Текст книги "Из бутика с любовью"

– Думаю, дело было так: Кира отлично знала побочные эффекты таких таблеток и не хотела собой рисковать. У нее была анорексия, она вообще ничего не ела, но всем говорила, что худенькая из-за таблеток. Такая вот ходячая реклама. Анорексичка, которая торгует таблетками для похудения, – сообщил Дима.

Марина пошла в прихожую и распахнула шкаф. Платья, джемпера, куртки, дубленки, джинсы, юбки – все плотными рядами.

– С гардеробом у нее все о’кей, – доложила Марина, закрывая шкаф. – Но я ее понимаю. Она хотела инвестировать во что-то, накопить на еще одну квартиру у нее все равно бы не получилось. Золото можно продать только дешевле, чем купила. В антиквариате надо годами изучать рынок. А вот акции казались привлекательными.

– За что ее убили? – спросила квартирная хозяйка. – Вы это поняли, да?

Валерианов наконец-то громко высморкался.

– Убить могли из-за чего угодно. Вопрос, почему труп в тележке оказался возле нашей машины. Совпадения быть не может. Это не случайность.

– Пойдемте, – сказал Дима.

Валерианов повернулся к квартирной хозяйке.

– Квартира будет опечатана, – предупредил он. – До окончания следствия.

– Погодите, – покачала головой Марина, – еще кое-что.

Она прошла в спальню, сбросила одеяло, встала на кровать на одно колено и сунула руку под подушку.

– Я так и думала, – сказала она, – все же интуиция всегда была моим сильным качеством.

В руках у нее была фоторамка с портретом красивого сероглазого мужчины в белой майке. На майке было написано «Тыбыдымский конь».

– А вот и сердечная привязанность, – сказала Марина.

– Давайте фото сюда, – Валерианов протянул руку. – Мы найдем его.

Лиза работала. Запах масла, скипидара и лака витал по квартире. Иногда эта смесь казалась ей мертвой и раздражала, у Лизы не было вдохновения, но сейчас все было хорошо, кисть скользила легко и уверенно, и только боль в шрамах на груди мешала ей полностью отдаться творчеству.

Лиза никогда не использовала черный цвет, вместо этого она смешивала коричневый с синим, иногда добавляя немного фиолетового или красного. Тогда темный цвет получался не плоским, как если бы она взяла просто черную краску, а приобретал глубину и полутона.

Она выдавила в палитру каплю ультрамарина с сепией и принялась размешивать, получая от этого острое наслаждение. Потом нанесла получившийся цвет на холст туда, где должна была быть тень. Внутри Лизы что-то бурлило, сверкало, энергия плескалась, вырывалась протуберанцами, картина получалась яркой, экспрессивной до бешенства, и Лиза уже знала, что здорово поправит за счет этой картины свое материальное положение. Заказчики ждали от нее именно этого взрыва красок и эту бурю эмоций.

Все складывалось хорошо.

– Вы таки не выяснили, можно ли положить деньги на выключенный телефон? – спросила она.

Мужчина смерил Веронику взглядом.

– А вы так и не умылись? – сказал он. – Тогда я пойду.

– А борщ? – спросила Вероника. – Вы же обещали приготовить борщ.

– После того, как вы умоетесь.

– А зачем вам? – спросила Вероника. – Я же так красивее.

– Я все же надеюсь, что нет, – предположил он. – Поэтому хочу посмотреть.

– Так лучше, – сообщила Вероника. – Я вам точно говорю.

– Предоставьте мне возможность судить об этом, – сказал мужчина, стоя в дверях и не делая попытки войти. – Я думаю, что ваше мнение субъективно.

– А ваше? Объективно?

– Скажем так, оно объективнее.

– Мой ответ – нет, – решила Вероника.

Мужчина повернулся и пошел вниз по лестнице. Вероника даже постепенно начала привыкать к виду его затылка.

– И зачем вы возвращались? – закричала Вероника. – Чтобы меня помучить, да?

Дверь подъезда хлопнула. Он ушел. По щеке Вероники потекла одинокая слеза, которая промыла в косметике длинную и глубокую дорожку.

