешанная на этом трехсотлетнем тумане и болотной сырости. Рука Инны дрогнула, и по белоснежной скатерти растеклось большое коричневое пятно…

ПРОЕКТ «ЗОЛОТЫЕ МЕМУАРЫ»

– Да что это мы все про меня, да про меня, – спохватилась Изольда. – Тебе, наверное, мои грустноватые эмигрантские байки малоинтересны. Ты ведь и сама поездила, повидала наших за границей. Там, на Западе, как ты догадываешься, все не так замечательно, особенно у эмигрантов, хотя здесь они, то есть мы, рассказываем совсем-совсем другое…

– Да уж, и вправду повидала. А уж послушала… В Венеции, возле площади Сан-Марко, наши эмигрантки-уборщицы награждали друг дружку такими виртуозными матюками, что у венецианского льва хвост колечком завернулся. Стоило ради этого ехать в Италию! – проворчала Инна, разрезая второй блинчик, уже изрядно остывший.

– И правда, соотечественники расползлись по свету, как тараканы, никого теперь русской речью не удивишь, напротив, нынче обслуга везде русский учит, – улыбнулась Изольда и попросила: – Теперь ты, Инночка, расскажи, что привело тебя в Питер в эту промозглую пору. Я знаю, сейчас ты скажешь, что хотела со мной повидаться, это правда, я очень тронута, и все же… Позволь не поверить. Что-то ты, милая, не договариваешь. Про какую Пиковую даму ты по телефону толковала?

Стараясь не увязнуть в подробностях, Инна поведала Изольде про цель своего приезда.

Вообще-то она прибыла в Питер не только ради встречи с любимой тетушкой, эмигрировавшей волею судеб и дочерей несколько лет назад в Германию. Если честно, цель «краткого рабочего визита» Инны была весьма корыстной. Ее давнишний приятель Сергей Бурмистров, обаятельный бездельник и обормот, склонный к разным дурацким авантюрам, которые в лучшем случае заканчивались ничем, а в худшем – полным провалом и денежным крахом, поведал ей за чашечкой кофе про некую пожилую даму из Санкт-Петербурга. Мол, весьма обеспеченная старушенция мечтает издать мемуары, однако, как говорится, ни ухом ни рылом… А точнее, ни пером, ни компьютером – ничем в должной мере не владеет, поэтому ищет «негра». А еще лучше – «негритянку». Цена, как говорится, договорная. Главное, не продешевить, поскольку старушенция весьма богата. Инна насторожилась. Вот это да! Наконец-то Фортуна повернулась к ней лицом, а не своим обычным местом. Удача впервые сама плывет в руки! И главное, работа непыльная и простая до тупости. Сиди себе, слушай вполуха амбициозное бормотание старухи, записывай на диктофон. А потом лепи из ее россказней что-то более или менее удобоваримое, по крайней мере логически связанное. Между тем ответственности никакой: тираж книженции крошечный, предназначен на подарки своим. Главное, чтобы авторше труд понравился. Как говорится, кто заказывает музыку… Впрочем, угодить заказчице мемуаров – дело нехитрое: как можно больше выпячивай ее роль в истории, а значение остальных участников сей старомодной пьесы под названием «Жизнь одной дамы», наоборот, старательно затушевывай. Вот и весь рецепт сомнительного творческого супчика. Видали мы, и не раз, таких богатеньких старушек! Мечтают купить билет в вечность, словно в бизнес-класс авиалайнера, летящего на Канары! Вспоминают эпизоды собственной драгоценной жизни со всеми бесконечными скучнейшими подробностями. Так и подмывает шепнуть: мол, пустые хлопоты, матушка, билет-то в вечность выписывается совсем другим ведомством. Туда ни бойким писакам, ни чиновникам даже самого высокого ранга ходу нет. В небесной канцелярии действительны иные законы и, возможно, другие льготные списки…

И пусть себе такие бабульки заблуждаются как можно чаще – на благо нам, продажным писакам! – цинично решила Инна. Общаться с наивными, преисполненными собственной значимости воспоминателями – сплошное удовольствие. Чай с тортом, сувениры с курортов, машина с водителем, если понадобится. Правда, есть одно но, с лихвой перекрывающее все плюсы. Когда дело доходит до расплаты, все богатенькие буратины без исключения оказываются на удивление скупы. Так что главный закон в деле написания заказных мемуаров прост, как таблица умножения: без аванса – ни строчки. А рукопись – только в обмен на гонорар. Из рук в руки.

