Текст книги "Познакомьтесь с Ниро Вульфом (сборник)"

Глава шестая

За те полчаса, что я отвозил Анну Фиоре домой, у Вульфа начался рецидив, весьма скверный и длившийся три дня. Когда я вернулся на Тридцать Пятую улицу, Вульф оккупировал на кухне маленький стол, за которым я обычно завтракаю, пил пиво, опустошив уже три бутылки, и спорил с Фрицем относительно того, надо ли добавлять лук-резанец в тарталетки с помидорами. Я постоял, послушал пару минут да и отправился наверх в свою комнату, где достал из шкафа бутылку ржаного виски и налил себе стаканчик.

Я никогда толком не понимал природы этих его обострений. Порой казалось, что во всем виновата обычная подавленность и хандра. Так было, например, при расследовании дела Пайн-стрит, когда нас подвел таксист. Однако нередко никаких здравых объяснений у меня не находилось. Все шло гладко, и я уже потирал руки, рассчитывая, что мы вот-вот упакуем посылку и отправим ее наложенным платежом, как вдруг Вульф – без малейших на то причин – утрачивал к делу всякий интерес. Просто давал отбой, и все. Что бы я ни говорил, это не производило ни малейшего впечатления. Приступ мог длиться от одного дня до двух недель, но иногда все выглядело так, будто он дал отбой навеки и не возвратится, пока не подвернется что-нибудь новенькое. В такие периоды он или не вылезал из постели, питаясь одним лишь хлебом да луковым супом, отказываясь видеться с кем-нибудь, кроме меня, и запрещая мне даже намеками выражать свое мнение, или же сидел на кухне, отдавая Фрицу распоряжения по части приготовления блюд, а затем поедая их за моим столиком. Как-то он умял за два дня половину барашка, различные части которого были приготовлены двадцатью различными способами. А я, когда такое случается, обычно должен мотаться высунув язык по всему городу, от Бэттери до Бронкского парка, в поисках какой-нибудь диковинной приправы, травы или корешка, а то и ликера, необходимых для задуманного ими кушанья. Всего один раз я уволился от Вульфа, и это было, когда он послал меня на бруклинский причал, где пришвартовалась совершающая нерегулярные рейсы китайская посудина, дабы я попытался раздобыть какой-то треклятый корень. У капитана, должно быть имевшего на борту груз опиума или чего-то подобного, зародились подозрения. Так или иначе, он решил, что я ищу неприятностей на свою шею, и пошел мне навстречу, велев полудюжине тощих дикарей отделать меня хорошенько. На следующий день я позвонил Вульфу из больницы и заявил, что увольняюсь, однако днем позже он самолично приехал за мной, чем поразил меня настолько, что я и думать забыл об увольнении. Так закончился его очередной рецидив.

Теперь же, уразумев при виде Вульфа, спорящего на кухне с Фрицем, что налицо очередной приступ, я преисполнился такого омерзения, что, пропустив у себя наверху пару стаканчиков, снова спустился и вышел на улицу. Я думал прогуляться, однако после выпитого у меня через несколько кварталов разыгрался аппетит, и я зашел в ресторан пообедать. После семи лет каждодневного поглощения стряпни Фрица ресторанная еда казалась тем еще удовольствием, но идти обедать домой все равно не хотелось. Во-первых, на душе было мерзко, а во-вторых, в период рецидивов полагаться на домашнее меню не стоило. С равной вероятностью ты мог нарваться на пир эпикурейца, или на какое-нибудь мелкое лакомство, вполне стоящее тех восьмидесяти центов, которые просят за него в «Шраффтс»[11]11
  Недорогие и уютные ресторанчики сети «Шрафттс», обычно располагавшиеся в «приличных кварталах», охотно посещали дамы, отправившиеся за покупками. Особой популярностью пользовались их фирменное мороженое и кондитерские изделия. – Ред.


[Закрыть], или же на самую обычную похлебку.