Ульяна смотрела телевизор и ела зеленый горошек из банки, когда в дверь позвонили. Она никого не ждала, поэтому не перестала мерно ковырять горошек.

«Опять ухажеры, – думала Ульяна. – Сейчас будут спрашивать, который час, как пройти в библиотеку, нет ли у меня соли, спичек, отвертки, ножниц, перфоратора или что там они обычно спрашивают».

Поэтому она не двинулась с места. На экране была церемония открытия универсиады, представители разных стран ходили с национальными флагами. Ульяне зрелище казалось интересным. Сильнее всех махал полотнищем представитель Северной Кореи.

В дверь опять позвонили, теперь настойчивее. Обычно поклонники так не звонили. Ульяна встала и пошла посмотреть в глазок.

На лестничной площадке было полно людей. Ульяна открыла дверь, сжимая в руках банку с горошком.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Ульяна, добрый вечер, – улыбнулась Марина. – Мы можем войти?

– Нет, – ответила Ульяна.

Она решила, что что-то стряслось с лысеньким, маленьким и толстеньким человечком, который ушел после того, как Ульяна купила на все деньги средство для чистки ковров. Ей стало нехорошо.

– Кира Хорькова убита. Так все-таки можно мы войдем? Или вы по-прежнему против?

У мужчины, стоящего рядом с Мариной, на лице отразилась тень неудовольствия. Ульяна всмотрелась в его физиономию, и ей вдруг стало понятно, что у всех людей, вызывающих у этого мужчины неудовольствие, рано или поздно возникают серьезные систематические проблемы.

– Тогда, конечно, входите, – разрешила она. – Только я не знаю, кто такая Кира Хорькова.

На самом деле она не только не помнила, кто такая Кира, но и не могла сообразить, где видела Марину.

– Кира – это девушка, которая была с нами на семинаре, – напомнила Марина.

В глазах Ульяны мелькнуло понимание.

– А как произошло убийство? Где? – спросила она. – И при чем здесь я?

– Колюще-режущее ранение, – пояснила Марина. – Ее нашли в тележке на парковке.

Ульяна смотрела на Марину, и в глазах не было страха. Только удивление. Марина в деталях вспомнила пластиковый манекен, который сидел за столом рядом с манекеном Киры. Кира уже была мертва.

Она села на кухне на симпатичный мягкий пуфик и вытянула ноги.

– Ульяна, – попросила она, – пожалуйста, вспомните, о чем вы говорили в тот день на курсах с Кирой. Что может вас связывать? Есть основания считать, что вам грозит опасность.

На лице Ульяны проступило недоумение.

– Вы чего-то недоговариваете, – сказала она. – Почему вы вообще решили, что нас что-то связывает? На курсах было много людей. Почему пришли именно ко мне? Что за опасность?

– Да, – кивнула Марина, – недоговариваю. Я не могу вам объяснить, почему вам нужно быть осторожной. Считайте это предчувствием.

– Хорошо, – согласилась Ульяна. – Вы не хотите сказать, что мне угрожает. Вы думаете, это честно?

– О’кей, если я скажу, что видела сон с трупами вашим и Киры, и Киры уже нет в живых, вас это убедит?

Ульяна смотрела ошарашенно, потом улыбнулась.

– Сон? – повторила она.

– Да.

– Отлично. А зеленые человечки вам ничего не говорили?

Через несколько минут они покинули квартиру Ульяны.

– Все равно она будет осторожнее, – Марина стояла уже на лестнице. – Несмотря на реплику о зеленых человечках.

– Да. Тем более что у нас и правда нет никаких оснований, кроме твоего сна, подозревать, что ей угрожает опасность.

– В этом сне я увидела манекен Киры, и она вскоре была убита. Почему именно она? Я уверена, что Ульяне тоже грозит опасность. За ее квартирой и за ней надо установить наблюдение.

– Уже.

Марина не уставала восхищаться супругом.

Блог Стекл_offой был занятным. Ира заказала кофе и принялась читать.