В общем, нехитрые мысли вихрем пронеслись в ее голове, включившейся в этом месте со скрипом, как старый комп, и Инна попросила продиктовать телефон и адрес новой питерской «старушки процентщицы». Честно говоря, она не особенно рассчитывала на успех: в культурной столице и своих сочинителей хватает, один Союз писателей Санкт-Петербурга чего стоит! Пушкину с Достоевским и не снился такой корпоративный междусобойчик! Да и Союз журналистов Санкт-Петербурга не сбросишь со счетов! Правда, и заказчиков пафосных мемуаров у продажных питерских сочинителей в последнее время по понятным причинам прибавилось – колесо истории резво покатилось в сторону Северной столицы, сметая вся и всех – от ленивых московитов до горластой ставропольской и напористой уральской публики – на своем пути.

Однако надменный, слегка картавый, как у карикатурных дворян в старых советских фильмах, голос пожилой дамы отозвался в телефонной трубке с неожиданной готовностью:

– Что ж, голубушка, с нетерпением жду вас в субботу, ради такого дела даже готова отложить поездку на уик-энд в загородное имение…

Она так и сказала: не «на дачу», а «в имение», что слегка резануло Иннин демократичный слух. Дама продиктовала адрес на Мойке, и в ближайшую пятницу Инна потащилась поздним вечером на Ленинградский вокзал.

ВАГОНЧИК ТРОНЕТСЯ – НЕ ТРОНУТЬСЯ БЫ НАМ

Такая тоска навалилась на Инну на перроне, что она едва не повернула обратно, в свою маленькую уютную квартирку на московской окраине.

Тускло освещенную пустую платформу усыпали, кружась в стремительном диком танце и срываясь на ветру под поезд, крупные, как серебряные монеты, снежинки. Путешественница подставила руку, но ветер тут же сдул их с перчатки, и снежные хлопья понеслись в бешеном ритме мимо, мимо… Инна тащила, спотыкаясь, по обледеневшему асфальту огромную сумку, набитую образцами заказных книг, которые накропала за последние годы числом не меньше, чем достославный Оноре де Бальзак или благородный Чарльз Диккенс. У нее тоже получилась целая «Человеческая комедия». Однако прекрасно изданные тома были написаны от имени и во славу современных Гобсеков и Ростиньяков, а также Домби и сыновей. Инна героически волокла на себе в Питер эту мини-библиотеку, чтобы старуха оценила ее профессиональный успех и не скупилась. Мол, у нас такие, как вы, госпожа миллионерша, в очередь стоят… В сумке булькали две бутылки коньяка «Московский» (пусть Северная столица знает свое место!) для Изольды и Марка. В общем, из личных вещей в объемистую спортивную сумку поместилось лишь самое необходимое, никаких вечерних нарядов, все походно-спортивное, впрочем, на два дня больше и не надо…

Инна тащилась к первому вагону и проклинала про себя все того же Бурмистрова, автора множества благополучно лопнувших коммерческих проектов. Ему и в голову не пришло проводить ее до вагона, видно, испугался гнева очередной ревнивой любовницы, хотя на процент от будущего Инниного гонорара этот милый мерзавец рассчитывал всерьез…

Редкие зимние пассажиры поспешно нырнули в натопленное тепло вагона, и перрон окончательно опустел. До отправления поезда оставалось несколько минут. Инна устроилась у окна в пустом купе и раздвинула шторки. За черным проемом окна так же медленно падал снег, навевая тяжелый зимний сон.

