Текст книги "Мечты о счастье"

Аксель беспомощно наблюдал, как тонкая рука дочери потянулась за щеткой для волос. А если потеряет и ее?..

Он прогнал страшную мысль. Просто у Констанс такой период. Программа внеклассного обучения поможет ей выкарабкаться, а он сделает что сумеет. Правда, у него по-прежнему нет времени подбросить ее в балетный кружок или в музыкальную школу, как, бывало, делала Анджела, зато он найдет способ остановить мэра и не позволит прикрыть школу, в которой его спасение. Он постарается объяснить рыжей цыганке всю серьезность возникшей ситуации. И то и другое – вполне достижимая цель, добиться которой гораздо легче, чем заставить Констанс общаться.

Аксель вспомнил странную владелицу магазина и спросил себя, не лучше ли вместо этого подыскать для дочери частный пансион.

Бледно-голубые листки факсов были разложены аккуратной лесенкой, по степени срочности. Аксель скомкал тот, на который только что ответил, отправил его в корзину для бумаг, а в ежедневнике сделал соответствующую запись.

Энергичный стук в дверь заставил его выпрямиться на стуле. Можно было не утруждаться ответом – стучавший в нем не нуждался. Вернее, стучавшая. Его помощница.

Когда Кэтрин вошла, по обыкновению безупречно одетая и подкрашенная, Аксель вспомнил, что их считают подходящей парой. Они были похожи цветом волос, умением соблюдать стиль, а главное, ревностной тягой к порядку в мире хаоса. Но сколько бы Аксель ни восхищался длинными стройными ногами Кэтрин и ее рассудительностью, это была чисто человеческая, а не мужская реакция. Он ждал от нее только помощи в работе, а в обмен, помимо денег, платил лишь благодарностью. Кэтрин была источником свежайших сплетен. Теперь это называлось «обменяться информацией».

– – Ты сегодня рано, – заметил он.

Ресторан процветал отчасти благодаря его таланту нанимать женщин, которые приветствовали клиентов и служили как бы вывеской заведению.

Для этого требовалось дружелюбие, пусть даже и показное, как раз этого Акселю недоставало.

Кэтрин, на шпильках и в красном мини (вид которого, должно быть, заставлял лезть на лоб глаза посетителей), прошлась по кабинету: тут выровняла картину, там дунула на зеркально чистую полку. Ее присутствие заставило Акселя заново оценить обстановку помещения. Именно Кэтрин выбрала мебель: эбонитово-черный стол и кресла белой кожи; подыскала гравюры в черно-белых тонах и наняла декоратора, который создал из этого сногсшибательную композицию. Вся в красном на почти бесцветном фоне, она казалась будоражащим сполохом огня, и Аксель впервые задался вопросом, не этого ли эффекта она добивалась изначально.

Вспомнив красочный интерьер «Лавки древностей», он невольно подумал, что есть некая связь между характером женщины и тем, какие цвета она предпочитает, есть определенная закономерность, и если ее знать, можно лучше разобраться в женщине. Он уже готов был потянуться за ежедневником, чтобы сделать пометку в графе «изучить на досуге», но тут Кэтрин заговорила:

– Мэр думает, что я могу с успехом работать на него.

Первым, что пришло Акселю в голову, было: лежа на спине? По природе человек с чувством едкого юмора, он давно уже научился его сдерживать, зная, что люди от этого не в восторге.

– А что думаешь ты? – только и спросил он.

– Какая разница? – Кэтрин метнула на него сердитый взгляд из-под светлой челки. – Ты отпустишь меня без единого слова протеста! Боже мой, Аксель, что ты за человек? Ведь мы с тобой вместе начинали!

У него опять чуть было не сорвалось: начинали что? И опять он прикусил язык. Умение промолчать в нужный момент Аксель унаследовал от отца. С Кэтрин он вспоминал об этом с особенной благодарностью. У нее была неприятная склонность к мелодраме, а он терпеть не мог сцен.

– Послушай, – начал он примирительно, – я ценю наше сотрудничество, но если ты полагаешь, что у мэра для тебя откроются новые горизонты, я в самом деле не стану тебя удерживать.