«Сегодня в Киеве загорелся бензовоз, – прочитала она, – в нем было восемнадцать тонн бензина. Водитель почувствовал запах гари, выскочил и принялся гасить пылающее колесо. Колесо удалось потушить, что само по себе удивительно, ибо горят покрышки просто отлично. До заправки он не доехал несколько десятков метров. К счастью. В связи с этим вспоминаются две истории, – писала Стекл_offa. – Первая произошла с моей мамой. Она ехала на моем «Ланосе» к своей сестре по трассе в другой город. Ночью. И вот видит, что из впереди идущей фуры вырываются языки пламени. А фура себе спокойненько едет, водитель ни о чем не подозревает. С третьей попытки мама обогнала фуру и ехала рядом по встречке, изо всех сил сигналя. Потом обогнала и приклеилась впереди, мигая аварийкой. Короче, выполнила общечеловеческий долг и проявила гуманизм, чем я горжусь, ибо мама обычно ездит плохо и в основном по прямой, а тут такие кульбиты...»

Ира пробежалась глазами по посту до конца и перешла к следующей записи – подборке медицинских новостей про мозг вообще и человека в частности.

«Те, у кого хорошая реакция, живут дольше, – писала Стекл_offa. – Казалось бы, никто уже не охотится ни на кого, от тигра убегать не надо, от скорпиона уворачиваться тоже не надо, рыбу голыми руками ловить, опять же, не обязательно, а поди же ты – все равно, по статистике, люди с хорошей реакцией дольше живут. Интересно, что различия начинаются уже в момент рождения – некоторые новорожденные сразу начинают недовольно кричать, реагируя на изменения окружающей обстановки. Другим нужно больше времени».

– Это явно не про Александра, – поняла Ира.

«Если перед маленьким мальчиком положить мячик, он его пнет ногой. Маленькая девочка поднимет мячик и прижмет к себе. А я, наивная, считала, что поведенческие различия проявляются намного позже, – продолжала Стекл_offa фокусироваться на теме мозга человека. – А если перевернуть фотографию лица вверх тормашками, происходит снижение узнавания на двадцать пять процентов. С другими объектами такого эффекта нет».

Ира залпом допила кофе. Пока про Александра не было сказано ни слова. Но она чувствовала, что напала на след.

Петр вошел в квартиру Евгении Витальевны и огляделся, будто был большим псом, которого привели в новое жилище.

«Не хватало еще, чтобы он начал обнюхивать углы», – подумала Евгения.

В квартире царил идеальный порядок.

– Казарма, – сказал Петр. – Где тюлевые шторки? Где цветы в вазочках? Даже пыли нет.

– Пыль организовать несложно, – отреагировала Евгения. – Только зачем?

– Чтобы человечнее выглядело. Кстати, еда есть?

– Йогурт.

– А мясо?

– Йогуртов с мясом не бывает.

– Можно мясо без йогурта.

Он прошел на кухню и открыл холодильник. Батарея йогуртов, куча зеленых яблок, блестящих, как будто их долго натирали воском, бутылка минеральной воды, три веточки сельдерея. Петр поморщился.

– Уже качаешь права? – спросила Евгения Витальевна. – В тюрьме, наверное, кормили лучше.

Он поднял на нее глаза и захлопнул холодильник. В глазах разгорался гнев.

– Я начинаю понимать, почему ты одна, – сказал он. – Если ты собираешься с утра до вечера напоминать мне о том, что я и так помню, то я, пожалуй, вернусь туда, откуда ты меня забрала. Не думай, что меня так уж это пугает.

Он пошел в прихожую.

– Ну и иди, – сказала она.

– Я всего лишь за мясом.

В дверь снова позвонили, и Вероника, которая, пригорюнившись, сидела на кухне и смотрела передачу о повадках японских макак, усмехнулась.

– Не выдержал разлуки, голубчик, – решила она.

С триумфальной улыбкой она выдвинулась в сторону прихожей, неся обширные телеса. Вероника расправила плечи, выставила вперед грудь и распахнула дверь. Давешнего знакомого не было, на лестничной площадке стояла крупная блондинка, в которой наблюдательный глаз Вероники тут же узнал посетительницу курсов, и худощавый мужчина, в котором Вероника тут же признала какого-то начальника – непонятно какого, непонятно чего, но точно начальника. Сзади маячила охрана. Слева майор в форме.

Веронике поплохело.

