Текст книги "Цена крови"

1008 год Р. Х

В этот год приказал король своим людям строить корабли по всей Англии; тот, у кого было триста десять хайдов земли, должен был поставить одну галеру или плоскодонный скиф; тот же, у кого было всего восемь хайдов, должен был найти себе шлем и доспехи.

Англосаксонские хроники

Глава 14

Сентябрь 1008 года

Корф, Дорсет

Этельстан пристроился в углу на одной из широких, выложенных подушками скамей, стоявших вдоль стен королевского охотничьего домика в Корфе. Слуга поставил рядом с его рукой чашу с элем; вокруг крутилось несколько собак, а одна из них, обнюхав его сапоги, с громким ворчанием улеглась подле них. Под соломенной крышей витал запах дыма очага, а в комнате приятно пахло костром и жареным мясом. По стенам были развешены головы и рога оленей, как немое подтверждение предназначения этого домика и свидетельство изобилия дичи на острове Пурбек.

Вытянув перед собой руку, он стал немного покручивать ею, стараясь расслабить мышцы, не привыкшие к охотничьему луку. Лето прошло без особых происшествий, слава Богу, и в этом укромном убежище было спокойно и мирно – по крайней мере, до тех пор, пока его братья со своими компаньонами не налетели сюда, как стая пронзительно кричащего воронья. В данный момент, правда, все эти люди, устав от преследования оленя по холмам, вели себя относительно спокойно, и он подумал, что трудно найти лучшее место, где можно было бы провести вторую половину этого промозглого октябрьского дня.

Ему нравился этот дом, несмотря на его грязную историю, связанную с предательством и убийствами. Он точно не знал, где именно был убит его праведный дядя король Эдвард. Отец мог бы показать ему, но с момента смерти Эдварда он ни разу здесь не появился, и неприязнь короля к Корфу делала это место особенно привлекательным для Этельстана. Его воспоминания об этих краях были не запятнаны присутствием вечно хмурого отца или мыслями о другом короле, убитом здесь несколько десятилетий назад. Его братья чувствовали то же самое, и Корф превратился для них в своего рода убежище, где они могли с удовольствием проводить время вместе со своими друзьями и компаньонами.

По общему согласию, женщины сюда не допускались – даже служанки, хотя в ближайшей деревне была масса девушек, всегда готовых составить компанию королевским особам за небольшое количество серебра. Он подозревал, что его младший брат в данный момент как раз наслаждается благосклонностью одной из жаждущих девиц, поскольку, когда они проезжали через деревню, он остановился у одного дома и махнул остальным рукой, чтобы они ехали без него. Эдгару достанутся самые лучшие девушки, в этом можно было не сомневаться. Со своим ровным характером, привлекательной внешностью и щедрой рукой, он был здесь даже более популярен, чем король-мученик, который привлекал в построенную в честь него церковь пилигримов с их кошельками.

Он взял свою чашу и отхлебнул большой глоток эля, после чего, утершись тыльной стороной ладони, по очереди посмотрел на своих младших братьев. Эдмунд, который любил держать ухо востро и хорошо платил за сведения, стоял с группой мужчин у огня, с интересом склонив свою темноволосую голову набок. Время от времени он бросал взгляд на дверь, но в основном, похоже, внимательно слушал, видимо, какие-то местные сплетни. Если среди этого окажется что-то полезное, Эдмунд потом поделится с ним.

В другом конце залы Эдрид и Эдвиг расчистили место на помосте для сна и с полудюжиной своих компаньонов метали кости. Некоторое время он следил за их игрой и нахмурился, когда Эдвиг вдруг встал на колени, наклонился к одному из игроков и принялся ожесточенно отвешивать ему пощечины. Жертва этого нападения даже не пыталась уклониться от ударов – в конце концов Эдвиг был этелингом, – и Этельстан уже хотел вмешаться, чтобы остановить это, когда Эдрид приказал брату прекратить. Эдвиг громко расхохотался и, повернувшись спиной к игре, едва не свалился с платформы, потому что был непристойно пьян.

