Текст книги "Цена крови"

Эмма задумалась над этими словами, вспоминая ежегодные разъезды ее собственного отца по Нормандии с целью увидеть свой народ, и чтобы люди увидели его, – Этельред ничего подобного не делал никогда.

– Король совершает большую ошибку, – тихо сказала она, в основном отзываясь на собственные мысли. – Люди в Англии должны знать и узнавать в лицо своего правителя, иначе как он может добиться их преданности и доверия?

– Вы, конечно, правы, – сказал священник, – но еще отец нашего короля, Эдгар, ввел систему управления страной, которая хорошо работала много десятилетий. Пока управляющие короля компетентны и преданны, самыми дальними уголками страны можно руководить откуда угодно – из королевских дворцов в Келне, Винчестере или Лондоне, и это не имеет значения.

– Если управляющие преданы королю, – сказала она.

Элдормен Эльфхельм заплатил своей жизнью за предательство. Прошло уже два года со дня его смерти, однако напряжение, которое его убийство вызвало в высшей элите Англии, до сих пор не спало. Судя по тому, что она ощущала и видела на заседаниях совета, оно только возросло, причем даже среди знати южных графств.

Отец Мартин угрюмо кивнул, затем отставил свою чашу в сторону и задумчиво посмотрел на нее; выражение его лица выражало озабоченность.

– Миледи, думаю, что я, возможно, отыскал следы Эльгивы в Холдернессе, – сказал он, – однако мне не удалось отследить источник этих слухов, так что с уверенностью я сказать не могу, имеют ли они под собой какую-то почву.

Эмма немного подалась вперед. Она была бы рада известию, что Эльгива жива, хотя ни при каких обстоятельствах не хотела бы ее возвращения ко двору.

– Продолжайте, – сказала она.

– Прежде чем отправиться сюда, на юг, я на несколько дней задержался в аббатстве в Беверли. Там-то я услыхал рассказ о призраке темноволосой женщины, который объявился на бесплодных землях у моря около двух лет тому назад.

Два года назад. Как раз тогда, когда был убит Эльфхельм, а Эльгива исчезла без следа.

– Призрак? – эхом переспросила она. – Выходит, никто не разговаривал с этим привидением?

Возможно, это не более чем чья-то нелепая выдумка, просто досужие россказни, однако такие россказни иногда основываются на реальных фактах.

– Никто в таком не признавался. Ее видели лишь издалека и ни разу при свете дня. Поговаривают, что на нее наложено заклятье и что на рассвете она превращается в черного лебедя, который гнездится на болотах в восточной части Холдернесса.

– И вы считаете, что это может быть Эльгива, которая прячется в этой дикой глуши? – Она попыталась представить себе Эльгиву, которая живет в какой-то захудалой безымянной деревушке на краю Англии как затворница или одичавшая беглянка, но воображение подвело ее. Эльгива слишком любила роскошь и слишком уж гордилась своим происхождением, чтобы согласиться на такое существование.

– Я попытался разобраться и вникнуть в этот вопрос, – тем временем продолжал отец Мартин. – Покинув Беверли, я направился в сторону побережья, но отъехал недалеко – в первой же деревне на моем пути меня завернул назад отряд вооруженных всадников. На них не было никаких знаков различия, так что нельзя было понять, чьи это люди, однако они точно выполняли чей-то приказ, я в этом убежден. Они были довольно любезны. Никаких угроз – просто дружеский совет. – Он печально улыбнулся. – Они сказали мне, что на этих дорогах орудуют разбойники и, если я поеду дальше на восток, меня, скорее всего, убьют, а если мне повезет – то просто ограбят, забрав лошадь и все мое имущество, и бросят на дороге искать убежище, голого и пешего. Они настолько озаботились моей безопасностью, что провожали меня эскортом обратно в Беверли, а затем еще и добрый отрезок пути по дороге на юг.

– Выходит, они там что-то охраняют. Или кого-то. А не удалось вам у них узнать что-нибудь про эту женщину-призрака?