– Я же постепенно отдаю долг, – сказала она. – Поймите, я сто раз всем рассказывала, это была финансовая пирамида, многие не свои деньги несли, но я же собиралась их отдать. Я отдаю как суд постановил, – продолжала она. – То есть... в прошлом месяце... так получилось.

Она бы покраснела, если бы сквозь слой косметики хоть что-то было видно. Первый страх прошел, Вероника присмотрелась, потом немного пораскинула мозгами, и ей стало понятно, что эти люди пришли не за недоимкой.

– А в чем, собственно, дело? – спросила она.

– Вероника, – сказала Марина, – мы всего лишь пришли вас предупредить. Девушка, которая была с нами на семинаре, Кира, убита. Будьте осторожны.

– Тощенькая такая, что ли? – спросила Вероника после небольшой паузы.

Ее лицо ничего не выражало, ничего. Через слой пудры, тонального крема, корректора, ботокса, туши, помады, румян и теней для век не пробивался ни один эмоциональный луч. Ресницы негромко стукнули друг о друга – Вероника моргнула.

– Ужас какой, – вдруг произнесла она.

Лицо Вероники сжалось в кулачок, нос задрожал, косметика потрескалась, как земля при землетрясении.

– Жуть, – повторила она. – Кто же это ее, а? Совсем молоденькая. Худенькая и глаза такие большие.

Подбородок мелко задрожал.

– Я рада, что вы сочувствуете ей, – сказала Марина. – Мы пока не знаем, к сожалению, кто это сделал и почему. Я хочу сказать, чтобы вы на всякий случай вели себя осторожнее.

Вероника распахнула глаза. Ресницы взметнулись, сильно накрашенные губы сложились в испуганный бантик.

– Ее зарезали ножом, тело положили в тележку, а тележку выкатили на парковку в гипермаркете, – продолжила Марина.

Теперь у Вероники были открыты не только глаза, но и рот.

– Я буду следующей жертвой, да? – прохрипела она. – Это маньяк?

Майор громко и трубно высморкался.

– Мы пока ничего не знаем, – сказала Марина, – просто будьте осторожны. Особенно если к вам в дверь позвонит кто-то с тележкой из гипермаркета.

Они ушли, а Вероника все продолжала стоять на лестнице.

Когда в дверь позвонили, Анастасия еле-еле разогнулась.

«Как жаль, что такое прекрасное мороженое закончило свой путь в унитазе. В этом есть что-то несправедливое», – подумала она.

Сунув в рот жвачку, девушка пошла в прихожую. Вообще-то она вела уединенный образ жизни, и к ней почти никто никогда не ходил. Иногда Анастасии хотелось завести собачку, иногда хомячка, иногда морскую свинку или кошку, но каждый раз мысли не доходили до реализации.

Звонок звенел. Анастасия переступила через пакеты с покупками, брошенные в прихожей, и открыла дверь.

– Батюшки, – сказала она, – Марина, здравствуйте. А это ваши друзья? Заходите! У меня, правда, с едой не слишком хорошо... и тут пакеты, переступайте.

Марина вошла, отметив, что с ремонтом у Анастасии намного хуже, чем с одеждой. Квартира была захламлена покупками, много вазочек, много подсвечников, декоративных тарелочек и картинок в рамках, все это было развешано и расставлено в беспорядке на полках, подоконнике, холодильнике и стенах. Прямо на кухонном столе стояло большое денежное дерево с медными веточками, на которые были нанизаны разноцветные камешки. На подоконнике расположился аутентичный адыгейский кувшин. На ручках были развешаны бусы и ожерелья, с потолка свисали ловцы снов, издающие легкий звон. Обои в уголке отошли от стены и были приклеены скотчем.

«Фэн-шуй, – подумала Марина, – забавно».

– Садитесь, – сказала Анастасия и включила чайник. – У меня где-то конфеты были, кажется. Только сейчас вспомнила.

Дима с удовольствием сел и вытянул ноги. Анастасия открыла дверцу шкафчика, и на нее посыпались коробки, пачки, пакеты, отдельные конфетки и печенье.

– Ого, – удивился Дима.

По кухне распространялся запах шоколада. Чайник шумел, вскипая. Анастасия подняла с пола сладости, подула, отряхнула.

