Текст книги "Познакомьтесь с Ниро Вульфом (сборник)"

Помимо снобизма парню теперь приходилось скрывать и презрение. Он взял у Вульфа драйвер, отошел от стола, отпихнул в сторону кресло, огляделся по сторонам, затем замахнулся клюшкой, отведя ее за плечо, и со страшным свистом опустил вниз.

Вульф вздрогнул.

– Неукротимая ярость, – пробормотал он. – А еще раз? Помедленнее.

Молодой человек подчинился.

– Если возможно, мистер Таунсенд, еще медленнее.

На этот раз посыльный изобразил удар по мячу как в замедленной съемке, карикатурно и смехотворно, однако Вульф наблюдал за ним со всей серьезностью и вниманием. Затем сказал:

– Превосходно. Тысяча благодарностей, мистер Таунсенд. Арчи, поскольку у нас нет счета у Корлисса Холмса, выдай, пожалуйста, мистеру Таунсенду три доллара. И поспеши, с твоего позволения. Поездка, о которой я говорил, неизбежна и даже неотложна.

После минувших недель затишья сердце мое так и подскочило, стоило мне услышать требование Вульфа поторопиться. Мы с молодым человеком в мгновение ока упаковали клюшки, я проводил его до двери и вернулся в кабинет. Вульф сидел, вытянув губы в трубочку, как будто собрался свистеть. Однако никакого свиста на расстоянии шести футов слышно не было. Лишь движения грудной клетки, которая вздымалась и опускалась, указывали, что он втягивает и выпускает воздух. Иногда, находясь достаточно близко от него, я пытался расслышать, действительно ли он, по его мнению, насвистывает какую-то мелодию, но безуспешно. Он оставил свое занятие, когда я подошел, и сказал:

– Это займет буквально минуту, Арчи. Садись. Блокнот не понадобится.

Глава четвертая

За рулем я ничего, кроме дороги, не вижу, ибо обладаю таким складом ума, что, принимаясь за работу, посвящаю себя ей полностью, пока не подойдет время для другой. В тот день я тоже взял высокий темп. Из-за плотного потока я долго добирался до Вудлона, зато оттуда до Уайт-Плейнса поспел всего за двадцать одну минуту. Однако, несмотря на склад ума и спешку, я все же мимолетно наслаждался красотами парковой магистрали[8]8
  Эта магистраль, проложенная в обход населенных пунктов, идет с плавными поворотами по парковой полосе. – Ред.


[Закрыть]. Кустарник покрылся цветами, деревья, словно в медленном танце, непринужденно шевелили на ветру молодой листвой, трава была уже густой и зеленой. И я подумал, что и за тысячу долларов нельзя соткать ковер, по которому было бы приятнее ходить, чем по этой травке.

Увы, как я ни спешил, это не помогло. В здании суда меня постигла неудача. Андерсон отбыл до понедельника, на целых четыре дня. В Адирондакские горы, сказали мне, но адреса не дали. Хотя прокатиться на родстере в Лейк-Плэсид было бы, пожалуй, не так уж и плохо. Первый помощник прокурора Дервин, чью фамилию я прежде никогда не слышал, еще не вернулся с обеда, и ожидали его через полчаса. Ни одна живая душа как будто не горела желанием мне помочь.

Я прошел по улице и, отыскав телефон, позвонил Вульфу в Нью-Йорк. Он велел дождаться Дервина и опробовать номер на нем. До его прихода я решил подкрепиться парой бутербродов и стаканом молока. Когда я вернулся, Дервин был у себя в кабинете, но мне пришлось прождать еще двадцать минут. Полагаю, все это время он выковыривал из зубов остатки обеда. Вокруг все как будто вымерло.

Когда я задумываюсь о разных типах людей, с которыми мне доводилось встречаться, то все юристы, как бы глупо это ни прозвучало, в моих глазах выглядят одинаково. Вид они имеют опасливый и в то же время самодовольный, словно готовятся перейти оживленную улицу, где каждую секунду опасаются наезда, но знают, какую грозную бумагу нужно вручить задавившему их насмерть водителю, более того, эта бумага уже лежит у них в кармане. Дервин именно так и выглядел, хотя и казался весьма представительным, элегантным и упитанным, лет около сорока (скорее моложе, чем старше), с темными блестящими волосами, гладко зачесанными назад, и счастливой, лучащейся довольством физиономией.

