Текст книги "Погоня за отцом"

Глава 8

Когда в пятницу в одиннадцать утра Вулф спустился из оранжереи в кабинет, его уже поджидали Сол Пензер (получает десять долларов в час, но стоит вдвое больше), Фред Даркин (восемь зеленых в час и стоит того) и Орри Катер (тоже восемь, но отрабатывает их не всегда). Сыщики сидели в желтых креслах лицом ко мне, держа в руках записные книжки. Мы сидели так уже в течение часа. При появлении Вулфа все трое встали. Поскольку Вулф не видел их уже довольно давно, он обменялся со всеми рукопожатиями, после чего протопал к столу. Сол, Фред и Орри развернули кресла, чтобы сидеть лицом к нему.

Я доложил Вулфу, что ввел всех в курс дела, выдал деньги и мы обсудили с Орри его задание по проверке алиби Джаррета.

Вулф посмотрел на Сола и спросил:

– Есть соображения?

Сот закрыл записную книжку и ответил:

– Несколько дюжин, пожалуй, набралось бы. Как и у любого другого. Самое трудное сейчас состоит в том, что мы не знаем, когда именно она поменяла имя и фамилию. Это сильно усложняет поиски.

– Но ты считаешь, что в первую очередь нужно выяснить именно это?

– Для нас с Фредом – да. Конечно, сейчас предпочтительнее всего делать ставку на Джаррета-младшего, но это уже для вас с Арчи. И еще Макгрей. Баллу сказал Арчи, что Макгрей хотел бы встретиться с вами.

Вулф сжал губы. Он терпеть не мог приниматься за работу.

– Арчи! – прорычал он. – Позвони мистеру Макгрею. Я сам с ним поговорю.

Если вам кажется, что дозвониться до вице-президента проще и быстрей, чем до президента, то вы заблуждаетесь. Кто-то из наиболее рьяных подчиненных наотрез отказывается соединять нас с мистером Макгреем до тех пор, пока трубку не возьмет сам Вулф. Наконец Макгрей снял трубку, но и тут Вулфа постигло разочарование: он вежливо поинтересовался, не сможет ли мистер Макгрей приехать в три часа, но тот не был уверен, что успеет даже к шести, и, в свою очередь, спросил, нельзя ли перенести встречу на понедельник. Макгрей куда-то уезжал на уик-энд, так что в конце концов они сторговались на шести.

Наша славная троица задержалась до обеда. Я позвонил в Вашингтон знакомому трехзвездному генералу из Пентагона, который не забыл услуги, некогда оказанные ему Вулфом, и он пообещал помочь Орри, насколько это было в его силах. В остальном полтора часа ушли на обсуждение задания Сола и Фреда. Кроме двух имен и фотографий у них ничего не было; сыщики не знали даже, где жила в то время Карлотта-Элинор – в Нью-Йорке, пригороде Нью-Йорка или вообще в другом штате. Из всех, кто знал ее тогда, нам были известны лишь четверо: отец, сын и дочь Макгрея, он в последний раз видел Карлотту Воэн в сентябре-октябре сорок четвертого года. Трудно, конечно, начинать поиски, когда и начинать-то их неоткуда. В конце концов мы остановились на трех вариантах: Фред с фотографиями начнет обходит магазины, аптеки и прачечные, примыкающие к домам Джаррета в Нью-Йорке и в предместье Нью-Йорка; Сол займется всем, что придет ему в голову – от просмотра старых телефонных справочников до поисков записей в книгах регистрации покупок в универмагах; я же помещу объявления во все нью-йоркские газеты.

После обеда я лично отвез в агентство текст объявления, которое сочинил Вулф:

«500 долларов будут выплачены за любую достоверную информацию обо всех передвижениях и местах проживания КАРЛОТТЫ ВОЭН, известной также как ЭЛИНОР ДЕНОВО, в период от 1 апреля 1944 г. до 1 октября 1944 г. а/я».

Признаться, при написании не обошлось без споров. Вулф хотел, чтобы объявление поместили на шести дюймах, а не на трех, и чтобы в нижней части напечатали фотографию Элинор. Я возражал, что в этом случае нас завалят письмами от желающих урвать легкие полкуска, а мне придется тратить уйму времени на разоблачение фальшивок. В итоге я взял верх.

