Текст книги "Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес"

Глава V

Китайские фонарики с помощью осколка луны освещали Парк Развлечений, о котором с полной уверенностью можно было сказать одно – сейчас и лучший друг его не узнал бы! Обычно парк отличали спокойствие и чинность, даже скучноватость. Там гуляли няньки с детьми. Шептались осторожные влюбленные. Посиживали пожилые джентльмены читая «Фигаро». Вся атмосфера источала вязкое спокойствие, а узнав название парка, сторонний наблюдатель приходил к неизбежному выводу: развлечь местных жителей – пара пустяков.

Но нынешним вечером все переменилось. Повсюду высыпали как сыпь столы, официанты и бутылки. На маленькой эстраде наяривал духовой оркестр, и никаким шумом гулянья его было не заглушить. Вокруг эстрады, нередко – в опасной близости к ней, выделывали антраша веселящиеся жители Сен-Рока. Праздник гремел вовсю!

В разгаре было веселье и у Супа с виконтом. Суп в тесном союзе со случайной дамой откалывал свои замысловатые па, сделавшие его имя знаменитым на вечеринках иллинойсских бутлегеров, виконт же, предпочитавший свободу, вытанцовывал в одиночку, причиняя немалые неудобства всем и каждому.

Пэки не танцевал, и Гедж тоже. Он станцевал, правда, раза два в начале вечера, но, споткнувшись нечаянно о собственные ноги и довольно чувствительно ударившись об эстраду, удалился за столик и теперь, темно насупившись, поглядывал на веселящихся с неодобрением и неприязнью. Его томило глубокое отвращение ко всем собратьям. Душой он низринулся в бездны.

Сколько написано о вреде алкогольных стимуляторов, но для человека мыслящего подлинным доводом против перебора должно стать то, что после определенной границы рюмочка вина перестает поднимать настроение, но опускает его как можно ниже. Как очень скоро обнаружил Пэки, за столом с хорошо выпившим приятелем никогда не знаешь, на каком ты свете. Радужно начинаешь вечерок с приветливым Джекилом, и вдруг бац! – на тебя уже косится угрюмый Хайд.

За обедом и час-другой после Веллингтон Гедж выказывал все признаки человека, питающегося медвяной росой и вкушающего райское молоко. Он сиял благожелательностью и добродушием. Дитя могло бы играть с ним; мало того, этому дитяти еще и на конфеты бы перепало. И, ничуть не подозревая, что он уже не в обществе добродушного Чирибла, Пэки был преисполнен бодростью и оптимизмом.

То, что настроение у Геджа переменилось и теперь он стал скорее Шопенгауэром после дурной ночи, Пэки и в мыслях не имел. Правда, прыти у обитателя шато что-то поубавилось, но ведь, честно говоря, пора бы уже ему и прекратить хоть на минутку-другую свои возгласы и песни.

Словом, ничуть не подозревая об истинном положении дел и очутившись наконец наедине с Геджем, Пэки начал подводить разговор к теме, наиболее близкой его сердцу.

– В шато «Блиссак», значит, живете? – приступил он.

Гедж точно бы и не слышал, все тем же горящим глазом взирая на танцующих. Нижняя челюсть у него выдвинулась вперед, и он тяжко сопел.

– В шато «Блиссак», значит, живете, мистер Гедж?

– Э?

Пэки повторил свой вывод в третий раз, и его приятель с минутку посидел молча, прокручивая реплику в уме. Внимательный наблюдатель отметил бы, что замечание удовольствия ему не доставило.

– В Шатллбиссак?

– Да.

– Я там ж-живу?

– Да.

– А кто говорит «н-нет»?

– Я сказал, вы живете там, правда?

Гедж насупился.

– Если какой тип посмеет заявить, что я там не ж-живу, – выговорил он, – я ему по носу вмажу! Да-с, сэр! Еще ч-ч-че-го!

– Нет-нет! Все говорят, что вы там живете.

– Хр-ш-ш-ш, – с обманчивым спокойствием проговорил Гедж, но в спокойствии этом таилась явная угроза.

И он опять погрузился в сумрачное молчание, а Пэки только сейчас заподозрил, что перед ним уже не прежний обаятельный собутыльник, и слегка обеспокоился. Но так много держалось на нем, что он попытался снова.

