Текст книги "Новые приключения Пышки на сайте знакомств. Отвязные домохозяйки"

Оксана Новак
Новые приключения Пышки на сайте знакомств. Отвязные домохозяйки

Пролог

На вопрос: «В чем смысл жизни?» – умные люди из телевизора, поправляя дорогие очки и потирая подбородки, глубокомысленно отвечают: «В поиске самого себя!» Звучит значительно! Сразу представляется одинокий путник аскетичного вида, бредущий по предгорьям Тибета в поиске истины. Или сидит в позе лотоса на берегу священной реки Ганг, осваивая левитацию. Наверное, он пьет утреннюю росу, ест черствый хлеб, дни напролет поет мантры и выводит формулы абсолютной истины.

Жители большого города не заморачиваются подобными пустяками: они сидят в накуренных ресторанах, хвастаясь любовными похождениями и матерно ругая неудачи «Зенита», они критикуют правительство и начальство на работе, мечтают о выигрыше в лотерею и сексе с восемнадцатилетней соседкой по лестничной клетке, изменяют супругам и отмахиваются от родителей. Они редко думают о смысле жизни и часто о новой машине или новых сапогах. Они знакомятся по Интернету, воспитывают детей по телефону, разводятся через адвокатов и дарят цветы женщинам с помощью службы доставки.

Но однажды происходит чудо: в их покрытые коркой городской пыли сердца робко стучится любовь, и они вдруг останавливаются, забывая обо всем на свете, кроме глаз любимого человека. И с удивлением обнаруживают, что у них, помимо кредитных карточек, есть душа, и она может взлетать в небеса от счастья и болеть от разлуки, и ее нельзя ни задобрить подарками, ни усыпить лживыми обещаниями, ни убить двухнедельным запоем, как это удается с печенью.

Я думаю, мы ежедневно находимся в поиске себя, только каждый идет к этому своим путем. Потому что открыть в себе таланты, найти свой жизненный путь и обрести любовь может любой человек и в любом возрасте, если только в его душе осталось немножко веры и здорового авантюризма.

А я предлагаю вам отправиться за мной и еще раз приоткрыть двери старой коммунальной квартиры в доме № 13 на улице Восстания и посмотреть, куда завели мою героиню и ее подруг бесконечный оптимизм, готовность найти любовь во что бы то ни стало и бескрайние возможности Интернета.

Глава 1
С Новым годом!

Письмо:

Иван, 34

У меня огромное желание поставить тебя раком за твою красоту!

Не знаю, кому как, а для меня декабрь – время депрессии. Она наваливается еще в ноябре, за неделю до дня рождения, и медленно сжимает ледяными лапами мое беззащитное сердце вплоть до Нового года. Утром в день рождения, сколько себя помню, мне всегда было грустно и хотелось плакать. Видимо, я заново переживала процесс своего появления на свет, и мое подсознание вспоминало облупившуюся краску старого роддома и злую акушерку, которая била меня по розовой попке, вызывая первый надрывный плач. А может, это была тоска по тому райскому местечку, где витала моя невинная душонка, пока однажды бог не насупил брови и не указал на нее перстом мозольной натруженной руки, заставляя покинуть небесный заповедник и покорно отправиться испытывать все земные тяготы совместно с моим пухлым тельцем? Трудно сказать, но в моей именинной тоске определенно было что-то эзотерическое. Новый год, с тех пор как мне исполнилось двенадцать, тоже перестал быть сказочным таинством.

Впрочем, в школе еще был запал прожить эту жизнь весело и интересно, поэтому на новогодний праздник в школе мы с подружками обязательно готовили какую-нибудь программу. Самым ярким нашим креативом стал ансамбль «Джой Бабс», в вольном переводе «Веселые девушки», и мы придумывали дикие номера, раскрашиваясь под группу «Kiss» и изображая тяжелый рок. В институте все «креосы» свелись к безудержным пьянкам, и главное при подготовке к празднику было раздобыть как можно больше шампанского и закуски: во времена недолгого «сухого закона» само приобретение спиртного превращалось в отчаянное приключение.