«Хорошо бы повезло! Тогда буду ехать одна до самого Питера», – с надеждой подумала Инна. Она расстегнула «молнию» на сапоге и потерла вмятину на лодыжке. Только сейчас заметила: к ночи ноги отекли и нестерпимо гудели. То же самое проделала с другой ногой, и жизнь показалась не такой невыносимой, как полчаса назад. Инна достала из сумочки пудреницу. Из зеркала на нее уставилось измученное лицо сорокалетней женщины. Под снежными хлопьями тушь и тени размазались вокруг глаз, придав взгляду мрачноватое безумие, румяна облетели, и лицо при тусклом свете лампочки под потолком стало серовато-белым, а густые и пышные волосы цвета спелой пшеницы, предмет ее особой гордости, намокнув под снегом, свисали вдоль щек жалкими сосульками.

– Ну, здравствуй, призрак «Красной стрелы», – сказала она себе с отвращением и принялась подновлять фасад.

Через пять минут из зеркала на нее взглянула все такая же измученная, но уже вполне привлекательная женщина. Густые, аккуратно уложенные пряди, беличий разрез фиалковых глаз, изящный, слегка покрасневший от обиды носик – может, и не королева красоты, и не юна давно, но вполне еще симпатичная женщина, трогательная в своей одинокой хрупкости и беззащитности.

Ободренная маленьким зеркалом, Инна закрыла дверь и встала с полки, чтобы без помех рассмотреть свое отражение в другом – большом. Что ж, и тут дела обстояли весьма неплохо. Изящная фигурка, тонкая талия, высокая, красивой формы грудь, округлые плечи. Легкий дорожный свитер, подобранный в тон фиалковым глазам, выгодно подчеркивал все достоинства ее фигуры. Жаль, длины зеркала не хватало, чтобы в нем полностью отразились стройные ноги, упакованные в узкие джинсы.

Покрутившись перед зеркалом еще немного, Инна плюхнулась на диван. Настроение явно улучшилось. И в ту же секунду поезд тронулся, медленно покатил вдоль перрона. Вскоре состав прибавил ход, и пассажирка, облегченно вздохнув, откинулась к стенке купе. Одна! Слава богу, одна! Напрасно красилась. Теперь-то уж точно никого нелегкая не принесет. «Красная стрела» мчит до Питера почти без остановок.

– Добрый вечер, мадам! – Дверь в купе открылась, и в проем просунулась крупная мужская голова в черной вязаной шапочке. – Разрешите войти? У меня в этом купе верхняя полка.

– Да, конечно, входите, пожалуйста. – Инна поспешно подвинулась, и в крошечное пространство купе ввалился здоровенный господин с миниатюрным, не по комплекции, чемоданчиком командированного в руках.

– Уф, едва не опоздал. На ходу вскочил в последний вагон и потом через весь поезд к вам пробирался.

Инна хмуро кивнула. Вот тебе, бабушка, и юркий пень! Размечталась, наивная дура, ехать всю дорогу в гордом одиночестве…

Внушительный тип, комплекцией похожий на боксера Николая Валуева, больно задел Инну плечом. И в купе, где только что было довольно просторно, стало не протолкнуться, как в метро в час пик.

– Владимир Ильич, – представился незнакомец, с любопытством скользнув взглядом по случайной попутчице.

Инна невольно улыбнулась:

– Лет пятнадцать назад вам, наверное, было непросто жить на свете с таким именем-отчеством?

– Справлялся, – просто объяснил попутчик, беззастенчиво разглядывая Инну. – К тому же и фамилия у меня, как назло, соответствующая – Ульянов. Во когда-то родители отчебучили! Потом оправдывались, говорили, что Володьки у нас всегда в роду были. Пришлось смириться, да и привык к шестнадцати годам. А вас, я извиняюсь, как зовут?

Инна автоматически поправила глубокий вырез кофточки, провела рукой по высохшим волосам и отодвинулась ближе к окну. М-да, только что она отправила оптимистическую эсэмэску подруге: «Мусик, еду в Питер, маньяков в купе нет, созвонимся во вторник».