Впрочем, после еды настроение у меня поднялось, и я двинул назад на Тридцать Пятую улицу, где пересказал Вульфу, что́ этим утром говорил Андерсон, добавив, что, на мой взгляд, надо что-то предпринять до наступления полнолуния.

Вульф по-прежнему сидел на кухне за столиком и наблюдал, как Фриц что-то помешивает в кастрюле. Он взглянул в мою сторону так, словно силился вспомнить, где видел меня раньше, и произнес:

– Больше не упоминай при мне имени этого крючкотвора.

Я ответил, надеясь его разозлить:

– Утром я позвонил Гарри Фостеру из «Газетт» и рассказал ему о происходящем. Мне подумалось, вы захотите поднять шум.

Но Вульф как будто и не слышал меня. Он велел Фрицу:

– Вскипяти воду на случай, если придется разделять.

Я поднялся наверх, дабы огорчить Хорстмана известием, что сегодня – а может, и еще целую неделю – он обречен нянчиться со своими малютками в одиночку. Забавно, как он всегда притворялся, будто его раздражает присутствие Вульфа, однако стоило тому по какой-то причине не объявиться наверху в девять или в четыре, минута в минуту, как садовником завладевало такое беспокойство, такое волнение, что можно было подумать, будто в оранжерее завелся мучнистый червец. Вот я и поднялся, чтобы его огорчить.

Это происходило в два часа дня в пятницу, а первый осмысленный взгляд Вульфа я поймал в понедельник утром, в одиннадцать, шестьдесят девять часов спустя.

В промежутке произошло мало чего. Сначала в пятницу, в четыре, позвонил Гарри Фостер. Я ожидал его звонка. Он сообщил, что тело Барстоу эксгумировали и вскрытие произвели, но никаких заявлений не последовало. Больше он этой историей не занимался, теперь возле офиса коронера околачивались, стараясь что-нибудь вынюхать, другие.

Где-то после шести раздался второй звонок. Это был Андерсон. Услышав его голос, я ухмыльнулся и взглянул на часы. Я так и видел, как он кипит от злости, ожидая наступления шести часов. Он сказал, что хотел бы поговорить с Вульфом.

– Прошу прощения, но мистер Вульф занят. Это Гудвин.

Тогда он выразил пожелание, чтобы Вульф приехал в Уайт-Плейнс. Я только рассмеялся в ответ. Он бросил трубку. Мне это не понравилось: не к добру. Немного подумав, я позвонил на квартиру Генри Х. Барберу и получил исчерпывающую информацию относительно сообщников и ареста важных свидетелей. Затем отправился на кухню и рассказал Вульфу о двух телефонных звонках. Он ткнул в меня ложкой:

– Арчи, этот Андерсон – зараза. Продезинфицируй телефон. Разве я не запретил тебе упоминать его имя?

Я ответил:

– Простите, мне стоило догадаться. Вам известно, что́ я думаю, сэр. Псих, он всегда псих, даже если это вы. Мне надо поговорить с Фрицем.

Вульф не слушал. Я сказал Фрицу, что поужинаю бутербродами в кабинете, и велел вплоть до особых распоряжений не подходить к двери, если в нее вдруг позвонят, предоставив это мне. Ни при каких обстоятельствах он не должен открывать дверь.

Быть может, принятые мною меры предосторожности были излишни, но я не хотел, чтобы кто-то ворвался в дом, пока Вульф пребывает в одном из своих блуминдейловских[12]12
  До конца XIX века на Блуминдейл-роуд в Нью-Йорке располагалась психиатрическая лечебница. – Перев.


[Закрыть] настроений. Я радовался, что он не послал меня за чем-нибудь, и надеялся, что этого не произойдет, потому как я отказался бы. Возможно, я перегибал палку, но в мои намерения не входило позволить кому-либо делать из нас дураков. Только через мой труп. Ночь прошла спокойно. На следующее утро я торчал в зале, стараясь не попадаться Вульфу на глаза, открыл дверь газовщику, посыльному и пронырливому юнцу, просившему помочь с оплатой учебы в колледже. Я помог ему спуститься с крыльца. Около одиннадцати, открыв дверь в очередной раз, я обнаружил за ней здоровенного детину, который с ходу ступил через порог, пытаясь вломиться в дом. Я двинул его плечом, вытолкнул назад, затем вышел сам и закрыл за собой дверь.