– Новые горизонты? – фыркнула Кэтрин. – В таком крохотном городишке? И вообще, при чем тут это?! Вы с мэром постоянно на ножах. Что ты натворил на этот раз? Чего ради он старается меня переманить?

Аксель мысленно поморщился, но вопрос был задан по существу. Он покачался на стуле и неохотно объяснил:

– Я против проекта проложить дорогу через земли некоего Пфайфера. Если вспомнить, я возражал также и против строительства торгового центра, а если заглянуть дальше в прошлое, наберется внушительный список того, в чем мы не сошлись. Хотелось бы знать, однако, при чем здесь ты.

– Ах, земли Пфайфера! – воскликнула Кэтрин, оживляясь. – Старик приходится мне дальней родней. Вся семья считает, что он слегка не в себе и потому цепляется за эту старую развалину – особняк.

– Он его частично восстановил еще при жизни жены, – возразил Аксель, – а земли и в самом деле древние. Я бы не удивился, окажись на них захоронения индейцев чероки, и еще того меньше – если бы чероки были в генеалогическом древе Пфайфера. В наше время мало кто так упорно держится на недвижимость. По сути, это дань уважения предкам.

Кэтрин нетерпеливо повела плечами и продолжала ходить взад-вперед, теперь уже не столь энергичным шагом.

– Допустим, – наконец сказала она. – Но большие города расширяются и поглощают все, что стоит у них на пути, а цены на землю стремительно растут. Пока дороги оставались грунтовыми, никому не было дела до того, что посредине затесался особняк, но между важными транспортными артериями нужна смычка!

– Я тоже живу в этом городе, – сухо напомнил Аксель, – и как раз потому, что мне не нравятся улицы с домами стена к стене. Не хочется впускать это в свою жизнь. Когда был принят закон о городском зонировании, я думал, это избавит Уэйдвилл от участи стать пригородом Шарлотта. Если не нравится провинция, перебирайся в мегаполис, зачем же тащить мегаполис туда, где ему совсем не место?

– Ах, очарование провинции! – пропела Кэтрин, источая иронию. – Давайте ходить в соломенных шляпах и грязных башмаках!

Аксель промолчал, поскольку еще помнил время, когда ресторан был гриль-баром и его завсегдатаи одевались именно так. Хозяйничал там отец, а сам он по большей части вытирал грязную стойку. За этим занятием он узнал о жизни и человеческой натуре куда больше, чем любой выпускник колледжа. Однако, кроме практической сметки, требовалось обаяние «славного парня», а это, увы, не перешло к нему по наследству.

– Можно, я угадаю? – спросил он, стараясь применить свое знание человеческой натуры к конкретной ситуации. – Старый Пфайфер плох, завещания не существует, и семья уже подсчитывает, кто сколько получит, когда он отдаст концы.

– Из такого скудного ручейка мне вряд ли перепадет хоть капля, если ты это имеешь в виду. Просто единственное, что интересует мэра применительно ко мне, – это наличие в городе земель Пфайфера.

– Разве? Сам губернатор не откажется время от времени взглянуть на белокурую красотку, да и весь отдел дорожно-транспортного строительства. Представляю, что будет, когда ты появишься в таком виде на заседании городского совета.

– Хоулм, у тебя в жилах вместо крови вода! – Кэтрин пошла к двери. – Хедли внизу. Он сказал, что у него к тебе разговор. Послать его сюда?

Аксель кивнул, несколько озадаченный. Пожалуй, все-таки следовало вплотную поразмыслить над женской природой и выявить закономерности, но пока не стоило забивать себе голову, почему женщины реагируют на все иначе, чем мужчины.

Пока Хедли неспеша поднимался в кабинет, Аксель успел уладить недоразумение с нью-йоркским поставщиком, просмотреть последние каталоги столового льна и прикинуть, где его заказать. Ему нравилось вникать в подобные детали куда больше, чем иметь дело с людьми.

