Текст книги "Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес"

15

Если бы горничная-литовка, которая пришла в полдесятого вечера застилать постель Простака, была хоть немного экстрасенсом, что редко случается среди горничных-литовок, она ощутила бы в номере 726 странную, почти зловещую атмосферу, будто в доме с привидениями, где ждут: сейчас Призраки отметятся, что явились на работу. Подобная атмосфера всегда царит в отелях Нью-Хейвена, Сиракуз и других городов, где сыграли предпремьерный спектакль и приходит момент провести посмертный его разбор. Так и чудилось, что комната затаила дыхание в предчувствии грядущих событий.

С 9.30 до двенадцатого часа комната напряженно ждала, и наконец в скважине щелкнул ключ. Вошел Простак, весело насвистывая. Оставив дверь незапертой, он включил свет. Весь вид его говорил, что он ухватил синюю птицу. Призрак, присутствуй он тут, с первого взгляда признал бы в молодом человеке лицо, финансово заинтересованное в театральной постановке: он только что видел, что спектакль наповал сразил зрителей, уложив их штабелями. Пожалуй, и Призрак решил бы покопаться в своей эктоплазме, разыскивая денежку на билет. Но через несколько минут Призрак спохватился бы и решил приберечь деньги в саване. А причина в том, что появился Джозеф Леман, и было что-то в его манерах, отчего стыл позвоночник даже у самых отважных призраков. За Леманом на почтительном расстоянии тянулся скорбный Джек Мак-Клюр. Джо Леман вошел с видом человека, пришедшего возложить венок на могилу старого друга: спина сгорблена, глаза опущены, и даже его неизменная шляпа утратила лихой залом. Со вздохом, начинавшимся от самых пяток, Леман тяжело опустился на кровать. Джек с таким же вздохом плюхнулся в кресло.

Простак недоуменно рассматривал скорбящих. Сегодня ему особенно хотелось видеть вокруг улыбающиеся лица, а судя по Леману и МакКлюру, они, подобно одному из английских королей, зареклись улыбаться[9]9
  Речь идет о Генрихе I (1068–1135, правил с 1100-го), который не улыбался после гибели своих сыновей.


[Закрыть]. Что удивило Простака. Зритель он был благодарный, и ему казалось, что их спектакль прошел с блеском. Теперь в душу ему заползли сомнения – после успешной премьеры такой мрачности не бывает.

– Послушайте, – начал он, – что-то не так?

Ответа Простак не дождался. Леман пощипывал покрывало, МакКлюр барабанил по подлокотнику. Простак попытался снова.

– Мне показалось, все прошло недурно, – заметил он, но Леман вздрогнул, а голова МакКлюра откинулась назад, словно кто-то ударил его между глаз. Простак чуть подправил свое замечание: – Ну, кроме отдельных мест, я хочу сказать. Там, знаете ли, сям…

Оба партнера опять промолчали, словно приняли обет траппистов. Беспокойство Простака усугубилось. Как уже не раз отмечалось, умом он не блистал, но все же понял, что, пожалуй, не все к лучшему в этом лучшем из миров. Он старался стряхнуть тревогу как кусок бланманже, когда услышал сухое, неприятное покашливание и увидел, что в комнату стремглав ворвалась миссис Леман, точно военный корабль, заряжающий пушки.

– Привет! – воскликнул Простак. – Эге-ге-гей!

Фанни, твердо глядя на мужа, пропустила приветствие мимо ушей. Простак ей нравился, и обычно она любила поболтать с ним, но теперь была слишком занята, приводя в порядок мысли. Ее победа была настолько сокрушительной, что и слов не требовалось. Но все-таки она намеревалась кое-что сказать. Фанни встала в самом центре и изготовилась.

– Во-первых! – приступила она.

В оцепеневшие конечности Лемана вернулась жизнь. Он подпрыгнул.

– Только твоих шуточек не хватало! – прогремел он. – Кончай!

Фанни рассмеялась легко и заливисто.