В агентстве «Грин энд Бест» мне пытались было внушить, что лучше увеличить рамку до четырех дюймов, но я настоял на своем.

Бертрам Макгрей появился в восемь минут седьмого. Судя по его внешнему виду, уик-энд ему и вправду не помешает; он волочил ноги, а лицо казалось совершенно изможденным. Да, тяжкое это бремя – ломать голову над тем, как разместить два миллиарда не принадлежащих тебе денег.

Представив Макгрея Вулфу и усадив его в красное кожаное кресло, я поинтересовался, не соорудить ли какую-нибудь выпивку, но Макгрей отказался, добавив, что ему еще предстоит катить целых восемьдесят миль. Затем он робко посмотрел на Вулфа и пробормотал, что вообще-то времени у него не слишком много. Потом добавил:

– Дело в том, что у меня выдалась крайне утомительная неделя и мне нужно побыстрее вырваться на воздух. Я не спросил вас по телефону, но, должно быть, это опять по поводу Джаррета?

Вулф кивнул.

– Мы сели в лужу. Весьма вероятно, что Джаррет не является отцом дочери Элинор Деново.

– Что? – У Макгрея отвалилась челюсть. – Но… почему? Ведь он посылал эти чеки.

– Да, это установлено твердо, благодаря мистеру Баллу и вам. Но дочь родилась двенадцатого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года, следовательно, зачата была летом сорок четвертого, а, по словам мистера Джаррета, он провел все лето за границей по заданию правительства. В июле, например, он лежал в военном госпитале в Неаполе. Подчеркиваю: по его словам.

– Господи! – Макгрей растерянно взглянул на меня. – А разве я вам это не рассказывал?

Я помотал головой.

– Но я вас и не спрашивал. Хотя был обязан спросить. Прошу прощения. Теперь спрашивает мистер Вулф. Джаррет сказал мне, что в конце мая сорок четвертого года он полетел в Англию, а оттуда в Египет, потом в Италию и снова в Африку, так что вернулся домой он только шестого сентября. Сейчас мы это проверяем. Вы можете нам помочь?

Макгрей посмотрел на меня, потом повернулся к Вулфу.

– А вы уверены насчет даты рождения? – спросил он.

– Да, здесь тоже сомнений нет. Мистер Гудвин видел свидетельство о рождении.

– Тогда… Вы… О, Господи! Значит, все лето он провел за границей. Я, конечно, могу проверить, когда он улетел и когда вернулся, но нужно ли это теперь?

– Нет. Но нам важно другое: не покидала ли страну Элинор Деново – вернее, Карлотта Воэн, как она называлась тогда. Могли бы вы нам помочь?

– Нет, конечно. Я ее не… Я видел ее несколько раз с тех пор, как она переехала, я с ней почти не разговаривал. – Макгрей выглядел вконец несчастным. – Жаль, что вы не сказали мне все это по телефону. – Он бросил взгляд на часы. – Целый час потрачен впустую.

– Возможно, что и нет. – Вулф чуть наклонил голову. – Вы раздосадованы, мистер Макгрей. Это вполне понятно. Но и нам тоже несладко. Нельзя сказать, что мы с мистером Гудвином допустили ошибку в логике умозаключений. К тому же вы сами сказали, что Карлотта Воэн весной сорок четвертого сменила место жительства, но не прервала деловых отношений с Джарретом. Вполне логично предположить, что если их отношения вышли за рамки чисто деловых, Джаррет мог позаботиться о том, чтобы предоставить ей другое жилье. Мы до сих пор не отказываемся от этой версии; нужно только продолжить расследование. Вчера вы также сказали мистеру Гудвину, что, возможно, Юджин Джаррет был какое-то время увлечен Карлоттой. Ему тогда было двадцать, и он, должно быть, обучался в колледже, но лето он, скорее всего, проводил дома. К тому же сыну столь богатого отца было бы несложно изыскать возможность для того, чтобы снять для Карлотты квартиру. Не стану также объяснять вам очевидное, что чеки, которые отсылал Джаррет, могли предназначаться вовсе не для его дочери, а для внучки. Что вы думаете по этому поводу?

Макгрей нахмурился. Потом посмотрел на меня и спросил:

– Разве я говорил такое?