«Погоди, еще не вечер», – пошутила Машка.

И вправду, маньяк тут как тут! Явился к ночи, не запылился, как им, маньякам, и положено. А вдруг это бывалый транспортный вор и аферист? Клофилин в чай, газ какой-нибудь усыпляющий, то-се… Обчистит. А потом надругается. В газетах о таких случаях чуть ли не каждый день пишут.

«Впрочем, я сама за хороший гонорар и не то напишу, – подумала она, усилием воли пытаясь включить вместо страха логику. – А с этим типом все-таки надо построже. В крайнем случае, попросить проводницу в другое купе перевести».

Инна потрогала нательный крестик и взглянула на попутчика как можно строже.

– Инна Павловна, – официально отрекомендовалась она надменным низким голосом и принялась демонстративно вглядываться в черноту окна. Огоньки пригорода летели сплошной светящейся полосой. Она упрямо молчала. Мол, представились – и хватит. Общей темы для разговора у нее с этим типом нет и быть не может.

Попутчик стащил с головы спортивную «мальчиковую» шапочку и, как смущенный подросток, взъерошил прилипшие темные волосы, слегка тронутые сединой. Его багровая физиономия, словно помидор-гигант утренней росой, была покрыта крупными капельками пота. Похоже, «маньяк» и вправду пробежался по вагонам. Похоже, охотник спешил к дичи!

Однако мужчина по-прежнему поглядывал на нее добродушно и даже как-то заискивающе. Сопя и кряхтя, Владимир Ильич принялся стаскивать куртку. Он резко приподнялся с сиденья, со всего маху стукнулся головой о верхнюю полку и снова сел.

– Е-мое, – застонал мужчина, потирая потную макушку. Габариты этого типа явно не вписывались в железнодорожные стандарты. Еще бы! Это какие должны быть вагоны, чтобы в них такие громилы могли развернуться! Рост под два метра, косая сажень в плечах… Длинные ноги мужчины упрямо не хотели помещаться в крошечном пространстве, и он протянул свои лапищи, обутые в щеголеватые ботинки с вытянутым мыском, через все купе. Они угрожающе легли наискосок, отрезав Инне путь к двери. Она как можно незаметнее пододвинула к себе дамскую сумочку, такую увесистую, что при желании ею можно было вывести из строя какого-нибудь средненького маньяка. Но такого бугая – вряд ли. Его хоть гирей по башке лупи – не вздрогнет.

«Кажется, в сумочке есть дезодорант. В случае чего брызну в эти наглые, хищные, глаза», – подумала Инна, стараясь наладить дыхание.

– Вы что-то дома забыли? – участливо спросил мужчина, удивленно взглянув на ее копание в сумочке. – Надеюсь, не железнодорожный билет?

– Нет, я ищу перочинный ножик, яблоко порезать, – нашлась Инна.

– Не волнуйтесь, Инна Павловна, у меня «с собой было», – обрадовался попутчик и, бодро щелкнув замком чемоданчика, извлек здоровенный охотничий нож – с таким, наверное, на дикого кабана ходят. Инна похолодела и с испугом скосила глаза на закрытую дверь.

К счастью, в эту секунду дверь отворилась, и в купе вплыла дородная проводница в обтягивающем форменном кителе и мини-юбке рискованной длины. Волосы цвета моркови, состриженные на затылке совсем коротко, дополняли вызывающий облик.

– Ваши билетики! – объявила она пассажирам, игриво стрельнув глазами на Инниного попутчика.

– Не забудьте вернуть, – сказал он строго, не обращая на заигрывания проводницы ни малейшего внимания, – в командировку еду.

– Все вы для жен в вечной командировке! – хихикнула проводница, закрывая за собой дверь.

«Надо было задержать ее, – запоздало расстроилась Инна. – И попросить о помощи. Нет, лучше не надо. А что я ей сказала бы? „Прошу перевести меня в другое купе, хотя здесь у меня нижняя полка“»…

Тем временем поезд, набрав полный ход, выстукивал замысловатую композицию, словно лихой ударник, поймавший кураж в процессе джем-сейшна. И крупные, с длинными пальцами, ручищи детины принялись барабанить ножом по столику, ловко попадая в такт колесному ритму.