– А вы, собственно, почему ко мне пришли? – спросила она.

Вопрос прозвучал так, будто она извинялась. Марина смотрела на Анастасию и думала о том, что социальная изоляция Анастасии, которая так и бросалась в глаза, вызвана ее полной невозможностью кому-то отказать. А когда невозможно отказать, приходится прятаться.

– С нами на семинаре была девушка по имени Кира, помните? – спросила Марина. – Голубоглазая такая, худенькая.

– Не просто худенькая, а прямо-таки скелет, – сказала Анастасия.

В ее глазах была тоска. Кто-то пришел в ее дом, расположился и неизвестно когда уйдет.

«Ну что, уже уходите? – спросил Кролик, который был очень вежливым.

– А что, еще что-то есть? – уточнил Винни-Пух и сказал, что они c Пятачком, разумеется, никуда не спешат».

Дима смотрел на Анастасию и с удовольствием хрустел конфетой.

– Чай давайте, дорогая, – сказал он.

– Вам зеленый или черный? – спросила Анастасия.

– Мне фруктовый, с черной смородиной, – сказал он, – не слишком горячий и две с половиной ложки сахару. Плюс чашечку эспрессо Сергею Алексеевичу, – он кивнул на начальника своей охраны, – а Виктору и Николаю, один из которых стоит у дверей, а второй – на лестнице, отнесите по чашке капучино. Да, и еще Валерианову выдайте пачку новых носовых платков, он хочет сморкаться.

На секунду Марине показалось, что Анастасия откажется, устроит истерику, швырнет чашкой в стену или по крайней мере предложит Диме самому сварить капучино, но нет, она покорно двинулась в сторону кофейного аппарата, и глаза у нее были как у ламы с предгорий Анд, такие же большие и печальные.

– Так что там с Кирой, – спросила она. – Вы же из-за нее пришли?

По кухне распространялся аромат кофе.

– Ее убили, – сказала Марина, – мы, собственно, пришли вас предупредить.

Анастасия зашаталась. Через секунду она уже лежала на полу без сознания.

– Какая-то надломленная психика, – сказала Марина, прикладывая ко лбу девушки мокрую салфетку, – ни с кем не общается, но всем открывает, бесконечно покупает, но готова все отдать по первому требованию, падает в обморок, услышав о смерти девушки, которую видела однажды в жизни... Что это все значит?

– Это значит, – сказал Дима, – что у девушки типа «поросенок Пятачок» в любом случае не хватило бы ни воли, ни смелости убить Киру, погрузить ее в тележку и подкатить ее на парковке к нам.

– А на что годен «поросенок Пятачок»?

– На то, чтобы забиться в норку плюс совершить пару набегов на соседние дубы и натащить домой желудей. А потом обожраться этими желудями.

Анастасия открыла глаза.

– Какой ужас, – всхлипнула она.

– Не открывайте никому дверь. Вообще. И не выходите, питайтесь запасами, которые есть дома, – посоветовал Дима. – Понятно?

– Мне через две недели назначено к зубному, – хрюкнул «Пятачок», не делая попытки подняться.

– Вот через две недели и выйдете, – сказал Дима.

Они вышли из квартиры Анастасии, отказавшись от эспрессо, капучино и чая со смородиной.

Лиза рисовала уже третью картину. Ее было не остановить. Вдохновение искрилось, рвалось наружу, водило кистью. Она не чувствовала усталости, жажды и холода из открытого окна. Красный, черный, зеленый, белые пятна... розы в вазе, которые она рисовала, выглядели живыми, объемными, сочными. При этом у них были шипы.

«Опасные красавицы», – подумала Лиза.

Она даже не могла сказать, какое у нее сейчас настроение. Настроения как такового не было. Когда в дверь постучали, Лиза поначалу не услышала. Потом махнула кистью, отгоняя нежданную помеху. И лишь затем пошла к двери. Она распахнула ее, и запах масла и скипидара вырвался на лестничную площадку.

– Добрый вечер, – сказала крупная блондинка.