– Дом, должно быть, чудесный!

– Э?

– Дом, говорю, чудесный. Должно быть.

– Что – ДОЛЖНО?

– Шато.

– Какое еще ш-шато?

– Шато «Блиссак».

– Н-зна, – буркнул Гедж.

Теперь Пэки приуныл всерьез. Стало очевидно, что выудить официальное приглашение от упившегося вдрабадан хозяина будет нелегко. Он пожалел, что не затронул эту животрепещущую тему за обедом.

Выпадала минутка, сразу после первой бутылки шампанского, когда Гедж явно готов был пригласить к себе хоть весь белый свет.

От раздумий Пэки оторвало приглушенное шипение. Гедж с откровенной ненавистью взирал на танцующих.

– Фрынцуззы! – фыркнул он.

– Извините?

– Что пло-хо в на-шем мире? – заскрежетал зубами Гедж. – Фрынцуззов много. Трпыть н-не мо-гу. Посол? Ну, это! Нет-с, сэр! Прям счас! Знаешь, что я отвечу им? Я отвечу: «Нет, с-сэр!» Кто этот г-гад зеленый?

– Это виконт.

– Что за вкнт?

– Виконт де Блиссак.

– Ух, врежу!

– Вы так полагаете?

– Д-да! И бачки прыткт.

– Прошу прощения?

– Пжылт.

Наступила пауза, которую Гедж использовал с толком, швырнув мокрой пробкой от шампанского в проходящую парочку.

– Вы говорили про бачки…

С неожиданным пылом сосед развернулся к нему.

– А ч-что? Нет, ч-что? Слушш! Зн-чт, этт ммша грит, снтехнка в порядке. Так? В плнм прядке. Ха-ха! А бачок прткает! А? Ч-что? Ба-чок. Как тут не вм-зать? Н-нет, ты ск-жи, как не вм-зать? Прр-те-ка-ет, ик! Бчк.

– Н-да, это плохо, – дипломатично отозвался Пэки.

– Э?

– Плохо, я говорю.

– Куда хже! – сурово заключил Гедж.

Пэки выждал несколько минут, но Гедж свое явно отговорил. Разыскав полбулочки, он подбрасывал ее на ладони, словно решая, то ли швырнуть в дирижера, то ли в тучного, средних лет галла с окладистой бородой, явившегося на праздник (хотя лучшие друзья и старались отговорить его) швейцарским альпинистом.

– Бачок протекает? Верно?

– Что знчт – врн, не врн?! Я сам видл.

– А вот хотелось бы мне, чтобы вы его и мне показали.

– Э?

– Я говорю, мне бы очень хотелось взглянуть на этот ваш бачок.

– Чуш-шь! Ты – тут, бчк – в шыто.

Разумеется, Пэки предпочел бы отложить решение вопроса на другой, более подходящий момент, но реплика была настолько соблазнительной, что жалко было упускать.

– Почему бы вам не пригласить меня туда?

– К-куда?

– В шато.

– Каки-таки шыто?

– Шато «Блиссак».

Гедж бешено бабахнул по столу. Просьба каким-то таинственным образом сыграла роль последней соломинки.

– Прям! Еще ч-что! Нет, сэр! Не прглшу! Не нравиш-шся ты мне. А, ч-что? И не-че-го фыр-кать!

– Я вздохнул.

– Н-неч! Вздохнул он! Ха-ха!

Пэки пошел на компромисс, подпустив в свой взгляд молчаливого укора.

– А я и не знал, что не понравился вам.

– Ну, зныш-шь! – с пылом подтвердил Гедж. – А к-му ты пнравшсь?

– За обедом я подумал было, что нам с вами предстоит великая дружба.

Гедж задумчиво нахмурился, стараясь припомнить, что же такое происходило за обедом.

– Мне уже рисовалось, что вы бросаетесь мне на шею и умоляете, чтоб я приехал погостить в шато, да на подольше.

– Чт за шыто?

– Я по-прежнему говорю о шато «Блиссак».

– Д я тм живу! – тоном первооткрывателя воскликнул Гедж.

– Я знаю.

– То-то! – Гедж с отвращением уставился на Пэки. – Что это у тебя за ух-х?

Пэки объяснил, что это память об одном ноябрьском дне, когда он ринулся лечь костьми за старый добрый Йель и с помощью одиннадцати симпатяг принстонцев ему это почти удалось.

– Йель?

– Я в Йеле играл в футбол.

– Прям! – издевательски расхохотался Гедж. – Еще ч-что! Этт в Йы-йл! В по-гре-муш-ку тм играйт, а не фтбыл!

Пэки вздрогнул, уязвленный до глубины души. Желание добиваться симпатии этого пузатого пьяницы вдруг смыло волной бешенства, оскорбленной гордости патриота. Человек, перед которым стоит цель победить, многое может претерпеть от косоглазого коротышки, да, многое, но не поношение родного университета.

– Д-да! В по-гре-муш-ку с бо-ба-ми! – твердо повторил Гедж. – В Клфырнь, вот где футбол! Этт ваш Йыйл против них не иг-ра-ет. Н-нет, ср! Соображают потому что!

Пэки очень сочувствовал Джейн и жалел, что не может способствовать ее интересам, внедрившись в шато «Блиссак» и взломав для нее сейф, но унижаться дольше перед субъектом с такими чудовищными взглядами было выше его сил. Он поднялся, и Гедж уставился на него стеклянным взором.

– Куд-да?

– Домой.

– Да-да, двигай, пъка не схло-по-тал по но-су.

Пэки хранил гордое молчание.

– Закажи еще шмпынск! – попросил Гедж.

– Сам заказывай.

Бесцеремонность этого ответа вызвала в Гедже мгновенную смену настроения. Глаза его налились слезами, и он свалился головой прямо в блюдечко с мороженым.

– Никто меня не любит! – прошептал он.

– Значит, есть у людей разум, – подвел итог Пэки.

Глава VI

1

Луна, в освещении парка сотрудничавшая с китайскими фонариками, над дюнами у гавани трудилась в одиночку, и работу выполняла вяло, спустя рукава. Пэки, который забрел сюда выкурить трубочку перед возвращением на яхту, очутился в мире теней и, раза два споткнувшись на невнятной тропинке, решил бросить блуждания и присесть передохнуть.

В потреблении алкоголя он и за обедом, и после поотстал от приятелей, желая сохранить голову ясной, чтобы обаять Геджа. Теперь в награду за воздержание он смог проникнуться красотами ночи и даже наслаждаться ими.

Ночь стояла теплая, шелковистая, умиротворяюще-тихая. Изредка из парка развлечений доносился галдеж галльского веселья, но слабый, не решающийся соперничать с музыкальными всплесками волн. Легкие бризы шептались у покалеченного уха, летали туда-сюда застенчивые мошки – словом, пейзаж и вся атмосфера идеально подходили для долгих обстоятельных мечтаний о ней.

Но, как ни странно, о Беатрисе Пэки не мечтал. Перед мысленным его взором вставал образ Джейн Опэл. И его грызло раскаяние.

Что от себя скрывать: он, конечно же, подкачал. В час нужды, когда, прояви он чуточку такта, сумел бы служить ей, он взял да и бросил с маху деву в беде. Уязвленный глумлением Геджа, он разошелся с ним как небезызвестные корабли в море. И в результате, какое бы собрание гостей ни набилось в шато «Блиссак», Пэки Франклина в их рядах не будет. Надо бы перетерпеть и продолжать обрабатывать Геджа, запоздало каялся Пэки. Проявить должную кротость. Не допускать, чтобы пренебрежительные фразочки об уровне йельского футбола сбили его с курса.

Придя к такому выводу, Пэки поднялся, намереваясь двигаться к пирсу, где была зачалена шлюпка с «Летящего облака», когда внезапно в ночи послышался шум. Кто-то на всей скорости бежал в его сторону.

В следующую минуту робкая луна смутно осветила хорошо запомнившуюся ему фигуру. То был Суп Слаттери.

Галопировал он в хорошем темпе, но когда достиг небольшого пригорка, на котором стоял Пэки, стало очевидно, что бег не его стихия. Суп тяжело пыхтел. Проскакивая мимо Пэки, он заметил его, узнал, нервно махнул рукой в том направлении, откуда мчался, бросил короткий, сосредоточенный, умоляющий взгляд и, собрав остатки сил, скакнул влево, где спрятался, отдуваясь, за холмик. Несколько минут стояла тишина, нарушаемая только приглушенным загнанным дыханием.

А потом снова раздался топот бегущих ног, и почти тут же в спокойную ночь нагрянула группа местных жандармов. Они, судя по всему, тоже подзапыхались и с явным облегчением восприняли Пэки как предлог передохнуть, перейдя к расспросам.

Во французском Пэки не был мастак, да если б даже и был, то все равно вряд ли сумел бы разобраться в их трескотне – фразы для его уха звучали потоком, бурно хлещущим через запруду. Однако, пустив в ход сообразительность, он догадался, что они желают узнать, и оживленно потыкал на тропу позади себя.

Погоня откатилась в ту сторону. Когда последние ее отголоски замерли, из-за холмика вынырнула робкой черепахой голова несчастного Слаттери.

– Вот это да! – оценил он происшествие, и то, что он обрел достаточно дыхания для слов, подсказало Пэки, что беглец снова готов к бегу.

Не тратя времени на расспросы и объяснения, Пэки уцепил его за руку и торопливо потянул по склону. Десятиминутная пробежка по местности привела их к шлюпке, на которой они и отплыли.

Расстояние до «Летящего облака» было невелико, и за все плавание Суп успел произнести всего две фразы – «Ух» и «Подайте мне Чикаго!». Ступив на палубу яхты, он стал красноречивее.

– Брат, – проговорил он, опускаясь на кучу веревок и стягивая башмаки, – проживи я хоть сто лет, и то не забуду эту ночь и твою помощь!

Пэки скромно отмахнулся от благодарностей.

– А что случилось? Ты убил кого-то?

– Нет, никого я не убивал. Только…

– Погоди, принесу тебе выпить, – перебил Пэки, вспомнив об обязанностях хозяина.

– У-у! – Суп облизнул губы длинным языком. Вернувшись со всем необходимым для выпивки на ночь, Пэки нашел гостя вполне оправившимся – тот уже надел ботинки, и дыхание у него стало полегче.

– Ох, прям роман бы написать! – заметил беглец.

Он, очевидно, шел на поправку, и Пэки почувствовал, что теперь можно поинтересоваться деталями происшествия, не раня человеку душу.

– Расскажи мне все. Какие события привели к беде? Почему за тобой гонятся жандармы?

– Кто?

– Ну, копы. Что ты наделал, чем их разозлил?

– Я пел. С этого все и закрутилось.

– Во Франции арестовывают за пение?

– Э… э… вообще-то я еще и стол ломал.

– Ага, понятно. Возможно, в этом и причина. А с чего вдруг ты принялся стол ломать?

– А что такого? – рассудительно осведомился Слаттери.

– Хм, тоже верно, – согласился Пэки.

Слаттери опять освежился выпивкой.

– Ну, в общем, сижу я себе, столик ломаю, развлекаюсь. И вдруг вваливается компашка, одетая копами, и начинает меня толкать. Да, черт побери! – с чувством добавил Слаттери. – Все скажут, что парень я компанейский! Кто-кто, а уж я гуляю, если и праздник разгулялся. Живи и жить давай другим, вот мой лозунг. Значит, когда они взялись толкаться, не отстал и я. Так мы и толкались.

– Что ж, все по-честному.

– Ты послушай. Буквально через полминуты один придурок вытаскивает новенький нож и тычет мне вот сюда. Здорово так кольнул. Я и разозлился. И говорю себе: «Слушай, а какого, собственно, черта?»

– Лучше и не скажешь.

– «Какого черта?» – говорю. Веселье, оно, конечно, веселье, но всему есть границы. И ведь сначала предупредил, заметь себе. «Брат, ты гляди не расходись. Как бы тебе веселье в голову не ударило, – сказал я. – Ты хамишь, так ведь и я могу!» Как об стенку. Ткнул меня еще, и я совсем разозлился. Сорвался, понимаешь. Не то двоим, не то троим врезал по носу. И только начал входить во вкус, как вдруг… Тебя молния когда-нибудь ударяла?

Пэки ответил, что нет.

– Так вот, меня как молнией шарахнуло. Вдруг как осенило – а ведь дурни-то эти не ряженые! Они и впрямь копы! Самые разнастоящие! Мало того – французские! А тут у них враз огребешь, Франта – это тебе не Америка. Там, дома, коп шутки понимает. Он и внимания-то не обратит, если вмажешь ему по сопелке. А в этой собачьей стране – охо-хо! – того гляди, укатают на остров Дьявола или куда подальше. Ну я и не стал мешкать да извиняться, сдернул побыстрее, а вся компашка – за мной. Чем бы все кончилось, не наскочи я на тебя, что и сбило их со следа, и говорить неохота. Классный ты парень. Можешь прям так и написать домой, похвастать родне – Суп Слаттери сказал, я классный парень!

– Суп? – удивился Пэки. – Тебя так зовут?

– Прозвали так. В Чикаго. Я ведь очень знаменитый взломщик, – скромно объяснил Слаттери. – Сейфы делаю.

– Взломщик сейфов? – вздрогнул Пэки. – То есть ты хочешь сказать, что умеешь вскрывать сейфы?

– Это я? Умею? Да ты поспрашивай ребят, умеет ли Суп Слаттери вскрывать сейфы! А что, тебе требуется по этой части дельце обтяпать? – спросил Слаттери, заметив чудное выражение на лице собеседника. – Если требуется, только шепни.

Пэки от души застонал. Дикая ирония жизни подавляла его. С самого начала вылазки ему только и требовался доброжелательный друг, умеющий вскрывать сейфы, а теперь, когда он его обрел, слишком поздно. Он снова попечалился о глупой своей гордыне, толкнувшей его на ссору с Геджем.

– Нет! – вздохнул он. – В данный момент, боюсь, нет.

Пэки растоптал бесплодные зародыши мыслей о том, как все могло бы обернуться.

– Расскажи, – попросил он, – а что стало с другими?

– С Геджем и Блиссаком?

– Да. Я рано ушел.

Суп загрохотал готовым извергнуться вулканом. По-видимому, то был его способ выражать веселье.

– У-ух, парень! Много потерял! Цирк! Ну тебе чистый цирк!

И загрохотал снова.

– Сижу я, понимаешь, за столом. Ясно? А рядом фрукт этот, Гедж. Угрюмый, прям туча!

– Он таким уже был, когда я прощался.

– Ну так вот, веселее он не стал, уж поверь. Бурчит что-то, швыряется чем ни попадя. А потом повернулся ко мне и стал плакаться на сантехнику в Шату этом, ну, где он живет. Говорит, никуда она не годится.

– Бачок протекает?

– Да. Ну и еще всякое. Так вот, только-только он разошелся, а парень этот, Блиссак, ну, помнишь, еще плясал в одиночку, вернулся за стол, подкрепиться. Подкатил он, значит, а тут Гедж разоряется насчет сантехники, так и чешет, так и чешет.

– Недурная ситуация. Драматическая.

– А то! Блиссак этот вдруг распрямился и как заорет: «Что такое?» Гедж говорит: «То есть в каком смысле?» Блиссак так это спрашивает: «Значит, не нравится наша сантехника?» – «Прогнила вся насквозь». Блиссак кричит: «Ну-ка повтори!» А Гедж этот берет да повторяет. Я глазом не успел моргнуть, они уже катаются по полу. Ну я, как бы рефери, велю им разойтись. Куда там! Только минуты через две удалось мне отодрать их друг от друга.

Все симпатии Пэки были на стороне виконта. Ни один уважающий себя человек не потерпит поругания отчей сантехники.

– Вполне согласен, – подхватил Слаттери. – Я так Геджу и сказал, когда отцепил его от виконта. «Разве красиво, – попенял я ему, – хаять чужую сантехнику? Это ж его родной дом! Разве так можно?» Проняло, расплакался прямо в салат. Ну, стал я урезонивать Блиссака: не заводись, говорю, смотри на вещи просто. Помирились мы снова, ну дружки – неразлейвода! Пока они вглухую не отключились, славненько так все шло.

Запнувшись, Слаттери взглянул на Пэки с немалой обидой. Он считал, что любопытную эту историю рассказывает очень даже увлекательно. Однако парень явно впал в транс и не слушает его! Застыл как деревянный, уставившись куда-то в ночь.

– Конечно, если тебе неинтересно…

Пэки обернулся. Глаза у него странно блестели.

– Ты сказал, они отключились?

– Упились вглухую. Свалились прям там, и лапки кверху.

– А что же стало с их телами?

– Ну я уж позаботился. Блиссака усадил в такси и транспортировал в отель.

– Так. А Гедж?

– Его посадил в другое и отправил в Шату. Наказал шоферу звонить в дверной звонок, пока кто не появится, и передать труп, посоветовав, пусть его положат на лед.

Слаттери самодовольно приостановился, донельзя гордый собой: оказавшись в роли папаши двух собратьев, он так замечательно проявил себя. И опять уловил, что внимание публики рассеялось.

– Ловко я все обстряпал, а? – робко поинтересовался он.

– Извини, – виновато вздрогнул Пэки. – Задумался. У меня мелькнула идея, со мной это не часто случается, а когда случается, эти идеи прямо-таки нокаутируют меня.

– Идея?

– Да вроде того.

– А какая?

– Да так, ничего особенного. Правда, это давно меня грызло, а теперь – как озарило. Послушай, ты сейчас в состоянии сойти на берег? Если да, я перевезу тебя на шлюпке. Мне бы хотелось перекинуться словечком с Виком.

– Что еще за Вик?

– Да твой приятель, де Блиссак. Ты сказал, что отправил его обратно в отель. Как ты считаешь, есть шанс, что он уже очухался?

– Вроде есть. А зачем он тебе?

– Да так, нужен. Это все идея.

– Точно не знаю. Лично я сейчас не прочь бы спать завалиться.

– Вот и прекрасно. Тогда сразу и отправимся. Кстати, а это твое предложение взломать для меня сейф остается в силе?

– Брат! После того, что ты для меня сделал, я для тебя Национальный банк взломаю! – с жаром заверил Суп.

2

Виконт де Блиссак был крепко скроен, прочно сшит. Многие в его состоянии так и валялись бы там, где их свалили, до следующего утра. Но не успело и часа миновать после того, как носильщики уложили его на постель в номере отеля «Дез Этранжэ», как он был, можно сказать, на ногах. Точнее, он набрался сил доковылять до раковины и выпить пинту-другую воды из стоявшего там кувшина, а потом, намочив губку, приложить ее к пылающей голове.

Только-только успел он снова намочить губку и бережно провести ею по лбу, как услышал, что стучат в дверь. Еле доплетясь до порога, он эту дверь открыл и узрел своего приятеля Пэки.

– Привет, – слабо промямлил виконт, не в силах разобраться, рад он визиту или нет. По какой-то причине им владела апатия, ему хотелось отдыха и одиночества.

Пэки не отозвался. Пройдя в комнату, он с величайшей осмотрительностью прикрыл за собой дверь, будто швейцар на экстренном заседании Черной Руки, которому приказано проверить, чист ли горизонт.

С растущим неудовольствием виконт наблюдал за ним.

– Что ты странное делаешь? – осведомился он.

– Тс-с! – прошипел Пэки.

Виконт, усевшись на кровать, сжал голову руками. Он был не в настроении для подобных штучек. Взглянув через минуту, он обнаружил, что Пэки с тревогой уставился на него.

– Вик!

– Я тебя слушаю.

– Крепись, старина!

– А что такое?

– У меня дурные вести.

В висках у виконта стрельнуло. Все эти подходы вынудили его напрягать мозги, а ему было необходимо хоть на какое-то время дать им роздых.

– Дурные? Вести?

– О бедняге Гедже.

– Гедж? А что происходит с Геджем?

– Очень сомнительно, что он выздоровеет.

– Он, – испугался виконт, – в автокатастрофу попал?

– Вик, – укорил Пэки, – я ведь тебе друг. Чего со мной-то в кошки-мышки играть? Я не полиция.