Я водрузил свою шляпу из соломки на угол его стола, уселся в кресло и только потом заявил:

– Жаль, что мне не удалось застать мистера Андерсона. Не знаю, заинтересует ли вас мое предложение. Вот он, я совершенно уверен, заинтересовался бы.

Дервин откинулся в кресле, одарив меня улыбкой политика:

– Если это связано с моими служебными обязанностями, несомненно заинтересует, мистер Гудвин.

– Связано, не сомневайтесь. Вот только я в несколько невыгодном положении, поскольку вы не знаете моего нанимателя, Ниро Вульфа. Мистеру Андерсону он известен.

– Ниро Вульф? – Дервин наморщил лоб. – Я слышал о нем. Вы говорите о частном детективе, конечно же. Видите ли, это пока еще Уайт-Плейнс. Провинция начинается немного севернее.

– Да, сэр. Хотя я не стал бы называть Ниро Вульфа частным детективом. Это определение к нему не подходит… Оно подразумевает слишком уж деятельный образ жизни. Однако я работаю именно на этого человека.

– И у вас от него предложение?

– Да, сэр. Как я сказал, изначально оно предназначалось мистеру Андерсону. Однако я созвонился с Вульфом полчаса назад, и он велел передать его вам. Оно может и не сработать тем же самым образом. Насколько мне известно, мистер Андерсон – человек богатый. Вас же я с этой стороны не знаю. Может, вы вроде меня. Может, как я, живете от получки до получки.

Дервин рассмеялся, однако смех был наигранным, ибо уже через секунду лицо его приняло важное и деловое выражение.

– Может, и да. Однако, хоть сейчас я и не особенно загружен работой, все-таки хотелось бы услышать предложение.

– Хорошо, сэр. Оно заключается в следующем. В прошлое воскресенье, четыре дня назад, Питер Оливер Барстоу, ректор Холландского университета, скоропостижно скончался на поле гольф-клуба «Грин медоу» под Плезентвиллем. Вам это известно?

– Конечно. Это тяжелая утрата для общества, да и для всей страны. Конечно.

Я кивнул.

– Похороны прошли во вторник. Он был погребен на Агауокском кладбище. Так вот, мистер Ниро Вульф предлагает вам пари. Он собирался предложить его мистеру Андерсону, но сказал, что готов биться об заклад и с вами. Если вы эксгумируете тело и произведете вскрытие, то обнаружите следы яда. Вульф готов спорить на десять тысяч долларов и вручит заверенный чек на хранение любому ответственному лицу, которое вы укажете.

Я лишь ухмылялся, пока Дервин таращился на меня. Таращился он долго, а потом произнес:

– Мистер Ниро Вульф ненормальный.

– О нет, – возразил я. – Вот на это я бы вам ставить не советовал. Но я еще не закончил со ставкой Ниро Вульфа. Он также ставит на то, что в брюшной полости у Барстоу, возможно под желудком, на глубине одного-трех дюймов от кожного покрова будет обнаружена короткая тонкая и острая игла, вероятно стальная, но, быть может, и сработанная из твердой породы дерева. Она вошла в тело снизу вверх, под углом примерно сорок пять градусов, если ее не отклонила кость.

Дервин продолжал глазеть на меня. Когда я умолк, он вновь попытался изобразить смех, но на этот раз у него получилось не очень.

– Отродясь не слышал большей чепухи, – заявил он. – Полагаю, за этим что-то кроется, если только вы тоже не сумасшедший.

– Именно что кроется. – Я достал из кармана чек, который вручил мне Вульф. – В мире найдется совсем немного людей, готовых рискнуть десятью тысячами долларов ради чепухи. И можете мне поверить, Ниро Вульф не из них. Питер Оливер Барстоу был убит. В него всадили иглу. Я говорю это. Ниро Вульф говорит это. Десять штук баксов говорят это. Вполне веское доказательство, мистер Дервин.

Юрист уже не выглядел таким счастливым и самодовольным, как в момент моего прихода. Я ждал. Он выпалил с досадой:

– Это нелепо. Совершенно нелепо.

– Вульф на это не спорит, – ухмыльнулся я. – Он лишь спорит, что так оно и есть.

– Но это невозможно. Просто нелепо и… И чудовищно. Какой бы номер вы ни пытались отколоть, не на того напали. Я знаком с семьей Барстоу и потому знаю все факты. Не буду пересказывать их вам. Что за идиотская чушь! Да известно ли вам, кто подписал свидетельство о смерти? Я не думаю…

– Конечно известно, – прервал его я. – Доктор Натаниэль Брэдфорд констатировал смерть от тромбоза коронарных артерий. Но что бы ни твердили про тромбоз коронарных артерий все доктора на свете, столь же сведущие, как и он, деньги Ниро Вульфа по-прежнему лежат перед вами, готовые говорить за себя.

