Текст книги "Битвы за Кавказ. История войн на турецко-кавказском фронте. 1828–1921"

Турецкое отступление застало русских врасплох, и гренадеры Ростовского полка, стоявшие в Бозанли, увидев огромную массу войск, приближавшуюся к ним, отступили. Русская пехота, шедшая на Арватан и Самову, отстала, и турок преследовали только драгуны князя Щербатова и казаки. Окруженная русской кавалерией, турецкая пехота поспешила сложить оружие. Только один отряд турецкой кавалерии сумел прорваться; он поскакал в сторону Ольты. Казаки гнались за ним 25 км и зарубили саблями около 100 человек. Спастись удалось лишь 30 или 40 кавалеристам, благодаря быстроте их коней; среди них оказался и Хусейн Хами-паша.

Турки потеряли на поле боя 2,5 тыс. человек; в Карсе насчитали 17 тыс. пленных, среди которых находились 5 пашей и 800 офицеров. Сюда входили все сотрудники администрации крепости и персонал госпиталей, где русские обнаружили еще 4 тыс. больных и раненых. Было захвачено 303 орудия, из них – 200 крепостных, вполне пригодных к дальнейшей службе. Потери русских войск не превышали 2 тыс. человек, но среди них было очень много офицеров. Во время штурма Карса 1877 г. погибло больше полевых офицеров, чем во время всех предыдущих атак. Русская армия в 1877 г., как и в 1835 г., оставалась офицерской армией.

Падением Карса завершилась кампания 1877 г. На Балканском фронте еще не была взята Плевна. Кавказская армия одержала больше побед, чем армии великого князя Николая на Дунае. На Кавказе остались непокоренными лишь две крепости: Эрзерум и Батум. Войскам Гурии безо всяких задержек отправили подкрепления; Комаров с усиленной группой вернулся в Ардаган, поскольку планировалось совместное наступление на Батум из Озургети и Ардагана. 40-я пехотная дивизия влилась в армию Геймана, стоявшего у стен Эрзерума.

Весь ноябрь Мухтар собирал в Эрзеруме подкрепления, которые прибывали из внутренних районов Анатолии, часто в количестве одного батальона. К началу декабря он имел 17–18 тыс. пехотинцев и несколько тысяч лазских и вооруженных мусульманских жителей Эрзерума. В середине декабря в городе начались болезни, и Мухтар, опасаясь лишиться тех солдат, которых он сумел собрать, и надеясь после известия о падении Плевны сохранить силы для дальнейшей обороны Анатолии, увел свои лучшие части (6–8 тыс. пехотинцев при 20 орудиях) в Байбурт. Это было разумное решение. Старый Измаил при поддержке Хасан-паши остался оборонять Эрзерум, гарнизон которого насчитывал 15 тыс. регулярных и нерегулярных бойцов.

К 10 декабря русские сосредоточили у стен Эрзерума дивизию кавказских гренадер, 39-ю дивизию и 40-ю со 150-м (Таманским) полком, а также 3-й полк кавказских стрелков и мощную кавалерию. Однако Гейман и другие генералы не ладили между собой, и под Эрзерум прибыл Лорис-Меликов, чтобы взять командование на себя. Несмотря на трескучие декабрьские морозы, стоявшие на Армянском нагорье, русские медленно, но верно окружали Эрзерум линиями своих укреплений. 5 января 1878 г., когда взяли деревню Илиджу, стоявшую на Трапезундской дороге, город был полностью окружен, а его гарнизон в 15 тыс. солдат и 50 тыс. человек населения оказались полностью отрезанными от остального мира. Русское командование хорошо знало, что в Эрзеруме заканчиваются продукты; оно рассчитывало, что через два месяца город сдастся. Поэтому планов штурма никто не составлял. Однако осаждавшая армия находилась почти в столь же удручающем положении, что и город. Морозы все усиливались; сильные бураны замели дороги, и они стали практически непроходимыми; некоторые соединения по 10 дней кряду сидели без хлеба и печенья. Особенно сильно страдали лошади. В довершение ко всему из города на осаждавшую армию перекинулась эпидемия сыпного тифа, опустошавшая Эрзерум. В некоторых русских и турецких частях насчитывалось не более 100 здоровых солдат. От эпидемии умерли более 3 тыс. русских солдат и офицеров, среди которых были Гейман, Шелковников и Лорис-Меликов-младший. Страдания обеих сторон закончились только с подписанием перемирия 31 января 1878 г. В соответствии с его условиями Измаил Хакки-паша покинул Эрзерум, выведя из него регулярные войска гарнизона и тех вооруженных жителей, которые решили остаться в армии. 8 февраля город заняли русские.