У блондинки было очень красивое лицо, но Лизе оно не нравилось. Она и на курсах долго смотрела на эту женщину, и уже тогда она ей не нравилась. Эта непробиваемая самоуверенность, самоуважение, расправленные плечи, высоко поднятая голова, мудрость в слегка улыбающихся уголках губ, приподнятые брови, будто ей интересно все на свете. Это красивое узкое лицо со светлыми глазами не было холстом, на котором можно нарисовать все, что угодно. Оно отражало внутренний мир и характер. Нелегкий и непростой жизненный путь, отмеченный борьбой, победами и успехами. Сражения, из которых она вышла победительницей. Свежее лицо мудрой и красивой женщины, не предававшей ни себя, ни окружающих.

Лиза почувствовала, как вдохновение оставляет ее. Шрамы на груди заныли. Рука онемела. Она ощутила все свои метания, все попытки сделать из обломков своей жизни что-то целое, хоть за что-то зацепиться. Когда это началось? Когда что-то внутри сломалось? Тогда, когда она пыталась выдавить из себя вдохновение любой ценой? А что такое художник без вдохновения? Жалкий ремесленник, кустарь, рисующий кислотные желто-зеленые псевдоукраинские пейзажи с белыми домиками и изумрудно-зеленые волны, которые должны напоминать об Айвазовском, но почему-то не напоминают.

– Добрый вечер, – сказала Лиза. – Какими судьбами?

Почему-то ей было больно смотреть на Марину. Она, Лиза, была ненамного беднее. И все же разница очень велика. Только выражалась она не в деньгах.

– Я вижу, вы работаете, – сказал Дима, глядя на кисть в руках Лизы.

Кисть Лиза оставила специально, как раз для того, чтобы показать, что она занята, и побыстрее свернуть разговор с визитерами.

– Вы правы, – ответила она.

Муж Марины ей тоже не понравился. О, она знала такой тип людей. Жесткие, логичные. Терминаторы, готовые давить и применять силу. Они любили строить схемы, властные вертикали, властные горизонтали, и хорошо с ними только тем, кого они любят. При условии, что любимые ведут себя безупречно. Впрочем, у таких людей тоже было слабое место. И Лиза это место сразу ощутила, вникла, прочувствовала и едва сдержала улыбку.

– Мы вас не задержим, – сказала Марина. – Можно войти?

– Д-да, – Лиза отступила на шаг и дала визитерам возможность зайти. – Проходите в студию.

Студия была роскошной, сделанной из двух квартир. Панорамное окно, стеклянная крыша, огромные холсты, яркие лампы. На полу толстый, мягкий ковер, в котором утопали ноги. Негромко жужжала вытяжка, которая полностью не могла ликвидировать запах, присущий мастерской художника творчества. На столе в хрустальной вазе стоял букет роз. Марина посмотрела на картину, сверкавшую свежими красками.

– Я куплю ее, – сказала она, – это прекрасно.

Красные розы, обрамленные черными тенями, капли влаги. Энергичное, свежее, экспрессивное произведение.

– Оно не готово, – сказала Лиза. – К тому же я планирую выставку.

– Вопрос, как я понимаю, в цене, – поняла Марина.

Лиза колебалась.

– Соглашайтесь, – посоветовал Дима. – Сколько в среднем стоят ваши картины?

Лиза назвала цену. Цена была высокой.

– Погодите, – вспомнил Дима, – в прошлом году у вас была выставка в посольстве Франции.

– Именно, – кивнула Лиза. – Но вы же ко мне не за картиной на самом деле пришли? И не для того, чтобы поговорить о прошлогодней выставке?

– Да, повод намного печальнее. Кира – девушка, которая была вместе с нами на семинаре, – убита.

Лиза подняла брови.

– Кому-то перешла дорогу? – спросила она. – Так просто не убивают. Должен быть повод.

– Пока неизвестно, – покачала головой Марина. – Но на всякий случай будьте осторожны. Вдруг это как-то связано с семинаром. Понимаете, мы нашли тележку с трупом на парковке торгового центра возле нашей машины.

– А как труп поместился в тележку? Ах да, она же была совсем худенькой... мне очень жаль, правда. Я буду осторожной, конечно.

Картина буквально сияла, как будто светилась изнутри. Марина никак не могла оторвать от нее глаз.

– Так картину продадите? – спросила она и предложила цену.