Усевшись и разложив руки по спинке белого кожаного дивана, репортер с одобрением оглядел кабинет:

– Вот это я понимаю! Не то что в былые дни!

– Каждый бунтует по-своему, – ответил Аксель (кабинет его отца был тесным, душным, забитым папками, в которые тот ни разу не заглядывал).

Можно сказать, Хедли сделал рекламу «Гриль-бару Хоулма» и помог его процветанию. Лет тридцать назад, во время «оттепели», когда спиртное стало легальным, репортер облюбовал табурет в дальнем конце стойки, где сидел за прихваченной из дому бутылкой бурбона и следил в окно за жизнью городка. Через десять лет законы изменились, за стойкой воздвигли темного дерева бар. Первым, кто купил там выпивку, был Хедли. Ни одно заведение не обойдется без странного типа, который всегда на своем месте, когда ни зайди, и как бы символизирует незыблемость мироздания. Хедли стал почетным завсегдатаем гриль-бара. И сплошное переднее окно, в которое он так любил смотреть, и само заведение давно уже стали историей, а он все оставался, разве что стал на двадцать кило тяжелее и обзавелся сплошной сединой. Его нюх на пикантные новости при этом нисколько не притупился.

– Как дела? – спросил он, словно ввинчивая в Акселя пронзительный взгляд. – Ты в курсе, что твоя лицензия на продажу спиртного под угрозой?

Вот дьявольщина! Аксель припомнил инцидент месячной давности, когда пришлось вмешаться полиции, и возвел глаза к потолку. Благодушная перебранка двух солидных матрон из-за мужика, который не стоил доброго слова, постепенно переросла в скандал, а поскольку в тот вечер по телевизору шло ралли, распаленные завсегдатаи завязали потасовку. Если учесть, что еще месяцем раньше на стоянке у ресторана обчистили машину, предугадать ход мыслей стражей закона было нетрудно. Живое участие в этом принял уважаемый гражданин города – мэр.

Лишить владельца ресторана лицензии на продажу спиртного – значит погубить его. Аксель подумал, что кампания против него набирает обороты. Возможно, стоило спешно принять сторону мэра.

– Кой черт дернул меня войти в состав городского совета? – спросил он в пространство.

– Имя ему «гражданский долг», – ответил Хедли не без иронии. – Это позволило тебе поддержать поправку к закону о городском зонировании, в надежде, что она поставит крест на убогой гостинице в нашем квартале.

– А не выставить ли мне свою кандидатуру на выборах в мэры?

– Отличная идея! Провинциальный мальчик извлекает пользу из безупречного послужного списка. Женись на ледышке, что у тебя в помощницах, по выходным ходите в церковь, держа ребенка за руки, – и пост мэра у тебя в кармане.

Ну нет, подумал Аксель. Наука брака обошлась ему дорого, и он решил, что на роль мужа не имеет достаточной квалификации. Даже ради гражданского долга он не собирался вторично совать голову в ту же петлю. Тем более что Констанс ненавидела Кэтрин и охотнее бы пошла в церковь за руку с павианом.

Внезапно и совсем некстати Акселю вспомнился свет в глазах дочери, когда она рассказывала о внеклассных занятиях. Он смутно помнил предыдущую владелицу «Лавки древностей». За что ее посадили? Что-то связанное с наркотиками. Кажется, рыжая цыганка о ней упоминала.

Он взялся за голову и с минуту сидел в этой позе. Пост мэра означал конец нормальной жизни. Вечно быть под надзором, чтобы каждый, кому не лень, совал нос в твою жизнь. У Констанс и так довольно проблем. Но потеря лицензии означала еще худшее, причем для них обоих. Наверное, проще все-таки прикрыть эту школу... вот только дочь... впервые со дня смерти Анджелы разговаривает. Это заслуга ее новой учительницы.

Глава 3

С «если» часто начинается то, что никуда не ведет.

– Детка, раз уж Аксель Хоулм добровольно вызвался нам помочь, глупо отвергать его! Или тебе все равно, что школу прикроют?