Я видел, что лицо Дервина приняло иное выражение. Он уже оправился от шока и приготовился умничать.

– Слушайте, в чем подвох? – резко спросил он.

– Никакого подвоха. Никакого. Только намерение выиграть десять штук.

– Дайте мне взглянуть на чек.

Я протянул ему чек. Он тщательно осмотрел его, придвинул к себе телефон, снял трубку и через мгновение заговорил:

– Мисс Риттер, соедините меня с отделением Метрополитен траст компани на Тридцать Четвертой улице.

Он сидел и смотрел на чек, я же в терпеливом ожидании скрестил руки. Раздался звонок, он снова снял трубку и начал задавать вопросы, кучу вопросов. Он, определенно, убеждался, что ошибки быть не может. Когда Дервин повесил трубку, я весело сказал:

– По крайней мере, мы готовы начать. Теперь, когда вы убедились, что доллары настоящие.

Он пропустил мои слова мимо ушей, продолжая хмуриться на чек. Наконец спросил так же резко:

– Вы действительно уполномочены заключить пари в том виде, как его изложили?

– Да, сэр. Этот чек выписан на меня и заверен. Я могу подписать его без малейшего труда. Если вам угодно позвонить Вульфу, его номер Брайант девять, два-восемь-два-восемь. Во избежание неверного толкования я бы предложил, чтобы ваша стенографистка напечатала подробное соглашение и мы оба его подписали. Также должен подчеркнуть, что Вульф не намерен обсуждать мотивы своих действий, давать объяснения или подсказки. Это пари, только и всего.

– Пари, черт! Не надейтесь ни на какое пари. Кто, вы предполагаете, будет спорить с вами – округ Уэстчестер?

Я ухмыльнулся:

– Мы надеялись на мистера Андерсона, но, раз его нет, удовольствуемся кем-нибудь другим. Кем угодно. Лишь бы у него нашлось десять тысяч долларов. Вульфа не волнует, будет это начальник полиции, редактор газеты или какой-нибудь видный демократ с развитым чувством гражданской ответственности.

– Вот как!

– Да, сэр. Мне предписано сделать все от меня зависящее, чтобы обеспечить денежное покрытие чека до наступления темноты.

Дервин вскочил, отпихнув от себя кресло:

– Ха! Пари? Блеф!

– Вы так думаете, сэр? А вы проверьте. Покройте его.

Видимо, Дервин уже на что-то решился, ибо, пока я говорил, он двинулся через кабинет. В дверях он обернулся:

– Не подождете здесь десять минут? Полагаю, подождете, раз ваш чек у меня в кармане.

Чек не был подписан. Дервин удалился, прежде чем я успел кивнуть. Я устроился в кресле и принялся ждать. Интересно, как все обернется, гадал я. Не упустил ли я чего? Может, стоило озвучить свою последнюю угрозу, только если бы он проявлял больше упрямства? Но как иначе я мог вынудить его действовать быстрее? Да и, в конце концов, обладает ли это ничтожество достаточными полномочиями и смелостью, чтобы провернуть все в отсутствие своего шефа? Вульфу требовались быстрые действия. Я, конечно же, понимал, что заключить пари он надеется не больше, чем я получить от него на день рождения в подарок десять штук. Он добивался вскрытия, при котором обнаружится игла. Теперь я сообразил, как он догадался о ней, но как, если уж на то пошло, он связал ее с Карло Маффеи? Тут я остановился и вернулся мыслями к тому, чем был занят сейчас. Если Дервин откажется и не поведется на мои посулы, куда тогда идти? Между четырьмя и шестью мне придется полагаться только на себя самого. Я не осмелюсь побеспокоить Вульфа телефонным звонком, пока он возится наверху со своими чертовыми цветами. На часах было два пятьдесят. Дервин ушел на десять минут. Я начинал чувствовать, что остался в дураках. Что, если он продержит меня здесь целый день, связав по рукам и ногам? С моим-то чеком в кармане? Если я позволю обойтись так со мной ничтожному юристу-вымогателю, то не осмелюсь взглянуть Вульфу в его огромную жирную физиономию. Я не должен был упускать Дервина из виду. Уж точно не с чеком. Я вскочил с кресла и ринулся через кабинет, однако у двери успокоился и несколько расслабился. Осторожно повернув ручку, я открыл дверь и высунул голову. В приемную вел небольшой коридорчик, и я услышал, как девушка говорит по телефону:

– Нет, только вызываемое лицо. Только мистера Андерсона, и никого другого.