– Доброе утро. Вас приглашали? – обратился я к нему.

– Уж точно не ты. Мне нужно увидеться с Ниро Вульфом.

– Это невозможно. Он болен. Чего вы хотите?

Он улыбнулся, сохраняя спокойствие, и продемонстрировал свое удостоверение. Я взглянул на него.

– Ну конечно. Из конторы Андерсона. Его правая рука? Чего вы хотите?

– Ты знаешь, чего я хочу, – все с той же улыбкой заявил он. – Давай-ка зайдем в дом да потолкуем.

Я не видел смысла строить из себя скромнягу. В любом случае я понятия не имел, когда Вульф войдет в ум, и это буквально сводило с ума меня самого. Так что я выложил ему все, кратко, как только мог. Я сказал, что Вульф не знает ничего такого, что было бы неизвестно им, во всяком случае касательно Барстоу, а то, что он знает, привиделось ему во сне. Еще сказал, что если они хотят подключить Вульфа к делу за плату, то пусть так и говорят и назовут сумму, а уж он либо примет ее, либо откажется. Сказал, что если они возымеют желание пустить в ход какие-нибудь нелепые ордера, то сами удивятся, как смешно будут выглядеть еще прежде, чем Вульф покончит с ними. Наконец, я сказал ему, что весу в нем килограммов на десять больше, чем во мне, поэтому я даже не подумаю возвращаться в дом, пока он не уберется, и что я буду ему весьма признателен, если он поторопится, потому как я читаю крайне интересную книгу. Пока я распространялся, он вставил несколько замечаний, а когда я закончил, произнес лишь:

– Скажи Вульфу, что это ему даром не пройдет.

– Обязательно. Еще какое-нибудь сообщение?

– Только для тебя. Пошел ты…

Я лишь ухмыльнулся и оставался на крыльце, наблюдая за ним, пока он удалялся прочь в восточном направлении. Прежде слышать о нем мне не доводилось, но я не знал Уэстчестер достаточно хорошо. Удостоверение было выписано на имя Х. Р. Корбетта. Я вернулся в залу и сидел там, покуривая сигареты.

После обеда, где-то около четырех, с улицы до меня донеслись вопли мальчишки-газетчика, продававшего экстренный выпуск. Я вышел купить газету. Половину первой полосы занимала статья под заголовком «Барстоу отравлен. В теле обнаружен дротик». Я быстро пробежал ее глазами. Еще одна напасть на нашу голову. Естественно, мы с Вульфом в статье не упоминались – этого я и не ожидал. Но подумать только, чем она могла обернуться для нас! Я ругал себя за то, что напортачил с Дервином, а потом с Андерсоном, уверенный, что статья грозит нам нешуточными неприятностями, хотя совершенно не представлял какими. Еще я ругал Вульфа и его чертов рецидив. Дать бы ему как следует. Я перечитал заметку. Конечно, в теле обнаружили никакой не дротик, а короткую стальную иглу, как и предсказывал Вульф, причем не где-нибудь, а под желудком. И как бы ни разбирала меня злость на Вульфа, я должен был отдать ему должное. Это была его картина.

Я прошел на кухню, молча положил газету на стол перед Вульфом и вышел. Он крикнул мне:

– Арчи! Двигай за машиной. Тут для тебя список.

Я притворился, будто не слышал, и со списком позднее был послан Фриц.

На следующий день воскресные выпуски ни о чем другом, кроме убийства, не сообщали. Своры журналистов рыскали по всему округу Уэстчестер, но так ничего и не нашли. Я прочитал все ими написанное и узнал массу подробностей о клубе «Грин медоу», семье Барстоу, Кимболлах, которые входили в четверку игроков, враче, давшем ошибочное заключение о смерти, и прочем, но по сути никто не раскопал ничего сверх того, что Вульф знал уже в среду вечером, когда спрашивал у Анны Фиоре, видела ли она когда-нибудь клюшку для гольфа в комнате Маффеи. Не раскопал даже и этого, поскольку в печати так и не появилось приемлемой версии того, как иголка оказалась в животе Барстоу. Все газеты отделывались комментариями токсикологов, объяснявших механизм действия ядов на человеческий организм.