Майя прижала телефонную трубку плечом и погладила Мэтти по голове. Мальчику приснился кошмар, поэтому она взяла его к себе в кровать. И он сразу уснул. Хотя ученик из него был посредственный, что порой приводило Майю в отчаяние (она подозревала, что виной всему шок), в остальном это был ангел во плоти. Мэтти почти никогда не доставлял хлопот.

Зато жизнь не давала перевести дух – как « американские горки ».

Майя уставилась на трещины в потолке спальни. Почти несуществующий доход от партнерства в бизнесе был той соломинкой, что держала ее на поверхности. Магазин Клео оказался, мягко выражаясь, убыточным, а счета нужно было как-то оплачивать. Хорошо хоть, к нему прилагалось жилье. Короче говоря, никак нельзя было допустить закрытия школы.

– А почему бы тебе самой не поговорить с Хоулмом? Не потому, что от тебя в делах больше проку. Он рожден под знаком Девы! Мы с ним просто не можем прийти к согласию, пойми. Мы говорим на разных языках.

– Детка, мне очень неприятно поднимать этот вопрос, но ты говоришь на разных языках со всеми в этом городе. Не знаю, чему тебя учили в Калифорнии, но только не тому, что может пригодиться в Каролине. Если хочешь здесь чего-нибудь добиться, изучай местную специфику!

«Если». Майя зажмурилась и сморщила нос. Это «если» было колоссальных размеров. Клео потратила большую часть своей жизни, скитаясь из города в город, как перекати-поле, и Майя вынуждена была скитаться вместе с ней. В отличие от Акселей Хоулмов этого мира они не могли назвать домом ни одно место, в котором временно находили кров, хотя Майя довольно долго думала, что дом там, где спишь в эту ночь.

Теперь все изменилось. На ней лежит груз ответственности. Уэйдвилл стал ее домом на все время заключения Клео, и рядом в постели спит пятилетний мальчик, о котором нужно заботиться. Не исключено, что мечта о школе пойдет прахом как раз ко времени выхода сестры на свободу, но тогда, быть может, Стивен чего-нибудь добьется и можно будет обсудить с ним вопрос алиментов.

Как легко оседлать мечту и мчаться вскачь! У нее всегда был к этому дар. Майя заставила себя вернуться к действительности.

– Ладно, я поговорю с Акселем Хоулмом. Беда в том, что он готов пойти на компромисс, а я нет, о чем честно предупреждаю тебя, Селена. Но если ты хочешь, чтобы я боролась с течением, я буду бороться изо всех сил.

В трубке раздался вздох.

– Хотела бы я понять, что ты имеешь в виду. Если действуешь на свой страх и риск, делай это в интересах каждого. Я вынуждена настаивать.

Положив трубку, Майя сморщила нос. В одиночку она позволила бы течению нести себя куда придется, но приходилось думать еще и о других. Рожденная под знаком Рыб, она могла ради Мэтти перебраться и через пороги, и через плотину. Конечно, беседа с заносчивым яппи не обойдется ей так дорого.

– Аксель, дорогой! Я знаю, ты стараешься как можешь, но ведь очевидно, что Констанс несчастлива! У тебя на руках бизнес... – едва заметная пауза означала неодобрение, – и вся эта деятельность в городском совете... Мужчине не понять нужд и потребностей восьмилетней девочки. Ей необходим женский присмотр.

Теща указала на диван рядом с собой, предлагая сесть, но Аксель предпочитал сохранять дистанцию. Сандра была приятной женщиной – во всяком случае, он не имел оснований утверждать обратное. Они почти потеряли друг друга из виду с тех пор, как она перебралась в Техас, к родне. То, что она проделала столь долгий путь ради этого разговора, внушало подозрения.

– Последние два года вы не особенно интересовались Констанс. С чего вдруг такой ажиотаж?

Акселю не хотелось рубить сплеча, но так можно скорее добраться до сути. Он все еще был по горло сыт долгими дебатами с Анджелой.

– Я всегда интересовалась Констанс! – возразила Сандра (ее унизанные перстнями пальцы продолжали барабанить по дивану). – Просто до сих пор у меня была надежда, что девочка оправится от удара, но...