Операции под Батумом начались в конце ноября. Русские планировали начать наступление из Ардагана, к которому через некоторое время должны были присоединиться части, выдвинувшиеся уже из Озургети. Оперативный план теоретически был безупречен, а русские силы в этом районе значительно превосходили турецкие, однако при его составлении забыли о сложных климатических условиях в Понтийских Альпах, в которых расположена долина Нижнего Чороха, а также дорога из Ардагана в Батум. Вину за это, видимо, нужно возложить на мечтавшего отличиться Комарова, который командовал ардаганскими войсками, ибо ему удалось убедить русский Генеральный штаб в том, что высокогорный перевал в горах Яльнизчам зимой вполне проходим.

Комаров покинул Ардаган 14 декабря с 13 батальонами (151-го и 152-го полков и 1-го полка кавказских стрелков), одним казачьим полком, одним полком нерегулярных войск и 12 горными орудиями. Турецкий отряд, состоявший из 2 батальонов низамов и 2 тыс. лазских нерегулярных солдат при 3 орудиях, занял хорошо защищенную самой природой позицию в селении Хане, которая прикрывала дорогу на Артвин. Эта позиция была взята после непродолжительного боя, и 16 декабря Комаров занял Ардануч, небольшой древний городок, стоящий на квадратной по форме Столовой горе, нависающей над ущельем Чороха. Однако ему пришлось провести здесь три недели, поскольку мощные снежные бури сделали дальнейшее продвижение невозможным; дорога, шедшая по правому берегу глубокого ущелья Чороха, отвесные склоны которого в некоторых местах достигают высоты 300 м, была непроходима.

Тем не менее практические соображения вынуждали русское командование настаивать на продолжении наступления на Батум. В первые дни января 1878 г. русские армии на Балканах вошли на территорию Фракии; все понимали, что перемирие скоро закончится, и Санкт-Петербург хотел на предстоящих мирных переговорах иметь Батум «в своем мешке». К тому же было хорошо известно, что войска Дервиш-паши в Батуме были сильно ослаблены отправкой подкреплений в Европу.

На Батумском фронте стояло долгое затишье, которое растянулось на всю осень и начало зимы. Начиная с июля Дервиш-паша сосредоточил основную часть своих войск позади Кинтриши, оставив на Хуцубанских высотах лишь передовые отряды для обслуживания нескольких батарей. Стоявший на позиции Муха-Эстате русский отряд имел строгий приказ придерживаться исключительно оборонительной тактики, и военные действия ограничивались лишь артиллерийскими перестрелками и стычками. В районе истока Ачквы (Ачквис-Тави) и перевалов, ведущих в Аджарию, произошло несколько ожесточенных столкновений между гурийским ополчением и кубанскими пластунами, с одной стороны, и аджарскими и кобулетскими партизанами – с другой.

В октябре Дервишу пришлось послать 8 батальонов и батарею в Эрзерум, а в ноябре ему было приказано отправить 6 батальонов в Стамбул. Он решил сократить линию фронта и в ночь с 27 на 28 ноября вывел свои батареи с Хуцубанских высот. Он отошел на Квирике-Девинские позиции, которые прикрывала в своем нижнем течении Кинтриши и ее приток Кинташ. Дервиш оставил на Самебских высотах передовой отряд, состоявший в основном из нерегулярных бойцов.