– Когда я заговорил об этом, они подняли меня на смех и заявили, что это бредовая выдумка, которую распространяет одна из местных женщин, слишком уж неравнодушная ко вкусу эля.

– А что насчет хозяина тех земель? – спросила она. – Вам удалось узнать, кому они принадлежат?

– Да, но не от моего дружеского эскорта, – сказал он. – Позже я выяснил, что бóльшая часть земель принадлежит феодалу по имени Турбранд. Он правит своими людьми во многом как элдормен, но, хотя на словах он весьма почитает Этельреда, на самом деле похоже, что он недолюбливает нашего короля. Еще с меньшим уважением он относится к новому элдормену Ухтреду, потому что их семьи в течение многих поколений ссорятся из-за земли, скота и власти. – Он выдержал короткую паузу, а затем добавил: – Насколько я понял, Турбранд когда-то был другом отца Эльгивы.

Эмма на мгновение задумалась, внимательно глядя на священника и вдумываясь в его слова.

– Так вы думаете, что это Эльгива? – наконец спросила она.

– Я думаю, что это может быть она, – ответил он. – Вопрос в том, что нам делать?

И действительно, что теперь делать? Каждое действие или бездействие имеют свои последствия. Отец и братья Эльгивы заплатили за свою измену жизнями, однако ее имущество и богатство не тронули. Все это осталось под управлением ее родственников в ожидании, что однажды она вернется как законная наследница и покорная подданная короля. Возможно, именно это Эльгива и собирается сделать по прошествии достаточно долгого времени. Когда-то она уже была возлюбленной короля, и Эмма подозревала, что он может оказаться неравнодушным к ее чарам, если она вновь появится, чтобы развлечь его.

Но теперь нужно думать не только о короле. Элдормен Идрик стал ушами Этельреда как ни один другой человек в королевстве. Если Идрику станет известно о том, где прячется Эльгива, он тут же не преминет использовать ее каким-то образом в своих целях. Либо же может потихоньку убить ее.

Она не испытывала особой любви к Эльгиве, поскольку эта женщина когда-то была ее врагом и соперницей. Но тем не менее она не хотела, чтобы та попала в лапы Идрика. Если Эльгива и в самом деле нашла себе приют у этого Турбранда, зачем предавать ее? Кому это на руку? Насколько она понимала, уж точно не ей.

– А делать ничего не нужно, – сказала она отцу Мартину, – за исключением того, что все это должно остаться строго между нами. Заговорив об этом, мы только вызовем пересуды и споры, действительно ли та черная дама является Эльгивой. Кто бы ни была та женщина, ее присутствие в Холдернессе осталось незамеченным для Идрика и его людей. И я была бы довольна, если бы так все и оставалось.

Если это Эльгива, то пусть себе остается с Турбрандом в Холдернессе. Если не давать ей власти, от нее не будет никакого вреда.

Отец Мартин уже давно ушел, а мысли Эммы все крутились вокруг того, что он ей рассказал, и в конце концов она решила открыться Марго.

– Как ты думаешь, Марго, мудро ли я поступлю, сохраняя молчание об Эльгиве? – спросила она. – Если это, конечно, Эльгива. – Она расхаживала по комнате и рассуждала вслух. – Может быть, мне следовало бы послать туда кого-нибудь, кто выяснил бы, есть ли в этой сказке о темной даме хоть капля правды.

– А даже если и правда, – задумчиво сказала Марго, не отрываясь от своей вышивки, – то ведь все равно король боится не Эльгивы, не так ли?

– Так, – ответила Эмма. – Он боится человека, за которого она могла выйти замуж. И это определенно не Турбранд, который, если источник отца Мартина сказал правду, вполне доволен собственной женой и не думает собирать армию, чтобы воевать против короля.

– Но если не было упоминаний о датчанине, пребывающем рядом с этой дамой-лебедем, тогда что же тут плохого? – спросила Марго.