Вечером в воскресенье я отправился в кино, велев Фрицу никому не открывать. Не то чтобы я чего-то ожидал – Андерсон, судя по всему, начал действовать самостоятельно. Быть может, нащупал собственный подход, основываясь на мотиве или каких-то новых открытиях. Я бы, пожалуй, напился тем вечером, не будь он воскресным. К моему возвращению Вульф уже заперся в своей спальне, но Фриц все еще мыл на кухне посуду. Я поджарил кусок ветчины, чтобы сделать себе бутерброд, и выпил стакан молока, поскольку толком и не поужинал. Выпуск «Таймс», который я утром оставил Вульфу, валялся на холодильнике. Десять к одному, Вульф даже не обратил на него внимания.

До начала первого я читал у себя в комнате, а затем долго таращился в темноту. Из-за невеселых дум сон не шел ко мне. Однако, заявившись наконец, он так же долго не уходил, ибо, когда утром мне удалось продрать глаза и взглянуть на часы, было уже за девять. Я сидел на кровати, позевывая, и тут сверху донеслись звуки, окончательно прогнавшие сон. Если они мне не пригрезились, я хорошо знал шум этих шагов. Выйдя в коридор, я прислушивался с минуту, а затем сбежал вниз. На кухне Фриц пил кофе.

– Мистер Вульф наверху с Хорстманом?

– А то как же. – Это была единственная языковая фривольность, которую позволял себе Фриц, и он никогда не упускал случая ввернуть ее. Он улыбнулся мне, радуясь, что я снова оживлен и весел. – Теперь я только приготовлю ногу ягненка и натру ее чесноком.

– Да хоть сумахом!

Я отправился к себе одеваться. Приступ миновал! Меня буквально трясло от волнения. Тщательно бреясь, я даже насвистывал в ванной. Раз Вульф снова в норме, может случиться всякое.

По возвращении на кухню меня поджидали тарелка инжира и плотный омлет, к кофейнику была прислонена газета. Я принялся сразу за инжир и заголовки, да так и замер с набитым ртом. Затем лихорадочно бросился читать абзацы, проглатывая недожеванные плоды. Все было предельно ясно, газета излагала это как факт. Хотя подтверждений не требовалось, я лихорадочно стал листать страницы, вдоль и поперек пробегая их глазами. На восьмой полосе, почти в самом низу, обнаружилось четкое и лаконичное объявление в четкой тонкой рамке:

Выплачу пятьдесят тысяч долларов вознаграждения любому предоставившему информацию, которая приведет к обнаружению и справедливому наказанию убийцы моего мужа Питера Оливера Барстоу.

Эллен Барстоу

Я перечитал его три раза, потом отбросил газету и заставил себя успокоиться. Покончил с инжиром и омлетом, тремя тостами и тремя чашками кофе. Подумать только, пятьдесят кусков! И это при том, что банковское сальдо Вульфа провисает, как бельевая веревка под мокрой попоной. К тому же теперь у нас есть шанс не вылететь из самого громкого шоу сезона. Я был холоден и спокоен, но до одиннадцати оставалось еще целых сорок минут. Я отправился в кабинет, открыл сейф, протер повсюду пыль и стал ждать.

Когда в одиннадцать появился Вульф, вид у него был свежий, а вот настроение не особенно добродушное. Он лишь кивнул мне, желая доброго утра, и дальше совершенно не обращал на меня внимания, просто уселся в свое кресло и принялся просматривать почту. Я ждал, намереваясь продемонстрировать ему, что и другие способны проявлять такую же невозмутимость, однако, когда он принялся проверять ежемесячный счет от «Харвис», не удержался и выпалил:

– Надеюсь, вы хорошо провели выходные, сэр.