После падения Карса генерал Денибеков (принявший командование гурийскими войсками у генерала Оклобжио) получил приказ нанести удар после того, как основные силы Комарова спустятся в долину Чороха. Однако Комаров смог выйти в Ардануч только 13 января. Турки заняли очень мощную от природы позицию в Долис-Хане – в шести часах неспешной езды верхом на пони от Ардануча. 21 января Комаров решительной штыковой атакой выбил турок с позиции Долис-Хане, потеряв одного офицера и 60 солдат, и дорога на Ардануч оказалась свободной. Однако от этого приятного городка, стоявшего над главным ущельем Чороха, до Батума было еще более 80 км. Командование понимало, что на этой дороге сопротивление лазских и аджарских ополченцев будет гораздо сильнее, чем в Ардануче и Долис-Хане. Это обстоятельство усилило нетерпение ставки великого князя, поскольку там прекрасно понимали, что через две недели будет заключено перемирие. В связи с этим было принято решение подвергнуть Батумские позиции, которые летом отбили штурм Оклобжио, фронтальной атаке. Командовать этой атакой поручили Комарову. Русский Генеральный штаб рассчитывал на то, что боевой дух турецких солдат в Батуме будет подорван известиями о поражениях на Балканах, но он не учел, что местные жители в районе Батума будут стойко защищать свои дома и начнут партизанскую войну; кроме того, психология этих людей была весьма примитивной, и их интересовало только то, что происходит в непосредственной близости от их домов.

Комаров прибыл в Кобулети 28 января и в тот же самый день послал своих разведчиков разведать турецкие позиции (этот район был ему совершенно неизвестен). На следующий день он обсудил положение с генералами Денибековым и Шелеметевым, которые воевали на Батумском фронте с апреля 1877 г. Атаку назначили на 30 января. Комаров имел в своем распоряжении значительные силы: 41-ю пехотную дивизию, 76-й (Кубанский) полк, 2-й полк кавказских стрелков, несколько батальонов кубанских пластунов, гурийское, имеретинское и грузинское ополчения, несколько казачьих полков и мощную артиллерию. Даже если бы части этих сил было поручено наблюдать за побережьем и за районом Ачквис-Тави, у Комарова все равно осталось бы не менее 15 тыс. солдат для удара по войскам Дервиш-паши, который имел 12 тыс. турецких пехотинцев и нерегулярных бойцов. В то же самое время турецкие укрепленные позиции были не тронуты боями; батареи стояли на хребте, который тянулся между Девой и Цихис-Дзири, а в устье Кинтриши стояли четыре броненосца, которые должны были поддержать турок огнем.

Комаров решил нанести удар по более растянутой линии фронта, чем была у Оклобжио. На левом фланге нерегулярные войска при поддержке одного батальона пехоты должны были форсировать верхнее течение Кинтриши и захватить горы Самеба и Столовую, где без промедления надо было установить орудия. После этого при поддержке этих орудий 2-й полк кавказских стрелков и 163-й пехотный полк должны были перейти Кинтриши и захватить позицию Квирике-Дева. Справа генерал Шелеметев должен был идти вдоль побережья и, пользуясь мощной артиллерийской поддержкой, форсировать эту реку. Весь этот план базировался на предположении, что на этот раз сопротивление турок будет гораздо слабее, чем во время атаки Оклобжио.

К несчастью для русских, первый этап сражения только укрепил эту иллюзию. Самебскую позицию и Столовую гору, где стояли только слабые нерегулярные части, удалось взять довольно легко. Однако переброска орудий через реку Кинтриши – более сложная задача в январе, чем в июне, – потребовала времени, и нетерпеливые кавказские стрелки в центре, за которыми последовали роты 163-го полка, начали форсировать реку без артиллерийской поддержки. Турецкие орудия на Девинских высотах молчали, и русские начали подозревать, что противник оставил этот укрепленный лагерь. Однако после того, как несколько рядов траншей, тянувшихся вдоль Девинских и Квирикийских высот, ощетинились ружейным и пушечным огнем, эти иллюзии рассеялись. Одновременно на побережье орудия, установленные в районе Цихис-Дзири и на турецких броненосцах, открыли мощный дальнобойный огонь по той местности, где генерал Шелеметев пытался разместить свои батареи.