Инна вообще-то обожала мужчин с крупными руками и длинными тонкими пальцами, но тут ее передернуло, словно сосед царапал иголкой по стеклу.

– Прекратите стучать, и так голова раскалывается, – потребовала она.

Попутчик недоуменно уставился на нервную дамочку, потом хмуро набычился, словно Инна сорвала его выступление на Евровидении, и обиженно запыхтел. Похоже, «солист» не собирался так легко сдаваться. Вдохнув поглубже и выстукивая теперь ритм ботинком, он замурлыкал под нос «Дорогу» – «Попутную песню» двадцатого века – от группы «Любэ». Когда певец добрался до слов «Дорога, дорога, осталось немного, девчонок целуйте взасос», он внезапно игриво взглянул на Инну и подмигнул.

Вот оно, начинается! Инна в ответ зашипела, как рассерженная кошка.

– Не волнуйся, Иннуль, шучу, – примирительно буркнул попутчик и громко икнул.

«Ого, этот омерзительный тип уже отметил отъезд! Причем хорошо отметил!» – с опозданием догадалась Инна. В этом плане она соображала гораздо медленнее других женщин: сказывалось отсутствие семейного опыта. Соседка Лариска обычно за версту чуяла, когда муж принял на грудь. Причем каждый раз безошибочно нюхом определяла когда, сколько и с кем. Если нестерпимо пахло мятной жвачкой, значит, благоверный встречался с друзьями детства из «Второгодников. ру», а когда от супруга за версту несло не только перегаром, но и табачищем – значит, «порешал вопросы» на работе. Однажды Лариска своим чудо-носом распознала через пары перегара запах женских духов… Наутро ее благоверный вышел из подъезда в темных очках, плохо маскировавших зловещий синяк под глазом.

Вот и сейчас Инна запоздало сообразила, что красное мужское лицо – не всегда признак усталости, высокого давления, аллергии или даже сексуального желания… Как, впрочем, и спринтерского бега за поездом. Гораздо чаще в России физиономии мужчин наливаются краской совсем по другому поводу.

Попутчик наконец поборол собственную куртку, пристроил ее на плечики возле двери и, распрямившись во весь свой почти двухметровый рост, с хрустом, сладко так, от души, потянулся. Под свитером обозначились бицепсы.

«Ни фига себе, этот тип еще и качается! Еще, чего доброго, и стероиды колет. Наркоман! Не дай бог, входит в люберецкую „бригаду“! Вот и „Любэ“ уважает», – с испугом подумала Инна и зябко поежилась.

– А тут уютненько. Правда, мадам И-нес-са? – вынес попутчик свой вердикт и вопросительно, даже слегка заискивающе, посмотрел на Инну.

– Мне все равно, как тут. Лично я собираюсь спать! Мне завтра на работу, – объявила Инна, испепеляя взглядом нового знакомого.

Черт побери, когда же этот бесцеремонный тип догадается, что приличные господа выходят из купе, давая даме переодеться? Он выметется отсюда хоть на десять минут или нет? Скорее «или нет». Подобные туповатые персонажи намеков не понимают. Им надо все разжевывать по складам, как в первом классе.

– Вы не хотите выйти? Мне надо переодеться, – потребовала Инна с интонациями учительницы.

– Спать? Да вы что! Серьезно? Детское время, Иннуля! – отмахнулся попутчик с удивленным, даже обиженным видом. – Я вообще-то в поездах никогда не сплю. Так что у нас вся ночь впереди. Водочки? – игриво поинтересовался он и стал снова расстегивать свой чемоданчик.

– Я же сказала, что в это время привыкла спать, – повторила Инна ледяным тоном, – уже, между прочим, час ночи. Кстати, если вы не расслышали, я еду в Питер работать.