Дождавшись, когда она повесит трубку, я направился к ее конторке.

– Не затруднит ли вас сообщить мне, куда вышел мистер Дервин?

Она как будто заинтересовалась мной, взгляд ее был доброжелателен. Но ответила она только на сам вопрос:

– Он звонит из кабинета мистера Андерсона.

– Вы не стали бы врать мне просто для практики?

– Мне она не требуется, благодарю.

– Хорошо. Если не возражаете, я займу один из этих стульев. Одному там довольно жутковато.

Я уселся футах в трех от входной двери, но стоило мне лишь устроиться, как дверь распахнулась и с деловым видом вошел здоровяк в синем костюме, черных туфлях и жесткой соломенной шляпе. Не поворачиваясь в мою сторону, он направился к девушке, и со своего места я без труда разглядел у него на бедре пушку. Девушка поприветствовала его:

– Здрасте, мистер Кук. Мистер Дервин в кабинете мистера Андерсона.

Когда гость исчез за другой дверью, я поинтересовался у секретарши:

– Неужто Бен Кук?

Не поднимая глаз, она кивнула. Я ухмыльнулся, снова устроился и принялся ждать.

Прошло пятнадцать минут, прежде чем дверь в кабинет Андерсона вновь отворилась. На пороге возник Дервин и позвал меня:

– Проходите, Гудвин.

Я вошел. Оказавшись внутри и увидев, как они срежиссировали мое выступление, я не смог удержаться от смеха. Бен Кук занимал кресло рядом с другим, за столом, несомненно предназначенным для Дервина, а третье было выставлено для меня, прямо напротив них и против света.

– Смешно ему, видите ли, – пробурчал здоровяк.

Дервин занял свое кресло и только после этого соизволил сообщить мне:

– Это начальник полиции.

Я притворился, будто сощурился от света.

– Могли бы и не говорить. Неужто вы думаете, что слава Бена Кука не простирается дальше Бронкского парка?

Дервин сурово воззрился на меня. Боже, как же смешно это выглядело. Он даже зашел столь далеко, что погрозил мне пальцем:

– Гудвин, я потратил целых полчаса и теперь готов сообщить вам, что́ последует дальше. Если вам что-либо известно, вы всё выложите нам, пока мы будем ждать Вульфа. По какой причине вы…

Мне было крайне досадно прерывать представление, но что еще я мог поделать?

– Ждать Вульфа? Здесь?

– Конечно здесь. Если он не захочет неприятностей. Думаю, я все разъясню ему по телефону.

Я не стал смеяться, просто сказал:

– Послушайте, мистер Дервин, сегодня один из ваших черных дней. Вы опять сделали никудышную ставку. Ниро Вульф способен приехать сюда не больше, чем я сообщить вам имя убийцы Барстоу.

– Да? – подключился Бен Кук. – Ты много чего нам расскажешь. Много чего.

– Возможно. Но я не скажу вам, кто убил Барстоу, потому что не знаю. Если хотите поспрашивать, например о дорогах…

– Уймитесь! – Дервин еще напустил на себя суровости. – Гудвин, вы выдвинули вопиющее обвинение, и поразительнейшим способом. Я не буду притворяться, что у меня к вам множество вопросов, потому что мне нечем их обосновать. Зачем ваш наниматель направил вас сюда сегодня?

Я вздохнул и принял важный вид:

– Я же сказал вам, мистер Дервин. Заключить пари.

– Да бросьте вы! Пошевелите хоть немного мозгами, если они у вас есть. Вы не отделаетесь этим. И, черт побери, вы это знаете! Давайте же. Мы вас слушаем.

Бен Кук изрек:

– И не пытайся умничать. Ты будешь удивлен тем, как мы порой обращаемся с умниками.

Будь у меня желание, я смог бы, полагаю, затянуть спектакль на всю ночь, но время шло, да и они начинали меня доставать. И потому я разразился речью:

– Одну минуту, джентльмены. Вы, естественно, раздражены. И это очень плохо. Но тут уж я ничем не могу помочь. Допустим, я пошлю вас к черту, встану и уйду. Ну и что вы сделаете? Да, господин начальник, я знаю, что до участка недалеко, но я туда не отправлюсь. Честно говоря, вы ведете себя как два тупых копа. Я удивлен вами, мистер Дервин. Ниро Вульф пытается приобщить вас к самому началу крупного расследования, а вы сначала разбалтываете о нем Бену Куку, а затем принуждаете меня вывести из игры вас обоих и просто бросить на съедение волкам. Вы пальцем не тронете меня, не глупите. Ниро Вульф с удовольствием притянет вас к суду за незаконный арест. В полицейский участок я захожу исключительно затем, чтобы навестить друзей, и не пойду туда, если вы не предъявите мне ордер. И подумайте только, какой смех поднимется, когда о моей истории проведают репортеры, а потом появятся доказательства, что Барстоу был убит. По правде говоря, все это начинает меня немного раздражать. Я уже склоняюсь к мысли потребовать назад свой чек и распрощаться с вами. Уясните: я ничего вам не скажу. Понятно? А теперь либо отдавайте чек, либо говорите по делу.

Дервин сидел скрестив руки и смотрел на меня, даже не пытаясь открыть рот. Бен Кук произнес:

– Приехал, значит, на село поучить деревенщину уму-разуму. Сынок, я достаточно большой, чтобы оттащить тебя в участок, было бы желание. Больше ничего не надо.

– Вы можете позволить себе разыгрывать беззаботность, – ответил я ему. – Дервин вручил вам хлопушку, которую побоялся взорвать сам, и вы это знаете. – Я повернулся к Дервину: – Кому вы звонили в Нью-Йорк? В главное управление?

– Нет. Окружному прокурору.

– Вы застали его?

Дервин положил руки на подлокотники, откинулся в кресле и беспомощно посмотрел на меня:

– Я говорил с Морли.

Я кивнул:

– С Диком Морли. И что он сказал вам?

– Сказал, что сам охотно поспорил бы со мной, если Ниро Вульф предлагает пари на десять тысяч. Только дал бы мне десять к одному.

Я был слишком раздражен, чтобы ухмыльнуться.

– И вы зовете меня сюда точить лясы, вместо того чтобы хвататься за лопаты и раскапывать Агауокское кладбище? Повторяю, я ничего вам не скажу. И Вульф вам ничего не скажет. Но дело верное. Следующее, что вы сделаете, вернете мне чек, и что потом?

Дервин вздохнул и прочистил глотку, однако ему пришлось откашляться еще раз.

– Гудвин, – начал он, – я буду с вами честен. Мне это не по зубам. Между нами, Бен, дело обстоит именно так. Мне это совершенно не по зубам. Боже мой, да вы знаете, что́ это означало бы? Эксгумация и вскрытие тела Питера Оливера Барстоу?

Я снова его прервал:

– Чушь. На то можно найти десяток оправданий.

– Что ж, может быть. Я не очень силен в оправданиях. Как бы то ни было, я знаком с семьей. Я не могу пойти на это. Я звонил Андерсону в Лейк-Плэсид и не застал его. Он перезвонит до шести часов, до семи уж точно. Он может выехать ночным поездом и завтра к утру будет уже здесь. Тогда он и решит.

– Значит, сегодня не получится, – подытожил я.

– Да. Исключено. Я не пойду на это.

– Ладно. – Я поднялся. – Пройдусь до угла и позвоню Вульфу. Узнаю, станет ли он ждать так долго. Если он согласится, двину на юг, подальше от деревенщины. Так что отдавайте чек.

Дервин достал его из кармана и протянул мне.

Я с усмешкой обратился к Бену Куку:

– Вас подбросить до участка, господин начальник?

– Подвези, сынок, подвези.

Глава пятая

Тем вечером Вульф был сама доброта. Я вернулся домой как раз вовремя, чтобы поужинать с ним. Он слова не дал мне сказать о Уайт-Плейнсе, пока мы не вышли из-за стола. По правде говоря, мы вообще ни о чем не разговаривали, потому что он включил радио. Вульф неизменно повторял, что нынешняя эпоха идеальна для домоседа. Некогда он мог удовлетворить свое любопытство по части минувших времен, читая Гиббона, Ранке, Тацита или Грина[9]9
  [Эдвард] Гиббон (1737–1794) – английский историк, наиболее известный как автор труда «История упадка и разрушения Римской империи». [Леопольд фон] Ранке (1795–1886) – официальный историограф Пруссии, разработчик методологии современной историографии. [Публий Корнелий] Тацит (середина 50-х – около 120 года) – древнеримский историк, один из самых известных писателей античности. [Джордж Вашингтон] Грин (1811–1883) – американский историк, автор исследований об Американской революции и Войне за независимость. – Перев.


[Закрыть]. Но если он хотел встретиться с современниками, ему приходилось выходить из дому. Сегодня же домосед, которому прискучили Гальба или Вителлий[10]10
  [Сервий Сульпиций] Гальба (3—69 г. до н. э.) и [Авл] Вителлий (15–69 г. н. э.) – древнеримские императоры. – Перев.


[Закрыть], может включить радио и вернуться в кресло. Одну программу, под названием «Шутники», Вульф пропускал редко. Даже не знаю почему. Он усаживался рядом с приемником, сцепив пальцы на животе, прикрыв глаза и скривив рот, словно держал что-то за щекой и готовился в любую минуту выплюнуть. Я в это время обычно отправлялся на прогулку, но, когда ужин начинался немного раньше и передача выпадала как раз на него, мне приходилось слушать ее. Да, у меня есть любимые передачи, но «Шутники» представляются мне просто верхом пошлости.

После ужина мой отчет в кабинете много времени не занял. Я ненавидел извиняться перед Вульфом, ибо он всегда снисходительно принимал мои извинения. Он считал само собой разумеющимся, что я сделал все мыслимое и немыслимое и что сетовать можно только на препоны, создаваемые окружением, как он это называл. Вот и на сей раз он обошелся без замечаний и даже особо не заинтересовался моим отчетом, равно как и оправданиями. Я пытался расшевелить его, пробовал выпытать, действительно ли им владела дикая идея, будто я могу вот так вот запросто подбить окружного прокурора на пари, но он оставался любезным и спокойным. Я спросил, считает ли он возможным, что, выбрав иную линию поведения, я убедил бы Дервина произвести эксгумацию этим днем. Он ответил, что, скорее всего, нет.

– Рожденный ползать летать не может. – Он сидел за своим столом, изучая через лупу клювик цимбидиума Александра, стебель которого сломал Хорстман. – Ему бы толику воображения, самую малую. Но, судя по твоему рассказу, оно у него напрочь отсутствует. Прошу, не кори себя. Не исключено, что это дело в конечном счете обернулось бы одними убытками. Вот с Флетчером Андерсоном все могло выгореть. Он человек богатый, амбициозный и отнюдь не дурак. Он бы, пожалуй, смекнул, что в его интересах без особого шума произвести эксгумацию. Если вскрытие покажет, что я ошибался, он выиграет десять тысяч долларов. Если нет – ему придется платить мне, но взамен он получит сенсационное дело. И еще он мог бы прийти к выводу, что, положив в карман его денежки, я посчитаю себя обязанным в дальнейшем делиться с ним информацией. Переговоры, которые ты вел в Уайт-Плейнсе, по сути были примитивным деловым предприятием – предложением взаимовыгодного обмена. Если бы только Андерсон оказался на месте, он, вероятно, именно так бы и посмотрел на дело. Но это еще вполне осуществимо и пока стоит определенных усилий. Однако, мне кажется, собирается дождь.

– Вы что, меняете тему? – Я так и прирос к креслу возле его стола, хотя видел, что он воспринимает меня как досадную помеху. Мне надо было задать ему кое-какие вопросы. – Небо затягивало уже, когда я вернулся. Что, дождь смоет все следы?

Он сохранял безмятежность, по-прежнему склоняясь над увеличительным стеклом.

– Однажды, Арчи, когда я решу, что терпеть тебя больше нет смысла, тебе придется жениться на женщине скромных умственных способностей, дабы обзавестись подходящим слушателем для твоих никудышных колкостей. Когда я упомянул дождь, то заботился лишь о твоем удобстве. Днем мне пришло в голову, что тебе стоило бы посетить Салливан-стрит, хотя это можно отложить и на завтра.

В подобное с трудом поверил бы всякий, кто не знал его так, как я. Мне-то было хорошо известно, что он на полном серьезе считает любой выход из дома пренеприятнейшим предприятием, а уж в дождь и вовсе авантюрой. Я возмутился:

– Вы за кого меня принимаете? Боитесь, я растаю? Конечно же, я поеду. В этом, кстати, и состоял первый мой вопрос. Как думаете, почему Анна Фиоре упорно играла в молчанку с О’Грэйди? Потому что он уступает нам в такте и обаянии?

– Вероятно. Блестящая догадка, Арчи. Особенно если учесть, что сегодня я послал к ней Пензера. Она отозвалась на свое имя, да и то весьма неохотно, но больше не издала ни звука. Так что твой такт и обаяние пригодятся. Если получится, привези ее сюда к одиннадцати утра. Дело не великой важности. И если подождать, вреда не будет. Подобная стойкость достойна осады.