Я кивнул.

– Могу воспроизвести, если желаете.

Макгрей ошарашенно покрутил головой.

– Ничего не помню. – Он повернулся к Вулфу. – Просто нелепо. Двадцать два года Джаррет посылал ей деньги только потому, что его сын… Нет, не могу в это поверить. Хотя, кто его знает… – Он задумчиво поджал губы, перевел взгляд с Вулфа на меня, потом обратно. – Я хочу уяснить одно. Когда мистер Баллу обратился ко мне по поводу этих чеков и я выяснил, что их оплачивал Джаррет, я не возражал, чтобы эти сведения стали известны вам. Мне было даже приятно, что с помощью такого пустяка можно насолить Джаррету. Бог-свидетель, что Джаррет доставил мне массу неприятностей. Но вот его сын – другое дело. Ему бы я неприятностей причинять не стал, даже если бы располагал нужными вам сведениями. Но у меня их нет. Юджин Джаррет – не только мой коллега, которого я уважаю за высокий профессионализм, но и мой друг. Могу вам сказать – это все, – что Юджин не разговаривает с отцом вот уже десять лет. И он оценивает своего отца куда более жесткими мерками, чем я. Я уверен, что если Сайрус Джаррет продолжал посылать деньги этой женщине – Карлотте Воэн или Элинор Деново – в течение последних десяти лет, то это точно никакие связано с его сыном.

Макгрей опустил ладони на подлокотники кресла и поднялся.

– Мне пора, – сказал он. – Можете смело вычеркнуть Юджина Джаррета. Если сумею припомнить что-нибудь про его отца, что может вам пригодиться, то непременно сообщу. Откровенно говоря, мне, как и многим другим, было бы очень приятно, если бы удалось утереть нос Джаррету-старшему. Быть может, Элинор Деново и знала что-то его порочащее. Искренне надеюсь, что вам удастся это раскопать. А вам… – Он замялся. – Если вам требуется финансовая поддержка…

– Не требуется. У меня есть клиент.

– Что ж, значит, все в порядке.

Он повернулся и понуро зашаркал к выходу. Шел он так медленно, что мне не составило ни малейшего труда опередить его и открыть перед ним дверь. Уже выходя, Макгрей хотел было что-то сказать, но передумал. Внизу у тротуара стоял его автомобиль – «империал» 1965 года выпуска.

Вулф сидел с закрытыми глазами и пощипывал мочку уха. Я прошагал к своему столу, сел и произнес:

– Если хотите знать мое мнение, то мы потратили зря не только время Макгрея, но и свое собственное. Конечно, все его рассуждения насчет отношений между отцом и сыном яйца выеденного не стоят. Старый Джаррет чувствовал бы себя в долгу перед Элинор, а не перед сыном. Нет, хоть режьте меня на куски, надо браться за джарретовского отпрыска. Больше некому.

Вулф хрюкнул и открыл глаза.

– А что, если неверна наша исходная предпосылка? Вдруг эти выплаты не имеют отношения к рождению девочки?

– Тогда нам крышка. К тому же в этом случае все письма Элинор – ложь от начала до конца. Да и зачем бы тогда Элинор хранила эти деньги? Причем сберегла все до последней сотни.

– Женщины – непредсказуемое скопище причуд.

– Кто это сказал?

– Я.

– Не настолько непредсказуемое.

Его плечи поднялись и опустились.

– У тебя есть еще время на то, чтобы напечатать одно письмо? Чтобы сразу отослать?

– Нет. Но я должен понести наказание за свою глупость. – Я извлек из выдвижного ящика стола блокнот. – Мисс Роуэн не даст мне умереть голодной смертью, даже если я приеду совсем поздно. Она – тонкая и понимающая натура.

– Фу! – Вулфу до смертного одра не забыть, как Лили называла его Питом и поливала духами «Персидская гурия»[3]3
  См. Рекс Стаут «В лучших семействах».


[Закрыть]. – У тебя есть домашний адрес Юджина Джаррета?

Я кивнул.

– Добыл сегодня утром. Думал, что он может понадобиться Солу.