– А я – так, по Невскому погулять! – вдруг с пьяным нажимом обиделся мужчина. – Между прочим, я тоже в командировку. Ты уже должна была это просечь. Хотя если ты, Инночка, назначишь мне на завтра свидание в культурном месте… Шучу, шучу, – поспешил он ретироваться, с удивлением поймав на себе взгляд Инниных потемневших от гнева глаз.

Не обращая ни малейшего внимания на ее возмущенные вздохи, мужчина извлек из портфеля «набор командированного». Там была нарезка «брауншвейгской» колбасы и сыра, белый батон в целлофане, тоже нарезанный тонкими ломтиками, и плитка шоколада «для дам-с». Разумеется, в центре всей композиции сразу же оказалась бутылка водки с пластиковыми стаканчиками.

– Ну, Иннок, как натюрморчик? – нагло похвалился тип.

– Послушайте, я сейчас проводницу позову! – пригрозила Инна. – И вас оштрафуют. А я потребую, чтобы меня перевели в другое купе. Вообще в поездах, как я погляжу, до сих пор творится форменное безобразие! Писали ведь, что где-то уже ввели женские и мужские купе. Так нет же, как всегда, одна показуха. Видно, в России-матушке мы никогда не сможем путешествовать цивилизованно. Всегда одно и то же! Водка, оглушительный храп, запах пота, вонючие мужские носки…

– Женщина, не надо грязи! – окончательно обиделся попутчик. – Перед отъездом я принял душ и надел чистое белье. Мечтал, чтобы в купе оказалась достойная дама, и мы культурно провели бы с ней время. Фурий мне и на службе хватает. Хотя, если по правде… Ты неплохо выглядишь, Иннулька. Гнев тебе к лицу. К тому же москвичка. Угадал-с? Вон как закипела! Терпеть не могу манерных питерских баб, они все какие-то надменные и замороженные!

– Что ж, не хотите выходить из купе, Владимир Ильич, и черт с вами! – объявила Инна.

– О, у нас и стриптиз заказан! – притворно оживился гигант. – Бонус жэдэ компании!

– Пошел вон! – зашипела Инна и резво сиганула на верхнюю полку над его головой. Хорошо, что оттуда не будет видно этого мерзкого типа. Подстегиваемая страхом и отвращением, она запрыгнула наверх так легко, словно все последние годы занималась спортивной гимнастикой и брусья были ее коньком.

Мужик восхищенно присвистнул.

– Сегодня я так не смогу, детка, – виновато признался он. – Так что тебе придется всю ночь скучать в одиночестве.

Инна стянула через голову свитер и, оставшись в черном кружевном бюстгальтере, напялила на него черную футболку с хвастливой надписью «Супервумен». Затем, бесшумно стянув под одеялом джинсы и колготки, закрыла глаза и попыталась уснуть.

Но не тут-то было. Поезд тряхнуло, и голова попутчика со всего размаха стукнулась о верхнюю полку.

– Эй, господин пьяница, нельзя ли осторожнее! – возмутилась Инна.

– О, черт, сколько водки зря пролил. – Мужчина тихонько выругался, а Инна почувствовала вокруг резкий запах спиртного.

– Может, хватит! – потребовала она. – И так в купе закусывать пора. А завтра всем рано вставать.

– Не волнуйся, Иннок, я же ее как снотворное потребляю. Еще несколько капель и… Вдруг тебе повезет, и я громко захраплю? Кстати, а ты к кому едешь?

– Так, в один небольшой питерский музей, в творческую командировку, – соврала Инна.

– А, «в Греческом зале, в Греческом зале!», – обрадовался попутчик. – Ну, тогда мы с тобой там точно не встретимся. Мне-то некогда по музеям прохлаждаться. У нас, менеджеров среднего звена, служба и опасна, и трудна. Хочешь, завтра помогу сумку до метро донести, трепетная «мышь белая»?

– Не стоит, меня встречают.

– Сказочница! Какой псих притащится на вокзал в семь утра? – не поверил мужчина.

– Изольда приедет, я ее знаю.