– Я поеду за ней сейчас же.

– Нет. Серьезно. Завтра. Сядь! Я бы предпочел, чтобы ты оставался здесь, праздный и бесполезный, пока я непонятно зачем изучаю сей бесперспективный цветок. Бесперспективный и бесплодный, очевидно. Как я отмечал ранее, иметь тебя под боком всегда приятно. Это напоминает мне, сколь огорчительным было бы присутствие здесь людей, жены например, от которых я не мог бы избавиться по собственной прихоти.

– Хорошо, сэр, – хмыкнул я. – Продолжайте в том же духе.

– Не сейчас. Не под дождь. Не люблю его.

– Ладно, тогда объясните мне кое-что. Как вы узнали, что Карло Маффеи убили? Как вы узнали, что Барстоу отравили? Как вы узнали, что в него всадили иглу? Конечно, после визита посыльного от Корлисса Холмса я понимаю, как это было проделано. Но как вы к этому пришли?

Вульф положил лупу и вздохнул. Я понимал, что мешаю ему, но приставал с вопросами не только из любопытства, но и в интересах дела. Он, похоже, не сознавал, что, хотя меня грела глубокая вера в его непогрешимость, я все же мог бы осмысленнее исполнять свою часть работы, если бы понимал, что́ заставляет шестеренки вращаться. Не думаю, что он когда-нибудь сам удостоил меня откровенности в большом или малом, не донимай я его.

Он вновь вздохнул:

– Надо ли напоминать тебе, Арчи, что ответил бы Веласкес, спроси ты, почему у него на картине рука Эзопа прячется в складках хитона, а не висит вдоль тела? Надо ли снова доказывать, что ученый охотно разъяснит тебе ход своих рассуждений, а художник посчитает расспросы неуместными? Движение его мысли безотчетно, как полет жаворонка или парение орла. Сколько говорить тебе, что я – художник.

– Ладно, сэр. Просто расскажите, как вы узнали, что Барстоу отравлен.

Он опять взялся за лупу. Я сидел и ждал, прикурив следующую сигарету. Она уже догорела, и я решил было пойти в залу почитать книгу или журнал, как вдруг он заговорил:

– Карло Маффеи пропал. Вероятно, был избит и ограблен. Случай довольно обычный. Если бы не телефонный звонок и объявление. Звонок сам по себе небезынтересен, но важна угроза: «Это не я должен бояться». Объявление привносит детали. Пока оно не обнаружилось, Маффеи был одним из многих. Теперь же выясняется, что он способен придумать и изготовить некий сложный и замысловатый механизм. Слово «механика» в объявлении являлось определяющим. И оно наталкивало пытливый ум на великолепные догадки. Затем, совершенно случайно, как случайно было само возникновение жизни, обнаруживается, что Маффеи в день своего исчезновения вырезал из газеты сообщение о гибели Барстоу. Что ж, перечитаем эту статью еще раз и поищем в ней то, что может иметь касательство к Карло Маффеи. Что может быть общего между неприметным итальянским иммигрантом-слесарем и известным образованным и богатым ректором университета? Связь, однако, существует. И несопоставимость этих двух личностей может сделать ее более явной, если она хоть сколько-нибудь различима. Итак, есть статья. Нужно найти связь, если она имеется. Обдумать каждое слово, отбрасывая его и переходя к следующему, только если оно наверняка ничего в себе не несет. В момент падения – а также непосредственно перед тем – Барстоу держал в руках и использовал целый набор приспособлений, которые, хоть и не являются сложными замысловатыми механизмами, легко преобразуются в таковые. Картина сложилась полностью. Обосновывать ее не требовалось. Достаточно было созерцать как произведение искусства. Однако изображение стоило зафиксировать. Поэтому я спросил мисс Фиоре, видела ли она в комнате Маффеи клюшку для гольфа. Ее реакция говорила сама за себя.

– Понятно, – отозвался я. – А если бы девчонка просто сделала невинные глаза и сказала бы, что никогда клюшки не видела?

– Я уже говорил, Арчи, что не доставлю тебе удовольствия, отвечая на гипотетические вопросы.

– Удобная отмазка.