Господи, он пьет целыми днями напролет. То, что сегодня утром он смог держаться в седле, говорило либо о его незаурядном искусстве верховой езды, либо о большой удаче – но ни то ни другое не могло выручать его вечно. Пьяному или трезвому, но Эдвигу доставляло удовольствие дразнить и подстрекать людей, пока они не теряли осторожность и не приходили в ярость. Король уже дважды выплачивал вергельд за учиненные им избиения, заканчивавшиеся смертью. Эдвиг, однако, не мог всегда рассчитывать на своего отца или братьев, которые выручали его из беды. «В один прекрасный день, – подумал Этельстан, – все это плохо кончится».

Эта мысль напомнила ему слова зловещего пророчества, которые были произнесены шепотом, но тем не менее до сих пор звучали у него в голове. Правда это или нет, думал он, но Эдвига определенно ждало плачевное будущее, если кто-нибудь не заставит его образумиться. Однако делать это в семнадцать лет, похоже, было уже поздно.

Размышления его были прерваны, когда через заширмленный проход в залу вошел человек и сразу обратился к Эдмунду, который, как только сейчас понял Этельстан, ждал его. Через мгновение вновь прибывший уже целенаправленно двигался к скамье Этельстана. Это был Вульфнот из Сассекса, один из королевских танов. Прибыл он издалека, поскольку сапоги его и плащ были забрызганы грязью, а на лице под короткой копной седых волос была заметна печать усталости.

Этельстан кивнул ему, отметив про себя, что комната внезапно опустела и в ней остались лишь его братья да еще старый верный слуга. Старый Осрик принес табуретки и еще эля, а Этельстан сделал один большой глоток из своей чаши, чтобы подготовиться к тому, что его братья и Вульфнот собирались выложить ему. Проглотив напиток, он сердито взглянул на Эдмунда.

Что он теперь затеял? Определенно, это не было связано с Эльгивой: девушку не видели уже два года, и, если у нее есть хоть капля здравого ума, она давно забилась в какое-то безопасное убежище за морем. Вульфнот просто не мог иметь никакого отношения к ней.

Или все же мог? Что, если он обнаружил ее где-то в Сассексе, скрывающуюся прямо у них под носом?

Невнятно пробормотав проклятья, он слегка выпрямился и пожалел, что не остался с Эдгаром, который сейчас беспечно прелюбодействовал в деревне Корф.

– Похоже, – угрюмо сказал он, – кто-то созвал тут совет.

– Пустая трата времени эти вонючие советы, – промямлил Эдвиг. Он стоял, прислонившись к одному из опорных столбов в зале, с чашей эля в руке.

Этельстан был удивлен, что Эдвиг вообще мог держаться на ногах.

– Разве мы не подождем Эдгара? – спросил он.

– Я уже послал за ним, – ответил Эдмунд. – Вульфнот здесь представляет нескольких южных лордов. Он хочет поговорить об Идрике.

Значит, все-таки не о дочери Эльфхельма. Слава тебе господи.

– Ах, этот мерзкий Идрик, – сказал он, поднимая чашу в сторону Вульфнота, который, как всем было известно, ненавидел Идрика. Господи, его ненавидели все, но у Вульфнота на это было больше оснований, чем у большинства. – Человек, которого выдвинули в элдормены, минуя по крайней мере одного во всех отношениях более достойного кандидата, – кивнул он в направлении Вульфнота, который ответил на это хмурым взглядом, – и чье влияние на короля, похоже, растет день ото дня. Обожаемый муж моей сестры и любимец моего отца. Что еще можно сказать про Идрика?

– Что это убийца и вор, мразь, самое подлое ничтожество, которое когда-либо пятнало своим присутствием двор вашего отца, – прорычал в ответ Вульфнот.

– Ох, как это грубо, – фыркнул Эдвиг. – За последние лет тридцать при дворе наверняка был кто-нибудь столь же плохой.