Шелеметев был убит; погибли несколько артиллеристов и лошадей; но ситуация в районе Кинтриши, где два батальона пехоты успешно форсировали реку, быстро становилась критической. Во многих случаях форсировать реку в обратном направлении было невозможно – в самых неожиданных местах река оказалась глубокой и быстрой. 2-й полк кавказских стрелков понес тяжелые потери: почти все офицеры были убиты или ранены. Остаткам полка удалось спастись от гибели только потому, что они взобрались по левому берегу реки на Столовую гору. Комаров, увидев, что его план провалился, отвел своих людей на позиции, которые они занимали утром. Потери оказались велики: более 1,2 тыс. человек убитыми или ранеными. Это чуть меньше, чем потери в Аладжийской битве. И, что самое обидное, люди погибли совершенно напрасно, поскольку на следующий день, 31 января, было подписано перемирие. Во время действия этого перемирия Батум оставался в руках турок; этот город с очень важным портом перешел в руки русских только после Берлинского конгресса[55]55
  Успешная оборона Батума усилила позиции турок на Берлинском конгрессе, и судьба этого города стала одной из главных тем обсуждения между британскими и русскими делегатами. Мюзир Ибрагим Дервиш-паша Лофчали (1817–1896), более удачливый в битвах, чем Осман и Ахмет Мухтар, так и не получил самого высокого звания в турецкой армии – гази, которое имели Осман и Мухтар. Длительная оборона Батума была самым настоящим подвигом, о котором, однако, ничего не говорится в официальном издании «Знаменитые турки», где приведена биография Дервиш-паши.


[Закрыть].

В последний период Кавказской кампании 1877 г., продолжавшейся с октября по ноябрь, русская армия одержала решающую победу. Ее могли добиться гораздо раньше (вероятно, в период с июня по август), если бы стратегия русского командования была продумана более тщательно. Более того, на решения русской ставки оказали сильное влияние турецкие диверсии на Кавказском побережье и в долине Аракса, а также панический страх перед внутренними беспорядками, что позволило туркам перехватить стратегическую инициативу. Впрочем, турки не сумели этим воспользоваться. Турецкая политическая стратегия, заключавшаяся в проведении диверсий, была весьма успешна и стала достойным ответом на политические и военные диверсии России на Балканах (в Сербии и Черногории). В лице Ахмет Мухтара турки имели стратега, превосходившего своего противника, однако турецкая армия (несмотря на ее модернизацию после Крымской войны), несомненно, очень сильно уступала по своим боевым качествам русской Кавказской армии, поэтому туркам пришлось ограничиться лишь оборонительными действиями.

Главная беда русской армии заключалась в бездарности высшего командования, ошибки которого усилили промахи некоторых генералов. Структура высшего командования была чрезмерно перегружена: во главе армии стояли великий князь со своими (безответственными) советниками, Святополк-Мирский и (позже) Обручев. Великому князю подчинялся главнокомандующий Дорис-Меликов. Вся ответственность за боевые действия лежала на нем, однако он полностью зависел от великого князя (который, к счастью, являлся великодушным и рассудительным человеком, хотя и не обладал талантом военачальника). Работа штаба всегда и везде оказывалась неудовлетворительной – за исключением Аладжийского сражения и битвы за Карс, когда военными действиями руководил решительный и талантливый Лазарев.

Что касается героев кампании 1877 г., то она дала очень интересный психологический материал, обладающий, возможно, непреходящим значением для военных характеров любой эпохи. Лорис-Меликов не один раз демонстрировал свои недостатки. В российских военных журналах того времени его жестоко критиковали, однако следует отметить, что он никогда не жертвовал жизнью своих солдат ради собственной славы. В этом его можно сравнить с энергичным и властным Гейманом, который часто стремился продемонстрировать свое превосходство над врагом. Гейман представлял собой весьма колоритную фигуру: еврей по происхождению, он сделал стремительную карьеру в русской армии благодаря своей необыкновенной храбрости и удивительному везению. В нем было что-то от игрока, как и в Комарове (но в меньшей степени). Совсем другим являлся Тергукасов, исключительно серьезный и твердый человек, которого очень любили солдаты. Лазарев, еще один генерал армянского происхождения, был не менее твердым (он очень любил строгую дисциплину); к тому же в нем, несомненно, была искра истинного таланта[56]56
  Как и в 1828–1829 гг., в Кавказской армии было много уроженцев Кавказа: помимо армян (оба Меликовых, Тергукасов, Лазарев, Авинов, Шелковников) в ней служили грузины (Чавчавадзе, Оклобжио, Шервашидзе, Амираджиби, Амилахвари и Эрнстов) и татары (Денибеков и Нахичеванский). Наименования кавказских полков мало соответствовали их национальному составу, например, в Бакинском, Дербентском и других полках преобладали русские. Одновременно особенно молодые грузинские офицеры предпочитали служить в Нижегородском и Северском драгунских полках. В то же самое время Кавказские полки, много лет воевавшие на Кавказе, в которых бок о бок сражались русские и кавказские солдаты и офицеры, носили кавказский и истинно имперский характер.


[Закрыть]. Он успешно работал вместе с Шелковниковым, единственным генералом среди высшего командования, который сочетал в себе талант штабного работника с талантом военачальника.

Примечательной чертой этой кампании стало обилие храбрых и способных полковников, среди которых особенно выделялись Фадеев – из Кутаисского гренадерского полка, Амираджиби – из Елизаветпольского и (бригадир) Цитович, с его Бакинским и Дербентским полками. Офицеры, командовавшие батальонами и ротами, часто совсем еще молодые ребята, также были очень способными. Кампании 1877–1878 гг. стали первой проверкой на прочность русской армии нового образца, созданной на базе всеобщей воинской повинности, введенной в 1874 г. Результаты этой проверки оказались отличными как на Кавказском, так и на Балканском фронтах. Вновь сформированные дивизии, вроде 38-й и 40-й, вернулись с войны столь же прославленными, как и старые Кавказские гренадерские полки или полки 19-й дивизии, ветерана Кавказских войн. Только Московская гренадерская дивизия воевала немного хуже. Кавказские стрелки и драгунские полки оправдали свою репутацию отборных; отлично воевали также казаки и дагестанские нерегулярные кавалеристы.

С турецкой стороны солдаты были превосходными, а резервисты (и это внушало большие надежды) оказались не хуже низамов. В хорошо вооруженной турецкой армии по-прежнему не хватало умелых командиров. Отсутствовали также талантливые военачальники – поскольку высшее командование назначалось по указке двора и Стамбула. По сравнению с прежними кампаниями, в турецкой армии появилось много офицеров, приближавшихся к европейскому стандарту. Одним из первых преподавателей в только что созданном Военном училище в Стамбуле был Ахмет Мухтар, а офицеры вроде Хусейн-паши (который руководил инженерными работами в Карсе) обучались в Вулвиче (многие морские офицеры также получили образование в Англии). Тем не менее самыми талантливыми офицерами под командой Мухтара оставались иностранцы: венгр Фейзи и немец Мехмет (который ни разу не потерпел поражения в бою – и в Ардаганской битве, и при обороне редута Азизие). В турецкой армии было множество способных офицеров: Дервиш – в Батуме, Хасан – в Эрзеруме и Хусейн Хами – в Карсе; однако большая часть по-прежнему принадлежала к тому типу, который придерживался самых худших турецких традиций: Хасан Сабри – в Ардагане, Файк – в Баязете и старый негодяй Измаил Хакки.

Что касается самого Ахмет Мухтара, то Анатолийской армии повезло – ею командовал один из лучших турецких военачальников своего времени. Он, конечно, не достиг таких же успехов, что и Осман Нури в битве за Плевну, но, несомненно, гораздо лучше разбирался в стратегии, чем Мехмет Али или Сулейман. Несомненно, Мухтар был способным командующим, быстро принимал нужные решения и действовал без промедления. Он был сангвиник по темпераменту, но обладал холодным умом и не терял головы в сложных ситуациях. Его главная ошибка заключалась в том, что он задержался с выводом войск с Аладжийских позиций, но ее можно объяснить так: положение только что испеченного гази обязывало его воевать до конца. Этого требовали соображения престижа.

Книга четвертая
Кавказские кампании Первой мировой войны, 1914–1918 гг.

Глава 16
Закавказская граница, 1878–1914 гг. Германский фактор на Ближнем Востоке

На конгрессе в Париже, который положил конец Крымской войне, морские державы (Великобритания и Франция – вместе с Сардинией) навязали России такое решение восточного вопроса, которое имело определенную морскую ориентацию. Черное море было объявлено нейтральным, а на побережье Восточного Средиземноморья положение осталось прежним. Германские государства (Австрия и Пруссия), находившиеся накануне внутренних распрей в Германской Европе, заняли относительно пассивную позицию.

Спустя 22 года была предпринята новая попытка стабилизировать обстановку на Ближнем и Среднем Востоке, и, что примечательно, это сделали в Берлине. Пруссия взяла на себя роль хозяйки Центральной Европы. Был заключен Берлинский договор, целью которого якобы стало устранение разногласий между Великобританией и Россией на Ближнем и Среднем Востоке. Роль сочувствующего честного посредника взял на себя Бисмарк, что фактически ознаменовало появление на европейской сцене новой мировой державы – имперской Германии. При этом ее намерения подмять под себя всю территорию распадающейся Османской империи были тщательно завуалированы.

Берлинский договор был подписан 13 июля 1878 г. Лорд Биконсфилд вернулся в Лондон с почетным миром. Несколькими днями ранее, 8 июля, английское правительство объявило об оккупации Кипра и о заключении соглашения с Турцией. Премьер-министр подвергся суровой критике со стороны мистера Гладстона, лорда Дерби и др.; но, как обычно, приверженцы политики Биконсфилда позволили своему энтузиазму взять верх над благоразумием. Например, лорд Сэндон заявил, что во время своих странствий по долине Нила и равнинам Сирии он постоянно слышал крик: «Когда же вы наконец придете? И теперь, – добавил он, – Англия наконец пришла». Такие заявления могли бы помочь лордам понять, зачем был оккупирован Кипр, но в Стамбуле эти слова, а также намеки на неблаговидные поступки не оставили никаких иллюзий по поводу территориальных гарантий, которых совсем недавно представители Османской империи сумели добиться от представителей держав, собравшихся в Берлине. Прогрессирующее ухудшение англо-турецких отношений после Берлинского конгресса подробно описано Медликоттом в книге «Берлинский конгресс и после него».

И в самом деле, пройдет совсем немного времени, и станет ясно, что соглашение об оборонительном союзе, заключенное между Великобританией и Турцией 4 июня 1878 г., на самом деле положило конец эпохе британского покровительства Османской империи, которое продолжалось более полувека. Будучи весьма искушенными в политике людьми, турки прекрасно понимали, как будут развиваться события в Европе после возвышения Пруссии в 60–70-х гг., и еще до своего отъезда из Берлина их представители[57]57
  Один из них, Мехмет Али-паша, был германским перебежчиком, которого Бисмарк изредка одаривал своей милостью.


[Закрыть] начали искать нового покровителя.

В течение 80-х гг. британская политика (особенно во время правления Гладстона) все больше и больше удалялась от Турции. А тем временем после оккупации Австрией Боснии и Герцеговины и заключения в 1879 г. Двойного альянса между Австро-Венгрией и Германией новая политическая обстановка в континентальной Европе стала расцениваться Россией как угроза, гораздо более опасная, чем традиционный антагонизм Великобритании на Востоке. Только что полученная независимость не спасла Балканские страны – одна за другой они попадали под влияние Австро-Германского союза. Россия тоже не питала иллюзий относительно будущей политической ориентации Турции. И когда после 1886 г. начала вырисовываться перспектива создания мощной коалиции против России, роль Турции в этой коалиции ни у кого не вызывала сомнений. Все понимали, что если на западных границах России начнется война, то Турция, скорей всего, сконцентрирует свои силы на закавказской границе.

Берлинский договор утвердил значительные перемены в военной топографии русско-турецкой границы. Русские получили Батум, но, несмотря на все заявления Лондона и Санкт-Петербурга, сделанные во время Берлинского конгресса о том, что Батум получит статус свободного порта, Россия уже через несколько лет начала создавать в нем военно-морскую базу под защитой мощных фортификаций. «Это был период тайного взаимопонимания, и есть все основания полагать, что разрешение на укрепление Батума было получено частным образом, хотя само это действие стало с тех пор удобным поводом обвинять Россию в несоблюдении договоренностей»[58]58
  Полковник сэр Дж. Сиденхэм Кларк. Морская мощь России: в прошлом и настоящем. Лондон, 1898.


[Закрыть].

К югу от Батума была проведена новая граница, параллельная той, что проходила в 15–20 км юго-восточнее нижнего Чороха. Западнее Чороха, ниже Артвина, граница поворачивала на юг к долине Ольты-Чая и пересекала верхнее течение этой реки неподалеку от Наримана. Сам Ольты стал российским городом. Труднопроходимая горная страна Понтийских Альп, в которой Чорох прорезает глубокое ущелье, идущее к морю, предоставляло со стороны суши прекрасную защиту для порта Батум. До него от Поти вскоре проложили железнодорожную ветку, а две важные военные дороги соединили Батум с Карсом. Они шли через Архис-Дзгали и Ахалцихе до Боржомского ущелья, а потом – через Артвин – Ардануз – Ардаган до Карса[59]59
  Эта дорога была спроектирована и частично построена турками.


[Закрыть].

От Ахалцихе до Мерденика через Ардаган была проложена еще одна дорога, доходившая до долины Куры. В Мерденике она раздваивалась на Карс и Ольты.

Эти дороги соединили западный и центральный секторы приграничной территории. Из Ольты была проложена одна из главных дорог, ведущих от российской границы к Эрзеруму: Ольты – Нариман – Ид – Гюрсюбогаз. Это был очень важный путь, поскольку он шел с северо-востока во фланг позиции на Деве-Боюн. Готовясь к новой войне, русские начали строить дорогу от Ахацихе до Ахалкалаки, а оттуда, через Ольты, до Эрзерума. До начала военных действий им удалось одолеть две трети расстояния.

В центральном секторе русские приобрели Карс, и новая граница проходила через Саганлуг между Зивином и Караурганом. Теперь Эрзерум находился в 85 км по прямой от линии российской границы; здесь опять же было покрыто две трети расстояния. Позиции Мухтар-паши у Зивина остались в руках турок, а Караурган (в 3 км от Зивина) стал российским пограничным пунктом. На Саганлугском плато граница проходила между селениями Верхний и Нижний Месинкирт. От Верхнего Месинкирта русские построили дорогу, которая выходила на долину Аракса западнее Каракурта. Таким образом, Карс стал российской крепостью и передовой базой, крайне затрудняя любое вторжение в Закавказский регион со стороны турецкой границы. В то же самое время новая граница нарушала оборонительную целостность Саганлугского района, и туркам необходимо было построить новые оборонительные позиции ближе к Эрзеруму – в районе Кёпрюкёя, по обе стороны от долины Пасин.

По условиям Сан-Стефанского договора русские получили долину Алашкерт и город Баязет. После Аракса новая линия границы должна была пересечь Агри-Даг и долину Алашкерт, а затем идти от Шариан-Дага к восточному Евфрату (Мурат-Чаю) и Хамускому ущелью (между Шариан-Дагом и Ала-Датом), где эта река резко сворачивает на юг. За Евфратом граница должна была идти по водоразделу Ала-Дага к персидской границе.

На Берлинском конгрессе представители Великобритании возражали против передачи России долины Алашкерт и города Баязета, ссылаясь на то, что через них проходит главный караванный путь из Трапезунда и Эрзерума в Тебриз. Была затронута и стратегическая тема, поскольку ущелье Мурат-Чая (ключ к Турецкому Курдистану) открывает доступ через Муш к Диярбакыру и верхней долине Тигра. Русские довольно легко уступили британским требованиям, и по Берлинскому договору новая граница пролегла через Араке к Коксе-Дагу, далее – по западному отрогу Агри-Дага, а затем – по водоразделу этой гряды до линии старой границы в районе озера Балик.

Таким образом, в восточном секторе приобретения русских были невелики. Россия увеличила свою территорию в долине Аракса от точки, расположенной на полпути от Хорсана и Каракурта до Кулпа (Тузулука), включая город Кагизман. Этот город (первоначально занятый Муравьевым в 1855 г., а затем Цитовичем – после Аладжийской битвы) стал важным российским форпостом в восточном секторе границы. Значение Кагизмана (связанного дорогой, проходящей через Кулп, с Ереваном) заключается в его близости к перевалу Ахталар (который после сооружения дороги стал самым лучшим из всех перевалов на Агры-Дате), откуда шел путь в Каракилисе, расположенный в 40 км от перевала. Это был самый крупный населенный пункт в долине Алашкерт, находившийся в нескольких километрах от ущелья Мурат-Чая.

Перенесение границы означало, что путь в Эрзерум шел уже не из Еревана, а из Кагизмана (связанного одной дорогой с Карсом, а другой дорогой, проходившей по долине Арпа-Чая, – с Александрополем). Таким образом, расстояние от российской границы до Эрзерума в этом секторе сократилось на одну треть. Обладая же перевалами Ахталар и Чат, русские могли в любой момент войти в долину Алашкерт и развивать наступление в направлении Муша и Ванна.

В течение полутора десятка лет, которые прошли между кампаниями 1877–1878 гг. и 1914–1917 гг., русские улучшили коммуникации между восточным и центральным секторами границы. В 90-х гг. от Александрополя до Карса была протянута железнодорожная ветка. Позже ее довели до Сарыкамыша. Еще одну железную дорогу построили по долине Арпа-Чая, далее по склонам Алагёза, и через район Еревана вниз по долине Аракса к Нахичевани и Джульфе на персидской границе. От Алагёза до Кагизмана была построена хорошая дорога[60]60
  Строительство Транскавказской железной дороги (Батум – Тифлис – Баку), шедшей через Дербент в Петровск, а оттуда – к Ростову, где она соединялась с главной железнодорожной системой России, было завершено в течение 1880-х гг.


[Закрыть].

Однако начиная с 80-х гг. российский Генштаб все больше тревожила не ситуация на Кавказе, а положение на западной границе империи. В начале этого десятилетия разработали новые диспозиции для российских вооруженных сил, согласно которым почти все войска были сконцентрированы в западных провинциях. На Кавказе оставались лишь два армейских корпуса, по две пехотных дивизии в каждом: кавказские гренадеры и 20, 21 и 39-я дивизии. Кавказские части старой 19-й дивизии перебросили на австрийскую границу. 38, 40 и 41-я дивизии, несмотря на кавказские наименования своих подразделений, также покинули Кавказ и были переброшены в европейские регионы России. В начале XX в. сформировали две новые Кавказские дивизии – 51-ю и 52-ю, которые вошли затем в состав нового III Кавказского армейского корпуса.

После 1910–1912 гг. II (Кавказская гренадерская и 51-я дивизия) и III (21-я и 52-я дивизии) Кавказские армейские корпуса тоже перебросили на западную границу.

Решение императора Александра III возродить в 1882 г. российский Черноморский флот привело к более важному изменению баланса сил в Черноморско-Кавказском регионе, чем все нововведения на Закавказской сухопутной границе. В Севастополе и Николаеве были созданы морские верфи, на которых в 1886 г. заложили два броненосца: «Чесма» и «Екатерина II». На следующий год за ними последовал «Синоп». К 1888 г. русские имели на Черном море мощную боевую эскадру, основу которой составляли три броненосца водоизмещением 10 тыс. т каждый. Они были вооружены 12-дюймовыми орудиями и развивали скорость 14–15 узлов. В придачу к ним построили три военных транспорта водоизмещением 5 тыс. т, десяток больших торговых пароходов, которые можно было использовать для тех же целей, крейсер водоизмещением 3 тыс. т, 6 канонерок и 16 торпедных катеров (скорость 15–16 узлов). Это была внушительная морская эскадра, которая значительно превосходила по силе устаревшие турецкие броненосцы 1877–1878 гг., что обеспечило русским полный контроль над Черным морем.

Новая ситуация, обусловленная ростом российской морской мощи на Черном море, по-видимому, радикально изменила оперативные планы вероятной войны с Турцией. В ту пору (около 1888 г.) среди «активистов» в российских войсках распространялась любопытная брошюра, в которой излагался план возможного нападения на Турцию. Описывалось внезапное вторжение российского Черноморского флота в пролив Босфор и проведение совместных операций с отборными экспедиционными частями на обоих берегах этого пролива. Эта брошюра была анонимно издана в России, но задумана, скорее всего, в Германии, поскольку носила провокационный характер.