Чем же можно развлечь себя и убедить в надвигающемся новогоднем чуде, когда тебе тридцать шесть? Я ходила по городу и наблюдала картины массового психоза под названием «Новый год на пороге»: толпы обезумевших людей бежали мне навстречу с кучей авосек, толкались в очередях, тащили на себе елки, похожие на старые беззубые расчески, покупали разноцветную мишуру и выбирали подарки. На лицах отображались озабоченность и мука, будто пришло время отдавать дань уходящему году уже за то, что все мы умудрились его пережить, и, чтобы он ушел наверняка, должны бросить в пасть этому дракону остатки сбережений и последний здоровый кусочек печени.

По-настоящему веселились только мальчишки, которые, поддавшись всеобщему умопомешательству, сбивались в кучки по трое – пятеро и кидали петарды под ноги прохожим. Время от времени на улице раздавались хлопки, слышались громкие проклятия пострадавших и заливистый смех разбегающихся «террористов».

Я искренне пыталась обнаружить в своей душе зависть к этим занятым людям, которые сейчас поволокут раздобытые припасы в свои норки, где будут жарить, парить и варить, а потом сядут за большой стол, обменяются подарками и, чокнувшись бокалами под бой курантов, выпьют «за новое счастье» типа: «Старое уже так надоело, ну его на фиг, дайте уже нового!» Вот он, великий сермяжный смысл новогодней ночи – единственная возможность обменять старое, потасканное счастье на новое и румяное и хорошенько обмыть сделку.

Утром, проснувшись с тяжелой головой и с трудом разминая во рту «кошачьи экскременты», люди будут шарить по углам затуманенным взглядом в поиске нового счастья и материться про себя: «Черт, ну должно же быть! Столько усилий миллионов людей не могут пропасть даром! Что-то же мы вчера обмывали? Где же оно?» И, в который раз смирившись с обманом, поползут на кухню разгребать горы грязной посуды и выковыривать хабарики из тазиков с салатами.

Нет, не было в моей депрессивной душе никакой зависти, скорее некое чувство превосходства. Я который год подряд могу позволить себе роскошь наблюдать новогоднюю вакханалию со стороны, не толкаясь перед праздником в очередях и не обрывать руки, волоча в свою норку килограммы еды. А самое главное, не быть обязанной всю эту еду есть, «потому что жалко же – столько готовила, и зачем добру пропадать?!». Так что я купила немного семги внарезку, шоколадку, бутылку шампанского и пачку сигарет. Кармическую ночь я решила переждать тихо и спокойно, перед телевизором, попивая шампанское и размышляя о бренности жизни.

Вокруг меня бушевали мексиканские страсти: после того как два месяца назад Вадим, муж моей подруги Юльки, ушел к другой моей подруге, Лильке, я жила под перекрестным огнем. Лилька пыталась построить семейное счастье с Вадимом, а Юлька выкидывала на лестницу его вещи и бегала по адвокатам, готовясь к разводу. Между собой они не общались, поэтому все последние новости и бурные эмоции стекались ко мне. Раннее утро тридцать первого декабря не стало исключением: я проснулась от настойчивого телефонного звонка и потянулась за трубкой, проклиная всех «жаворонков» на свете! Естественно, в это время могла звонить только Юлька! Она, как всегда, жаждала излить мне свои эмоции, и мне оставалось только слушать и не перебивать.

– Нет, ну как такое могло произойти? – после короткого приветствия оседлала любимого конька подруга. – Получается, что тринадцать лет моей жизни можно просто зачеркнуть?!

– Ааа… Ммм… – сонно пыталась отреагировать я, впрочем, совершенно напрасно.

– Кому и зачем я отдала эти годы? – продолжались гневные тирады в трубке. – Наплевала на карьеру, мыла, готовила и стирала, растила детей, отказывала себе во всем, даже в сексе, ради чего?

Трубка истериковала, я положила ее на стол и снова окунулась в прерванный сон. Моих реакций все равно не требовалось, Юлька хотела высказаться.