– Отошлешь сегодня же экспресс-почтой. «Уважаемый мистер Джаррет! Представляя интересы своего клиента, запятая, убедительно прошу Вас помочь мне получить сведения о деятельности мисс Карлотты Воэн в тысяча девятьсот сорок третьем – сорок четвертом годах, запятая, когда она находилась на службе у Вашего отца. Точка. Буду премного обязан, запятая, если в понедельник Вы сумеете найти время, запятая, чтобы прийти в мою контору по указанному адресу в одиннадцать утра, запятая, или в половине третьего, запятая, или в шесть вечера. Точка. Искренне ваш».

– Почему бы не пригласить его еще и на девять вечера?

– Ты же знаешь, я не люблю работать после ужина. Впрочем… Хорошо. Добавь девять часов.

Я повернул к себе пишущую машинку, достал бумагу, копирку и начал печатать.

Час спустя я катил по парковой аллее имени Генри Хадсона со скоростью шестьдесят миль в час и размышлял над положением дел. Я чувствовал неловкость перед нашим клиентом. В пятницу утром я позвонил Эми, сказал, что Джаррет вряд ли может быть ее отцом, и объяснил почему. Вот и все. А ведь она вполне заслуживала право знать, что была права насчет фамилии Деново, что на самом деле ее мать звали Карлотта Воэн. Как-никак за восемь дней, что мы уже занимались ее делом, можно было сказать Эми хотя бы это. Совесть мучила меня и по другому поводу: мне предстоял приятный уик-энд в обществе Лили Роуэн, в то время как Сол, Фред и Орри вкалывали не на страх, а на совесть, пытаясь отыскать иголку в стоге сена.

В воскресенье вечером, возвращаясь домой, я чувствовал себя не лучше. Уик-энд не удался. Кроме меня, у Лили гостила в этот раз Эми Деново. Так вот, не успел я приехать, как она назвала меня Арчи. Мы сидели все вместе на террасе. Я только-только успел расправиться с бифштексом – Лили и Эми уже поели до меня, – и уписывали черничный пирог, когда Эми поднесла к губам сигарету. Я учтиво чиркнул спичкой, а Эми возьми да скажи:

– Спасибо, Арчи.

Лили, конечно, виду не подала – не такой она человек. Но, насколько она знала, мы с Эми встречались всего трижды в течение примерно десяти минут, и тут уж не нужно быть «непредсказуемым скопищем причуд», чтобы призадуматься, в чем дело. Я не мог рассказать Лили, с какой целью Эми наняла Ниро Вулфа, поэтому и не стал этого делать. Но напряженность ощущалась в течение всего уик-энда.

Было, правда, и еще кое-что. Например, к обеду в субботу пожаловала дамочка в зеленом парике, которая доподлинно знала, что президент Джонсон еще три года назад сговорился с Дином Раском, что обрушит на Китай град водородных бомб и сотрет его с лица земли. Именно этим и объяснялись их действия во Вьетнаме. Конечно, лучше всего, когда имеешь дело с такими людьми, помалкивать в тряпочку, но она вела себя столь нагло и вызывающе, что в конце концов я не выдержал и заговорщическим тоном сообщил ей, что по имеющимся у меня достоверным сведениям, составляющим государственную тайну, сенатор Фулбрайт в свое время крутил роман с одной из наложниц Хо Ши Мина, и что именно этим объясняются его пылкие призывы прекратить бомбардировки. Увы, я допустил ошибку. Дамочка настолько прониклась моей выдумкой, что остаток трапезы приставала ко мне, выпытывая подробности.

А днем в воскресенье завалилась еще непрошеная компания – знакомая мне парочка, проживающая возле Белфорд-Виллидж, – и некий Флойд Вэнс, который уговорил их взять его с собой, поскольку он давно мечтал познакомиться со мной. На самом деле он рассчитывал с моей помощью познакомиться с Ниро Вулфом. Флойд Вэнс занимался тем, что организовывал презентации, встречи с известными людьми и прочие зрелищные мероприятия. Он выразил готовность организовать презентацию для Ниро Вулфа и тут же воспользовался этим предлогом, чтобы расспросить меня, над чем мы сейчас работаем. Я, в свою очередь, хотел было привлечь его к сыскному делу – например, покопаться в прошлом Сайруса М. Джаррета, – но передумал. Видимо, решил я, Вэнс тратил столько времени на то, чтобы улучшать в глазах общественности образы людей, которых представлял, что у него просто не оставалось времени на то, чтобы заняться собственным образом. Однажды я встречал такого человека… Нет, пожалуй, достаточно для одного уик-энда.