– Я такого не припомню, милорд, – прогремел Вульфнот. – Действия Идрика убедили громадное множество людей в том, что правление вашего отца затянулось намного дольше отведенного ему срока. Люди ежедневно молят Бога, чтобы Тот забрал короля к себе на небо как можно скорее и таким образом освободил нас всех от Идрика.

– Я впервые слышу об этом, – возбужденно заявил Эдвиг. – Тут мы должны дружно сказать «аминь»?

– Заткнись, Эдвиг, – сказал Этельстан. Он повернулся к Вульфноту. – Я избегал собраний совета моего отца все лето, поскольку там моим мнением редко интересовались и всегда его игнорировали. Что теперь задумал Идрик?

– Ваш отец поставил его командовать флотом, – ответил Вульфнот. – Он сейчас отбирает корабли.

Этельстан весь подался вперед, внезапно насторожившись. Он об этом ничего не знал. Король отдал приказ всем своим танам строить корабли – некоторые из лордов должны были построить их до десяти штук, в зависимости от того, сколько у них было земли. Об этом же он сам много лет твердил своему отцу как о части плана обороны против датчан, но лишь когда Идрик выдвинул эту идею на последнем совете на прошлую Пасху, король наконец согласился. Однако затем Идрик привез из Нормандии корабельных плотников, предлагая их услуги английским магнатам по втрое завышенной цене. Следующей весной в Англии будет многочисленный новый флот, а Идрик станет очень и очень богатым человеком. Кто-то мог бы назвать это бессовестным. Но сам Идрик называл это просто хорошей сделкой.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что он отбирает корабли? Корабли, которые приказал построить мой отец, еще не могут быть закончены.

– Речь идет не о новых кораблях. Идрик послал вооруженные отряды в порты Кента и Сассекса с письменным приказом, в котором требуется, чтобы ему были предоставлены все корабли, которые могут выйти в море, – при необходимости он может отбирать их силой.

– Но с какой целью? – спросил Этельстан.

– Они говорят, чтобы патрулировать побережье в зимнее время, хотя каждому известно, что датчане никогда не рискнули бы посылать сюда весь флот во время зимних штормов. Все наши корабли конфискованы короной, что означает, конечно, что они в подчинении Идрика. И если мы хотим заменить их, нам придется строить новые.

– С помощью корабельных плотников Идрика, – закончил Этельстан.

– Вот именно. Он выпил всю нашу кровь до капли и продолжает жиреть за наш счет. Если у человека нет серебра, чтобы заплатить за строительство кораблей, Идрик охотно берет вместо этого его землю. Если так пойдет дальше, этому негодяю будут принадлежать поместья по всему Кенту и Сассексу.

– Смотрите, каков молодец, – выпалил Эдвиг. – Вот что мы сделаем. Соберем все золото и серебро в королевстве и отдадим его Идрику, а когда датчане налетят в очередной раз, мы скажем им, чтобы они грабили его. Проблема решена.

– Это не тема для шуток, милорд, – фыркнул Вульфнот. Он повернулся к Этельстану. – Король поставил Идрика командовать нашими береговыми укреплениями. Помимо того что он еще больше разбогател от этого назначения, оказалось, что в кораблях он разбирается хуже последнего свинопаса. Ни один человек в южных графствах не желает доверять свою защиту Идрику, и все они сомневаются насчет своей присяги на верность королю. Они боятся, что его зависимость от Идрика является результатом старческого слабоумия. Я слышал, как люди говорили, что, если кто-то не возьмет в свои руки бразды правления страной, король всех отдаст в лапы Идрику, и тогда уж точно мы пропали.

Вульфнот впился взглядом в лицо Этельстану. Было абсолютно ясно, что он имеет в виду: люди, о которых он говорил, хотят нового короля.

Но чтобы скинуть с трона старого короля, нужна армия.

Он чувствовал, что все теперь смотрят только на него. Они бросили ему вызов, словно флаг, и теперь хотят, чтобы он подхватил его и помчался с ним вперед. Но чего они от него ожидают, и куда он пойдет? Кто из них готов последовать за ним туда, на самый край смертельного обрыва?