– А я, ну не дура ли? Провела столько лет с человеком, которого, оказывается, совсем не знала! Как я могла ничего не видеть? Получается, это он столько лет страдал с глупой и бессердечной женщиной, которая жила только собственными переживаниями и совсем не интересовалась жизнью мужа? Я хочу знать, почему так случилось, кто виноват? Я должна либо умереть от чувства вины, либо прикончить этого лицемера, который все это время вел двойную жизнь!..

Я тщетно пыталась досмотреть свой утренний сон, который под Юлькины вопли медленно, но верно превращался в кошмар. Окружающие меня юноши с телами стриптизеров вдруг растворились в воздухе, уступая место какому-то плешивому старикашке, которого я душила за шею с криком: «Верни мне мои лучшие годы!» Старикашка мерзко хихикал и показывал мне фигу, из которой вместо большого пальца торчал маленький сморщенный пенис. Я вздрогнула и проснулась. Трубка продолжала верещать:

– …или он решил, что я такая дура фригидная и не пойму его тонких сексуальных пристрастий? То есть я гожусь в кухарки и домработницы, но пускать меня в мир экстремальных сексуальных фантазий нельзя? Я недостаточно хороша для секса? – Юлька задавала вопросы, сама же на них отвечая, плакала и проклинала всех мужиков на свете, а в общем, пребывала в полнейшей растерянности, как Вассерман в доме терпимости. Я была рада такой реакции, потому что вначале боялась совсем другого: что она замкнется, займется самобичеванием и начнет резать вены втихаря. Поэтому ее истерики казались мне хорошим знаком, и я всячески подогревала ее ненависть к бывшему мужу, желая ей легче пережить разрыв.

– Юль, а он-то сам чего говорит? – полюбопытствовала я.

– Что может говорить муж, пойманный с поличным? Что я все не так понимаю, это просто игра для него, в которую он заигрался! Что любит меня и не собирался разрушать наш брак! Как можно не разрушать брак, если ты отправляешься на смотрины к подругам своей любовницы?..

Больше всего была уязвлена Юлькина гордость. Ее, первую красавицу в школе, институте и на работе в железнодорожном ПТУ, привыкшую к поклонению мужчин и завистливым взглядам женщин, бросили ради другой! И все из-за того, что муж нашел ее непригодной для сексуального употребления! Мир Юльки, сотканный из диет, шейпинга, накрахмаленных простыней и свежесваренного кофе по утрам, рухнул, как карточный домик. Всему этому Вадим предпочел кожаное боди и покорные глаза Лильки. Юлька мучилась, не понимала, винила то себя, то его, то смиренно валила все на судьбу, но ни понять, ни пережить это не могла. К тому же она любила Вадима, и это делало потерю в сто раз больнее.

Я вела с ней долгие успокоительные разговоры, понимая, что ничем не могу помочь – помочь может только время. Новый год Юлька собиралась встречать в кругу семьи, с детьми и родителями. Сейчас ей как никогда нужна была поддержка мамы, и я пожелала ей счастья в новом году. Ну или хотя бы успокоения души.

Через час, когда я, оторвав от раскаленного уха телефонную трубку, собиралась предаться утренним мечтам о Васе Степанове, мне звонила Лилька, и я понимала, что видения об острове «Баунти», где мы с Васей оказались вдвоем, выжив после страшного кораблекрушения, откладываются по меньшей мере на месяц.

– Я не знаю, что мне делать! – вываливала на меня свои проблемы подруга номер два. – Знаешь, я, оказывается, совсем не готова к семейной жизни с Вадимом. Это начиналось как игра, я увлеклась, можно сказать, влюбилась! Но одно дело – встречаться с незнакомцем раз в неделю и предаваться самому необузданному в твоей жизни сексу и совсем другое – жить с ним вместе. Мы оба заигрались, но на самом деле не собирались ничего менять, наша предполагаемая семейная жизнь была лишь частью игры. Да еще теперь, когда я знаю, что он Юлькин муж, все стало просто ужасно. Нам уже совсем не до секса! Ему не нравится, как я готовлю, как убираю. Мы даже спим в соседних комнатах! И еще – он очень страдает. А я мучаюсь чувством вины, хотя не собиралась разрушать его жизнь… Бог покарал меня за прелюбодеяния! Как мне все исправить? – вопрошала Лилька.