Вот почему, возвращаясь домой, я, как я уже говорил, чувствовал себя не в своей тарелке. Порой виной этому оказываются вещи – лопнувшая шина или оторванная от рубашки пуговица, – но чаще всего все-таки люди. С другой стороны, из троих людей, которые подпортили мне настроение, только она, Эми, еще будет продолжать напоминать мне об этом. Лили еще с недельку подуется – вполне достаточно, – но я все равно буду держать язык за зубами. Если у двоих близких людей отношения заходят до того, что нужно начинать оправдываться, будьте бдительны.

Я решил, что расскажу Эми, как на самом деле звали ее мать, когда обрету нормальное настроение.

Глава 9

Когда оставляешь номер абонентского ящика вместо собственного адреса и телефона, беда потом в том, что трудно забирать ответы. Тем более когда объявление напечатано сразу в трех газетах. В понедельник я позвонил в десять утра, выяснил, что несколько писем уже есть, и отправился за ними. В «Таймс» получили два письма, а в «Газетт» четыре. Я распечатал и прочел их на месте. Все письма оказались настолько идиотскими, что домой я привез их лишь потому, что всегда храню все имеющее отношение к расследуемому нами делу вещи до его завершения. Одно письмо было от старика, который утверждал, что Карлотта Воэн – его бабушка. Возможно, его бабушку и впрямь звали Карлотта Воэн, но Элинор Деново он даже не упомянул.

Домой я вернулся в начале двенадцатого. По словам Фрица, мне никто не звонил, но едва я переступил порог кабинета, как зазвонил телефон. Я на ходу кивнул Вулфу, быстро прошел к своему столу и снял трубку.

– Контора Ниро Вулфа. Арчи Гудвин слушает.

Женский голос:

– Доброе утро. Мистер Джаррет хотел бы поговорить с мистером Вулфом.

– Доброе утро. Соедините меня, пожалуйста, с мистером Джарретом.

– А Мистер Вулф у себя?

– Да.

– Пожалуйста, пусть он возьмет трубку.

– Послушайте меня, – я сделал знак Вулфу, – в прошлую пятницу я по поручению мистера Вулфа связывался с мистером Макгреем, и вы попросили, чтобы трубку взял сам мистер Вулф. Теперь звоните вы, а не я. Соедините меня с мистером Джарретом или я положу трубку.

– Повторите, пожалуйста, как вас зовут.

– Арчи Гудвин.

– Одну минутку, мистер Гудвин.

Я засек время: прошло две минуты и двадцать секунд. Вулф держал у уха трубку параллельного аппарата.

– Юджин Джаррет у телефона. Ниро Вулф?

– Одну минутку, мистер Джаррет, я вас соединю.

Вулфу следовало бы подождать с минуту-другую, но он так ненавидит телефоны, что мешкать не стал.

– Говорит Ниро Вулф. Слушаю вас, мистер Джаррет.

– Я получил ваше письмо. Я приеду к вам вечером около девяти.

– Прекрасно. Буду премного обязан, как и написал в письме.

Они положили трубки одновременно. Так уже однажды случилось, когда переговоры о встрече длились минут пять, а сама встреча заняла секунд десять. Как раз вчера я прочитал статью в «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин», которая давала объяснение таким явлениям: мы живем в эпоху мгновенной связи.

Позвонил Сол – пока пусто. Позвонил Фред – ему удалось разыскать троих людей, которые опознали фотографии, но ничего ценного сообщить не смогли. Наконец, позвонил Орри из Вашингтона – алиби Джаррета на то лето, в основном, подтверждалось, особенно наиболее интересующее нас время – июль, когда Джаррет лежал с пневмонией в военном госпитале.

Вы, должно быть, подумали, что в обмен на свои деньги клиент до сих пор получил от нас несуразно мало – и вы правы. Когда я прогулялся к почтовому ящику на углу и вернулся, уже настало время обеда. По дороге в столовую Вулф обронил что-то про мистера Кремера и я спросил, не звонил ли он. Вулф ответил, что Кремер, оказывается, приходил к нам в субботу вечером.