– С Тристаном? – спросил мужичок и сам громко заржал над своей немудреной остротой.

– Нет, одна, – сухо отрезала Инна и отвернулась к стенке.

Попутчик наконец допил свое «снотворное» и громко захрапел.

Инна лежала на верхней полке, отвернувшись лицом к стене, и старательно притворялась спящей. Слезы Ниагарой текли по ее лицу. Сна не было ни в одном глазу. Она лежала, вспоминала год за годом свою не слишком счастливую жизнь и беззвучно всхлипывала. Вначале – бестолковое раннее замужество, впрочем, это был не брак, а одно сплошное недоразумение, и секс между супругами прекратился, почти не начавшись, так что развелись они практически автоматически. Эта история обожгла ее настолько, что всю последующую жизнь Инна подсознательно выбирала для романов лишь глубоко женатых мужчин. Или тех, с которыми никогда не получится создать семью.

Она вспомнила всех своих любовников. Давних и не очень. За всю жизнь их набралось в копилке памяти не так уж и много. Они были молодыми и средних лет, худыми и толстыми, но почти все – высокие и довольно симпатичные. Инна вспомнила слова маминой подруги Валентины Павловны: «У женщины может быть любой муж, даже коротышка-замухрышка, а вот любовников она всегда выбирает со вкусом, потому что не для быта, а для души».

Инна сделала им всем «перекличку» поименно, как на армейской утренней поверке. Результат был неутешительный. В который раз она убедилась: ни с одним из тех мужчин она не смогла бы прожить бок о бок, в одной квартире, дольше недели. Да и сейчас, если честно, ее ждал дома не тот и не там. Нить, связывавшая ее с Москвой, была бы совсем хрупкой, если бы не мобильник. Если что…

«Интересно, что?» – с опаской подумала Инна.

Так вот, если что, можно послать эсэмэску лучшей подруге Машке. И тут же получить от нее дельный совет. Подруга, словно опытный врач-психотерапевт, всегда находит единственно необходимые слова. Впрочем, что там мобильник! Вот бы взять Машку с собой в Питер… Инна быстренько расправилась бы со всеми делами, и они рванули бы куда-нибудь за город. Например, на экскурсию в недавно отреставрированный Константиновский дворец. Посмотрели бы на знаменитую коллекцию Ростроповича– Вишневской, о которой столько трезвонили по телеящику. Но разве Машку куда-нибудь вытащишь? С утра до ночи торчит на работе, а все выходные драит до блеска свою и так стерильную квартиру. Иногда Инне казалось, что и мужа Макара Машка во время генеральной уборки отдраивает капитально: железной губкой с моющими средствами. Во всяком случае, по собственной квартире ее благоверный передвигался с опаской, словно по музею. Даже на лестницу ему не разрешалось выходить в «музейных» тапочках. И что удивительно, Машке никогда не хотелось расширить границы своего тесного чистенького мирка, она не любила путешествия. А Инна – наоборот. Всю жизнь в ней жила бойкая безбашенная репортерша. И в зависимости от обстоятельств эта особа то распрямляла плечи и нагло брала над ней верх, то сидела тише мыши в дальнем уголке ее души, терпеливо дожидаясь своего часа. А если очередная репортерская авантюра Инки заканчивалась провалом, то Машка находила мудрые слова, дающие силы жить дальше и побороть сознание собственного ничтожества. Однажды Машка напечатала в своем дизайнеровском центре визитки для Инны. На мерцавших картонных карточках, случайно повернув их к свету, Инна прочитала надпись «Супервумен». Кстати, черную футболку с такой же надписью, в которой Инна сейчас лежала под казенным одеялом, подарила ей на день рождения тоже любимая подруга. В общем, Машка – это Карнеги в джинсах!

Инна вспомнила, как Машка утешала ее после каждого любовного фиаско, окончательно расстроилась и уснула лишь под утро вся в слезах.

Проснулась она лишь тогда, когда проводница решительно и громко забарабанила в дверь и объявила: через десять минут – Московский вокзал.