Она так долго подыскивала подходящий оборот для очередной словесной атаки, что Аксель решил прийти на помощь:

– Но моя холодная, равнодушная натура подавляет все живое вокруг?

Он стоял, опираясь локтем о каминную полку, выбранную Анджелой по каталогу, когда они обставляли этот дворец. Как и всякая мысль о покойной жене, эта была насыщена болезненным чувством вины.

– Анджела всегда так говорила, – добавил он с вызовом.

– Она любила тебя, – примирительно заметила теща, – но ты был вечно занят.

Проклятие! Словно двух последних лет и не бывало, его снова втягивали все в тот же нескончаемый, никуда не ведущий спор. Он начинался с приходом Акселя домой и заканчивался уже в темноте, в постели. И так вечер за вечером. Все последнее время их совместной жизни, до той минуты, когда ее машину занесло на мокром от дождя асфальте. Анджела была в лучшем случае рассержена, в худшем – разъярена. Он не понимал этого ни тогда, ни теперь. Она оставила по себе только чувство вины.

– Послушайте, Сандра! Констанс потеряла одного из родителей. Будь я проклят, если позволю отнять у нее и другого! Ваши намерения, разумеется, благородны...

– Вот что, Аксель, – перебила теща, угрожающе сдвигая брови, – если придется, я пойду на все. Констанс не только твоя дочь, но и моя единственная внучка. Другой уже не будет. Я хочу сделать ее счастливой, и это в моих силах. Здесь ей плохо, это видно с первого взгляда. Не понимаю, к чему весь этот спор.

Аксель стиснул кулаки. Он был не из тех, кто позволяет эмоциям захлестнуть себя. Жена считала, что у него вообще их нет.

– Не знаю, из какого источника вы черпаете информацию, но никто не вхож в этот дом настолько, чтобы досконально разбираться в ситуации. Я только что зачислил Констанс в группу внеклассного обучения – очень хорошую, где она быстро придет в себя. Учительница считает ее талантливой!

Он не сказал, что учительница не от мира сего.

– Если все так мило, почему у девочки несчастный вид? Не хочешь по-хорошему – встретимся в суде!

Возможно, подумал Аксель, в словах Сандры есть доля истины. Возможно, Констанс нуждается в женском присмотре. Рядом с восьмилетней девочкой должен быть тот, кто может подстричь ей ногти, заплести косу и выслушать маленький секрет. Он решительно не подходит для всего этого. И даже будь она настоящим сорванцом, предпочитай лазать по деревьям и удить рыбу, все равно от него не было бы толку. В жизни он знал только свой бизнес да книги. В детстве попробовал вступить в бойскауты, но в первом же походе свалился в озеро и чуть не утонул, а рыбалку так и не освоил, считая очень сложным занятием.

Как могла Анджела умереть и оставить его в такой затруднительной ситуации?

– Дайте мне время все обдумать, – сказал Аксель, беспомощно потирая лоб. – В первую очередь я должен обсудить все с Констанс. Сколько времени вы пробудете у нас? Я могу договориться насчет обедов и ужинов.

– Не затрудняйся, я остановилась у Элизабет Арнольд, – ответила Сандра, вставая. – Не хотела создавать тебе лишних проблем. А кто обычно готовит для вас с Констанс?

Значит, у Элизабет Арнольд. У матери мэра. Последний кусочек мозаики встал на свое место. Акселю захотелось скрипнуть зубами, но он заставил себя улыбнуться.

– Мы перекусываем в баре.

И понял, что говорить этого не следовало. Ухоженное лицо тещи вытянулось по меньшей мере на дюйм. Двадцать лет назад открытие первого в городе бара вызвало настоящий скандал. До сих пор никто не называл его иначе как «злачное заведение», хотя бар давным-давно вырос в крупнейший ресторан округи. Скорее всего Сандра вообразила себе Констанс жующей орешки на высоком табурете у стойки.