Я искренне пожалел, что не был дома и упустил возможность поприсутствовать при их беседе. Вот классический пример того, как много может один человек сказать несколькими словами, и в то же время – как мало он может сказать, излив целый поток слов. Поэтому, вернувшись в кабинет после обеда, я поинтересовался, зачем приходил Кремер. Вулф ответил, что Кремер, как всегда, хотел кое-что выяснить, но что для нас от его прихода никакого толка не было.

Я поудобнее устроился в кресле и закинул ногу за ногу.

– Я не считал, – сказал я, – но не меньше тысячи раз я дословно передавал вам разные разговоры. Не могу приказать вам это сделать, поскольку платите мне вы, а не наоборот, но попросить могу. Итак, я прошу.

Уголок рта Вулфа вздернулся на одну шестнадцатую дюйма. У него это означало широчайшую улыбку.

– Моя память не уступает твоей, Арчи.

– Значит, вы не слишком устанете. Но я прошу – дословно.

– Хорошо. – Он прищурился. – Итак… Мистер Кремер пришел в начале седьмого. Впустил его Фриц. Мы…

– Мне нужно точное время.

– Не знаю. Часов я не ношу, как тебе известно. Мы обменялись приветствиями, и он сел.

«Кремер: Где Гудвин?

Вулф: Не здесь, как видите.

Кремер: Да, вы непревзойденный мастер по части увиливания от ответа. Тогда я спрошу по-другому. Неделю назад, в субботу, девятнадцатого августа Гудвин позвонил сержанту Стеббинсу и задал ему несколько вопросов о происшедшем три месяца назад несчастном случае, при котором погибла женщина по имени Элинор Деново. И наплел Стеббинсу с три короба о том, что вы тут, дескать, просто точили лясы на криминальные темы. В понедельник утром я пришел и спросил Гудвина в лоб, с какой целью он звонил Стеббинсу, Гудвин заявил, что ни ему, ни вам не известно про этот случай ничего, кроме того, что было в газетах. И что никто к вам по этому поводу не обращался. И еще, что единственный ваш клиент – девушка, которая просит помочь разыскать ее отца. Жаль, что Гудвина нет. Где он?

Вулф: Его нет, мистер Кремер. А задавать вопросы таким тоном вы мне будете только тогда, когда я увижу подписанный ордер.

Кремер: Хорошо, я спрошу иначе. Если к вам никто не обращался по поводу того дела о наезде, почему вы тогда предлагаете пятьсот долларов за информацию об Элинор Деново? Значит, Гудвин опять наврал?

Вулф: Нет. Могу только повторять то, что он сказал вам неделю назад. Это чистая правда. Я…»

Вулф на миг замолк, потом выпалил:

– А как он, черт возьми, узнал, что объявление поместил я?

Я развел руками.

– Кто-то в какой-то газете решил оказать услугу какому-то полицейскому. Если я выясню, у кого рыльце в пушку, вы можете написать гневное письмо издателю.

– Фу. Ладно, продолжим.

«Вулф: …это чистая правда. Я не занимаюсь этим наездом. А интерес моего клиента к Элинор Деново связан не с ее матерью, а с тем временем, когда она была жива. Вам следовало понять это из текста объявления, в котором речь идет о давно ушедших годах.

Кремер: Кто такая Карлотта Воэн?

Вулф: Вы сегодня туго соображаете, мистер Кремер. Разве не очевидно, что Карлотта Воэн и Элинор Деново – одно и то же лицо? Остальные сведения, полученные мной от клиента, носят конфиденциальный характер и никак не связаны с наездом.

Кремер: Вы не можете знать это наверняка. Когда я расследую уголовное дело, только я могу решать, что имеет к нему отношение, а что нет.

Вулф: Неужели я должен опять повторять? Снова должен напоминать вам, что до тех пор, пока дело не завершится, мои логические умозаключения принадлежат только мне и никому другому. Утаиваю ли я какие-либо сведения от блюстителя правосудия? Да. Имеют ли они отношение к проводимому им расследованию? Нет. И вам еще никогда не удавалось заставить меня поменять это „нет“ на „да“. Добейтесь этого, и я полностью в ваших руках.

Кремер: В один прекрасный день я этого добьюсь, черт побери! Вы у меня тогда попляшете».