И мне казалось, я слышу скрип моих мозгов, которые честно пытаются вывести формулу всеобщего счастья. Но я тоже не знала, как вернуть все назад. Поэтому советовала Лильке принять обтекаемую форму тела и плыть по течению.

– Рано или поздно куда-нибудь выплывешь, – попыталась я успокоить подругу.

– Ага, если только не засосет в сточную трубу, – бурчала в ответ Лилька.

– А что он сам-то говорит? – пыталась я докопаться до истины.

– Ну что он может говорить? Хорохорится! Типа ни о чем не жалеет, что сбросил наконец оковы семейной жизни, которые в последнее время были ему не под силу. Что любит меня и мы будем счастливы. Только это больше похоже на аутотренинг, как будто он пытается убедить нас обоих в том, во что сам не верит.

Новый год они с Вадимом собирались встречать в ресторане, потому что, как объяснила Лилька, «стараются как можно меньше оставаться наедине». Сына она отправила в детский санаторий, чтобы попытаться хоть как-то наладить новую семейную жизнь.

Итак, в новогоднюю ночь компанию мне составила лишь бутылка шампанского, и в свете последних событий я реально считала, что мне крупно повезло! «Одиночество, если разобраться, не такая уж плохая штука, – размышляла я, затягиваясь сигареткой и стряхивая пепел в стакан с чаем. – Можно сутки напролет сидеть в Интернете, давить прыщи, не брить ноги и есть конфеты, лениво закидывая фантики за диван. Еще можно лопать по ночам пирожные и не испытывать дикого чувства вины за еще одну пару лишних килограммов, потому что никому, кроме тебя, до этого нет дела».

Вот только сидящий на шкафу Ангел-Вредитель недовольно сморщил нос и проворчал, укоризненно качая головой:

– Как же мне не повезло! Я мог быть Ангелом-Хранителем какой-нибудь топ-модели и проводить время на светских тусовках и шикарных курортах! Сводить с ума олигархов и раскручивать их на бриллианты в четыре карата! А вместо этого я смотрю, как ты медленно деградируешь на своем диване с бутербродом в руке!

– Не ной! – нагло ответила я ему. – Вот умру от обжорства и будет тебе счастье – отправишься искать себе топ-модель!

– Да уж, «отправишься»! – плаксиво передразнил меня Вредитель. – Мы, ангелы, существа подневольные и хозяев не выбираем! Придется мне и в следующем твоем воплощении быть рядом и отрабатывать долги, потому что я не смог привести твою жизнь хоть в какой-то мало-мальский порядок!

– Сам виноват! – выпустила я струйку дыма в его недовольную физиономию. – Ты всегда плохо справлялся со своими обязанностями! Халтурно работал, раз в моей жизни не осталось ничего хорошего, кроме бутербродов! Вот и начинай суетиться, пока не поздно, чтобы случилось что-то хорошее и я вновь обрела крылья за спиной! Сгоняй в небесную канцелярию, поговори с начальством, может, выбьешь там лимит на какое-нибудь чудо, и мне вновь захочется встать с дивана и что-то изменить!

– Я уже сгонял… – загадочно ответил Вредитель, потирая пухлые ручонки. – Скоро встанешь со своего дивана! Я бы сказал – вскочишь, куда ты денешься! – и захихикал гаденьким потусторонним смехом.

Я поняла, что если не хочу окончательно испортить себе настроение, то подробности лучше не уточнять.

Итак, вечером последнего дня старого года я решила все же отдать дань традиции: накрасилась и надела новый пеньюар из черного шелка. «Хорошо, мне хоть карнавальный костюм не надо придумывать, как это было в детстве», – усмехнулась я про себя и отчего-то вспомнила тот давний Новый год, когда мне было пять лет и который я почти забыла.

