Текст книги "Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес"

17

Появилась Глэдис Уиттекер, в самом воинственном расположении духа, готовая отразить любые атаки на ее мастерство. Фанни встретила ее аплодисментами, но та этого не оценила.

Заняв место в самом центре комнаты, актриса разразилась монологом.

– Прежде чем кто-то что-то скажет, – тихим угрожающим голосом начала Глэдис, – та пауза не моя вина. Мистер Спендер подал мне неправильную реплику, из третьего акта, а потому мне пришлось остановиться и подумать.

– Чудесный же вечерок вы выбрали для раздумий! – подала голос Фанни.

– Могли бы поставить кого-нибудь в кулисах, чтобы суфлировать!

Сесил Бенхэм зловеще раздулся. Бенхэмы не воюют с женщинами, если только те сами не напрашиваются. А мисс Уиттекер, рассудил он, как раз напросилась.

– Я подсказывал вам реплику!

– А я не расслышала!

– Это уж не моя вина.

– Чудненько! – Пэгги Марлоу резво села на кровати. Возбужденные голоса сулили сражение, а их она обожала.

– У меня весь день была дичайшая головная боль, – оправдывалась мисс Уиттекер, и голос ее задрожал от жалости к себе. – Если вы полагаете, – она вдруг перенесла атаку на Простака, – что артистке легко играть спектакль, да еще главную роль, когда в гримерку к ней без конца вламываются посторонние с идиотскими замечаниями…

Простак испытал все чувства Цезаря, которому Брут вонзил нож в спину.

– Черт подери! – закричал он, дивясь подобной неблагодарности. – Вы же сами просили, чтобы я делал идиотские замечания… Тьфу, то есть, я хочу сказать…

– Нет, ну правда, мистер Фиппс! Я же куда дольше вашего служу в театре…

– И вот это уже совсем не небылицы! – уколола Фанни.

Мисс Уиттекер подобралась.

– Прошу прощения?

– Да прекратите вы! – рявкнул мистер Леман. – А теперь – начнем сначала и пройдемся по всему спектаклю.

Джека осенило:

– Джо, а хочешь честное и откровенное мнение? Свежий взгляд на пьесу?

– От кого?

– От телефонистки. Молоденькая девушка, хваткая как стальной капкан. Она видела весь спектакль, я сунул ей пару баксов.

– А что, недурная мыслишка! Тащи девицу сюда. Пусть кто угодно, только не Фричи.

Мисс Марлоу, которая снова было легла, отвернувшись ото всех и приготовившись заснуть, перекатилась на спину и села. На лице у нее появилось напряженное выражение леопарда, изготавливающегося к смертельному прыжку.

– Он сказал – «телефонистка»?

– Ну детка! – взмолился Берни. Ему и раньше доводилось слышать такие нотки в ее голосе.

Джек говорил в трубку:

– Китти? Это МакКлюр. Слушайте-ка, вы можете оставить там все на минутку и подняться в 726-й?.. Скажу, когда придете. Правильно. Пока.

Мисс Марлоу все еще размышляла.

– В этом отеле только одна барышня-телефонистка?

– Ну детка! – уговаривал Берни.

– Я вроде как с какой-то сцепилась, а потому и хотелось бы знать…

– Берни, – возвысил голос мистер Леман, – ты не мог бы отвести эту дамочку…

– В другой как-нибудь раз, детка.

– На всякий пожарный, если это та самая, выпью-ка я еще бокальчик, – решила мисс Марлоу.

– Внимание, слушайте! – призвал собрание к порядку мистер Леман. – Ни-ка-ких больше перебивок. Рассматриваем все сцены по порядку. Итак, мы остановились на прологе. Он годится?

– Да, – согласился Берни.

– Да, – подтвердил Джек.

– А вы, Бенхэм? Как вам пролог?

– О, я вполне удовлетворен!

– Ну, не стоит обижаться. Запишите, – обернулся мистер Леман к Динти. – Пролог годится.

– Годится, – подхватил и Простак, внося безвозмездную лепту и, поймав взгляд босса, схватился за ближайшую бутылку шампанского. Как странно, подумал он уже не в первый раз за вечер, до чего же круто поменялось к нему отношение Лемана сегодня вечером. Прежнего сердечного дружелюбия и в помине нет. Что случилось с добродушным другом, так часто называвшим его «дорогушей»?

Высказала свое соображение и мисс Уиттекер:

– Знаете, что не так в пьесе? Героиня не вызывает сочувствия. Я все время сражаюсь с публикой. Я им не нравлюсь.