Много лет назад он уже думал о том, чтобы собрать армию против своего отца, – дикое, отчаянное желание, порожденное молодостью, разочарованием и злостью. С тех пор он стал намного осторожнее. Господи! Один этот разговор уже подвергает их всех большой опасности.

– Значит, вы хотите убедить короля отказаться от своего доверия Идрику, – сказал он. – Подтолкнуть его к тому, чтобы он доверял тому, кто больше вам по душе. А при необходимости заставить его сделать это силой. Давайте рассмотрим такой вариант. – Он поставил свою чашу и теперь обращался только к Вульфноту: – Судя по вашим словам, Идрик контролирует флот и всю Мерсию. Элдормен Ухтред контролирует Нортумбрию, а элдормен Эльфрик – большую часть Уэссекса. Королю они обязаны своими землями и титулами, и они сделают все, что он им прикажет. Поэтому любой, кто думает бросить вызов королю или, вероятно, даже просто заявит о своих притязаниях на трон, восстановит против себя более двух третей всего населения королевства, способного носить оружие. Каким образом он может победить? Или же вы пришли ко мне, потому что думаете, мол, если я вежливо попрошу, мой отец просто пожмет плечами и вручит мне свою корону?

– Он никогда не сделает этого, – сказал Эдвиг. – За нее с ним придется сражаться. Пугающая перспектива.

Этельстан проигнорировал его замечание.

– Вульфнот, мне понятны ваши страхи, но ситуация не настолько зловещая, какой она вам, по-видимому, представляется. Когда строительство кораблей завершится, у нас будет почти двести судов, чтобы патрулировать берега. Одного этого, возможно, будет уже достаточно для того, чтобы отпугнуть любого врага, который вздумает напасть на нас, независимо от того, кто командует флотом. Даже если это окажется Идрик. Если будет на то Божья воля, нам вообще не придется драться.

– Я же говорил вам, что он не пойдет на это, – сказал Эдвиг.

– Эдвиг, заткнись! – рявкнул на него Эдмунд. – Этельстан, ты еще не дослушал, что…

– Милорд, – со злостью в голосе перебил его Вульфнот, – я выражаю настроения людей по всей Англии, а не только с юга. Они боятся доверять королю, ибо он прислушивается ко всем ядовитым речам, которые вливает ему в уши Идрик. Они боятся за свои титулы и земли. И они не забыли убийство Эльфхельма и его сыновей.

Этельстан поднял руку, останавливая его.

– Эльфхельм был предателем, – сказал он. Ему претило, что он должен защищать действия своего отца в отношении Эльфхельма, но прошлого уже не изменить. А поощрять любые шаги этих людей против короля бесчестно.

– Это может быть, – признал Вульфнот, – но Эльфхельм был убит прежде, чем ему дали шанс ответить на обвинения в свой адрес.

– Обвинял его король, а преступлением его была измена, – отрывисто бросил Этельстан. – Метод, которым мой отец обошелся с Эльфхельмом, действительно был неразумным; тем не менее сам я убежден в вине этого человека. – Он хмуро взглянул на Эдмунда, который не хуже его самого знал о том, что Эльфхельм был в тайном сговоре с датчанами. И Эдмунд рассматривал жестокую реакцию на это их отца со сдержанным одобрением. Обращаясь к Вульфноту, Этельстан со злостью в голосе сказал: – Следите за тем, что вы говорите, милорд, потому что сейчас мы и сами находимся в опасной близости к измене. Вы доверяете королю настолько мало, что готовы нарушить клятву верности ему и поднять на него свой меч? Потому что все приведет именно к этому.

Эдмунд поднял обе руки в успокаивающем жесте.

– Не нужно, чтобы это вело к сражению, – сказал он. – Дворяне должны встретиться со своими кораблями в Сандвиче весной. Если нам удастся привлечь на свою сторону достаточно людей, мы окажемся в удобном положении, чтобы бросить вызов Идрику, отобрать у него контроль над кораблями и заключить соглашение с королем.

Этельстан покачал головой:

– Все это звучит очень красиво, Эдмунд. Очень цивилизованно. Однако ты забыл про одну существенную деталь: король не тот человек, чтобы заключать соглашение со своими дворянами.