Аксель вдруг понял, что не может выносить присутствия тещи ни минуты. Не заботясь о том, чтобы сгладить впечатление от своего неосторожного замечания, он поспешил ее выпроводить.

Аксель намеревался зайти к дочери и все объяснить, но, поднимаясь по лестнице, заметил, как в коридоре мелькнуло белое пятно ночной рубашки. Скрипнула, закрываясь, дверь.

Констанс подслушивала. Ей ничего не нужно было объяснять.

– Ну что? Разговор состоялся? – вполголоса осведомилась Селена, когда Майя вошла с улицы в компании трех новых учениц, щебетавших на разные голоса.

– Еще нет, – тихо ответила та, помогая разложить ранцы по шкафчикам.

Девочки наперегонки бросились в классную комнату, а она выпрямилась, держась за поясницу, и с минуту прислушивалась, как отступает ноющая боль.

– Сегодня заходила в гости дама из социального отдела, проверить, как живется Мэтти. Держалась так, словно каждую минуту ожидала, что я свалюсь к ее ногам в корчах от героиновой передозировки! Я выбрала неподходящее время для беременности.

В первую очередь она выбрала неподходящего кандидата в отцы. В другой раз надо быть умнее и запастись таблетками. В другой раз! До другого раза она успеет поседеть и сморщиться.

– Ты же не могла предвидеть, что сестрицу посадят за решетку, – резонно заметила Селена. – Надеюсь, ты сочинила для гостьи хорошую сказку.

– О, вполне! Стивен – знаменитый музыкант, не вылезает из гастролей. Постоянной зарплаты не имеет, зато получает поистине королевские гонорары за выступления. Я вполне могла бы обеспечить Мэтти лучшее окружение, но, думаю, с этим надо подождать, ведь перемены – тоже своего рода стресс. Пусть поживет в знакомой обстановке, оправится от пережитого...

– Лучше не придумаешь! Сразу видно, ты знаешь, с кем имеешь дело. И они на такое покупаются?

– По-моему, больше всего ее обеспокоило отсутствие мужского присмотра. – Майя достала ленту и небрежно прихватила на затылке копну темно-рыжих волос. – Да, и еще она считает, что учительский диплом можно использовать более подходящим образом.

– Ничего, обойдется! Официально к нам придраться нельзя. Нужно только продержаться, пока не начнут капать денежки.

– «О невозможном все мечтать, с несокрушимым все сражаться»! – иронически процитировала Майя и отправилась к детям.

Несколько часов спустя Мэтти неохотно жевал сандвич, бормоча что-то о биг-маках, а Майя вздыхала над столбиком цифр. Ей никогда не расплатиться, никогда. Даже за миллион лет. Ни за сто миллионов. Откуда быть умению обращаться с деньгами у человека, который никогда их не имел? А состояние финансов Клео можно определить словом «банкрот».

– Майя, а могу я новые кроссовки?

На этот раз она не потрудилась поправить грамматику. Они ничего не могут с таким бюджетом!

– А что с твоими? – рассеянно полюбопытствовала Майя, повторяя расчет на старом, еще со времен колледжа, калькуляторе в надежде на то, что обсчиталась.

– Продырявились. Мисс Кидд говорит, пора их сменить. У Дика новые – с неонками!

Майя расслышала в голосе мальчика умоляющую нотку и воздержалась от лекции, что беднякам следует умерять аппетиты. Ее бесчисленные приемные родители никогда не забывали об этом напомнить. Здравый смысл имеет мало общего с детской потребностью быть не хуже других. И потом, они вовсе не бедны! Не хватало еще приклеить ярлык и подогнать под него всю жизнь. В конце концов, у нее есть образование! Этого никто не сможет отнять. Человек с образованием всегда заработает на хлеб и масло. И даже на кроссовки с неонками.

Майя взъерошила волосы племянника, со стыдом сознавая, что проглядела плачевное состояние его обуви.

– Завтра же купим тебе новые кроссовки. А пока давай нарисуем на старых смайлики. Ведь у Дика на кроссовках смайликов нет?