«Совсем ничего плохого, – подумала Эмма, – разве что…»

Ей на ум приходил только один мужчина, который мог бы соблазниться женитьбой на Эльгиве, чтобы с помощью ее земель, золота и людей бросить вызов королю и сменить его на троне. Если Этельстан узнает, где прячется Эльгива, может быть, он попробует осуществить все это?

Этого она не знала и не видела причин для того, чтобы подбрасывать ему соблазн, который мог бы подтолкнуть его на этот путь. Она заверяла себя, что она опасается определенно не того, что Этельстан, как и его отец несколько лет назад, может подпасть под чары леди Эльгивы, а что он может попытаться захватить трон.

Ноябрь 1008 года

Редмир, Холдернесс

Едва забрезжил рассвет и небо за окном комнаты начало бледнеть, Эльгива проснулась от сладостного прикосновения кончиков пальцев, ласкавших ее обнаженное бедро и медленно скользнувших ей между ног. Она повернулась, протянула руку к мужчине, лежавшему рядом с ней на огромной кровати, и нежно положила ладонь ему на щеку.

– Опять? – спросила она.

Вместо ответа он взял в рот ее сосок и с помощью своих рук и губ довел ее до такого состояния, что она уже готова была кричать от желания. Но он был не намерен торопиться и продолжал изводить и дразнить ее, пока она не выдержала и стала молить его взять ее; и тогда он наконец вошел в нее, начав медленно и постепенно увеличивать ритм движений, пока ее с головой не захлестнули волны наслаждения, после чего он и сам вскоре расслабился. Когда он отпрянул от нее, она осталась лежать в его объятьях, рассматривая его лицо в блеклом свете раннего утра.

– Как же мне не хочется, чтобы ты сегодня уезжал, – прошептала она.

– Прикажите мне остаться, и я останусь.

Ее темные волосы рассыпались по подушке вокруг них, и он принялся небрежно играть ее локоном. Ей была знакома эта игра. Он был дьяволом, искушавшим ее пойти на поводу своего желания и заставить его остаться. Но вчера они несколько часов обсуждали свой план, и теперь все приготовления были уже позади. У него уйдет несколько месяцев на то, чтобы переговорить с каждым из длинного перечня бывших вассалов ее отца, широко разбросанных по землям Мерсии и Пяти городов. Однако задача эта должна быть завершена к моменту, когда в мае в Сандвиче король Этельред соберет все свои корабли, а начать ее выполнение нужно сегодня утром, прежде чем все здесь проснутся и кто-то случайно заглянет в эту комнату.

– Я хотела бы остаться тут с тобой навеки, – сказала она, касаясь губами его пальцев, – но времени на осуществление всего задуманного у тебя очень мало. И чем раньше ты уедешь, тем скорее вернешься ко мне.

Губы его скривились в унылой улыбке.

– Как прикажет леди, – сказал он и издал разочарованный вздох.

Последовал еще один долгий последний поцелуй. Когда он встал с постели, она перевернулась и стала наблюдать за тем, как он одевается, восхищаясь игрой его крепких мышц под обнаженной кожей.

– Расскажи мне, Алрик, – сказала она, – что ты намерен им говорить.

– Я скажу им, – ответил он, натягивая шерстяные бриксы, – что вы живы и здоровы, но должны скрываться, потому что король хочет убить вас, как уже убил вашего отца и братьев. Еще я скажу, что, если они станут по глупости придерживаться своей клятвы верности Этельреду, он заплатит им за это предательством – отберет их земли, разрушит семьи. – Он сел рядом с ней и стал натягивать сапоги. – Я заверю их, что элдормен Идрик – лжец и убийца и что им следует бояться его, как гадюки, приготовившейся к броску.

Она села на кровати и оперлась подбородком о его плечо.