Как сказала ему провидица, когда он виделся с ней в последний раз? Нужно стремиться получить то, чего хочешь. Получить он должен все королевство, но цель эта будет разбита вдребезги, если позволить этим людям осуществить их план.

– Милорд, мы просто в отчаянии, – настаивал Вульфнот.

– Что ж, а я нет. – Он резко встал. Другие тоже поднялись, и собаки у их ног встревоженно разбежались в стороны. – И пока я не пришел в отчаяние, я не подниму оружия против своего отца. Ничто из того, что вы здесь сказали, не пристыдит меня и не заставит сделать это. Это мое последнее слово.

Эдвиг рассмеялся:

– Глупцы! Вы еще не пробовали его подкупить. Предложите ему королеву, и он может передумать. Господи, да предложите же эту королеву мне, и я сам брошу вызов королю.

Это было уже слишком, и Этельстан не выдержал. Развернувшись, он с размаху ударил кулаком в презрительно ухмыляющееся лицо Эдвига и с удовлетворением отметил, что брат его после этого рухнул на пол без чувств. Затем он повернулся к Эдмунду.

– На этом мы закончим, – сказал он. – А еще я нахожу, что этот дом мне больше не нравится.

С этими словами он направился к двери, потирая по пути кулак. Он не жалел, что ударил брата, хотя язвительное замечание Эдвига было очень недалеко от истины. Он действительно попытался бы отобрать корону у своего отца, если бы думал, что это также поможет ему получить и королеву. Но однажды он уже представил ей этот план, и она заставила увидеть все его безумие. Англия – причем вся Англия – в один прекрасный день будет принадлежать ему, но он должен выждать то время, когда корона сама упадет к нему в руки. Он не должен красть ее.

Выйдя во двор, он увидел, что Эдгар в сопровождении двоих людей, посланных привезти его, как раз спешивается. Перехватив у него поводья, он тут же сам вскочил на его лошадь.

Его брат с удивлением взглянул на него:

– Что случилось?

– Спроси у Эдмунда. – Он указал на двух приехавших с Эдгаром стражников. – Твои люди едут со мной, – сказал он и, пришпорив коня, направился к воротам.

Он решил, что поедет в Верхэм. Там он напьется, напьется вдрызг, и сотрет из своего сознания все мысли о братьях, Идрике и короле. Он знал, что Эмма все равно останется, потому что он до сих пор не нашел такого эликсира, который мог бы заставить его не думать о ней. Боже! Сколько раз он уже пробовал сделать это! В угаре хмельных пирушек, на площадках, обучаясь боевому искусству, в объятиях других женщин. Но все равно она постоянно преследовала его.

Лишь однажды он пошел на поводу своей страсти, и это оставило их обоих разбитыми и в отчаянии, поскольку Эмма была связана обетом верности с его отцом, а не с ним, и не могла нарушить свою клятву.

Тогда он отпустил ее – как она его попросила. И тем не менее она по-прежнему была с ним и останется с ним навсегда.

Он и сам не мог сказать, было ли это его благословением или проклятием.

Он уводил своих спутников от охотничьего домика по тропе, которая причудливо извивалась по склону холма. Они достигли дороги, идущей вдоль его подножья, и уже почти оставили Корф у себя за спиной, когда один из стражников окликнул его и показал в сторону вершины крутого, укрытого дерном склона.

Вниз с холма Корфа в их сторону скакал Эдгар, явно намереваясь их перехватить.

– Подождем, – сказал он. – Похоже, мой брат хочет мне что-то сказать.

Он подозревал, что Эдгар, который всегда выступал в роли миротворца, попробует убедить его вернуться в дом. Он скорее был готов отправиться в ад, чем позволить Эдмунду и Вульфноту снова нападать на него.

Он хмуро следил за тем, как его неразумный брат спускается по крутому склону, – без седла и слишком быстро, – да еще восторженно усмехается, радуясь собственной отваге. «Если лошадь споткнется, Эдгару будет уже не до смеха», – подумал Этельстан.