Усадив нас на маленькие стульчики, воспитательница стала раздавать роли в новогоднем утреннике. Голубоглазая Зойка с тонкими косичками, мама которой работала в нашем садике, была торжественно назначена Снегурочкой. Девчонки завистливо поглядели на раздувающуюся от гордости Зойку, но воспитательница утешила нас тем, что ролей в утреннике хватит всем. Затем девочкам раздали роли снежных королев, снежинок и золушек, а мальчикам – роли зайчиков, медведей и звездочетов. Все радостно стали обсуждать свои будущие костюмчики, хвастаться, у кого есть голова медведя или настоящая волшебная палочка. Почему-то воспитательница обошла вниманием только меня и толстого Толика, и мы недоуменно поглядывали то на нее, то друг на друга. Не выдержав такой несправедливости, мы подошли к ней и удивленно спросили, какие же роли в новогоднем спектакле достанутся нам? Воспитательница долго и рассеянно смотрела в окно, потом на нас и, наконец, вынесла вердикт.

Вечером, дома, когда мама и бабушка уселись перед телевизором, я торжественно объявила им, что мне нужен новогодний костюм для утренника.

– Какой костюм? – не отрываясь от фигурного катания, спросила мама. – Снежинки или Снегурочки?

– Нет! – бойко ответила я. – Быть Снежинкой может каждый! Я буду Комком!

– К-кем? – уставились на меня родственники.

– Снежным комком! – гордо сказала я и приняла величественную позу, подобающую столь важной новогодней персоне.

– Батюшки святы! – развела руками бабушка. – Да зачем же тебе что-то надевать? Ты и без костюма вылитый комок!

– Нет, без костюма нельзя! – важно пояснила я. – Без костюма – это не по-новогоднему!

В течение четырех дней мама с бабушкой «лепили» комок из старых простыней, сшивая их нитками. Но простыни закончились, и в ход пришлось пустить почти все имеющееся в доме белье.

– Когда же этот ребенок прекратит есть? – сокрушалась мама, прострачивая простыни, которые медленно превращались в большой белый ком.

Костюм был готов накануне праздника. Но когда его на меня надели, он оказался таким тяжелым, что сползал на пол с моего упитанного торса, стоило мне сделать шаг. Мама не нашла ничего лучшего, чем прицепить его на папины полосатые подтяжки.

На утреннике я являла собой фееричное зрелище: огромный белый ком, сверху которого прилеплена белая, короткостриженая голова, по бокам горизонтально полу торчат руки, и крепился этот колосс на коротких, толстых, иксообразных ножках в белых колготках. На плечах у меня висели полосатые подтяжки с огромными хищными зажимами, бульдожьей хваткой вцепившиеся в бельевой ком.

Пожалуй, отличной компанией мне мог служить разве что толстый Толик, который изображал Спутник. Выглядел он очень похоже на меня, с той разницей, что на его нательном шаре, сделанном, в отличие от моего, из папье-маше и покрашенном серебрянкой, была прикреплена проволока, изображающая орбиту, вдоль которой лепились мячики разных размеров. Видимо, Толик был большим спутником сразу нескольких маленьких планет. Костюм ему делала бабушка, которая, надо полагать, была не очень сильна в астрономии.

Дети уселись на свои маленькие стульчики вокруг елки, нам же с Толиком принесли две табуретки с кухни. Так мы и сидели на возвышении, как два глобуса – белый и серебряный, с торчащими в стороны руками, в которых были зажаты новогодние подарки-кулечки с мандариново-конфетной композицией.

В зале так же сидели родители, которые со слезой умиления взирали на своих чад в сверкающих одеждах. Мои предки, натянув на меня новогодний наряд, предусмотрительно сдристнули, ссылаясь на занятость.

Пожалуй, все закончилось бы меньшим позором, если бы в разгар праздника меня не позвали под елку отрабатывать угощение. Надо было прочесть стихотворение для Деда Мороза, у которого и так при виде меня глаза полезли на лоб.