– Но ты должен подойти к этому постепенно. Не торопись. Прежде чем открыться им, убедись, что они тебе доверяют, а затем расскажи это кратко и как бы неохотно. Но ни слова не говори о Кнуте или Свене, и даже о Турбранде. – Этот мерзавец Турбранд, как и ее отец, не желал признавать, что женщина способна на больше, чем только рожать детей. С его точки зрения, ее роль заключалась в том, чтобы раздвигать ноги для Кнута да держать язык за зубами. Если бы он узнал, чем они занимаются с Алриком, он пришел бы в неописуемую ярость. – Мы не должны разоблачить свою игру до ее начала, а мой муж, похоже, еще не готов выполнить обещания, которые мне давал.

Она прекратила упрашивать Кнута вернуться к ней, а вместо этого стала посылать его венценосному отцу письма со всеми новостями, какие только могла собрать. Конечно, таких сведений было не много, но они могли ему каким-то образом пригодиться – это был ее способ напомнить ему, что он поклялся однажды отобрать корону у Этельреда.

Обувшись, Алрик повернулся к ней.

– Я должен посеять недовольство королем и недоверие к нему, не привлекая к себе особого внимания.

Она удовлетворенно кивнула:

– Ты все понял правильно. Когда Свен все-таки придет сюда, ему захочется, чтобы люди с Севера неохотно брали в руки оружие, чтобы воевать с ним. – Она закусила губу. Свен должен прийти. А до этого должен появиться Кнут, и уже очень скоро. Ей необходим сын. – Может показаться, – сказала она, словно раздумывая вслух, – будто в отсутствие моего мужа созданием фундамента для его правления здесь должна заняться я. Возможно, однажды он даже по достоинству оценит мои усилия.

Он взял ее за руку и прошептал:

– Я не сомневаюсь, миледи, что он построит свое правление на заложенном вами фундаменте, однако подозреваю, что он никогда не оценит вас так, как вы того заслуживаете.

Он поцеловал основание ее ладони, а когда отпустил ее руку, она сняла с большого пальца золотое кольцо с выгравированным на нем своим именем.

– Используй его в качестве подтверждения того, что ты послан мною, – сказала она, надевая кольцо ему на мизинец. – Оно было подарком вероломного короля и идеально подходит для того, чтобы мы применили его в деле подрыва доверия к нему. Однако будь осторожен в отношении тех, кому ты будешь его показывать. У Идрика повсюду есть свои шпионы.

Кивнув, он поднялся на ноги и, набросив на плечи подбитый мехом плащ с капюшоном, низко поклонился ей. Он выглядел как вылитый королевский посланник, и она одобрительно кивнула ему в ответ.

Когда он ушел, выскользнув из ее спальни бесшумно, словно привидение, ей показалось, что в комнате, и без того прохладной, стало еще холодней. Она снова улеглась в постель и начала составлять в голове послания, которые отправит Свену и Кнуту, чтобы поторопить их поскорее привести свои армии в Англию. Однако смогут ли ее слова подвигнуть их к каким-либо действиям? Прошло уже два года с тех пор, как Кнут уплыл в Данию. Она уже даже не могла толком вспомнить, как он выглядит, помнила только его высокий рост и огненно-рыжие волосы.

Закрыв глаза, она без всякого усилия представила себе образ Алрика и улыбнулась. Кнут отсутствовал слишком долго, и после стольких лет постоянных игр в обольщение с Алриком – игр, которые всегда заканчивались вничью, – она наконец решила уступить ему.

Возможно, думала она, ей еще придется пожалеть, что она взяла его себе в любовники, но сама она считала это маловероятным. Алрик, как и она, прекрасно знал, что его будущий успех полностью зависит от нее, а ее успех зависит от Кнута. Сын датского короля был для них ключом к власти, и, когда в ее постель вернется законный муж, Алрик не станет высказывать недовольства.