Фанни изо всех сил постаралась встать.

– А то! – Она снова плюхнулась на стул. – Ой, не могу, сейчас свалюсь! – И потянулась за бокалом.

Мисс Уиттекер, кинув на нее один-единственный взгляд, перестала замечать ее, насколько возможно не замечать Величайшую Жонглершу в Мире.

– Нет сочувствия. Вот и вся разгадка. В спектакль надо что-то добавить, показать: по сути своей я хорошая, не легкомысленный светский мотылек.

– Может, раздать публике брошюрки с пояснением? – предложила Фанни.

– Если бы в начале спектакля у меня была сцена, которая подала бы меня в более привлекательном свете… Скажем, эпизод с ребенком…

– К этому мы еще вернемся, – решил Леман. – Запишите, – бросил он Динти. – Ребенок для мисс Уиттекер.

– Но не в самом же начале! – засомневался Простак.

– Тогда она еще и не замужем.

– Ладно, лад-но-о. – Снова раздался стук. – Откройте дверь.

– Я?

– Да-а!

– Хорошо, – послушно поднялся Простак.

Снова пришел официант, нагруженный на этот раз подносами с курицей по-королевски.

– Курочка! – весело провозгласил он. – Я ведь говорил вам, что еще вернусь!

– Поставьте на стол.

– Слушаю, сэр. Подходите, попробуйте! – пригласил официант в той же манере добродушного малого, желающего осчастливить всех.

Леман враждебно покосился на кур. Еда ничего для него не значила. Он жил ради искусства.

– Дальше, дальше! – закричал он. – А то мы тут на всю ночь застрянем. Следующий эпизод – сцена в саду.

Лицо Простака осветилось. Пробил его звездный час.

– Я хотел сказать кое-что про эту сцену.

– Вы не предупреждали!

– Я просто ждал, пока дойдет до нее. Видите ли, дорогой мой компаньон…

– Может, разрешите и мне поговорить минуточку? И не называйте меня компаньоном.

– Что ж, не буду, мой друг.

Вполне вероятно, что мистер Леман как-то прокомментировал бы и такую форму обращения, но в эту минуту раздался новый стук в дверь и Простак, вновь направленный открыть ее, очутился лицом к лицу с маленькой девушкой в аккуратном черном платьице, на которую и воззрился.

– A-а, вот и Китти, Джо! – объявил МакКлюр и пояснил: – Телефонистка. Это мисс Хэмфри. Понимаете, в чем дело, Китти. Мы хотим, чтобы вы высказали нам, что думаете о сегодняшнем спектакле. Прямо с ходу. Вы ведь смотрите все гастрольные шоу. Вот мы и хотим узнать ваше искреннее мнение.

Сидевшая на кровати Пэгги задумчиво разглядывала новую гостью.

– Что ж, я скажу, мистер МакКлюр, – начала Китти. – Понимаете, Сиракузы – забавный городок.

– Надо же! – врезалась Фанни.

– Ну то есть ему трудно угодить, – продолжал оракул, высказывая мнение зрителей городка. – Понимаете, мы ведь видим все новые постановки. Все шоу привозят сюда. Если шоу пройдет здесь, оно пройдет где угодно. И люди у нас такие забавные. Если им нравится шоу, они идут в театр, а если нет – ни за что не заманишь!

– Вот так новость! – саркастически вставил мистер Леман.

– Слушайте! – вмешался официант. – Я могу сказать, что не так с вашим шоу. Сам я его не видел, но горничная с четвертого видела, и она…

– Минуточку, – перебил его Джек. – Мы хотим, чтобы эта молодая леди…

– Прошу прощения, – извинился официант. – Мисс, ваше слово.

Пэгги поднялась с кровати. Держалась она спокойно, но угрожающе.

– Это ты принимала звонок в Нью-Йорк из 413-го? – холодным ровным тоном осведомилась она.

– Ну-ну, детка! – взмолился Берни.

– Так ты?

– Да, я.

– Нахально ты себя вела.

– Мне так не кажется.

– А вот мне очень даже. Тебе ведь положено быть любезной? А? Положено?

– Я всегда любезна, когда говорю с леди.

Повисла пауза.

– Я скажу, на что ты нарываешься! – выкрикнула мисс Марлоу. – На то, чтобы тебе врезали по твоей безобразной мордуленции!

Угроза эта была брошена легко и небрежно. Пэгги, побывавшая в пятидесяти скандалах, даже ничуть не разволновалась. Однако ее заявление едва не сорвало диспут. Фанни издала подбадривающий клич «Давай! Давай!», Леман только безмолвно ахнул. Берни взмолился: «Ну-ну, детка!», Бенхэм пощелкал языком и пробормотал: «Нет, что же это?», явно считая, что под покровительством Дэвида Беласко ничего подобного не случилось бы. Джек предпринял умный тактический ход – в обычной своей любезной манере выпроводил Китти из комнаты и закрыл дверь. Наступила минута блаженного покоя.

Леман тяжело отдувался.

– Заприте же наконец эту дверь! – распорядился он.

– Я?

– Да-а!

– Хорошо.

– Вам придется отпереть ее снова, – заметил официант, – чтобы выпустить меня. Так вот, я собирался передать, что сказала та горничная с четвертого этажа. Она сказала: «Руперт, чего хочет зритель? Развлечений».

Мистер Леман завыл как бэнши[10]10
  Мифическое существо кельтского фольклора, вроде феи или ведьмы, извещающее воями и стонами о чьей-то смерти.


[Закрыть].

– Выметайтесь!

– О’кей, сэр. Хозяин тут вы. Доброй ночи, господа.

– Доброй ночи! – прошипел мистер Леман.

Простак пребывал в полном недоумении. Это была первая конференция, в которой он участвовал, и она оказалась ни чуточки не похожей на ту, что рисовалась его воображению. Он-то представлял себе сердечных вежливых участников – таких, что Леман в минуту вдохновения назвал счастливой семьей, обменивающихся за шампанским благожелательными, любезными замечаниями. Что-то в духе салонов XVIII века, про которые он читал в школе. А тут – прямо сборище на редкость раздражительных диких кошек. Это ставило его в тупик, сбивало с толку. Никто не открыл ему, что сегодняшняя конференция, по обычным театральным меркам, – просто верх учтивости и вежливости.

Мистер Леман снова призвал собрание к порядку.

– Про-дол-жа-ем! – в обычной своей властной манере произнес он. – Необходимо решить что-то насчет спектакля, а мы никуда еще не продвинулись.

– Давайте станем постоянным комитетом и будем проводить совещания каждую неделю, – высказалась Фанни.

– Заткнись!

– А я еще и рта не открывала.

– Только и знаешь – ля, ля, ля… Итак, мы дошли до пролога.

– Пролог годится, – глубокомысленно заметил Простак.

Леман снова одарил его раскаленным добела взглядом.

Когда премьера не имеет большого успеха, председательствующий выбирает, по театральному обычаю, какого-то индивидуума, на которого и выплескивает всю ярость. Как правило, им автоматически становится автор, но за отсутствием такового выбор пал на Простака. Фактически никак не повинный в сочинении пьесы, Простак стоял ближе всех к отсутствующему драматургу.

Испепелив его взглядом, Леман продолжил:

– Итак, следующий эпизод – сцена в саду.

Про нее, как мы знаем, у Простака имелось что сказать. Он ожил точно цветок под весенним дождичком.

– Ах да, сцена в саду, – бойко вступил он. – Я скажу вам, в чем там дело. Деревья посажены неправильно.

Леман поднялся со своего места, и Джек, всегда готовый вылить масла на бушующие воды, попросил его умерить пыл.

– Неправильно посажены, вот как?

– Да, мой друг. То есть дорогуша. В настоящем саду.

Мертвенное спокойствие пало на Лемана. Такое спокойствие воцаряется в вулкане перед извержением, от которого потом тысячи людей спасаются бегством.

– А теперь послушайте! Меня от вас тошнит! Вы мне осточертели до посинения. Влезаете без конца с какими-то дурацкими идеями. Я больше не выдержу!

– Это идея не дурацкая. Я по делу говорю.

– А я не желаю слушать, ясно? Кто тут главный, в конце концов?

– Я тоже в какой-то мере…

– Да-а? Главный продюсер я, понятно? И говорить буду я. Двадцать пять процентов – вот и все, что у вас есть.

– Да, я знаю, но вы сами просили меня делать заметки…

– Вы что же, намерены продолжать?

– Господи, но если я вижу недочет, разве я не могу вставить словечко? Так вот, сад посажен неправильно. Много лет назад, когда я был совсем маленький, – продолжал Простак, не вовремя ударяясь в воспоминания, – я проводил летние каникулы у своей старой тети, а конкретно у тети Изабел, в Нижнем Сматтеринге, в Вустершире. У нее был сад. Так вот, хоть верьте, хоть нет…

Извержение началось.

– Да чтоб я пропал! – заорал Леман, вцепляясь в свою шляпу, единственно надежную вещь в вертящейся Вселенной. – Это уж чересчур! Вы чуть было не загубили спектакль, слоняясь за кулисами и досаждая актрисам, а теперь еще здесь болтаете без передыху про какие-то деревья и свою тетку Агату!

– Изабел.

– Что вы, черт вас дери, смыслите в театре? Я руковожу этим шоу, ясно? И не желаю, чтоб в него совали нос, понятно? Терпел сколько мог, а больше не могу-у! Даже у самых распоследних кретинов и то вдвое больше разума. Поберегите голосовые связки. Доехало?

Тут встала Динти, бледная, но вполне владеющая собой. Она заметила, что у Простака отвалилась, словно увядшая лилия, нижняя челюсть, и зрелище это всколыхнуло в ней все материнские инстинкты.

– Не смейте говорить с ним так! Я этого не потерплю!

Леман обратил обезумевший взор на мятежницу.

– Да? А вас это каким боком касается?

Динти Мур была из рода Керри, а с Мурами из рода Керри так далеко заходить не стоит. Губы у нее отвердели, глаза засверкали. На минутку даже показалось, что сейчас она расправится с Леманом, как расправилась однажды на Кони-Айленд со страховым агентом по имени Эд.

Но Динти подавила порыв.

– Касается. Вы забрали у него деньги – все, что сумели выманить, – на спектакль, у которого, как вы наверняка понимали, не было ни единого, самого хиленького шансика на успех, а теперь, как только он открывает рот, орете на него. Вы слушаете телефонисток и официантов, но…

– Вот как? А кто вас вообще спрашивает?

– Я старалась молчать, терпела сколько могла.

– Да? А теперь отправляйтесь стараться куда-нибудь в другое место. Можете убираться ко всем чертям!

Тут вступил Простак. Он рвался вмешаться в дискуссию и прежде, но благородство порыва Динти ошеломило его, лишив дара речи.

– Минуточку, – попросил он, с опозданием спохватившись, что следовало бы гаркнуть: «А ну, тормозни!» – Не так быстро, дорогуша. Комната хорошая, но все-таки она моя, и я хочу сказать… Если коротко и по сути, вы не имеете права тут командовать.

– Ах, не имею?

– Определенно.

– Еще раз предупреждаю. Отстаньте от меня.

– Ни за что!

– Да? Мало того что вы лезете в шоу, так вы еще пытаетесь лезть ко мне! К черту! Убирайтесь в свой Лондон, или из какого вы там городишки, и прихватите ее с собой. Она уволена!

Голос Простака, который и так забрался высоко, поднялся на регистр выше.

– Уволена, вот как? – Он рассмеялся резко и насмешливо. – Позвольте сообщить: Динти и так не будет больше на вас работать. Желаете знать почему?

– Рад бы услышать.

– Потому что она будет работать на меня! Вот, черт дери, почему. Вы вообразили, будто я ничего не смыслю в театре. Так я вам покажу, смыслю или нет. Не желаете, часом, продать мне спектакль? Весь? Целиком?

– Что?!

– А то. Так как? Думайте на бегу, дорогуша.

Воинственность Лемана сменилась легкой задумчивостью. Он обернулся на Джека и, правильно расшифровав выражение его лица: Джек только что убедился, что волшебники на белом свете существуют, – ясно понял, как следует поступить.

– Может быть, – медленно проговорил он, – за определенную сумму. Это ведь вам не кот начхал. Твое мнение, Джек?

– Как ты.

– Мы с МакКлюром – владельцы. Дадите нам… по десять тысяч каждому, и спектакль ваш.

– Даю по пять.

– По семь пятьсот.

– По пять.

– Здесь и теперь?

– Простак! – вскричала Динти. – Остановись!

Простак и внимания не обратил на помеху. Женщин в делах слушать нельзя.

– Здесь и теперь. Десять тысяч долларов – за весь спектакль, целиком.

– Договорились! – воскликнул Леман.

– Договорились! – вторил ему Джек МакКлюр.

Простак подошел к своему кейсу. Верная чековая книжка хранилась там. Когда он искал ее, ему показалось, что она увертывается от него, словно бы пытаясь спрятаться. Выписав чек, он широким жестом протянул его мистеру Леману. Тот бережно принял бумагу и заключил:

– Итак, вот и все!

А Джек МакКлюр подтвердил:

– Да, мне тоже кажется – все.

– А теперь, – сказал Простак, – если не возражаете, покиньте мой номер.

Комната опустела, замешкалась только Фанни. Губы ее были сжаты, словно бы она готовилась ослепить публику, жонглируя семью булавами, а не шестью, надеясь сорвать аплодисменты. Фанни поколебалась с минуту, порываясь что-то сказать, но передумала. И, пожав плечами, вышла.

18

– Ох, Простак! – завопила Динти. – Зачем ты это затеял?

Простаку, все еще пускающему дым из ноздрей, вопрос показался глупым: словно дева в беде, спасенная от двуглавого великана странствующим рыцарем, потребовала от этого рыцаря объяснений.

– Как это зачем? – фыркнул он. – А как же иначе я мог поступить, черт возьми, когда он принялся шпынять тебя? Должен же я был поставить наглеца на место.

– Но это твои последние деньги! Последние! Больше у тебя ничего нет!

Простак тяжело опустился на стул, точно бы у него подкосились ноги. Пьянящее ликование, бурлившее в нем после шикарного жеста, сгасло. Ему показалось, будто вместо позвоночника ему вставили вареную макаронину.

– Так, понятно, – пробормотал он. – Да, есть тут некоторый резон. Но все-таки, – он просветлел, – теперь мне принадлежит весь спектакль!

– И как ты собираешься управлять им?

– Э? Как… думаю, управлять, да и все…

– Но на какие деньги? Ох, Простак, не хочется каркать, но уклоняться от фактов бесполезно. Разве ты не знаешь, что случается с гастрольными шоу до того, как они возвращаются в Нью-Йорк? Они не собирают ни цента. Всегда терпят убытки, тысячи долларов. Разве что им уж очень, очень повезет. Если ты хочешь сохранить спектакль, тебе потребуется еще по крайней мере десять тысяч.

– Да?

– Иначе тебе придется закрыть шоу, чтобы сократить убытки.

Нежная зелень стала растекаться по лицу Простака, как у пассажира, плывущего на пароме из Фолкстона в Булонь.

– Тут есть, конечно, о чем подумать. А ты говоришь серьезно? У нас нет надежды плыть по инерции и оплачивать еженедельные счета?

– Боюсь, что нет.

– Тогда я тебе вот что скажу. – Простак позеленел еще гуще. – Я разорен. Я кончен. Я… Какую это песенку я распевал раньше в ванной? А, да. «Я не чек, а пустая бумажка, я безденежная букашка, никогда мне не везет!» Может, самое лучшее – покончить со всем? У тебя, случайно, не завалялась где унции цианида?

– Не говори так. Мы выберемся. Что-то да подвернется. Я чувствую, прямо чувствую – что-то обязательно случится.

– Вот и я тоже чувствую. И как бы мне хотелось, чтобы такого не случалось!

Резко затрезвонил телефон. Усталым жестом Простак поднял трубку:

– Алло?.. Да, это мистер Фиппс… Что-что? Разумеется, нет… Ах, извините, да, есть… Ладно. Да, мне понятно. Ладно!

Повесив трубку, он уныло сообщил еще одну новость:

– Это администрация. Обвиняет меня, и отчасти справедливо, в том, что у меня в номере – особа слабого пола. Тебе, похоже, не положено тут находиться. Это против правил.

– Да к чертям их правила!

– От всей души с тобой согласен, но все-таки, думаю, придется нам подыграть этим… собакиным детям. Мы же не хотим, чтобы сюда вломились джентльмены с суровыми лицами и вывели тебя в оковах. Лучше уж тебе улетучиться.

– Но нам нужно обговорить ситуацию.

– Верно. Да, много лежачих камней придется перевернуть…

– Где ты думаешь раздобыть деньги?

– Неплохой вопрос. Я и сам над ним ломаю голову.

– По-твоему, есть у кого-нибудь в Сиракузах десять тысяч долларов?

– Сомневаюсь, что вообще где-то у кого-то есть десять тысяч долларов.

– Ты мне как-то говорил, у тебя есть богатый дядя в Англии. Может, телеграфировать ему?

– И попросить нужную сумму?

– Ну да.

– Ха!

– Что?

– Просто «ха!» Ты читала «Алису в Зазеркалье»?

– Да, но очень давно.

– Помнишь, там есть Джаббервоки? Который рвет и кусает.

– Что-то припоминается.

– Дядя Теодор вылитый он. Челюсти у него кусают, клешни рвут. Посмей только покуситься на его десять тысяч, и он ураганом понесется через лес, ломая и круша все на пути да вдобавок нещадно плюясь. И могу добавить, сейчас я совсем не первый в списке его любимчиков. Как-нибудь я покажу тебе письмо, которое он мне написал, когда узнал, что Дж. Г. Андерсон меня вышвырнул. Жесткое такое письмишко, сочных словечек хоть отбавляй. Нет, если ты лелеешь идею перехватить деньжат у дяди Теодора – забудь. Легче пробраться в Форт-Нокс и украсть там малость золотишка. Шансы одинаковы.

– Неприятно как…

– В высшей степени. Но есть и светлое пятнышко, если у неприятностей они вообще имеются. Может, я и вляпался в беду – скажу больше: да, точно вляпался, – зато я встретил тебя.

– Лучше б не встречал.

– Что значит – лучше б не встречал? Господи, да это единственное, что есть в этом паршивом дельце, о чем я не жалею. Может, я и разорюсь вконец, может, буду умирать с голоду в канаве, но я хотя бы познакомился с тобой. Это вознаграждает за все! Очищенный в огне могучей любви, я вольюсь в очередь за бесплатным обедом, но душа моя будет глубже, лучше. Ах как же я люблю тебя, Динти!

– И я люблю тебя, Простак.

Голова у Простака пошла кругом. Он недоверчиво уставился на мисс Мур и отметил, что глаза ее сияют будто две звезды (так определил их для себя Простак в порыве счастливого вдохновения).

– Правда?

– Конечно, правда. Я сразу полюбила тебя, с самого начала.

– Неужели и когда я поджег тебе шляпку? Не может быть!

– Тогда, может, и нет, но на другой день, когда ты сказал, что вложил деньги в шоу ради того, чтобы быть рядом со мной, – да. Я вдруг поняла: ты – самый лучший в мире!

– Ну, это уж…

– Другого такого нет!

– Так говорил и дядя Теодор, только не таким тоном. Ехидно, знаешь, так, скрипуче… Динти, неужели ты правда меня любишь? Наверное, дразнишь? Разыгрываешь?

– Что ты! Не дразню и не разыгрываю.

Простак раздулся как шар.

– Тогда черт с ними, с канавами! – закричал он. – Очереди за супом, подумаешь! Ничто, кроме твоей любви, не имеет значения! Если ты любишь меня, то я смеюсь над разорением. – Простак рассмеялся. – И прибавлю еще кое-что, – пылко продолжил он. – Деньги я раздобуду! Где-нибудь… как-нибудь… Если надо, ограблю банк. А спектакль… Может, он все-таки будет иметь успех в Нью-Йорке?

– Ну…

– Я понимаю, конечно, не так уж он блестящ, но ведь в Нью-Йорке это вроде как не важно? Если б только раздобыть денег… продержаться на плаву…

Он оборвал речь. В дверь постучала невидимая рука.

– Тьфу! – шепотом воскликнул Простак. Угадав, что это стучится рука Рока, он взглянул на Динти, а Динти взглянула на него. Вот они, подумали оба, суровые джентльмены с оковами.

– Кто там? – дрожащим голосом окликнул Простак.

– Это мистер Фричи, мистер Фиппс.

– Эге-гей, мистер Фричи! – И прибавил хриплым шепотом: – Тот самый, чокнутый! – Он открыл дверь, вызывающе прибавив: – Она не заперта.

– Я как раз уходила, – добавила Динти.

– А? – мистер Фричи огляделся. – Рано разошлись, да?

– Это… мистер Фричи, мисс Мур.

– Как поживаете, мистер Фричи?

– Что ж, могу сказать, горло у меня не совсем в порядке, а…

Простак повторил для верности защитительную речь:

– Дверь была не заперта, а мисс Мур уже уходила.

– Что-что?

– Вы ведь насчет этого зашли? Кто-то только что звонил из администрации насчет того, что мисс Мур в моем номере.

– А, так это мистер Хемингуэй, не иначе. Он полоумный. Не обращайте на него внимания.

– Тогда все чудесно! – с облегчением вздохнул Простак. – Входите, располагайтесь.

Оскар Фричи сел. Полноватый молодой человек с не очень умным лицом и большими близорукими глазами очень походил на овцу в роговых очках. Любой, кто когда-либо видел овцу в роговых очках, непременно признал бы поразительное сходство с ней в помощнике управляющего. Блеющий голос усиливал иллюзию.

– Как все прошло? – осведомился Фричи. – Нормально? Ужин?

– О, лучше некуда, спасибо.

– Я вижу, тут у вас шампанское осталось.

– Да, немного.

– Я велел официанту как следует его заморозить. Заморозил?

– Да, вполне.

Оскар Фричи принялся объяснять свою тактику.

– Видите ли, к нам приезжают много гастролеров, и я знаю, что у них в обычае собираться вместе. Вот я и стараюсь присмотреть, чтобы все было как следует. Жаль, что ваши гости так быстро разошлись.

– Да, неудачно получилось.

– А мне бы так хотелось встретиться с ними. Мне всегда очень нравился театральный народец, – поделился Оскар, почувствовав себя свободнее. – Да, многие останавливаются в нашем отеле. И некоторые позволяют мне заходить к ним.

– Ясно.

– Вот Иэн Кит в прошлом году приезжал. Мы с ним очень долго беседовали. Знаете, как бывает. Люблю я, грешный, театр. Всю свою жизнь… В общем, рад пообщаться с артистами. Может, оттого что у меня всегда было предчувствие – пожалуй, я и сам в один прекрасный день попаду в театр. Пардон? – перебил сам себя Оскар, вопросительно оглянувшись на Динти, которая подпрыгнула с резким вскриком.

– Судорога, – объяснила девушка.

– А?

– Ногу свело.

– Да? Со мной тоже случается. Так сведет…

– Вот-вот, именно…

Динти кинула на Простака взгляд, каким в поэме Китса обмениваются солдаты стойкого Кортеса, когда молча стоят на пике Дарьена. Почти таким же ответил ей и Простак. Да, резонно заключил бы любой наблюдатель, головы две, но мысль в них одна.

Простак прочистил горло.

– Вы не повторите? – тихо попросил он.

– Э?

– Насчет театра.

– Пожалуйста. Я очень люблю театр.

– И вам кажется, что вы и сами можете им заняться?

– Вот именно.

Пала трепетная тишина.

– То есть вы имеете в виду как… продюсер? – уточнила Динти.

– Как продюсер? – повторил Простак.

– Да, мне бы очень хотелось.

– Присядьте! – воскликнула Динти.

– Присядьте! – воскликнул Простак.

– Да я сижу уже, – откликнулся Оскар.

– И правда!

Динти глубоко выдохнула.

– Мистер Фричи, отель принадлежит вам?

– Мне? Нет, я помощник управляющего. Отель принадлежит мистеру Хемингуэю.

– Но все-таки, наверное, и помощник – хорошая должность? Вы много зарабатываете?

– Вряд ли вам, театральным боссам, такие деньги покажутся большими.

Углядев пушинку на рукаве гостя, Простак любовным щелчком сбил ее.

– А вы сумели… – он приостановился, подыскивая нужные слова. – Вы смогли… вы что-то скопили?

– Мистер Фиппс тоже работал в отеле, прежде чем заняться театром, – жизнерадостно объяснила Динти. – Он знал много служащих, которые ничего не скопили. И надеется, что вы не такой.

Оскар Фричи покивал, гордый своей бережливостью.

– Да, верно. Многие не откладывают ни цента.

– Но вы-то копите?

– Я-то – да. А что?

– Да так, ничего. Судорога.

– И у вас бывают? – заинтересовался Фричи, глядя на Простака.

– Ногу свело. Не желаете бокальчик шампанского?

– Неплохая мысль. Знаете, вы, театральные, ужасно мне нравитесь! С вами так приятно!

– Еще?

– А я вас не обкрадываю?

– Ну что вы! Ни чуточки.

Оскар выпил еще шампанского.

– Да, сэр, я всегда говорил, театральные – чудо, а не люди, – заливался он. – Не задаются. Знаете… С ними так… уютно. Наверное, поэтому мне всегда нравился… э… шоу-бизнес.

– Да, с шоу-бизнесом не сравнится ничто, – поддакнула Динти. – Помните ту песню?

– Еще бы! Могу ее спеть.

– Давайте!

– Ну не прямо сейчас. В другой раз как-нибудь.

– В любое время, когда вам захочется. – Простак заметил еще одну пушинку и деловито снял ее. А заодно, раз уж его рука так удобно поднялась, похлопал Оскара по плечу.

– А?

– Да-да?

– Нет, ничего.

Простак никак не мог набраться храбрости. Оскар, озадаченно нахмурившись, смотрел на него.

– Нет, а в чем дело?

Динти рванулась в брешь. Женщины всегда отважнее мужчин.

– Я знаю, мистер Фричи, что хотел вам сказать мистер Фиппс. У него есть предложение.

– Вот как?

– Он хочет подарить вам шанс. Вложите деньги в его спектакль. Премьера была сегодня вечером. Спектакль наверняка принесет огромную прибыль.

– Вложить деньги?

– Вот именно! – очнулся Простак, когда ему расчистили дорогу. – Ну да, дорогуша! Вам стоит сказать только слово, и вы получите свой куш!

Фричи почесал левую бровь. Предложение привлекало его, но, как часто бывает в подобных случаях, он малость трусил. Случись Шекспиру войти в комнату с другом, он сказал бы этому самому другу: «Не смотри туда, но тот малый в роговых очках, вон там, даст тебе некоторое представление о том, к чему я клонил, когда писал о кошке из пословицы».

– О-о… ну… э… – бормотал Фричи.

Динти поднасела:

– Слушайте, мистер Фричи! Возможность ведь великолепная! Вы смотрели сегодня шоу?

– Нет.

– Превосходнейший спектакль! А станет еще лучше. Сегодня героя все-таки дублер играл.

– Сами понимаете, что это значит, – вступил Простак. – Прежде чем я повезу спектакль в Нью-Йорк, я раздобуду настоящую звезду. Знаменитость!

– Может, даже Мориса Эванса, – подсказала Динти.

– Или Лантса, – подхватил Простак.

– Да, Лантс совсем неплох, – согласилась Динти. – А то и Кларка Гейбла.

– Да, Гейбл, пожалуй, подойдет, – уступил Простак.

– В общем, кого-нибудь знаменитого, – подытожила Динти.

– Да, очень знаменитого, – подтвердил Простак.

Динти вцепилась Фричи в лацкан пиджака и стала его крутить.

– Мистер Фиппс расскажет вам, мистер Фричи, до чего это блестящая пьеса. Настоящее чудо! Он выкупил ее у партнеров, и теперь она принадлежит ему вся целиком.

– Со всеми потрохами, – прибавил Простак.

– Да, со всеми. Вот он, ваш шанс! Шанс всей вашей жизни!

– Звучит недурно, – признал Оскар. – Но с другой стороны…

– До чего ж поразительное совпадение, – проговорил Простак, смахивая очередную пушинку. – Именно эти слова произнес и я, когда мне предложили долю в спектакле. Готов признаться, что и я колебался вначале. Так, слегка. Всегда следует проявлять осмотрительность. Но как только мне рассказали сюжет…

– На редкость занимательный! – вскричала Динти.

– Вот именно, – согласился и Простак, – на редкость! Я сразу понял: сюжет сногсшибательный. А значит, и спектакль ждет сногсшибательный успех. Там есть и священник, и раввин, они ведут диалог, то один что-то скажет, то другой, слова так и летают. Один субъект убивает другого, но только это не он на самом деле убивает, а брат. И так далее и тому подобное. То один говорит, то другой, слова так и летают, и вы переноситесь в Гонконг. Вместо эпизода в кабаре – роскошная сцена. Просто блеск! Курильня опиума. Туда входит священник, только он теперь миссионер, и хочет ее закрыть, а герой кричит на него, возмущается и так далее и тому подобное. А героине станут больше сочувствовать, потому что мы вставим в пьесу ребенка. Потом, в последнем акте, все они попадают на небо и надевают крылья. Есть неплохая роль для Бога. Ничего подобного не бывало! Грандиознейший будет спектакль! Хит! Так как насчет доли?

Оскар, проделав все возможное с левой бровью, переключился на правую и стал ее почесывать. Было очевидно, что он поддается. Да и кто бы не поддался красноречию Простака?

– Заняться театральным бизнесом? – раздумчиво выговорил он. – А что, забавно.

– Еще бы! Сплошной смех! – кинулась убеждать Динти. – Вы и представления не имеете, до чего это весело!

– А много надо денег?

– Сущие пустяки, – заверил Простак. – Можете получить двадцать пять процентов спектакля всего за тридцать тысяч долларов.

– За тридцать?

– За двадцать пять.

– За двадцать пять?

– За двадцать.