– Да, – кивнула Лиза.

Ира продолжала читать Стекл_offу, отхлебывая кофе уже из второй чашки.

«Я тут недавно писала о том, что родственник моих друзей заболел и ему должны перелить всю кровь, – сообщала в своем следующем посте Стекл_offа. – На сегодняшнее утро крови по-прежнему не хватало. И не потому, что друзей мало. А потому, что заворачивали двух потенциальных доноров из трех. Вы курите дольше десяти лет? До свидания. Девушка, у вас сорок пять килограммов, а нужно минимум пятьдесят. До свидания. ПМС? До свидания. Низкое давление? До свидания. Семь месяцев назад родили? До свидания. Когда в последний раз употребляли алкоголь? Пиво вчера? До свидания, должно пройти не менее сорока восьми часов. Меня завернули из-за близорукости. Короче, время шло, а идеальных доноров было меньше, чем нужно, несмотря на то что все просекли фишку и начали отчаянно врать. В общем, надела я контактные линзы, распустила волосы, дабы не узнали, и снова туда поехала. Нет, у меня нет ПМС. Нет, я не курю. Нет, я не пью. Да, шестьдесят шесть килограммов. Нет, я родила больше года назад. Нет, нету у меня ни боткина, ни сифилиса, ни туберкулеза. Короче, они сдались и дали мне подписать кучу бумаг. В сдаче крови самый неприятный момент, когда руку пробивают толстой иглой. Потом уже почти ничего не чувствуется. Вставать надо медленно и аккуратно – и не потому, что кружится голова, а потому что из руки начинает литься кровь и заливает одежду, потом придется ехать и переодеваться. Майку да, испортили. Может, конечно, и отстирается».

В этом посте также не было никакого намека на Александра. Ира пробежала глазами следующую запись о колбасном гуманизме.

«Идем мы вечером с ребенком, гуляем, – писала Стекл_offa. – Гуляем, прямо скажем, не бесцельно, а идем в кафе, где продают замечательное фруктовое желе. И на полпути видим собачку. Собачка выглядит, надо сказать, неплохо – плотненький такой рыжий песик, шерстка пушистая – четыре четырки, две растопытки, седьмой вертун, короче. И вот обнюхивает собачка меня за руку, тычется, потом заискивающе смотрит на моего сына и буквально подталкивает нас к колбасному киоску. Глаза при этом неописуемые. Мы покупаем ей кусочек докторской колбаски. И что вы думаете? Она уже так наелась за день колбасы, что не может ее есть. Видимо, цирковой номер с выпрашиванием ам-ам столь часто приносил успех, что колбаса уже не лезет. Сначала собачка откусила небольшой кусочек, потом вздохнула, взяла остатки и потрусила в укромное место. В общем, съесть с ходу «не шмогла». А я-то думаю, куда в этом киоске подевалась колбаса нижнего ценового сегмента. Весь ассортимент вплоть до докторской скормили этому песику».

Ира улыбнулась и принялась читать дальше. Она не сомневалась, что рано или поздно найдет пост про Александра.

У Марины и Димы была очаровательная привычка гулять по торговым центрам так, как другие люди гуляют по паркам и набережным.

– Я, пожалуй, куплю это платье, – сказала Марина, – такое струящееся, длинное, шелковое, с лентой на спине.

– Восьмой месяц беременности – самое время закупать платья.

– Ты прав, самое время!

Второе платье, на которое Марина положила глаз, было отрезным по талии, причем верхняя часть была синей, а нижняя – белой в синий горошек. Плотное, трикотажное, с атласным блеском, оно так хорошо сидело на фигуре, что кругленький живот Марины казался меньше и изящнее, чем был на самом деле.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Дима. – Семинар, убийство, походы по чужим квартирам, шопинг... не хочешь отдохнуть?

– Ерунда, – ответила Марина, – беременность не болезнь. Тем более все равно почти все время я провожу на сиденье автомобиля. А ведь мне надо больше двигаться. Вот я и двигаюсь.

– Также не рекомендуется нервничать. А тут труп.

– Еще одно заблуждение, – возразила Марина. – Нервы нервам рознь. Вот, например, я сижу дома... а ты где-то на работе. И у тебя роман с подчиненной. Вот это нервы! Вот это я понимаю!

– У меня никого нет, – тут же сообщил Дима.

– Я верю, – сказала Марина. – Хотя помню некую Инну Сергеевну.

Дима засмеялся.

– Смешно, – сказала Марина. – Очень. На твоем месте я бы не веселилась. Ревнивые параноики – это не шутки.

Она померила еще малиновое платье с черными кружевами. Черное на малиновом выглядело очень красиво. Платье тоже было с лентой под грудью, длинным, и в нем Марина была похожа на принцессу.

– Купи еще вон то, – посоветовал Дима, – цвета юного мытого поросенка.

Но примерка показала, что розовенькое Марину радикально полнит.

– Я так и не могу понять, что произошло, – сказала Марина, вертясь перед зеркалом, – где именно ее убили, кто, почему, почему тележка, кто подкатил труп к нашей машине.

– Видимо тот, кто и убил. Кира не так проста, как казалось. Помимо анорексии и торговли тайскими таблетками из-под полы, у нее был молодой человек, фотографию которого она держала под подушкой и которого, видимо, не одобряла ее сестра. Она также собиралась инвестировать в акции или паевые фонды средства, а их намеревалась получить после кончины своей тетушки, которая, как сказала Нина Хорькова, «проживет еще сто лет». Также после убийства у нее пропала коричневая сумка с кистями, которая сейчас неизвестно где. Что было в этой сумке и куда она пропала?

Валерианов позвонил как раз вовремя.

– Дмитрий Николаевич, мы знаем, кто это, – доложил он, и в трубке послышалось шелестение, как будто майор разворачивал бумажный платок. Скорее всего, так и было. – Тот парень на фотографии. Его зовут Филипп Цукерман. Он женат на Дарье Цукерман, лучшей подруге Киры Хорьковой. Кстати, сумку Киры мы нашли.

– Понял, – сказал Дима и отключил связь.

Даша Цукерман сидела в кабинете майора Валерианова на стуле, красиво изогнувшись, и болтала ногой в туфле на высоченной шпильке. За соседним столом расположился лейтенант, который писал протокол. Дима что-то набирал на коммуникаторе, не теряя нити разговора. Они с Мариной сидели за ее спиной и в тени – так, чтобы Даша их не видела, но они отлично видели ее.

– Кирочка? – спросила Даша Цукерман, и ее капризное лицо исказилось. – Кирочка мне знакома хорошо, да.

Она стукнула длинным каблуком по полу, как будто это была Кира, которой она хотела сделать что-то нехорошее.

– Она была моей лучшей подругой.

Марина хлебнула ледяного лимонада. В воде плавали дольки лимона и несколько листиков мяты. Мята Марине особенно нравилась. Она выудила листик и пожевала его, наслаждаясь вкусом. Майор высморкался.

– Да, была моей лучшей подругой. А потом попыталась увести у меня мужа. Я ей доверяла, как себе. Мы дружили с детского сада. Конечно, Филечка мне все рассказал. С тех пор...

Голос Даши сорвался на визг. Она так сильно нервничала и так сжимала пальцы рук, что костяшки хрустели.

– С тех пор мы не общаемся. Но я знаю, что она пыталась поговорить с Филиппом, подкарауливала его, шпионила, следила.

– Киру убили, – сказал Валерианов. – Что вам об этом известно?

Майор потянулся было к носовому платочку, намереваясь высморкаться, но решил, что это уменьшит накал ситуации. Даша откинулась на стуле и распахнула глаза.

– Это не я! – воскликнула она.

Капризное лицо заливала бледность.

– Проверим, – сообщил Валерианов и наконец-то высморкался. Сморкался он долго, смачно и с удовольствием, сменив при этом три бумажных платка.

– У меня алиби, – добавила Даша.

Дима не удержался и улыбнулся.

– Откуда вы знаете, где и когда произошло убийство? – спросил майор. – Отчего решили, что у вас алиби?

Даша сжалась на стуле, на лице появился ужас.

– Алиби у меня потому, что я в любом случае этого не делала, – почти выкрикнула она и собралась заплакать, но наткнулась на холодный взгляд майора и передумала.