Она набросила на себя выделанную шкуру с кровати и, оставив теплую постель, подошла к одному из больших сундуков, стоявших у стены. Ключ от него она хранила на цепочке у себя на шее и сейчас воспользовалась им, чтобы открыть тяжелую крышку. Оттуда она извлекла до блеска отполированную деревянную шкатулочку, которая умещалась у нее на ладони. Внутри шкатулка была разделена на четыре отделения, одно большое и три поменьше; в тех, что поменьше, лежали красные, черные и белые стеклянные бусинки. Тира, подарившая ей эту шкатулку, дала при этом очень точные инструкции. Начиная с первого дня месячных она должна была каждый день класть в большое отделение по одной красной бусине, пока кровотечение не прекратится. После этого она должна была каждый день добавлять к красным бусинам по одной белой.

– Когда Кнут вернется к вам, – сказала тогда Тира, – наиболее важными будут дни с белыми бусинами, потому что в эти дни вы вероятнее всего сможете забеременеть.

После того как все белые бусины переберутся в большое отделение, туда должны последовать черные бусины, отмечающие дни, когда она будет невосприимчива к мужскому семени.

Эльгива закусила губу. Сегодня утром в большом отделении уже находились все красные и белые бусины, а также несколько черных. Она вынула еще один черный шарик и, положив его в большое отделение, плотно закрыла крышку шкатулки, сунула ее обратно и заперла сундук.

Если эти бусинки могли помочь ей забеременеть, отсюда следовало, что их также можно использовать, чтобы избежать зачатия ребенка, пока ее муж находится за морем.

Но если бусинки Тиры дадут сбой… От мысли, что может произойти в этом случае, она содрогнулась и стремглав бросилась обратно в постель. Однако Тира заверяла ее, что бусинки обязательно сработают, и теперь ей оставалось только довериться в этих вопросах своей угрюмой рабыне, как это делали, похоже, все в Холдернессе.

– Эта женщина из народа саамов, – рассказала ей Катла, – ее привезли с ее родины далеко на севере. Она обладает даром предвидения.

Эмма ничего не знала о народе саамов, но зато видела, как Тира бросала гадальные палочки с рунами, и от этого зрелища по коже у нее пробегали мурашки. Ей казалось, что Тира не просто читает знаки, вырезанные на костяных палочках. Она читала также в сердцах и умах, как будто каждое лицо, на которое она смотрела, было отмечено рунами, видимыми только для нее.

– Ты когда-нибудь лгала людям? – как-то спросила она у Тиры. – Говорила им то, что они, по-твоему, хотели от тебя услышать, вместо того, что прочла по рунам?

Это был единственный раз, когда она увидела страх в глазах этой саамской женщины.

– Мой дар идет от богов, – ответила ей тогда Тира. – Я не смею лгать, поскольку, оскорбив свой дар, рисковала бы вызвать месть богов.

Таким образом, Тира умела читать по рунам и при этом всегда говорила правду – именно за эти качества Эльгива считала ее, пожалуй, самым ценным из подарков Кнута.

Она лежала на подушках и прислушивалась к звукам, которые постепенно начинали проникать в ее комнату со двора: подростки таскают воду в дом, женщины разводят огонь на кухне, неясный ропот голосов на английском вместо родного для Кнута норвежского. Теперь это были ее люди, часть ее окружения; эту землю с домом, которые она взяла в аренду у Турбранда, она до сих пор считала наилучшим применением подаренного ей Кнутом серебра. Жалко только, что все это находится недостаточно далеко от жилища самого Турбранда и этой мышки Катлы, однако в один прекрасный день ей могли понадобиться укрепленные стены его поместья.

Ведь до сих пор были люди, которые продолжали ее искать. Время о времени в близлежащих деревнях появлялся кто-нибудь, кто начинал задавать вопросы, и Турбранду приходилось посылать отряд, чтобы разобраться с этим. Всего несколько недель назад какой-то нормандский священник доехал до самого Беверли, и она очень встревожилась, услышав об этом, поскольку боялась, что это может быть кто-то из посланных Эммой.

Однако Тира бросила свои палочки и рассказала ей, что этого священника ей бояться не нужно.

А вот о королях и их приспешниках Тира ничего такого не говорила, и сама Эльгива не сомневалась, что Этельред вместе с Идриком хотели бы видеть ее мертвой.

1009 год от Р. Х

В этот год были готовы корабли, о которых мы говорили выше; и было их так много, как никогда не случалось в Англии ни при одном из королей, как пишут об этом книги. И все они вместе были перевезены в Сандвич, чтобы находились они там и защищали эту землю от любого внешнего неприятеля.

Англосаксонские хроники

Глава 15

Апрель 1009 года

Лондон

Время шло к полудню, когда Этельред занял свое место под королевским балдахином, установленным прямо на берегу Темзы. Он принял приветствия знати и высшего духовенства, которые собрались вокруг помоста, и, уже садясь, кивком головы подал знак Эдмунду и Эдит, чтобы они сели в кресла по обе стороны от него. При этом он даже не взглянул на второй павильон, который был сооружен специально для королевы.

Эмма уже успела уведомить его, что ей нездоровится и она сегодня присутствовать там не будет. «Должно быть, она действительно заболела, – подумал он, – раз пропускает такое важное событие». На нее это было непохоже. Впрочем, ее сын, юный Эдвард, присутствовал здесь в сопровождении своего товарища по играм, чтобы ему не было скучно, и небольшой группки женщин из окружения королевы, которые должны были следить за тем, чтобы мальчики не подходили слишком близко к воде.

Прикрыв глаза ладонью от солнца, он взглянул на реку и удовлетворенно кивнул. Сюда, похоже, пришла большая часть жителей Лондона, чтобы понаблюдать за освящением кораблей королевского флота. Они заполнили собой оба берега Темзы и толпились у перил массивного деревянного моста, крича и размахивая руками, бросая на блестящую поверхность воды цветы и сплетенные из листьев гирлянды. Сотни людей взобрались на паромы и баржи, которые в обычные дни курсировали по реке, но сегодня служили трибуной для наблюдения за таким знаменательным событием.

На середине реки маневрировали, занимая исходные позиции, тридцать только что построенных военных кораблей с поднятыми яркими парусами и развевающимися флагами; они готовились к моменту, когда начавшийся отлив подхватит их и пронесет мимо его павильона на восток, в сторону открытого моря. Такого количества боевых кораблей Темза не видела со времен короля Альфреда. А ведь это была лишь часть его флота, который должен был полностью собраться в следующем месяце в Сандвиче. Оттуда они будут охранять его берега, готовые преградить путь и вступить в бой с любым флотом, угрожающим его королевству.

Это будет мощная система морской защиты; да, ее построили его таны, освятили – его епископы, но задумал и воплотил в жизнь – именно он. Упоенно разглядывая могучие корабли, он чувствовал, как сердце его заходится от гордости. Это был его ответ на мрачные кошмары, заполнявшие его беспокойные тревожные ночи. Сколько раз он просыпался в ночной тиши от ощущения, что холодные глаза призрака мертвого брата, его полночного спутника, до сих пор продолжающего наводить на него ужас, сверлят его своим пронизывающим взглядом из мрака…

Но только не сегодня. В этот яркий и блистающий день здесь не было места тени мертвого короля, и единственная забота, терзавшая его в настоящее время, была связана с его старшим сыном. Этельстан, который сейчас должен был стоять рядом с ним, покинул город. Остальные его сыновья были на своих местах: Эдмунд и Эдвард – здесь, а еще двое – на борту порученных им кораблей. Этельстан же, однако, уехал из Лондона накануне вечером после очередной их размолвки относительно Идрика.

Он взглянул на Эдмунда, который молча следил за тем, что происходит на воде. Эдмунд и Этельстан всегда были очень близки, но в последнее время в отношениях между братьями стал чувствоваться какой-то холодок – по крайней мере, так подсказала ему Эдит. Она предполагала, что это связано с чем-то, что произошло прошлой осенью в Корфе, а возможно – со смертью Эдгара. Но что бы это ни было, оно, так или иначе, вбило клин между двумя его старшими сыновьями.

«И, наверное, все это только к лучшему», – подумал он. Если между братьями произошел раскол, он, возможно, сумеет использовать его в своих интересах.