– Ты бы лучше эту свою шараду подперчил парой шуточек! Да-с, мой милый. Или хоть диапозитивы использовал. Еще можно бы вставить номер – акробатов там, собачек…

– Слушай…

– А не то дрессированных тюленей, – издевалась Фанни.

Шляпа мистера Лемана затрепетала.

– Ты когда-нибудь закрываешь рот? – с напряженной вежливостью спросил он.

– Время от времени.

– Вот сейчас самое то время, – угрожающе сообщил мистер Леман. – Не желаю ничего слышать! У нас грандиозное… да… хм… Вот слегка подправим и… Ладно, пускай этому сброду спектакль не понравился. Ну так что с того? Паршивее городишки в Америке и не сыщешь. Знатоки, тоже мне!

Новость изумила Простака.

– А мне казалось, вы говорили…

– Не важно, что я говорил! Заткнитесь!

– Ладно. Но все же вы сами…

– Вам сказано: заткнитесь.

Простак утих, но чувства его были задеты. Тот ли это человек, спрашивал он себя, который стискивал ему руку и чуть ли не со слезами на глазах благодарил за сотрудничество? Кратковременное знакомство с театром пока еще не научило его, что между поведением менеджера накануне спектакля и поведением того же менеджера сразу после провала существует легкая, но ощутимая разница.

Мистер Леман возобновил свою речь:

– Если спектакль прошел не очень успешно, что из того? Чего еще ждать, если наш красавчик подвел нас за полчаса до начала и пришлось вводить бездаря дублера?

Никаких хитроумных уверток Фанни принимать не желала.

– Ах-ах-ах, бездаря! Этот Спендер играл куда лучше Мэрвина. Все дело в пьесе. Она ни к черту не…

– Почему это?

– Хочешь узнать? Хорошо. – Фанни облизнулась. – Первое!

Но тут ее перебили, возможно – очень кстати, поскольку у мистера Лемана грозило подскочить давление. Вошел официант, неся раскладной столик и другие необходимые предметы. Он был низенький, плотненький и, наверное, самый дружелюбный из всех официантов в Сиракузах.

– Здесь намечается вечеринка? – приветливо осведомился он.

Простак очнулся.

– Спасибо! Да-да. – Он повернулся к мистеру Леману. Чувства его все еще были оскорблены, но после спектакля оскорбленные чувства следует подавлять. – Послушайте, это ведь все мелочи, верно? Спектакль-то имел успех!

Мистер Леман бросил на него долгий скучный взгляд, но промолчал. Официант разложил столик.

– Мистер Фричи сказал, что заглянет попозже проверить, все ли в порядке, – сообщил официант, и мистер Леман вздрогнул точно кит, в которого всадили гарпун.

– Мне только и не хватало этого чокнутого, – простонал он. – Убирайтесь!

– Слушаюсь, сэр.

– Фричи! – фыркнул мистер Леман, точнее – выплюнул это имя, будто выругался крепким и сочным елизаветинским ругательством, какое мог бы отпустить Бен Джонсон, разозлившись на Бомонта и Флетчера за стаканом шерри в таверне «Русалка». – Только его нам и не хватало!

И снова в номере 726 воцарилось молчание. Нарушила его Фанни.

– Интересно, могу я задать вопрос? – полюбопытствовала она со смиренной ласковостью, подействовавшей на Лемана словно раскаленная кочерга. Он возбужденно подскочил, шляпа-дерби качнулась.

– Отстань! – взмолился он. – Отстань от меня, говорю!

Но упорную женщину с пути не сбить. Долг ее – оказывать мужу всяческую помощь, и она твердо намеревалась исполнить его.

– Я только хотела спросить, ты будешь вставлять какой-нибудь номер в ту пятиминутную паузу, когда Уиттекер никак не могла вспомнить следующую реплику? – ласково проурчала она. – Если она намерена выдерживать такую паузу на каждом спектакле, вставной номер необходим. Балет к примеру. А не то я и сама могла бы выйти с булавами…

– Отстань! – Леман свирепел на глазах. – Отстань, отстань, отста-ань!

– Мы все трудимся ради спектакля, – добродетельно проговорила Фанни. – Как-то я видела труппу швейцарских музыкантов…

– Прекрати сейчас же! – взревел мистер Леман и повернулся к Джеку. – Ты сказал режиссеру, что мы встречаемся здесь?

– Он придет с минуты на минуту.

– А Берни?

– Я сказал ему номер комнаты.

– А где эта Мур с моими заметками?

Простак тоже решил помочь.

– Мистер Леман, вот мои заметки, если вам потребуется…

– Давай звякни Берни. Вызови его сюда.

– Ладно. Но что-то я не видел его в зале.

– Я видела, – вставила Фанни.

– И что он сказал? – спросил было Леман, но тут же быстро добавил, заметив, как засияло лицо жены. – Нет, молчи!

Простак все рвался помочь.

– Вот заметки, мистер Леман. Желаете взглянуть?…Насчет сцены в саду, к которой мне особенно хочется привлечь ваше…

– О-о! – простонал Леман.

Вошла Динти Мур с экземпляром пьесы, пухлой стопкой заметок, надиктованных Леманом, и пучком остро отточенных карандашей. Вела она себя смирно, без всякого следа обычной живости, напоминая персонаж из жутких историй, которому явилось привидение. Собственно, так оно и было. Приветственное восклицание Простака не вызвало ответной улыбки. Воспитанные девушки на похоронах не улыбаются.

– Дайте сюда заметки, – велел мистер Леман, усаживаясь за письменный стол. – И пьесу. И карандаш.

– Дайте мне мистера Сэмсона, Китти, – сказал Джек в телефонную трубку. – Из номера 413. Да, кстати, как вам спектакль?

– Ну-с, приступим. – И мистер Леман открыл пьесу.

– Да! – с болью воскликнул Джек. Было очевидно, что ответ телефонистки совсем не порадовал его. – Ну, так далеко я бы не стал заходить… – слегка поморщившись, бросил он. – Поймите, спектакль еще не обкатан. Над ним нужно поработать. К тому времени как мы приедем в большой город, он засверкает и заискрится.

– Ага! – воскликнул Простак. Вот он, по его мнению, старый боевой дух.

Мистер Леман жестом приказал Динти сесть на стул рядом с ним.

– Записывайте все, что будут говорить, ясно? И я не хочу… О Господи, опять он здесь!

Это вернулся официант, нагруженный бутылками шампанского.

Глаза Фанни, округлившись, провожали его, пока он пересекал комнату.

– О! – задохнулась она в восторге от такой щедрости. – Ваш день рождения?

– А? – переспросил Простак. – Нет, мы хотели отпраздновать успех спектакля.

Брови у Фанни вскинулись.

– Что?

– Успех спектакля.

– Значит, я правильно расслышала. – Она взяла бутылку шампанского. – Их откроют?

– Ну конечно.

– Скоро?

– А, ясно! Официант, откройте, пожалуйста, бутылочку-другую.

– Простите, что спешу так, – сказала Фанни, – но, понимаете, мне ведь пришлось смотреть все три акта.

Джек наконец установил связь с таинственным Берни.

– Берни? Это Мак.

– Скажи, пусть поторопится, – раздраженно бросил Леман.

– Мы собираемся тут, в 726-м. Ждем тебя, – сказал Джек. – О’кей.

И повесил трубку. Официант маячил в дверях.

– Мистер Фричи спрашивает, когда подавать еду.

– Ах да! – воскликнул Простак, вспомнив об обязанностях хозяина. – Хотите, чтобы закуску привезли прямо сейчас?

– Мне все равно, – ответил Леман; его мысли блуждали далеко от всего земного. – Я прошу одного: пусть Фричи держится подальше отсюда.

– Вы желаете видеть мистера Фричи? – бойко осведомился официант.

– Нет! Не желаю! Брысь!

– Слушаюсь, сэр. А помните, что сказал Макартур японцам, когда те выпихнули его с Филиппин?

– Нет.

– Я еще вернусь!

Два бокала шампанского привели Фанни в веселое расположение духа. Она предложила тост:

– За Глэдис Уиттекер, королеву глухонемых!

Леман грохнул кулаком по столу.

– Закройте дверь! – рявкнул он. – И где все? Я плачу режиссеру кучу денег. Где он? Берни Сэмсона я привез из Нью-Йорка. Где он? Мне что, никогда не получить ни от кого помощи? А, – перебил он сам себя, – наконец-то! В комнату вошел Сесил Бенхэм, режиссер.

16

Сесил Бенхэм, человек зрелых лет, держался спокойно и с весьма большим достоинством. Некоторые, но не он сам, считали его старомодным анахронизмом. Расцвет его режиссерской карьеры пришелся на то давнее время, когда кино еще находилось в младенческом возрасте, а телевидение маячило в дымке далекого будущего. Когда Бенхэм величественно вошел в комнату, у присутствующих сложилось обманчивое впечатление, будто на плечах у него накидка с алым подбоем. Никакой накидки, конечно, не было, но вокруг него витала аура Елизаветинской эпохи.

Многие, встречаясь с Сесилом Бенхэмом, испытывали ностальгические чувства, будто при виде благородного старинного монумента. Мистер Леман к этим многим не принадлежал.

– Эй! – гаркнул он, не тратя времени на предварительные любезности. – Что случилось с декорацией?

Бенхэм бросил на него спокойный, полный достоинства взгляд, каким мог бы одарить развязного молодого актера в артистическом клубе.

– Прошу прощения?

– Я спрашиваю – что с декорациями? Они висели криво весь спектакль.

– Да, я тоже про это записал! – вмешался Простак, рвущийся помочь. – Особенно заметно было во второй сцене. Не знаю, известно ли вам, но в настоящем саду…

Спокойствие Бенхэма расколола легчайшая рябь досады.

– Мой дорогой мистер Леман, вряд ли я мог это исправить. Режиссер не в силах успевать всюду. Я весь вечер суфлировал.

– Если суфлировали, то где же вы были, когда Уиттекер зависла на паузе во втором акте? Вы что, не могли подсказать реплику?

– Я подсказывал четыре раза, но актриса осталась глуха. Видимо, она крайне нервничала.

Простак пролил свет на загадку:

– Она, бедняжка, неважно себя чувствовала.

– Что?

– Так она мне сказала.

– А когда вы ее видели?

– В ее гримерке, после первого акта. Я давал ей кое-какие указания.

– Что?

– Указания. Подсказывал, что в той длинной сцене надо бы поддать жару.

Леман раздулся и стал похож на малого пророка, готовящегося проклясть людей за их грехи.

– Нет, из всех…

Фразу оборвал стук в дверь. Простаку повезло, как боксеру, которого спасает удар гонга.

– Войдите! – прокричал Леман.

– Может, Берни, – заметил Джек.

Это и вправду пришел Берни, но не один, а с дамой.

Берни Сэмсон, молодой человек с землистым цветом лица и видом суровой умудренности, которая приобретается лишь долгими трудами на Бродвее, был, как говорят в театральных кругах, правщиком. Несколько лет назад он нашел удачный ход для комедии, корчившейся в предсмертных муках. Режиссер что-то напутал, но и в ошибочном толковании его предложение спасло пьесу.

С тех пор Берни Сэмсон стал признанным правщиком драм. Своего рода стервятник, парящий над театральной сценой, он видел, как ставились и тут же умирали спектакли, и при гибели каждого принимал участие в таком вот консилиуме.

Молодую девушку, которую он привел с собой, звали Пэгги Марлоу, была она довольно известной хористкой с Бродвея. За ней водилась привычка поиграть с месяц в какой-нибудь музыкальной комедии, а потом вдруг сорваться и укатить во Флориду. Была она эффектно одета и на редкость хороша собой.

– Привет, – поздоровался Берни, кинув шляпу на кровать. – Эй, Джо! Как поживаешь, Маки? Со мной молодая дама, – махнул он рукой в сторону Пэгги. – Это мисс Марлоу, ребята.

– Здрасте. – Мисс Марлоу выпустила облачко дыма, ее красиво очерченные губки неизменно украшала сигарета в длинном мундштуке, как шляпа-дерби голову Лемана.

Джек МакКлюр познакомил всех.

– Миссис Леман… Мистер Бенхэм… мистер Фиппс.

– Рад познакомиться с вами, миссис Леман. Алло, мистер Бенхэм. Приветик, мистер Фиппс. А, шипучечка, – заметил Берни, увидев шампанское.

Мистер Леман упорно придерживался главной линии. Он нахмурился на шампанское, привносящее, по его мнению, фривольную нотку, не соответствующую важности момента.

– Так, Берни. Я хочу, чтобы ты сказал нам, что ты думаешь насчет спектакля. Мистер Сэмсон, – объяснил Леман, адресуясь к Бенхэму, – специально приехал из Нью-Йорка, чтобы посмотреть его и внести поправки. Если потребуется.

– Если? – фыркнула Фанни. – Что значит – если?

– Вот как? – Сесил Бенхэм, нисколько не обрадовавшись, окинул правщика настороженным взглядом. В былые дни он навидался таких Берни, и они не вызывали у него ни малейшей симпатии.

– Давайте выскажемся откровенно, – призвал мистер Леман. – Скажем все, что думаем о спектакле.

Фанни тут же с готовностью вскочила, не совсем устойчиво держась на ногах.

– Так вот, – приступила она. – Во-первых!

– И на этом хватит! – быстро перебил жену Леман. – Давай, Берни.

Напыщенность опытного правщика плащом окутывала Берни, и свою вступительную речь он начал с уверенностью человека, пребывающего на твердой почве.

– Разумеется, нет сомнений, что спектакль требует некоторой доработки.

– Переделать надо все! – вставила Фанни, увлеченная шампанским. – А может, попросту прикончить.

– Да замолчи ты! – бросил мистер Леман.

– Когда я бываю в театре, – глубокомысленно продолжал Берни, – то смотрю не столько на сцену, сколько на публику. Зрители говорят вам все. Итак, пролог получился шикарный. Отличная идея – герой читает пьесу. Это интригует зрителей. Но потом они начинают ускользать от вас.

– Мне бы хотелось высказаться как раз насчет этого, – со всем рвением вступил Простак. – В частности, насчет сцены в саду.

– А это кто? – осведомился Берни. – Вы сказали, Фиппс?..

– Верно, – подтвердил Простак. – Я…

– С вашего позволения, мистер Фиппс…

– Ничего-ничего. Я только хотел заметить, что сцена в саду… – Он остановился на полуслове, встревоженный и напуганный взглядом Лемана.

Тот смотрел на него еще секунд десять, а потом повернулся к Берни:

– Итак, вы говорили…

Мистер Сэмсон возобновил свою речь:

– В общем, как я уже сказал, пьеса нуждается в доработке. Некоторые сцены не бьют наповал. Вот у меня есть эпизод, который я придумал для шоу под названием…

Блуждающий взгляд мисс Марлоу наткнулся на Простака.

– Приветик, – ласково окликнула она.

– Здравствуйте, – отозвался Простак.

– Вы англичанин, верно?

– Да.

– То есть «ага». Какие у вас красивые волосы!

– Спасибо.

– Точь-в-точь цвета сливочного масла!

– В общем, да.

– На меня это действует, – все также ласково сообщила мисс Марлоу.

Берни упустил нить рассуждений.

– Послушайте-ка, – подозрительно спросил он, – что это там у вас происходит?

– А ты говори себе, – откликнулась Пэгги.

Леман воздел руки к небесам. К мисс Марлоу он сразу проникся жгучей антипатией.

– Берни, вы что, не можете избавиться от этой мамзели? – заорал он.

– Пусть только попробует, – ровно произнесла мисс Марлоу. – Что я с ним тогда сде-елаю…

– Мы будем обсуждать спектакль или нет? – полюбопытствовал Леман.

– Я против, – вступила Фанни.

– А я за то, – заметила Пэгги, – чтобы кто-нибудь плеснул мне в бокальчик шипучки. Прямо удивляюсь, как это ты сам мне не предложил, котик, – укоризненно повернулась она к Простаку. – Ты меня за кого принимаешь, за трезвенницу? Я тебе что, «сухой закон»?