– Лучше драконов! – обрадовался мальчик и одарил ее одной из своих редких застенчивых улыбок. – Смайлики уже есть у Шелли.

– Огнедышащих драконов! – поддержала Майя, воодушевляясь: с кистью она вполне умела обращаться.

Спрятав память об улыбке Мэтти в укромный уголок сердца, она проводила племянника взглядом до двери. Когда-то его мать была единственным буфером между чрезмерно впечатлительной младшей сестренкой и миром, полным грубых, ожесточенных людей. Как же могла она годы спустя променять такого чудесного мальчишку на наркотики? Что ожидает Мэтти в будущем, когда каменные челюсти разожмутся и выплюнут Клео назад в большой мир, с непоправимо запятнанной репутацией, по-прежнему неспособную позаботиться ни о себе, ни уж тем более о ребенке, которого она зачем-то произвела на свет?

Майе показалось, что ответственность висит на ней тяжело и криво, как мантия с чужого плеча. Она мысленно закуталась в неподатливое одеяние и сердито уставилась на столбик цифр. С таким бюджетом нечего и думать, что мечты сбудутся.

Чистые голубые небеса Каролины благосклонно взирали на двойные двери ресторана «У Хоулма», в которые – хочешь не хочешь – предстояло войти. Майя попробовала дозвониться Акселю Хоулму по номеру, найденному в телефонной книге, но не была удостоена даже автоответа. В восемь она отводила Мэтти в детский сад, а в десять открывала «Лавку древностей», так что на визит оставалось не так уж много времени.

Ресторан находился в нескольких кварталах от магазина. Впрочем, в этом городишке что ни возьми находилось в нескольких кварталах от всего остального. Их мать выросла здесь, но сумела вырваться, вступив в брак. Майя пыталась разобраться, чего ради Клео вернулась в Уэйдвилл. Потому что здесь можно всюду добраться на своих двоих – самом дешевом виде транспорта?

Стучаться в двери ресторана в девять часов утра казалось нелепым, поэтому Майя собралась с духом (и с силами) и толкнула дверь, которая распахнулась с такой легкостью, что она чуть не упала через порог. Можно было догадаться! С таким знаком зодиака Аксель Хоулм просто обязан был вести дело безупречно.

Молодой человек в форме уборщика, протиравший стекла бара, при виде Майи очень удивился.

Майе всегда бывало неловко в злачных заведениях, даже респектабельных. Она приняла бесстрастный вид, словно заковала себя в доспехи, и прогулочной походкой приблизилась к единственной живой душе.

– Скажите, Аксель уже здесь?

Играть в беспечность, толкая перед собой живот, было не так-то просто. Уборщик буркнул нечто похожее на «да» и ткнул пальцем в заднюю дверь. Выходило, что учтивого, обходительного мистера Хоулма посещают женщины совсем другого рода.

Майя вошла и оказалась в коридоре, где взгляду предстал целый ряд дверей, одна из которых поспешно захлопнулась. Кто бы это ни был, бросаться вслед с расспросами не стоило – на каждой из дверей красовалась табличка. Кухня, комнаты персонала, кладовые. Если исключить все это, оставалась только лестница в конце коридора. Очень кстати, если учесть, что еще месяц назад доктор посоветовал избегать ступенек. Однако Майя не стала колебаться.

Наверху ее приветствовали натертый паркет, дорожка сдержанных серебристых тонов (с ней отлично гармонировали полосатые обои) и единственная закрытая дверь. Снаружи, где полагалось ожидать посетителям, не было никаких сидений. Вот это дизайн, подумала Майя. Она пожалела беднягу Хоулма в Богом забытом захолустье – и постучала в дверь. Никакого ответа. Она постучала громче, потом пожала плечами и вошла.

Солнечный свет струился через чисто вымытые оконные стекла. Полированный стол казался еще чернее в потоке света, а склоненная над ним белокурая голова серебрилась. Едва приподнявшись, эта элегантно подстриженная голова снова склонилась к тому, что Майя сочла стопкой фактур. Она знала, что такое фактура. Клео оставила их немало в самых неожиданных местах – пожелтевших, с кругами от чашек.