И в следующий момент, к его ужасу, лошадь и в самом деле оступилась. Одна нога ее вдруг подогнулась, большая голова резко откинулась назад, пока она старалась сохранить равновесие, а затем произошло страшное падение. Выругавшись, Этельстан спрыгнул со своего коня и побежал туда. Он рухнул на колени подле Эдгара, который лежал на груди среди камней, забрызганных кровью; голова его была вывернута под неестественным углом.

В нескольких шагах от них, беспомощно молотя ногами, кричала раненая лошадь, и только когда ее ужасные вопли прекратились, где-то в уголке сознания у него мелькнула догадка, что один из слуг, видимо, перерезал ей горло. Он был слишком потрясен, чтобы рыдать, и лишь молча смотрел на лицо несчастного Эдгара, на котором застыло выражение удивления.

Помимо его воли в голове у него похоронным звоном прозвучали слова пророчества. Суровая судьба ждет сыновей Этельреда – всех, кроме одного.

– Какой же ты глупец, Эдгар, – прошептал он. – Проклятый молодой глупец!

А затем он заплакал, не обращая внимания на двух мужчин, стоявших рядом с ним, молчаливых и беспомощных. В конце концов он протянул руку и закрыл глаза Эдгара, после чего приказал своим людям скакать в дом за помощью. Он остался дожидаться их у тела брата, бормоча под нос молитвы и за Эдгара, и за себя. Но, ради всего святого, как он скажет своему отцу, что еще один принц нашел свою смерть в Корфе?

Октябрь 1008 года

Элмесета, Саффолк

Эмма лежала, свернувшись калачиком, в своей кровати под толстым шерстяным покрывалом, но не спала, просто отдыхала. Рядом с ней, лежа на животе и выставив вверх попку, крепко спал Эдвард, и лицо его было полностью спрятано в шелковистых светлых кудрях. В этот миг они были лишь вдвоем, закутанные в одном коконе теплой постели, как будто во всем мире больше никого не существовало.

За стенами поместья, как и всю прошлую неделю, висела сырая стена тяжелого тумана, пойманного, словно в сеть гигантского паука, ветвями вязов, давшими название данной местности[6]6
  Элмесета (Elmeseta) – от elm – «вяз» (англ.).


[Закрыть]. Эта густая дымка разрисовывала любое время дня в один и тот же тусклый серый цвет, и ей казалось, что само время попало под домашний арест, а солнце и луна остановились навеки.

У нее опять случился выкидыш. Уже во второй раз после рождения Эдварда лоно ее само освобождалось от своей крохотной ноши почти сразу после того, как она понимала, что беременна. Сейчас все было не так больно, как когда это произошло впервые, но эта пустота под сердцем напоминала незаживающую рану.

Эдвард возле нее беспокойно заворочался, и, глядя на него, такого беззащитного во сне, она чувствовала, как любовь к нему внутри нее нарастает, пока, смешавшись с болью потери, та не переполнила ее, и тогда на глазах ее выступили слезы.

А что, если и с этим ее сыном что-то случится? Как она сможет жить дальше? Священники советовали ей молить Всемогущего о безопасности для Эдварда; но, хотя Эмма постоянно молилась Богу и щедро одаривала Его церковь, она не особенно доверяла Ему в этом вопросе. Ей казалось, что Он ведет себя слишком беспечно, когда речь идет о детях. Если она когда-либо потеряет Эдварда, лишь другое дитя сможет оказаться тем звеном, которое связывает ее с этим миром. Потому-то она ежедневно просила Пресвятую Деву о втором ребенке. А после каждой новой неудачной беременности она чувствовала себя еще крепче привязанной к сыну и все больше отчаивалась в отношении второго ребенка, ибо знала, что не сможет удерживать Эдварда рядом с собой всегда. Дети никогда не остаются с родителями.