– Налейте ей, – властно распорядился Леман, подбородком указуя на Простака, а большим пальцем тыча в шампанское, и Простак кинулся исполнять приказ с живостью человека, уверенного, что уж в этом-то он мастер. У него начало складываться впечатление, что участники конференции, особенно Леман, не умеют слушать. Ладно, пусть ему не удается завладеть их вниманием, но уж шампанского-то он сумеет налить. Он наполнил бокал мисс Марлоу, и мисс Марлоу, осушив его, выдохнула:

– Уф-ф!

– Так как же? – Леман поймал наконец взгляд Берни, норовящий ускользнуть в направлении молодой дамы. – Вы говорили, что придумали эпизод…

– Да. Вам надо чем-то заменить сцену в кабаре. Это ведь прямо поцелуй смерти, – содрогнулся Берни. – Хотя, конечно, у вас, – продолжал он тоном критика, анализирующего проблему со всех точек зрения, – возможно, вся закавыка в режиссуре. Не знаю, кто ставил спектакль, но из всех паршивых постановок…

Сесил Бенхэм выпрямился во весь рост.

– Прошу прощения, мистер Джексон…

– Берни Сэмсон.

– В самом деле? А я Сесил Бенхэм.

– Вот как?

– Возможно, вы не знаете, кто я.

– Не в том вопрос…

– Я десять лет проработал с Дэвидом Беласко. Я ставил для Назимова. Я был режиссером у Эдмунда Бриза. Я был режиссером у Лоуэлла Шермана, Сирила Скотта и Джинн Иглз.

– И где они все теперь? – спросила Фанни, размахивая бокалом.

– И я не привык, чтобы мои постановки характеризовали словом, какое употребили вы!

– Послушайте! – возмущенно взорвался Берни. – Я приехал сюда из Нью-Йорка, оказывая любезность Джо…

– Тем не менее я настаиваю…

– Слушайте, прекратите стычку! – взмолился Леман.

– Если ему позволить…

– Что толку заводиться…

– Да, но…

– Он ничего такого не хотел сказать. Шутил просто, понимаешь? – уговаривал мистер Леман, пока уязвленный режиссер медленно усаживался на место.

– Как, и на этом конец? – вознегодовала мисс Марлоу. – Ладно, кликните меня на следующий раунд. – И вольготно растянулась на кровати, нарочно не заметив взгляд, каким Неман одарил ее. До сих пор он приберегал такие только для Простака или подруги своих радостей и печалей.

– Продолжай, Берни, – попросил мистер Леман, медленно считая до десяти, как и рекомендовал ему доктор в случаях, когда подскакивает давление. – Так какая была сцена?

– А вот какая. Она точнехонько попадает на место, где у вас кабаре. Сцена – шик-блеск, но шоу в Нью-Йорке так и не пошло, так что эпизод никто не видел. Курильня опиума в Гонконге, представляешь?

– Нет, ну что это такое? – возмутился Бенхэм с превеликим достоинством.

Даже мистер Леман засомневался:

– Берни, мы ведь должны придерживаться сюжета! Не можем же мы перекроить всю пьесу.

– А что такого-то? – поинтересовалась Фанни.

– Ладно, давайте начнем с самого начала… Кто это? – спросил мистер Леман, услышав стук в дверь.

– Полиция, если в Сиракузах есть хоть какой-то закон и порядок, – высказалась Фанни. – Ныряй в окно. Я бы на твоем месте прыгнула. Не давайся им в руки живым.

– Откройте дверь, – велел мистер Леман.

– Я? – уточнил Простак.

– Да.

– Хорошо.

У Простака возникло впечатление, что ему недостает одного, чтобы превратиться в швейцара, – фуражки с козырьком и формы пуританского адмирала. Но нрав у него был мягкий и услужливый, а дядя Теодор помыкал им в юности слишком долго и он привык не обижаться на мелкие поручения.

Подойдя к двери, Простак открыл.