Вулф махнул рукой в сторону прихожей, выпроваживая воображаемого Кремера.

– В следующий раз я запишу разговор на магнитофон. Вопросы?

Я сел поудобнее.

– Вопросов нет, но есть два замечания. Во-первых, мне кажется, что вы опустили пару слов, особенно одно, которое так любит Кремер. Это, между прочим, проявление той самой цензуры, против которой вы так выступаете. Во-вторых, в самом этом деле о наезде есть что-то загадочное. Кремер не стал бы тратить время на дело трехмесячной давности, даже при условии, что вы заинтересовались жертвой происшествия, если бы в этом деле не было какой-то изюминки. Я уверен, тут есть некая закавыка. Впрочем, как вы изволили подметить, нас интересует жизнь Элинор Деново, а не ее смерть. Спасибо за доклад. Вполне приемлемо.

Вулф нажал на кнопку – два коротких звонка и один длинный. Сигнал, что пора подавать пиво.

В течение следующих трех часов я пытался наскрести хоть какую-то информацию о Юджине Джаррете. В «Кто есть кто» его не оказалось, а поскольку больше ничего подходящего в кабинете не нашлось, я отправился на охоту. В архиве «Газетт» хранилось всего четыре вырезки, из которых удостоенным чести попасть в мою записную книжку оказались две: 18 ноября 1951 г. Джаррет-младший женился на Адель Болдуин, а в декабре 1959 г. он стал вице-президентом «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Лон Коэн о нем и слышать не слышал; не могли мне помочь и двое редакторов, которым позвонил Лон. На обратном пути я заскочил на шестнадцатый этаж проверить, не поступили ли новые отклики на объявление, и мне выдали еще два конверта, в которых содержалась такая же дребедень, что и прежде.

В «Таймс» меня ждал один конверт из той же серии, а в местном архиве мне удалось выяснить, что Юджин Джаррет закончил Гарвард в 1945 году, а в 1963-м он был одним из спонсоров торжественного ужина в чью-то честь.

Но самое большое разочарование постигло меня в нью-йоркской публичной библиотеке, где я уже из чисто ослиного упрямства провел целый час. Вы не поверите, но, потратив все это время, я не сумел даже узнать, есть ли, например, дети у вице-президента третьего по величине банка в Нью-Йорке.

Домой я вернулся в шесть часов вечера. Когда спустился Вулф, я сказал, что, лишь однажды взглянув на Юджина Джаррета, он узнает о нем больше, чем узнал я за весь день. И тут же позвонили в дверь.

Что ж, я вновь оказался прав. Встретив, сопроводив в кабинет и усадив Джаррета, я успел получить о нем хоть некоторое представление. Если считается, что вице-президент крупного банка должен выполнять возложенные на него обязанности, то Джаррет совсем не походил на банкира. Юджин Джаррет разительно отличался от своего папаши. Особенно – глазами. Они у него тоже были голубовато-серые, но на этом сходство кончалось. Даже когда Юджин смотрит на вас, у вас создается впечатление, что он вас не видит, а пристально рассматривает что-то другое – яхту, о которой давно мечтал, или хорошенькую девушку, сидящую на облачке. У меня подобные мысли возникают нечасто, поэтому можете судить сами, какие у него были глаза. Глупо даже предполагать, что такой человек станет работать. Все остальное у Джаррета-младшего на первый взгляд было в порядке – примерно моего роста, широкоплечий, лицо непримечательное. Сев в кресло, он осмотрелся по сторонам, не обращая внимания на нас с Вулфом. Похоже, ему нравился ковер, но еще дольше его взгляд задержался на глобусе. Такой и в самом деле редко увидишь – как-никак, тридцать пять с половиной дюймов в поперечнике.

Наконец Юджин Джаррет перевел взгляд на Вулфа и сказал:

– Занятная у вас работенка, мистер Вулф. Люди приходят к вам в поисках ответов, словно к дельфийскому оракулу. Но вы, конечно, не гадалка и не предсказатель будущего – этим занимаются только шарлатаны. Кто же вы в таком случае – ученый или великий артист?

Вулф нахмурился.

– Давайте не будем навешивать ярлыки, мистер Джаррет. Ярлыки предназначены для творений человеческих рук, а не для самих людей.