Закрыв глаза, она вспомнила такого живого, пышущего энергией шестнадцатилетнего Эдгара и тот момент, когда Этельстан вошел в тронную залу своего отца с вестью о смерти своего брата. С серым от горя лицом он преклонил колено у ног короля и поведал ему ужасную историю о безрассудной скачке Эдгара вниз по склону холма в Корфе; ей тогда хотелось обнять его и дать ему утешение, в котором он так нуждался в тот миг. Но, даже если бы она только на словах высказала лишь малую часть того, что творилось у нее на сердце, этого было бы слишком много и она выдала бы себя. Ей пришлось привлечь все свое самообладание, чтобы остаться неподвижной и молчать, сидя возле короля. А когда глаза Этельстана лишь на какое-то мгновение встретились с ее глазами, она увидела в них такую боль, что ей захотелось разрыдаться – но не по Эдгару, а по Этельстану.

Этельред же, напротив, набросился на своего сына, проклиная его и обвиняя в том, что ей казалось совершенно очевидным несчастным случаем – деянием все столь же беспечного Господа. Этельстан стоял на коленях, бесстрастный и безмолвный, принимая на себя все эти обвинения и покорно склонив голову под потоком злобы и осуждения. Она была вынуждена слушать все это молча и беспомощно, хорошо понимая, что любое сказанное ею слово сейчас только повредит.

Когда у короля закончились оскорбительные слова и он велел Этельстану уйти, она хотела последовать за ним и как-то успокоить его, чтобы хоть немного сгладить горечь отцовских речей; но ее долгом было находиться рядом с королем, потому что и он нуждался в ней тоже. Он скорбел, как может скорбеть король – злой, обиженный на судьбу, рассерженный на Бога. Он грозил сравнять все постройки в Корфе с землей, а деревню – сжечь дотла, кричал, что это проклятое место, где его сыновей ждет только смерть.

Она молча слушала и мысленно жалела его, потому что понимала: слова эти порождены ужасным страхом. Если считать Эдгара, то из семи сыновей от первого брака короля трое уже умерли. Ходили слухи, что Господь наказывает короля через его сыновей. Об этом перешептывались по темным углам королевского поместья, а также, как она подозревала, на рыночных площадях и в деревнях по всей стране. Новость об очередной смерти королевского отпрыска лишь подольет масла в огонь. Этельред уже и сам верил во все это, и она видела, как изнутри его снедает страх. Бывали плохие дни, когда он, вздрогнув, вдруг неподвижно замирал, уставившись пустым взглядом в пространство, словно читая там свое ужасное будущее. Он был похож на попавшую в западню птицу, которая слепо и отчаянно борется против своей неизбежной судьбы. Она догадывалась, что он боится того, что ему предвещают все эти смерти, боится, что королевский род Кердика сойдет на нет и будет предан забвению.

В тот день ей пришло в голову рассказать ему, что она ждет ребенка, но какой-то добрый ангел уберег ее от этого. Вместо этого она молилась за Эдгара и бедного Этельстана, а когда ее муж во мраке ночи принялся искать способ преодолеть свою собственную смертность, она отдала ему свое тело – в кои-то веки скорее из сострадания, чем из одиозного чувства супружеского долга.

Эдвард на кровати рядом с ней тихонько вздохнул и, проснувшись, прижался к ней, осыпая своими детскими поцелуями мамины губы и подбородок. Впрочем, их идиллия была вскоре прервана явившейся в комнату няней, которая сообщила, что из Нортумбрии прибыл отец Мартин и просит аудиенции. Эдварда увели, чтобы покормить и поиграть с ним, а Эмма, заверив предварительно няню, что после трех дней отдыха чувствует в себе достаточно сил, чтобы поговорить со священником, послала ее за Марго, дабы та помогла ей одеться.

– Он расскажет последние новости про Эльфу и Хильду, – сказала она Марго, когда та, все еще протестуя против того, чтобы Эмма вставала, все же принесла ее синий шерстяной сиртель.