Он не взглянул на меня, но я увидел, как щеки его прорезали складки.

– Спасибо, Арчи. Они прошли восхитительно, но, пробудившись этим утром, я ощутил себя столь раскисшим, что, будь на то моя воля, непременно остался бы в постели ожидать полного разложения. В голове моей укоризненно звучали имена: Арчи Гудвин, Фриц Бреннер, Теодор Хорстман. Ответственность. И я поднялся, дабы вновь взвалить на себя это бремя. Не то чтобы я жаловался. Мы все в ответе друг перед другом, но моя ноша по силам мне одному.

– Простите, сэр, но вы окаянный лжец. На самом деле вы заглянули в газету.

Он продолжал изучать счет.

– Тебе не удастся вывести меня из себя, Арчи. Только не сегодня. Газета? Единственное, на что я смотрел этим утром, была жизнь, и отнюдь не в газете.

– Стало быть, вы не знаете, что миссис Барстоу назначила награду в пятьдесят тысяч долларов тому, кто укажет убийцу ее мужа?

Карандаш в его руке замер. Он не посмотрел на меня, но карандаш сохранял неподвижность несколько секунд. Потом он убрал счет под пресс-папье, положил рядом с ним карандаш и поднял голову:

– Покажи.

Я продемонстрировал ему сначала объявление, а затем статью на первой странице. В объявлении он прочел каждое слово, статью лишь пробежал глазами.

– Ну и ну, – наконец выдавил из себя он. – Ну и ну. Мистеру Андерсону деньги не нужны, даже если допустить, что он может их заработать. А я всего лишь миг назад как раз говорил об ответственности. Знаешь, Арчи, о чем я думал в постели этим утром? Я думал, как ужасно и как занятно было бы уволить Теодора и дать всем этим живым и дышащим растениям, всей этой высокомерной и избалованной красоте увянуть в муках жажды и удушения.

– Боже мой!

– Да. Просто утренняя фантазия. У меня не хватит духа на подобное. Скорей уж я устрою аукцион – если решу сложить с себя ответственность – и куплю билет на пароход в Египет. Ты, конечно же, знаешь, что в Египте у меня есть дом, которого я никогда не видел. Человек, подаривший мне его, чуть более десяти лет назад… Да, Фриц, в чем дело?

Вид у Фрица был немного взъерошенный. Ему явно пришлось поспешно натягивать пиджак, чтобы открыть входную дверь.

– К вам леди, сэр.

– Как ее зовут?

– Она не представилась.

Вульф кивнул, и Фриц удалился. Через минуту он вновь появился на пороге и с поклоном впустил молодую женщину.

Я поднялся. Она направилась было ко мне, но я кивком указал в сторону Вульфа. Она посмотрела на него, остановилась и сказала:

– Мистер Ниро Вульф? Меня зовут Сара Барстоу.

– Присаживайтесь, – предложил Вульф. – Прошу меня простить, но по причинам технического характера я встаю только в экстренных случаях.

– Это и есть экстренный случай, – заявила она.

Глава седьмая

Я уже многое знал о Саре Барстоу из газетных статей. Ей было двадцать пять, и она пользовалась завидной популярностью. Мисс Барстоу окончила колледж Смит и была известна как в университетском обществе Холланда, так и в различных кругах курортного Уэстчестера. Конечно же, красавица, если верить газетам. Пока она устраивалась в кресле перед Вульфом и какое-то время разглядывала его, я пришел к выводу, что по крайней мере в этом газетчики не врут. На ней было желтовато-коричневое льняное платье с подобранным к нему в тон жакетом и черная шляпка, надетая набок. Судя по перчаткам, она водила машину. Пожалуй, лицо у нее было маленьким, но соразмерным и правильным. Зрачки сверкали слишком ярко, и веки припухли от усталости, а быть может, от слез, вдобавок она была бледной – но за всем этим проглядывали здоровье и привлекательность. Говорила она тихим чувственным голосом. Мне она понравилась.