– Присядьте, мисс Элайсем. Одну минутку.

Итак, она снова «мисс». Холодный тон оставлял мало надежд на успех затеянного предприятия. Можно было с достоинством удалиться, но Майя решила остаться. Жесткие кожаные кресла перед столом нисколько не манили к себе, поэтому она прошла к панорамному окну на главную улицу городка. С учетом бывшей автомастерской, переоборудованной под овощной магазин, деловая часть Уэйдвилла протянулась на три квартала. Магазин Клео находился в конце ее, у железнодорожной станции, и не был виден из окон кабинета.

Большая часть зданий городского центра относилась к концу XIX – началу XX века, когда хлопок был еще в цене. За прошедшее столетие их незатейливые кирпичные фасады оснастились полотняными навесами лавок, решетками и вывесками, от которых рябило в глазах. Ресторан Хоулма тоже был сложен из кирпича, однако общая протяженность его окон напоминала о том, что мир уже познал кондиционированный холод. Судя по всему, владелец не боялся идти в ногу со временем.

За спиной стукнула ручка, опускаясь на эбонитовую черноту стола.

– Чем могу быть полезен, мисс Элайсем? Майя повернулась. Солнце било в глаза, не позволяя видеть выражение лица Хоулма, но от него исходило безмолвное предостережение: у делового человека нет времени на пустую болтовню. Возможно, она поторопилась, приписав ему влияние Водолея.

– Я решила, что зря отклонила ваше великодушное предложение помощи, – сказала она так проникновенно, как только могла. – В тот день я была... в некотором замешательстве.

Он откинулся в кресле, положил локти на подлокотники и переплел пальцы на уровне груди. Без пиджака Хоулм выглядел более внушительно, белая рубашка выгодно подчеркивала ширину его плеч и груди. Невольно подумалось, что он напрасно маскирует все это костюмами и галстуками. Хоулм был скроен для джинсов, облегающих спортивных костюмов, лыжных комбинезонов.

Это был неуместный ход мыслей, поэтому Майя заставила себя сосредоточиться на происходящем. Из кармана рубашки Хоулма торчал кончик отвертки, в углу стола лежали распотрошенные часы. На них она и остановила свой взгляд.

– Судьба вашей школы уже не имеет для меня значения, мисс Элайсем. Я намерен отослать Констанс к бабушке.

Дверь скрипнула. Майя успела подумать о том, что их подслушивают, когда кто-то ворвался в кабинет и так неистово прильнул к ее ногам, что едва не повалил.

– Я не хочу, мисс Элайсем, я не хочу! Лучше я буду жить с вами!!!

Встретив взгляд Акселя Хоулма, Майя на один краткий миг заглянула ему в душу и прочла там беспросветное отчаяние. Он тотчас захлопнул окошко и посмотрел на нее так, словно винил во всех своих бедах.

Майя присела и привлекла к себе плачущую девочку.

– Я нисколько не возражаю, милая.

Она в самом деле не возражала. Более того, если бы это было возможно, она забрала бы Констанс с собой прямо сейчас.

Когда девочка обвила ее шею руками, чуть не задушив, Майя испепелила взглядом бесстрастного человека в кресле. Она держала в объятиях то, ради чего затеяла свою школу. Всю жизнь она мечтала найти дом, где ее примут с распростертыми объятиями, где будут ее любить. Она мечтала дать детям то, чего никогда не было у них с Клео.

Только Майя не знала, что первым станет именно этот ребенок.

Октябрь 1945 года

«Прошлым вечером я познакомился с некой Хелен Арнольд, племянницей банкира. Я о ней уже слышал (у нее ресторанчик за городом) и старался вообразить, что она собой представляет. Но такое!.. Нет, я не поддамся. Не для того я прошел через войну, чтобы ради паршивой овцы оказаться в семействе Арнольдов. Впрочем, волосы у нее рыжие, и я назвал бы ее «рыжей овцой», будь в ней хоть что-нибудь овечье. Хелен далеко не овца. Она – воплощенный вызов!»