Вульф печально покачал головой:

– Ответить значило бы признать допустимость подобного жаргона. Я уже понял, что ожидать от тебя большего бессмысленно. Откуда, черт возьми, мне знать, как бы я поступил? Пожалуй, пожелал бы ей спокойной ночи. Нашел бы я то, что позволит навести лоск на мою картину, в другом месте? Может, да, а может, нет. Вот как бы ты ел, если бы голова у тебя сидела задом наперед?

Я ухмыльнулся:

– Уж не голодал бы. Как и вы. Уж это-то я знаю наверняка. Но откуда вы узнали, что Маффеи был убит?

– Я этого не знал, пока не пришел О’Грэйди. Ты слышал, что́ я ему сказал. Полиция обыскала комнату Маффеи. На то могло быть лишь две причины: он замешан в преступлении, или его убили. В свете остальных фактов первое было маловероятно.

– Хорошо. Свой главный вопрос я приберег напоследок. Кто убил Барстоу?

– А-а, – тихо протянул Вульф. – Это уж будет совсем другая картина, и, надеюсь, дорогая. Она недешево обойдется покупателю и принесет неплохую прибыль художнику. Одна из фигур на ней достойна внимания. Продолжая банальную метафору, мы не встанем к мольберту, пока не убедимся, что нам за это заплатят. Впрочем, не совсем так. Мы начнем грунтовать полотно завтра утром, если ты сумеешь привезти сюда мисс Фиоре.

– Давайте я съезжу за ней сейчас? Всего лишь начало десятого.

– Нет. Слышишь, как льет? Завтра съездишь.

Я знал, что настаивать бесполезно, и принялся листать журналы, а когда они мне вконец надоели, надел плащ и отправился на часок в кино. Никому, кроме себя, не признался бы, но на душе у меня было неспокойно. Подобное ощущение частенько накатывало на меня и раньше, но легче от этого не становилось. Я был совершенно уверен, что Вульф никогда не даст нам упасть в яму, не имея под рукой лестницы, чтобы из нее выбраться, но порой меня охватывали ужасные сомнения. На всю оставшуюся жизнь мне запомнилось, как он прижал президента банка – точнее, это сделал я, – на том лишь основании, что авторучка на его столе не была заправлена чернилами. И никогда в жизни я не испытывал большего облегчения, чем когда часом спустя банкир застрелился. Однако не стоило и пытаться хоть немного осадить Вульфа. Я, во всяком случае, на это времени больше не тратил. Стоило мне только заикнуться о возможности ошибки, как он отвечал: «Ты осознаёшь только зримые факты, Арчи. У тебя нет чутья на феномены». Я даже посмотрел в словаре значение слова «феномены», но так и не понял, что́ он имел в виду, а спорить с ним было без толку.

В общем, на душе у меня снова скребли кошки, и поэтому я накинул плащ и отправился в кино, где можно было сидеть в темноте, таращась на что-нибудь, и занять мозг работой. Нетрудно было понять, как Вульф набрел на разгадку. Кто-то – назовем его Икс – хотел убить Барстоу. Он разместил объявление в газете, чтобы найти специалиста, способного кое-что для него сделать, причем такого, который собирается навсегда покинуть страну. Если впоследствии специалист и проявит излишнее любопытство, вреда Иксу это уже не причинит. Маффеи откликнулся на объявление и выполнил заказ – так переделал клюшку для гольфа, что при контакте вставки на ударной поверхности с мячом срабатывал спусковой механизм, выстреливающий иглой на другом конце рукоятки. Возможно, Икс преподнес это как пробу мастерства, сулящую в случае успеха новый заказ в Европе. Однако он столь щедро заплатил итальянцу, что Маффеи решил не возвращаться на родину. Как бы то ни было, Икс использовал клюшку по назначению, заменив ею точно такую ж клюшку Барстоу. Наткнувшись на статью в понедельничной «Таймс», Маффеи сообразил, что к чему. Оно и понятно: уж больно необычную штуковину ему заказали. Когда Икс позвонил, Маффеи встретился с ним, поделился своими подозрениями и попытался шантажировать. Вспыхнула ссора. На этот раз Икс не стал подыскивать слесаря, сведущего в проектировании и механике, а попросту пырнул Маффеи ножом, оставив орудие убийства в ране, чтобы не запачкать обивку автомобиля. Потом он поколесил по холмам Уэстчестера, пока не нашел укромное местечко, оставил тело в кустах и вытащил нож, который затем выбросил в ближайший водоем. Вернувшись домой в обычное время, он пропустил рюмашку-другую перед отходом ко сну, а когда проснулся на следующее утро, то вместо обычного делового костюма надел визитку, потому что собирался на похороны своего друга Барстоу.