Гостья пустилась в объяснения, но Вульф остановил ее движением руки:

– В этом нет необходимости. К тому же это наверняка мучительно для вас, мисс Барстоу. Я знаю. Вы единственная дочь Питера Оливера Барстоу. Расскажите только, что́ привело вас ко мне.

– Да. – Она замялась. – Конечно же, вы знали, мистер Вульф. Мне немножко сложно… Пожалуй, я надеялась на вступление… – Она выдавила из себя улыбку. – Я хочу попросить вас об одолжении… Не знаю, насколько большом.

– Это я вам скажу.

– Конечно. Для начала я должна спросить, знаете ли вы, что моя мать этим утром дала объявление в газете.

Вульф кивнул:

– Я прочел его.

– В общем, мистер Вульф, я, то есть мы, вся семья, вынуждены просить вас игнорировать это объявление.

Вульф вздохнул и выпятил подбородок:

– Необычная просьба, мисс Барстоу. Предполагается, что я, действуя столь же необычным образом, пойду вам навстречу, или мне все же будут даны объяснения?

– Вы, конечно же, вправе требовать объяснений. – Она помедлила в нерешительности. – Это отнюдь не семейная тайна. Многим известно, что моя мать – до некоторой степени и при различных обстоятельствах – бывает невменяема. – Она смотрела на него со всей серьезностью. – Не подумайте, что за этим кроется какая-то мерзость или что дело в деньгах. Денег много, и мы с братом отнюдь не скупцы. Не подумайте также, что моя мать недееспособна – только не в юридическом смысле. Просто уже на протяжении многих лет ей временами требуются наши опека и любовь, и это… эта ужасная вещь случилась как раз в один из таких периодов. Она не мстительна, но это объявление… Мой брат называет это жаждой крови. Наши близкие друзья, естественно, поймут, но есть еще общество, а мой отец… Круг общения моего отца был весьма широк… Мы признательны, что знавшие его скорбят вместе с нами, но не хотели бы, чтобы они… Отец не хотел бы… чтобы все они видели, как мы спускаем ищеек… – Тут она осеклась, с опаской посмотрев на меня и снова на Вульфа.

– Да, мисс Барстоу, – отозвался он, – вы назвали меня ищейкой. Я не в обиде. Продолжайте.

– Простите меня. Я бестактная дура. Было бы лучше, если бы пришел доктор Брэдфорд.

– Доктор Брэдфорд имел такое намерение?

– Да. То есть он считал, что должен это сделать.

– А ваш брат?

– Ну… Да. Мой брат крайне сожалеет… Об объявлении, я имею в виду. Но он не одобрил мою идею прийти к вам. Посчитал, что это будет… бесполезно.

– По-видимому, исходя из предположения, что отозвать ищейку трудно. Вероятно, он разбирается в собаках. Вы закончили, мисс Барстоу? Я хочу сказать, есть у вас другие объяснения?

Она покачала головой:

– Достаточно и этих, мистер Вульф.

– Итак, насколько я понимаю, вы против любых усилий, призванных обнаружить и наказать убийц вашего отца?

Мисс Барстоу уставилась на него:

– С чего вы взяли… Нет. Я такого не говорила.

– Вы просите меня воздержаться от подобных усилий?

Она сжала губы и раскрыла их лишь для того, чтобы процедить:

– Понимаю. Вы истолковали мою просьбу самым превратным образом.

– Отнюдь. Откровенным, но не превратным. Ваши мысли, что и понятно, пришли в смятение, но я способен рассуждать трезво. Ваша позиция – в том виде, в каком вы ее изложили, – просто неразумна. Просите меня о чем-то одном, но не настаивайте на всех своих пожеланиях, ибо они исключают друг друга. Например, вы можете сказать, что желаете, чтобы я нашел убийцу, но не рассчитывал на вознаграждение, поскольку его назначила ваша мать. В этом заключается ваша просьба?

– Нет. Вы знаете, что не в этом.