– А полиция при чем?

Подкравшись к двери, Пэки рывком распахнул ее и, явно успокоенный, вернулся к кровати, где опустил братскую руку на плечо приятеля.

– Одно можно предпринять. Затаись тут, пока охота не уляжется.

– Я не понимал.

Брови у Пэки взлетели.

– Ты шутишь!

– Не понимал ни слова, что ты там рассказывал.

– Ты что, забыл про драку с Геджем?

– А что с ней такое?

– Что? Да ты, считай, человека убил!

Виконта с кровати как сдуло. Он вытаращил глаза.

– Но, Пэки, и всего-то была небольшая потасовка. Без таких и не обходится. Ты что ж, сказать хочешь, будто я серьезно зашибил человека? Геджа этого? Мы же с ним потом сидели вместе и опрокинули пару рюмок. Он целехонек как некий огурчик.

– A-а, так ты про первую драку говоришь?

– Неужто случилась еще одна?

Потрепав друга по плечу, Пэки отвернулся.

– Что происходит? – слабо вопросил виконт.

– И не спрашивай.

– Но когда?..

– Нет, не спрашивай. Если забыл, так лучше тебе и не знать. Еще разнервничаешься.

– Я уже разнервничаю!

– Есть шансик, совсем хиленький, что все обойдется, но только если ты заляжешь на дно. Слава богу, ты был в наряде ящерицы. Эта штука скрывала лицо. Вряд ли кто сумеет тебя опознать. Но рисковать все-таки не стоит. Носа из этой комнаты не высовывай дней десять. Это ты, надеюсь, понимаешь?

– Но, мой Пэки, я же договаривался приезжать в шато!

В глубоком смятении виконт глядел на Пэки. По выражению его лица он видел, что друг совершенно упустил из виду это обстоятельство.

– Н-да. И то верно, – задумчиво процедил Пэки. – Конечно…

– Предположим, я не приехал. И что тогда? Геджи тут же телеграфировают маман…

– Ну, сам-то Гедж, боюсь, еще долго не сможет телеграфировать. Если вообще сможет… Очень опасаюсь, что свою последнюю телеграмму он уже отбил. – И Пэки погрузился в задумчивость. – А знаешь, Вик, – вдруг очнулся он, – есть ведь один выход! Сам ты в шато ехать, безусловно, не можешь, это очевидно. Премилая ситуация: приезжаешь ты туда, тебя провожают в спальню, а ты вдруг остановишься на лестнице и спросишь дворецкого: «Что за непонятные звуки я слышу? Кто-то играет кастаньетами?» А он ответит: «Нет, сэр. Это предсмертные хрипы мистера Геджа, сэр». Так не годится! Ты и сам понимаешь. Знаешь, как все можно бы уладить? Вместо тебя поеду я. Ни для кого другого я бы на это не пошел! Ни за что! Но ты мне друг. Я выручу тебя из передряги. В шато поеду я!

– Но, мой Пэки!..

– Миссис Гедж тебя никогда не видела. А мистер Гедж, хотя и видел, гостей принимать не в состоянии. Прекрасно все получится!

Минуту поколебавшись, виконт проникся этими доводами и разразился потоком невнятных благодарностей, хотя голова у него разболелась от усилий. Пэки от благодарностей отмахнулся.

– Ради того чтобы помочь такому другу, как ты, Вик, чего б я только не сделал, – с чувством заверил он. – Ну а теперь ложись в постель, выспись как следует. А утром объявишь всем, что у тебя легкая простуда. И пусть еду тебе приносят в номер до дальнейших распоряжений.

– Да, мой Пэки.

– И смотри, носа из комнаты ни под каким видом не высовывай!

– Ни за что, мой Пэки!

– Знаешь, отдай-ка ты мне лучше свой маскарадный наряд. Копы в этот самый момент, возможно, прочесывают город, разыскивая его обладателя. Отвезу костюм к себе на яхту и выброшу за борт. Надеюсь, – чуть педантично добавил Пэки, – тебе это послужит уроком. Не ходи на маскарады в костюме ящерицы. Поменьше б людей болталось по городу в таких костюмах, – заключил он, – мир стал бы куда лучше и чище!