– Ну, давай, Комок, – сказал Дед Мороз и прыснул в усы. – Порадуй нас еще больше! Я приняла театральную позу, выставив вперед одну из своих косолапых ног, протянула вперед руку в трагическом – как мне казалось – жесте и стала декламировать, старательно выводя интонации Беллы Ахмадулиной, которая совершенно потрясла мое детское сознание, читая свои стихи по телевизору голосом неприкаянного привидения:

 
Были бы у елочки
Ножки,
Побежала бы она
По дорожке.
Заплясала бы она
Вместе с нами,
Застучала бы она
Каблучками!
 

Девочка я была артистичная, поэтому на этой мажорной ноте топнула ногой, изображая танцующую елочку. Мой «комок» колыхнулся вверх и, издав что-то вроде «ух!», проворно сполз на пол вместе с новыми колготками.

Дальнейшее помню смутно. Зал ржал, Дед Мороз ползал по полу и бился в конвульсиях, воспитательницы тоже ржали, поэтому никак не могли натянуть мой «комок» обратно на меня. Наконец они плюнули и отвели меня в раздевалку, где посоветовали переодеться. Толик, посмотрев на мой бенефис, заплакал и отказался читать стишок, как ни уговаривала его бабушка.

«Тьфу ты, блин, – замотала я головой, сбрасывая воспоминания. – Может, неспроста я не люблю Новый год?»

На журнальном столике сиротливо стояла тарелка с семгой, пол-лимона и единственный, не разбитый во время многочисленных переездов, бокал из чешского хрусталя – последнее напоминание о моей далекой семейной жизни. Я написала на клочке бумажки новогоднее пожелание: «Встретить в новом году мужчину своей мечты!» – подумала, выкинула и написала другую: «Встретить в новом году миллион долларов!» Что-то мне подсказывало: такое желание более выполнимо.

Стрелка часов на Кремлевской башне неумолимо приближалась к двенадцати, и я стала открывать шампанское. Но тут возникла проблема – пробка в бутылке сидела так крепко, что вытащить ее не было никакой возможности. В панике я схватила полотенце, обернула пробку и стала крутить ее что есть силы, но она не подавала никаких признаков жизни. Часы били полночь, я металась по комнате, путаясь в полах шелкового пеньюара с бутылкой в одной руке и спичками в другой, пытаясь одновременно вынуть пробку и зажечь клочок бумаги, пепел от которого полагалось кинуть в бокал с шампанским и выпить под бой курантов. Зажженная бумажка тлела на тарелке с семгой, наполняя комнату запахом копченой рыбы, я яростно трясла бутылку, часы в телевизоре отбивали последнюю минуту старого года. И тут чертова пробка с оглушительным хлопком вылетела из бутылки и угодила прямо в одинокую, засиженную мухами лампочку на потолке, раздался глухой «чпок», и лампочка разлетелась на мелкие осколки, обильно посыпав семгу на столе. Из бутылки вырвался сноп шипучки и окатил меня, стол, телевизор и половину моей малометражной комнаты. Я схватила бокал и вылила в него остатки шампанского. «Черта с два! – пронеслось в моей голове. – Я все равно встречу этот трижды проклятый Новый год, чего бы мне это ни стоило!» Я схватила наполовину сгоревшую бумажку и попыталась закинуть ее в бокал, но она распалась на две части, и я увидела, как в полной темноте одна часть бумажки, разбрасывая голубой пепел, оседает прямо мне на колени, отчего на шикарном пеньюаре растекается большое пятно, являя миру мои голые белые ноги.

Я вскочила из-за стола – розовые трусы в горошек выглядывали сквозь огромную дыру в моем наряде, с головы стекало шампанское вперемешку с лаком для волос, глаза щипало от потекшей туши – подняла бокал с остатком пепла и выпила его залпом на последней секунде боя курантов.

– С Новым годом! – торжественно сказал мне телевизор.

– И ты не кашляй! – ответила я ему. – Полмиллиона мне в принципе за глаза!