Прошел уже почти год, как отец Мартин и Хильда уехали в группе придворных, сопровождавших двенадцатилетнюю Эльфу к ее мужу в его северные владения. Бедняжка Эльфа… На пиру в день свадьбы она еще пыталась скрыть свой страх, но для Эммы было очевидно, что она в ужасе от своего нового мужа, – что неудивительно, если учесть, что Ухтред был грубым мужчиной и жестоким воином, в природе которого, судя по всему, не существовало даже намека на какую-то нежность. Несколько дней накануне церемонии она пыталась дать Эльфе советы, но Эдит, которая много месяцев полностью контролировала свою младшую сестру, а сейчас к тому же и сама недавно вышла замуж, полностью узурпировала эту задачу. На все свои попытки поговорить с Эльфой Эмма получила отказ, и ей оставалось лишь наблюдать за этим бракосочетанием со стороны, предчувствуя беду.

Когда Эльфа появилась рядом со своим мужем на следующий день после свадьбы, она выглядела болезненно бледной и апатичной. Что-то покинуло ее в эту ночь, пропала какая-то искра юношеской надежды, и осталась лишь пустая шелуха. Поговорить с нею не было никакой возможности, поскольку весь свадебный кортеж тут же убыл на Север. Эмму утешало только, что в окружение молодой невесты там будет входить Хильда, много лет прислуживавшая дочерям короля. Хильда определенно сможет помочь девушке и станет для нее человеком, которому та сможет довериться, если в этом появится нужда.

Отец Мартин тоже отправился с ними в это путешествие, якобы для того, чтобы совершить паломничество к святыням на Севере, но также и для того, чтобы слушать, наблюдать и собирать новости обо всем, что могло бы заинтересовать Эмму. Однако его сообщений было недостаточно, а когда они прибывали к ней, то оказывались слишком короткими. Сейчас ей не терпелось лично поговорить со священником, поскольку Хильда написала ей, что Эльфа родила дочь, и Эмме хотелось узнать об этом поподробнее.

Когда он вошел в комнату, она предложила ему вина и пригласила сесть на скамью рядом с собой. Выглядел он хорошо, несмотря на долгое и, видимо, изнурительное путешествие через всю Англию. Он уже успел переодеться после своего приезда, и сейчас на нем была черная туника из тонкой шерстяной пряжи – совсем простой наряд, если не считать креста, висевшего у него на шее на серебряной цепочке. Те месяцы, которые прошли со времени их последней встречи, наложили отпечаток на его внешность. В его прямых и редеющих, гладко причесанных волосах сероватого оттенка появились две седые пряди, и сейчас его лицо казалось более обветренным, чем ей запомнилось. Когда он пригубил вино и заверил ее, что его уже хорошо покормили на кухне, она спросила у него про Эльфу.

Прежде чем ответить, отец Мартин сжал губы, собираясь с мыслями.

– Роды были тяжелыми, – наконец сказал он. – Хильда считает, что женщина эта никогда больше не сможет родить ребенка.

Эмма переглянулась с Марго, которая только покачала головой и тяжело вздохнула. Эмма знала, что именно хотела сказать Марго, потому что сама думала об этом. Эльфа была слишком юной для замужества и еще слишком маленькой, чтобы рожать детей.

– А Ухтред? – спросила она. – Он обращается с ней ласково?

Отец Мартин ответил, немного поколебавшись:

– Эльфа довольна своей судьбой. Она нежно любит свое дитя, а Ухтред часто находится в отъезде.

Он уклонился от ответа на ее вопрос, но настаивать она не стала. Его молчание сказало ей больше, чем могли передать любые слова.

Он стал рассказывать о крепости, которая сейчас стала домом для Эльфы; это было зловещее место, почти полностью окруженное бурным морем, стоящее на отшибе и продуваемое всеми ветрами, но в котором, по словам священника, чувствовалась какая-то дикая красота. Он рассказывал ей о народе, живущем на Севере, о том, что в их умах Ухтред является в большей степени королем, чем Этельред, поскольку предки Ухтреда правят в Нортумбрии столько же, сколько род Этельреда правит в Уэссексе. Они связаны с лордом, которого они знают, а не с каким-то монархом далеко на Юге, на которого косились бы с подозрением, если бы он когда-либо там появился.