Он давно подозревал, что Этельстан плетет интриги против него, создавая союзы, которые однажды могут быть использованы им против своего короля и отца. Господи! Его старший сын даже прилюдно готов спорить с ним по поводу принятых им решений, а на заседаниях совета он слишком уж быстро выступает с возражениями. Вчера вечером его вспышка против последних прав, дарованных Идрику королем, стала лишь еще одной стычкой в давней борьбе между ними. Если Этельстан вынашивает какие-то мысли насчет того, чтобы выступить против него – или против Идрика, что гораздо более вероятно, – Эдмунд может быть посвящен в это. Трудно найти более подходящее время, чтобы вытянуть из Эдмунда нужные сведения, чем момент, когда братья не в ладах друг с другом: Эдмунд сейчас менее насторожен и может проговориться насчет того, о чем он догадывается или что знает о замыслах своего старшего брата.

Не отрывая взгляда от реки, он пробормотал, обращаясь к Эдмунду:

– Мне сообщили, что, когда Этельстан вчера вечером покинул Лондон, он отправился на Север. Он не говорил тебе, куда едет?

Теперь он искоса взглянул на сына и заметил, как хмурятся его темные брови и щурятся на ярком солнце глаза.

– Он встретит нас в Сандвиче, милорд, – ответил Эдмунд, почти не разжимая губ.

Сбор в Сандвиче был объявлен на конец мая, оставалось еще три недели. И, по сути, Эдмунд так и не ответил на его вопрос.

– Он едет не в сторону Сандвича, Эдмунд, – прорычал он, – и я хочу знать, где он будет находиться до того, как отправится туда. – Он колебался, не будучи уверенным, как далеко в действительности заходит преданность Эдмунда. Скажет ли он правду, если она ему известна? Эдмунд мог и соврать, если посчитает это необходимым, чтобы защитить брата. – Я беспокоюсь об Этельстане, – сказал он. – Боюсь, как бы он не затеял опасную игру. Игру, о которой может жестоко пожалеть.

Он снова перевел глаза на Эдмунда и проследил за взглядом сына, который уже оставил своим вниманием корабли и теперь смотрел на юного Эдварда: лицо мальчика светилось от восторга, а сам он стоял, показывая пальцем на проплывавшие мимо яркие паруса.

– А какую бы вы сами игру затеяли, милорд, – спросил Эдмунд, – если бы ваш отец назвал наследником престола несовершеннолетнего ребенка своей жены-иностранки?

Этельред фыркнул.

– Неужели Этельстан так боится Эдварда? Ребенка, у которого почти нет поддержки?

– Нет поддержки? – переспросил Эдмунд. – По вашему приказу, милорд, вся знать присягнула на верность Эдварду как вашему преемнику. Даже если большинство из них отрекутся от своей клятвы в обозримом будущем, – тут он понизил голос, – существует много могущественных людей, которые предпочли бы увидеть, что именно Эдвард унаследует ваш трон. Думаю, брат вашей нормандской королевы был бы не прочь распространить свое влияние и по другую сторону пролива, если представится такая возможность. А кроме этого, – еще тише добавил он, – есть и в Англии могущественные люди, которые хотят добиться еще большей власти, контролируя регентство юного короля.

Здесь он, без сомнения, имел в виду Идрика и даже почти не скрывал этого. Его сыновья завидовали Идрику, и короля это вполне устраивало. Зависть внутри его семьи могла быть делом опасным, но ее можно и использовать во благо.

– Меня гораздо больше тревожат интриги, которые плетутся сейчас, чем те, которые развернутся после моей смерти, – прорычал он, недовольный манерой Эдмунда уклоняться от прямого ответа на его вопросы. – Поэтому я спрошу тебя еще раз: где твой брат?

– Мне это неизвестно, милорд, – пробормотал Эдмунд. – Он со мной не советуется. – Он вновь посмотрел на стоящего перед ними Эдварда и сказал: – Я удивлен, что сегодня с нами нет королевы.