Джаррет кивнул.

– В конце концов все в наших руках – даже ярлык можно изменить. Я, например, несколько раз изменял мнение о своем отце. Это просто так, кстати. В своем письме вы упомянули моего отца только в связи с тем, что Карлотта Воэн некоторое время состояла у него на службе, но Берт Макгрей рассказал мне о том, как вы обратились к моему отцу и что из этого вышло. Он сказал также, что следующая мишень – я. Давайте сперва покончим со мной. Вы подозревали, что мой отец был отцом ребенка Карлотты, но потом под давлением доказательств пришли к заключению, что он невиновен, и тогда решили, что виновник – я, так?

– Не «решили». Пришли к логическому выводу или умозаключению. Или даже – высказали догадку.

– Неважно. Вас ждет еще одно разочарование. Узнав об этом от Берта Макгрея и потом еще из вашего письма, я решил сберечь вам время и затраты, и заодно избавить от неприятностей себя и рассказать вам что-то такое, о чем кто-то может строить предположения или догадки, но чего никто доподлинно не знает. Итак, сегодня утром я позвонил своему врачу.

Он повернулся ко мне.

– Вы Арчи Гудвин?

– Да.

Джаррет полез в карман, достал кожаный бумажник, вынул из него визитную карточку и протянул мне. Я подошел и взял ее. «Джеймс Одел Уортингтон, доктор медицины» – было вытиснено на карточке.

– Доктор Уортингтон примет вас завтра. В девять утра, – сказал Джаррет. – Не опаздывайте: он очень занятой человек. Он подтвердит вам, что от меня никогда не могла забеременеть никакая женщина. У него высокая репутация, и он ни за что не стал бы ставить ее на карту, если бы существовала хоть малейшая вероятность того, что он может ошибиться.

Юджин Джаррет повернулся к Вулфу:

– Вы сообщили в своем письме, что вам нужна информация о Карлотте Воэн.

Я бы на месте Вулфа послал его ко всем чертям. Если Вулф и придерживался того же мнения, то выдавал себя лишь тем, что кончиком указательного пальца выводил маленькие круги на пресс-папье. Он спросил:

– Доктор Уортингтон уже был знаком с вами в тысяча девятьсот сорок четвертом году?

– Да, он был в числе тех врачей, что пытались спасти мою мать. Он терапевт, но даже попав в руки онкологов, моя мать продолжала надеяться именно на него. – Он досадливо махнул рукой. – Задавайте мне любые вопросы про Карлотту Воэн, хотя я и сомневаюсь, что смогу вам помочь. Она изменила имя и фамилию и стала Элинор Деново, у нее двадцатидвухлетняя дочь, и в течение двадцати двух лет мой отец ежемесячно посылал ей чеки на тысячу долларов. Так?

– Да.

– Тогда я придумаю для него новый ярлык. Это просто фантастично. И не укладывается ни в какие мои представления о нем. Дело не в том, что он уклонился бы от ответственности; напротив, он чрезвычайно ответственный; но он всегда сам принимает решения – должен ли он отвечать или нет. Он бы, безусловно, не ощущал себя ответственным, если бы Карлотта Воэн, или любая другая женщина, или даже дюжина женщин вдруг забеременели от меня. Берт Макгрей считал, что она могла шантажировать отца, но я в это не верю. Мой отец никогда не уступал шантажистам – это абсолютно невероятно. Эвери Баллу сказал мне, что Элинор Деново погибла. Но неужели она никогда никому не говорила, зачем приходят эти деньги?

– Будучи жива, никому. Но в письме, которое ее дочь вскрыла после смерти матери, было сказано: «Эти деньги от твоего отца». И потом еще: «…Эти деньги прислал твой отец». У нас с мистером Гудвином нет причин сомневаться в этих словах.

– Потрясающе! Просто невероятно!

Джаррет прищурился, потом вскочил и начал мерить ногами кабинет.

– Сидя, я хуже соображаю, – пояснил он. Потом подошел, посмотрел на книжные полки, повернулся к глобусу и задумчиво покрутил. Затем остановился посреди кабинета, уставившись на меня, словно узнал во мне ту самую хорошенькую девушку, что сидела на облачке, – помните? Наконец повернулся к Вулфу и произнес: