Текст книги "Грешница"

О беременности я рассказать ему не могла. А больше у меня никого не было. В какой-то момент я поняла, что искать бесполезно. Подождала еще несколько недель, надеясь, что Джонни объявится. Он знал, как меня зовут, знал мой адрес. Я не могла поверить, что человек может так поступить. Но девушки, с которыми Джонни встречался до меня, твердили в один голос:

– Ты что, действительно вообразила, что он это всерьез?

В октябре я заметила, что у меня растет живот. А мать обратила внимание на то, что меня часто тошнит. Она потребовала, чтобы я показалась врачу. И тогда я сбежала из дому – уехала автостопом. Потом я попыталась покончить с собой – бросилась под машину. При этом я потеряла ребенка. Это была девочка, врачи уже смогли это определить. Со мной не случилось ничего особенного – отделалась шрамом на лице и выкидышем.

Я вернулась домой, но моя мать больше не хотела меня видеть. Мол, я пыталась умереть и убила при этом ребенка, а это наитягчайший грех, какой только может совершить человек, – так она сказала и вышвырнула меня на улицу.

Я поехала в Кельн и нашла там работу. Через год познакомилась с Гереоном, мы поженились. Но я так и не смогла оправиться после случившегося. Ведь моя мать права: я убийца. Я лишила жизни невинного ребенка… С тех пор как на свет появился мой сын, я все представляю себе, как было бы, если бы у него была старшая сестра, которая любила бы его, заботилась бы о нем, всегда была бы рядом с ним.

Когда сегодня я увидела Джонни с той женщиной… Сначала он сидел ко мне спиной, и я подумала, что этого быть не может. Но потом он встал. Я услышала его голос. А затем женщина включила песню. Мою песню.

«Song of Tiger».

Это было… Не знаю, как это описать. Все произошло невероятно быстро. Я сделала это почти машинально.

Произнеся последнюю фразу, Кора подняла голову, посмотрела шефу в глаза и почувствовала, как облегчение теплой волной растекается по ее телу. Его лицо смягчилось. Он поверил в ее историю. Да, история была просто замечательной. А поскольку она отчасти основывалась на правде, ее трудно было опровергнуть.

Старое здание, где Маргрет Рош приютила свою племянницу в декабре пять лет тому назад, было расположено на оживленной улице. Зимой это не доставляло неудобств: достаточно было проветрить квартиру два раза в день, утром и вечером. А вот летом было просто невыносимо. Если окна были открыты, слышался шум транспорта и удушливый запах выхлопных газов. А если их закрыть, в квартире становилось очень жарко, как в инкубаторе.

В ту субботу Маргрет Рош пришла домой около девяти вечера. День и часть вечера она провела со старым другом. Маргрет никогда не называла его бой-френдом. Ахим Мик, доктор медицинских наук, у которого была собственная практика в центре города, был ее любовником на протяжении вот уже тридцати лет.

Маргрет ни разу не была замужем и после стольких лет не собиралась отказываться от личной свободы. Несмотря на то что Ахим Мик на этом настаивал. Вот уже год как он овдовел.

Маргрет никогда не давила на него, никогда не произносила слова «развод». И всего один-единственный раз попросила его об услуге, и то не для себя, а для брата и племянницы. Это произошло пять лет тому назад, в августе. Позднее Маргрет сочтет дурным знаком то, что Ахим Мик напомнил ей об этом именно сегодня. Это можно было бы назвать шантажом…

Она попрощалась с Ахимом раньше, чем собиралась, чтобы избежать размолвки. Порог своей квартиры Маргрет переступила в дурном настроении. Было душно, однако вечер уже наступил и можно было открыть окна. Движение стало менее оживленным, а на улице было на несколько градусов прохладнее, чем в квартире.

Маргрет приняла чуть теплый душ. Затем приготовила легкий ужин: к сожалению, поужинать в ресторане с Ахимом сегодня не получилось. Потом прочла несколько страниц романа, пытаясь заглушить разочарование и нехорошее предчувствие.

В половине одиннадцатого по первому каналу должны были показывать фильм, который она хотела посмотреть. Маргрет включила телевизор и увидела на экране молодого человека приятной внешности, с показным рвением говорившего о величайшем примере для всех нас – о Спасителе.

Маргрет тут же забыла о собственных проблемах, за исключением слов Ахима: «Вспомни о том, что я для тебя сделал». Да и как она могла об этом забыть? Она тогда рисковала гораздо больше, чем Ахим Мик. Женщина тут же почувствовала, как у нее в душе закипает холодная ярость, на долю секунды увидела посиневшее лицо юной племянницы, услышала мягкий голос Элсбет, бормочущий молитву. Маргрет показалось, что ей в нос ударил запах горящих свечей. Воспоминание было настолько реальным, что она даже чихнула.

Высморкавшись, Маргрет снова взяла книгу и сосредоточилась на чтении, а мужчина с добродушным лицом продолжал вещать еще несколько минут. Тому, кому довелось увидеть нечто такое, что пережила Маргрет, слушать его было невозможно. Хотя что она видела? Маргрет навещала брата раз в квартал и проводила у него всего несколько дней. Приезжать к нему регулярно она начала только после того, как Вильгельм прямо попросил ее об этом. Коре тогда было девять лет. Когда Маргрет уезжала, девочка произнесла молитву, так же страстно, как и Элсбет.

– Присматривай за Корой, Вильгельм. Ты должен что-нибудь сделать, иначе ей конец, – сказала Маргрет.

И ее брат кивал и обещал:

– Сделаю, что смогу.

Маргрет не знала, предпринимал ли он что-то и было ли это в его силах. Она вообще мало что о нем знала. Между ними было восемнадцать лет разницы – поздний, избалованный матерью ребенок и старший брат.

Когда Маргрет появилась на свет, Вильгельм уже записался добровольцем в вермахт. Затем он всего один раз пришел домой – в увольнительную, но она этого не помнила. Они тогда жили в Буххольце, маленьком городке неподалеку от Люнебургской пустоши, куда позже и вернулся Вильгельм. Весной 1944 года Маргрет и ее мать покинули родину – перебрались в Рейнланд-Пфальц, где жили их родственники. После переезда речь часто заходила о старшем брате. Однако Маргрет познакомилась с ним только тогда, когда ей было десять лет, а Вильгельм был уже сломленным жизнью человеком.

Об этом редко говорили. Из того немногого, что ей удалось собрать, Маргрет сделала вывод, что в Польше ее брат принимал участие в расстрелах гражданского населения, в том числе женщин и детей. Он делал это по приказу; если бы Вильгельм отказался, ему, наверное, тоже всадили бы пулю в затылок или повесили бы. Тяжелые воспоминания не давали ему покоя.

Их отец погиб во Франции. Вильгельм не прижился в Рейнланд-Пфальце и решил вернуться обратно в Буххольц. Возможно, он надеялся обрести там покой.

А вместо этого встретил Элсбет. Красивую девушку из Гамбурга, почти эфемерное создание с белокурыми волосами и фарфоровым личиком. Ее судьба была такой же, как у многих после войны, – Элсбет забеременела от победителя, но ребенка не родила. О том, что она избавилась от него при помощи спиц и едва при этом не умерла, Маргрет узнала только тогда, когда спасти рассудок Элсбет было уже невозможно. Однако это многое объясняло. А объяснения были важной составляющей ее жизни.

За те полтора года, что прожила у нее Кора, Маргрет часто об этом говорила. Они много ночей просидели вместе, рассуждая о вине, вере и убеждениях. О родителях, о том, что у них долгие годы не было детей. О том, как рядом с Элсбет Вильгельм постепенно из меланхолика превратился в жизнерадостного человека. О том, как она научила его смеяться, танцевать, любить. О том, как он снова начал наслаждаться жизнью. О том, как они путешествовали: неделю в Париже, три дня в Риме, «Октоберфест» в Мюнхене, парк Пратер в Вене.

Раз в год они приезжали в Рейнланд-Пфальц. Кельнский карнавал, Элсбет никогда его не пропускала. Она даже позволяла себе выпить несколько бокалов вина. И если какой-то из них оказывался лишним, впадала в меланхолию, рассказывала о любви, страданиях и чувстве вины, которое она на себя взвалила.

Когда Элсбет забеременела, ей было почти сорок, а Вильгельму пятьдесят один. Он был на седьмом небе от счастья. Он пригласил в гости мать и сестру: они должны были обязательно приехать, чтобы полюбоваться маленькой внучкой и племянницей, этим даром небес. Красивая девочка, совершенно здоровая, с густыми, темными, как у Вильгельма, волосами и отличным аппетитом. Ее рождение отняло у Элсбет много сил. Роженица лежала на больничной койке очень бледная и слабая, но была так же счастлива, как и Вильгельм.

– Ты уже видела ее, Маргрет? Пойди, медсестра тебе покажет. Все говорят, что им еще не приходилось видеть такого красивого ребенка. А какая она крепкая! Уже сама поднимает головку. Не думал, что мне доведется держать на руках своего ребенка – да еще такого чудесного. Господь простил меня и сделал мне отличный подарок. За эту малышку я многое готов отдать. Я снова буду полон сил.

Прежде чем Элсбет успела оправиться после родов, она опять забеременела, на этот раз Магдалиной. Обреченной. У малышки был открытый Боталлов проток, а также несколько дефектов сердечной перегородки. Задеты были как предсердия, так и оба желудочка. Левый желудочек был недоразвит, в брюшной аорте просматривались похожие на мешки образования, аневризмы. Поврежденный отрезок был слишком велик, чтобы его можно было полностью удалить. К тому же врачи предполагали, что имеются и другие аномалии сердечно-сосудистой системы.

Маргрет была медсестрой. Ей можно было не рассказывать, что у крохи нет шансов – несмотря на шесть операций в течение первого полугода жизни. Один из врачей сказал тогда Вильгельму:

– В груди у вашей дочери бьется не сердце, а швейцарский сыр. Оно выглядит так, будто кто-то истыкал его спицами.

К несчастью, Элсбет тоже услышала его слова, а может, ей пересказала их медсестра.

Однако, что бы ни говорили врачи, Магдалина опровергала их прогнозы. Она даже смогла сразиться с лейкемией и победила ее. Элсбет объясняла это силой своих молитв и увеличивала собственные усилия до такой степени, что для любого нормального человека это стало бы невыносимым.

Маргрет знала, как обстоят дела в доме брата, но не пыталась ему помочь, оправдывая себя расстоянием и необходимостью заботиться о старой матери, с которой она тогда жила. В первые годы после рождения Магдалины она очень редко приезжала в Буххольц. Заглянет ненадолго, зажмурится – и скорей обратно домой.

А потом мать умерла. Вильгельм приехал на похороны в Кельн – один, Элсбет не смогла отлучиться из дому. Вечером они сели рядышком, Маргрет и ее брат, который годился ей в отцы. Некоторое время он ходил вокруг да около, а затем очень небрежно, мимоходом высказал свою просьбу. Мол, не могла бы она в ближайшие несколько недель приехать к ним в гости? Не могла бы она поговорить с Элсбет? Как женщина с женщиной – о том, что нужно мужчине. Ему нелегко было затрагивать эту тему. То, что Вильгельм обратился к ней, свидетельствовало о том, что он не знал, как быть дальше.

– Я уже подумывал о том, чтобы с ней развестись. Однако это было бы безответственно. А я не хочу уходить от ответственности. Но дальше так продолжаться не может, я этого не выдержу.

Помолчав минуты две, он добавил:

– Со дня рождения Магдалины я сплю в детской. Элсбет не подпускает меня к себе, что бы я ни говорил. Раньше я часто ходил к одной женщине… за деньги. Это было неправильно, но я не знал, как еще решить эту проблему. Однако в конце концов я перестал ее посещать.

В то время Коре было восемь лет. Вильгельму было пятьдесят девять, однако выглядел он гораздо моложе своих лет. Он был высоким, сильным мужчиной. И то, как он смотрел на Маргрет, как бормотал:

– Дело ведь не только во мне, а еще и в Коре. Сейчас ей восемь. Она становится старше, и… Я боюсь за нее.

По спине у Маргрет пробежал холодок, хотя Вильгельм наверняка имел в виду не то, о чем она подумала.

Через две недели она отправилась в Буххольц и попыталась поговорить с Элсбет. Однако все ее старания были напрасными. Элсбет спокойно выслушала ее, сложив на коленях руки, а затем произнесла:

– Если бы у меня были силы на то, чтобы родить еще одного ребенка, я бы подпустила Вильгельма к себе. Мое время не вышло, я еще могу зачать. И как я с этим справлюсь? Нет! Мы все должны приносить жертвы. Вильгельм – мужчина. И должен переносить это испытание как мужчина.

Наверное, это было справедливо. Должно быть, он снова стал ходить к той женщине, Маргрет не знала наверняка. Больше они об этом не говорили, лишь несколько раз Вильгельм поделился с сестрой своими страхами из-за Коры, в поведении которой вдруг появились странности.

Неприятно было думать о том, что Вильгельм мог обидеть Кору. И это ее собственный брат! Нет, он ни за что не тронул бы ребенка! И уж точно не поступил бы так с собственной дочерью!

Маргрет не могла себе этого представить и попыталась расспросить племянницу. Но наткнулась на стену и еще тогда уяснила: если Кора не хочет о чем-то говорить, никто из нее слова не вытянет.

Можно было предугадать, что рано или поздно это обернется катастрофой. С точки зрения Маргрет, она произошла пять лет назад, а точнее, шестнадцатого мая, в день рождения Магдалины. Кора сломалась, и полгода от нее не было ни слуху, ни духу.

Маргрет с дрожью вспоминала о звонке, который раздался в декабре того же года, о голосе племянницы в телефонной трубке:

– Можно я к тебе приеду? Я не могу здесь больше жить. Мне кажется, что я вообще не могу больше жить…

А потом она стояла в дверях, с исколотыми руками и шрамом на лбу… До марта следующего года Маргрет каждую ночь вскакивала с постели и мчалась в гостиную. Первым делом она хватала Кору за руки, чтобы та себя не поранила… Страшные сны, потом – сильные головные боли, ледяное молчание. Что бы с ней ни случилось, Кора не могла об этом говорить, рассказывала лишь о несчастном случае, который произошел с ней в октябре.

Ей требовалась помощь, компетентный врач. Но она никого к себе не подпускала. Маргрет пришлось умолять племянницу, чтобы она позволила осмотреть ее хотя бы Ахиму Мику. Тот предположил, что головные боли – последствия черепно-мозговой травмы, и удивился тому, как быстро зажила рана. Что же до кошмаров, то, скорее всего, их причиной стало какое-то неприятное событие. Чтобы разобраться в этом, следовало обратиться к специалисту. Возможно, ей помог бы хороший психолог…

Кора отмахнулась от этого предложения. И каким-то образом справилась без посторонней помощи. Со временем Маргрет стало ясно, что можно больше не беспокоиться. Ее племянница хорошо себя чувствовала. Каждые две недели по воскресеньям приходила к ней в гости с Гереоном и сынишкой, рассказывала о своем доме, о тяжелой работе.

Тетя всякий раз радовалась тому, с каким воодушевлением Кора осваивает новые обязанности. С точки зрения Маргрет, Гереон Бендер был не принцем на белом коне, а самым обыкновенным простофилей. Но с того момента, как Кора вышла за него замуж, в ее жизни появился смысл. У нее не осталось времени на размышления – и больше не было проблем. Теперь она производила впечатление уравновешенного человека. И завтра они с Гереоном тоже собирались к ней прийти…

В пятницу перед обедом Маргрет созвонилась с племянницей. Голос Коры звучал немного взволнованно. В последнее время по пятницам она была довольно нервной, что после напряженной недели совсем не удивительно.

Около одиннадцати часов, вскоре после того, как начался фильм, Маргрет позвонил Гереон. Он никогда ей прежде не звонил, и она насторожилась, второй раз за сегодняшний вечер. Гереон, запинаясь, передал ей сообщение, из которого Маргрет уловила только два слова: «уголовная полиция».

Она подумала, что с Корой что-то случилось. Что ее племянница могла что-нибудь натворить – такая мысль не приходила ей в голову. Кора была мятежницей, кое-кому она могла показаться даже агрессивной, но в глубине души была кроткой как ягненок. А ягнята не убивают, они годятся только на роль жертвы.

Гереон уже давно повесил трубку, а Маргрет все держала телефон у уха, думая, что чего-то недопоняла. Она попыталась перезвонить ему, но никто не ответил, ни в доме племянницы, ни в доме ее свекра и свекрови. Прошло некоторое время, прежде чем Маргрет заставила себя позвонить в справочную и узнать номер полицейского участка района Рейн-Эрфт. После чего почувствовала, что ей нужно выпить коньяка.

Как и несколько лет назад, Маргрет разрывалась между нежеланием знать и потребностью удостовериться, между стремлением к покою, жизни без проблем и сознанием того, что за Кору никто не вступится. От Гереона Бендера этого ожидать не стоило. В конце разговора он сказал Маргрет:

– У нас с ней все кончено.

Маргрет заварила кофе и выпила две чашки, пытаясь нейтрализовать действие коньяка. А затем наконец набрала номер полицейского участка, назвала свое имя и сообщила, по какому делу звонит. Но по телефону полицейские справок не давали. Не смогли ее также соединить с уполномоченным сотрудником. Все это само по себе давало достаточно информации для размышления.

Глава пятая

Рудольф Гровиан решил на время выключить диктофон, когда, глубоко вздохнув, Кора дала ему понять, что рассказала достаточно. Часы показывали начало двенадцатого. Она выглядела усталой и в то же время, судя по всему, испытывала огромное облегчение. Это было знакомо Рудольфу по другим допросам.

Кофе давно уже был готов. Рудольф Гровиан поднялся, направился к мойке, взял стакан, как следует вымыл его – так, чтобы Кора это видела, под проточной водой. Затем стряхнул капли воды, и они разлетелись в стороны. Чистого полотенца, чтобы вытереть стакан, под рукой, конечно же, не оказалось.

– Вы будете пить кофе с молоком и сахаром, госпожа Бендер?

– Нет, большое спасибо, черный кофе, пожалуйста. Он достаточно крепкий?

– Крепче не бывает, – отозвался Рудольф.

Кора рассеянно улыбнулась и кивнула.

Налив полный стакан, Рудольф отнес его ей. Он по-прежнему вел себя как всегда во время допросов. Никто не заметил бы в его действиях ничего необычного.

– А поесть не хотите?

Рудольф снова сел на стул напротив Коры и задумался о том, где в это время можно найти что-нибудь съедобное. Перед его внутренним взором возник богато накрытый стол свояченицы. На ужин ожидались стейки из ошейка, приготовленные на гриле, а также серьезный разговор с дочерью – все это было одинаково опасно для его желчного пузыря.

Он видел, как Кора обхватила чашку руками, затем осторожно взяла ее за ручку и поднесла ко рту. Сделав крохотный глоток, пробормотала:

– Хорошо, как раз то, что нужно. – И покачала головой. – Большое спасибо, я не голодна, просто немного устала.

И это было заметно. Следовало бы дать ей передохнуть… Но у Рудольфа оставалось еще несколько вопросов. Кора тщательно избегала малейших зацепок, которые дали бы ему возможность проверить сказанное. Ни одного имени! За исключением Джонни Гитариста и этого дурацкого Хорсти. Она не назвала даже марку автомобиля, не говоря уже о номерных знаках. Должно быть, это в ее духе: никого не посвящать в свои дела.

Но она должна понять, что с ним этот номер не пройдет. Ему нужно больше информации, иначе прокурор покрутит пальцем у виска и укажет Рудольфу на некоторые нестыковки. Например, на тот факт, что Георг Франкенберг был родом из Франкфурта. Он там родился и вырос, и уехал из родительского дома только тогда, когда его призвали в армию. По всей видимости, учиться он отправился в Кельнский университет.

Буххольц-ин-дер-Нордхайде! Каким ветром Франкенберга туда занесло? Тяжело было представить себе, чтобы он отправился так далеко на север в поисках приключений. Рудольф Гровиан предположил, что кто-то из его друзей был родом из Гамбурга или близлежащих мест. К сожалению, он забыл расспросить Майльхофера о других участниках музыкальной группы. На тот момент он даже предположить не мог, что эта информация ему понадобится.

Рудольф не стал спрашивать у Коры, может ли она ответить еще на несколько вопросов, лишь произнес:

– Кофе придаст вам сил.

Напиток действительно был довольно крепким – он видел это, наполняя чашку до краев. Поэтому и не стал пить его сам: крепкий кофе также вреден для желчного пузыря.

Рудольф снова включил диктофон и продолжил – не подозревая, какую рану бередит. Он опирался на единственный конкретный факт, который она назвала.

– Итак, вы познакомились с Георгом Франкенбергом пять лет тому назад шестнадцатого мая.

Кора бросила на него поверх чашки безразличный взгляд и кивнула. Рудольф быстро подсчитал. На тот момент Франкенбергу было двадцать два года и он, скорее всего, недавно поступил в университет. Летний семестр начинался в марте и продолжался до середины июля. Каникулы были в августе и сентябре. Оставались только выходные. Кора говорила именно о выходных.

Молодой человек с фатальной страстью к скоростным автомобилям быстро преодолел пару сотен километров, а автомобиль у него наверняка был. А также роскошный дом родителей, обеспечивавших его всем необходимым. Отец Георга был профессором, специалистом по неврологии и экстренной хирургии. Вот уже семь лет как он возглавил собственную клинику, специализирующуюся на пластической хирургии. Следовало ожидать, что отпрыск пойдет по его стопам…

Но у Франкенберга-младшего были заморочки: он предпочитал сидеть за ударными, а не в студенческой аудитории, каждые выходные развлекался с новой подружкой и в конце концов обрюхатил девушку из неблагополучной семьи, которую не так-то легко было заполучить. Возможно, Франки действительно обрадовался, когда узнал, что станет отцом, а может быть, и нет. А вот его родители точно были бы не в восторге. Все сходилось. Фантазия у Рудольфа Гровиана была развита довольно неплохо, и он легко смог поставить себя на место Георга Франкенберга. Несколько лет назад молодой человек – то ли чтобы избежать нагоняя от родителей, то ли по их приказу – бросил свою беременную подружку. Возможно, потом он узнал, что в октябре она попыталась покончить с собой. Дело прояснялось…

Тут Рудольфа начала мучить совесть. Всякий раз, когда Георг говорил об этой девушке – и то лишь намеками, он заявлял, что она мертва – погибла в результате несчастного случая. Можно ведь выразиться и так. Но он не смог ее забыть. Интересно, как часто Франкенберг думал о том, что было бы с Корой и его ребенком, если бы он остался с ней? А когда она набросилась на него у озера…

Рудольф снова заговорил, не замечая, что его голос звучит мягче, чем обычно:

– Назовите хотя бы имена парней, которые были тогда вместе с Георгом Франкенбергом, госпожа Бендер.

Она устало пожала плечами.

– Мне неизвестны их имена. Он называл их своими друзьями.

– Вы узнали бы их?

Кора глубоко вздохнула.

– Может быть, толстяка. Второго – вряд ли. Я видела его лишь раз, и то мимоходом. Когда мы приехали, он был уже в подвале. Там было довольно темно, а он сидел в углу. Когда они вместе с толстяком вышли на улицу, я не смотрела на него.

Именно этого Рудольф и ожидал. Но, должно быть, будет несложно установить имена людей, с которыми Франки пытался начать карьеру музыканта. И еще один момент…

– Автомобиль какой марки водил Георг Франкенберг, когда вы с ним познакомились?

Кора уставилась в чашку.

– Не помню. Думаю, тогда мы ехали не на его машине. За рулем сидел толстяк. – Но через несколько секунд она с некоторым сомнением добавила: – Это был фольксваген Golf GTI, серебристого цвета. Номер начинался на В. Может быть, BN, точно не помню.

– И вы поехали в Гамбург?

Она кивнула.

– А нельзя ли немного поточнее, госпожа Бендер? Сколько времени вы были в дороге? По какому шоссе ехали?

Она пожала плечами и пробормотала:

– Извините, я не обратила внимания.

– Значит, вы понятия не имеете, в какой части Гамбурга находился тот дом?

Когда она покачала головой, Рудольф почувствовал, как его душу захлестывает волна отчаяния.

– Вы можете хотя бы описать это здание? Это был отдельно стоящий дом? Что было рядом?

Кора взвилась:

– Да какая разница? Это же ничего не изменит! Послушайте: я призналась, что убила его. Объяснила, почему это сделала. Остановитесь на этом. Зачем вам знать что-то еще? Хотите отправиться на поиски этого дома? Удачи. Гамбург большой. А здание было довольно внушительное…

Она умолкла и, нервно заморгав, провела ладонью по глазам, словно пытаясь отогнать неприятное воспоминание. И вдруг гневно добавила:

– Это был особняк, утопающий в зелени. Больше я действительно ничего не помню. Я была по уши влюблена в Джонни и смотрела на него, а не на окрестности или на фасад здания. Прихожую я могу описать. Будете ходить по всем большим домам и спрашивать, можно ли вам заглянуть в прихожую?

– Может быть, я так и сделаю, если вы расскажете мне, как она выглядела.

– Это была не прихожая, а холл, огромный, выдержанный в белых тонах, – пробормотала Кора. Она снова часто заморгала, повела плечами, словно у нее затекла шея, и закусила нижнюю губу, а затем добавила: – Лишь на полу были маленькие зеленые камни среди белой плитки. Рядом с лестницей, ведущей в подвал, висела картина. Я запомнила это, потому что Джонни прижал меня к стене напротив и поцеловал. А остальные тем временем уже спускались по ступенькам. Я посмотрела им вслед и увидела картину. Меня удивило, что кто-то вешает такое на стену. Там вообще ничего нельзя было разобрать. Сплошные разноцветные пятна.

Какая хорошая была история! До этого момента. Конечно, неприятно, что у шефа остались вопросы. Но она попробует на них ответить. Серебристый фольксваген Golf GTI, номерные знаки, начинающиеся на В. Может быть, BN, а может быть, и нет. В последнюю секунду Кора вспомнила, что номерной знак машины Гереона начинается с ВМ. Шеф наверняка заметил бы обман.

По поводу марки авто ей не пришлось долго думать. Это был типичный автомобиль для молодых людей. Когда она познакомилась с Гереоном, он водил серебристый «гольф», хоть и недолго – автомобиль был уже очень старый. И Коре казалось, что толстенький дружок Джонни тоже водил «гольф». Точно она уже не помнила. Да это было и не важно. Ведь между ней и теми двумя мужчинами не было ничего общего.

И дом, какой-нибудь дом в Гамбурге. Просто немного логики. Конечно же, отдельно стоящее здание! Если в подвале находилось помещение для репетиций, то вокруг должно было быть достаточно места, чтобы соседи не жаловались на шум. Большой, отдельно стоящий дом в Гамбурге мог принадлежать только богатым людям. А богатые люди вешают на стены картины. Почему она сказала, что на картине были изображены цветные пятна, Кора не могла бы объяснить, даже если бы захотела. Но это было так же неважно, как и автомобиль…

Шеф прервал ее размышления.

– Какие еще остальные? – спросил он. – Только что вы говорили о толстяке и утверждали, что, когда вы приехали, третий музыкант был уже внизу. А кто еще был на лестнице, кроме толстяка?

Остальные? Кора даже не заметила, что сказала это. Прижав руку ко лбу, она попыталась вспомнить, как именно сформулировала фразу, когда упомянула картину с цветными пятнами. Но в голову ничего не приходило, а шеф ждал ответа. Ответ должен быть логичным. Полотно с цветными пятнами не вписывалось в общую картину. Богатые люди предпочитают классику.

– Не знаю… – Голос Коры звучал устало. – Девушка… Толстяк тоже был с девушкой.

Она с довольным видом кивнула головой. Отличный ответ.

– Да, точно! – продолжила Кора. – Так оно и было. Иначе я бы с ними не поехала. Я ведь опасалась толстяка. Совсем об этом забыла… А сейчас вот вспомнила. С нами была еще одна девушка.

И Кора улыбнулась шефу, словно извиняясь.

– Но только не спрашивайте меня, как ее звали. Этого я не знаю. Прежде я ее никогда не видела. В тот вечер она была с нами впервые. Думаю, она была не из Буххольца. Видите ли, девушки из Буххольца вели себя очень осторожно с Джонни и его другом. Никто из них с нами не поехал бы. Та девушка была не местная… Потом она вышла на улицу вместе с толстяком и остальными. Не знаю, куда они направились. Может быть, вообще уехали.

– Как же вы попали домой?

– Джонни меня отвез. На том «гольфе». Когда мы вышли из дома, машина стояла у крыльца.

– Значит, остальные не могли уехать.

Вздохнув, Кора раздраженно произнесла:

– Я ведь сказала «может быть». Они также могли быть и в доме. Не знаю. Я же не бегала по всему зданию!

Шеф медленно кивнул.

– И на обратном пути вы опять же не обратили внимания на фасад и на дорогу.

– Нет. Я была пьяна и уснула в машине.

Он снова кивнул и поинтересовался:

– На каком вы были месяце, когда потеряли ребенка?

Коре пришлось задуматься. Что она ему говорила? Что спала в Джонни в августе! Она упоминала август? Этого она уже не помнила, знала лишь, что сказала: «В октябре я заметила, что у меня растет живот…»

Это было неудачно, спустя три месяца живот почти не заметен. Знает ли об этом шеф? Только бы не допустить ошибку! Кора тряхнула головой.

– Прошу вас, давайте не будем ворошить прошлое! Мне трудно об этом говорить. Всегда было трудно…

Рудольф Гровиан не хотел на нее давить и лишь позволил себе сделать скромное замечание о том, что ему придется задать вопросы ее отцу, если она не будет с ним сотрудничать.

– Сколько лет вашим родителям, госпожа Бендер?

Она ответила машинально:

– Маме шестьдесят пять. Отец на одиннадцать лет ее старше.

В этот момент вклинился Вернер Хос:

– Почему вы сказали мне, что ваши родители уже умерли?

На секунду Кора растерялась. Она враждебно уставилась на Хоса, а затем ответила хриплым голосом:

– Для меня так и есть. А мертвых следует оставить в покое. Или вы так не считаете?

– Считаю, – отозвался Хос. – Но ведь они живы. И если уж я заметил, что вы солгали, отвечая на этот вопрос, то и остальное должно меня насторожить.

Сначала Рудольф Гровиан хотел запретить Хосу вмешиваться, но затем передумал, решив посмотреть, что будет дальше.

– Вы столько всего нам сообщили, – произнес Хос. – В вашем рассказе было много такого, что показалось мне странным. Например, что ударник называл себя Джонни Гитаристом, а высокий, сильный мужчина – Хорсти.

Кора пожала плечами.

– Мне это показалось не странным, а смешным. Кто знает, почему люди называют себя так или иначе? Наверняка у них были на то причины.

– Возможно, – согласился Хос. – Об их мотивах мы, наверное, уже ничего не узнаем. Так что вернемся к вашим. Почему вы хотели, чтобы мы думали, будто ваши родители мертвы? Может быть, потому, что они рассказали бы нам совсем другую историю?

На губах у Коры появилось подобие улыбки.

– Моя мама может лишь процитировать вам Библию. Она сумасшедшая.

– Но ведь ваш отец не сумасшедший. – Рудольф Гровиан снова взял дело в свои руки. – Недавно вы говорили, что он очень хороший человек. Или это тоже ложь?