– Она заболела. – Разговор об Эмме был ему неинтересен, и он небрежно махнул рукой.

Но теперь к нему наклонила голову Эдит, сидевшая по левую руку от него.

– Болезнь королевы – это повод для радости, милорд, – прошептала она. – Она носит ребенка и знает об этом уже несколько недель. Меня удивляет, что она до сих пор не рассказала вам об этом.

На мосту архиепископ Эльфех, облаченный в сияющую золотом ризу и митру, возвышавшуюся высоко над головами окружавших его священников в белых одеждах, возвел руки к небу, прося ниспослать Божье благословение. Пока в наступившей тишине архиепископ читал свои молитвы, Этельред переваривал слова Эдит.

Она была права. Если королева понесла, ему следует доложить об этом немедленно. Возможностей для этого у нее было предостаточно, поскольку виделись они практически ежедневно, так почему же она не сделала этого до сих пор?

Теребя пальцами бороду, он пытался проследить мысли королевы. Возможно, она опасалась, что ее положение даст ему повод отстранить ее от участия в заседании совета, а он, разумеется, так бы и поступил. Он немедленно воспользовался бы такой возможностью. Пусть бы сидела на своей женской половине, откуда она не может вмешиваться в дела его королевства. Слишком много людей обращались к ней за милостью и привилегиями, обычно церковники и обычно за его счет; он был бы рад поводу пресечь это.

Взгляд его вновь упал на юного Эдварда: мальчик стоял, склонив голову в молитвенной позе, которую несколько портило то, что он постоянно нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

Он никогда не хотел, чтобы Эдвард оставался при дворе под влиянием своей матери-нормандки. Теперь же, когда Эмма опять забеременела, он мог наконец оторвать сына от ее юбки. Он отошлет Эдварда в одно из аббатств, где его будут обучать дисциплинам весьма отдаленным от тех политических уроков, которые могла бы преподать ему мать. Пусть они сделают из него священника, возможно, даже епископа, так чтобы однажды он мог бы пригодиться английскому королю. Его планы в отношении этого мальчика всегда были такими. Несмотря на то что он назвал Эдварда своим наследником, он никогда не имел в виду, что тот действительно будет править страной. Это был всего лишь жест, чтобы заручиться расположением Ричарда Нормандского и одновременно позлить своих старших сыновей.

Сегодня, чуть попозже, он переговорит с аббатом из Или, чтобы тот забрал мальчика с собой на Север, потому что он должен нанести удар прежде, чем Эмма придумает способ, как этому воспрепятствовать. Она ведь могла бы настроить против него своих любимых епископов или, не приведи господь, архиепископа Эльфеха, чтобы принудить его оставить мальчика на ее попечении.

Похоже, архиепископ все-таки закончил свое бесконечное благословение, и теперь хор монахов из Вестминстерского аббатства затянул церковный гимн на латыни. Священники, расставленные вдоль всех перил моста, с помощью веток с листьями брызгали святой водой на корабли, собравшиеся внизу. Вскоре церемония будет закончена, начнется отлив, и лондонские корабли с его водами двинутся на восток, в сторону моря.

И все же, несмотря на удовольствие, которое он испытывал при виде своего флота, и удовлетворения тем, что он определил судьбу своего самого младшего ребенка, Этельред продолжал, все так же теребя бороду, раздумывать над тем, куда мог отправиться его старший сын и какие козни он затеял.

Через два дня после того, как новые корабли короля отплыли, чтобы присоединиться к остальному флоту в Сандвиче, на город опустил свою громадную влажную лапу знаменитый лондонский туман, который по ходу утра, казалось, становился лишь гуще. Эмма была рада находиться в такой день в помещении, особенно здесь, поскольку дворец в Лондоне был самым новым и красивым из всех мест, где жил король. За последние три года Этельред не жалел средств на то, чтобы перестроить и обновить то, что когда-то служило крепостью для армии римлян. Результат оказался поразительным.