– Или вы можете сказать, что я вправе потребовать вознаграждения, если мне посчастливится найти убийцу и я решусь настаивать на исполнении обязательств, однако семья этого не одобрит по причинам морального характера. Так?

– Да. – Ее губы дрогнули было, но в следующий миг она крепко их сжала. А затем внезапно вскочила и набросилась на него: – Нет! Я жалею, что пришла сюда. Профессор Готлиб ошибался. Вы могли бы оказаться посообразительнее… До свидания, мистер Вульф.

– До свидания, мисс Барстоу. – Вульф не пошевелился. – В силу причин технического свойства я не встаю из кресла.

Она пошла прочь, однако на полпути к двери в нерешительности замедлила шаг, остановилась на мгновение и обернулась:

– Ищейка! Бездушная ищейка.

– Весьма вероятно. – Вульф согнул крючком палец. – Вернитесь-ка и сядьте. Давайте-давайте. Ваша миссия слишком важна, чтобы испортить ее минутной вспышкой негодования. Так будет лучше. Самообладание – черта замечательная. Теперь, мисс Барстоу, у нас с вами есть два выхода: либо я категорично, но любезно отказываю вам в просьбе, которую вы изложили, и мы расстаемся едва ли не врагами; либо вы отвечаете на несколько вопросов, которые мне хотелось бы вам задать, и потом мы решаем, как нам быть. Что вы выбираете?

Мисс Барстоу нетвердо держалась на ногах, но в смелости ей отказать было нельзя. Она села в кресло и устремила на Вульфа настороженный взгляд, а затем произнесла:

– За два прошедших дня я ответила на множество вопросов.

– Не сомневаюсь в этом. Могу себе представить, к чему они сводились и как глупы были. Я не потрачу впустую ваше время и не нанесу оскорбления вашему интеллекту. Откуда вы узнали, что мне что-то известно об этом деле?

Она как будто удивилась:

– Откуда узнала? Как же, это же вы всё затеяли. То есть обнаружили. Об этом все знают. Так писали в газете – не в Нью-Йорке, в Уайт-Плейнсе.

Последнее замечание заставило меня усмехнуться. Хороший урок Дервину. Будет знать, как науськивать Бена Кука, чтобы отволок меня в участок.

Вульф кивнул.

– Обращались ли вы к мистеру Андерсону с просьбой об одолжении, о котором попросили меня?

– Нет.

– Почему?

Мисс Барстоу замялась:

– Ну… Мне показалось, что в этом нет необходимости. Показалось… Я не знаю, как объяснить.

– Пошевелите мозгами, мисс Барстоу. Не потому ли, что посчитали маловероятным, чтобы он раскопал что-либо достойное упоминания?

Она полностью овладела собой. Ее руки – чертовски приятные руки с крепкими пальцами и аккуратными костяшками – лежали сжатыми в кулачки на коленях.

– Нет! – отрезала она.

– Прекрасно. Тогда что заставило вас счесть вполне вероятным или, по крайней мере, возможным, что мое расследование принесет более существенные результаты?

Она начала было:

– Я не считала…

Но он прервал ее:

– Ну же, возьмите себя в руки. Я задал прямой и честный вопрос. Вы ведь сочли меня более компетентным, не так ли? Поскольку я первым добрался до истины?

– Да.

– Иными словами, поскольку я каким-то образом узнал, что ваш отец был убит отравленной иглой, выпущенной из рукояти клюшки для гольфа?

– Я… я не знаю, мистер Вульф.

– Мужайтесь. Скоро это закончится. Следующий вопрос продиктован одним лишь любопытством. Откуда взялась эта странная уверенность, будто я столь исключительная личность, что положительно отзовусь на идиотскую просьбу, которую вы вознамерились мне изложить?

– Даже не знаю. Вообще-то никакой уверенности у меня не было. Но я решила попытаться. И еще я слышала, как один университетский профессор – Готлиб, психолог – упоминает ваше имя… Он написал книгу «Современное раскрытие преступлений».

– Да. Книга, которую сметливый преступник просто обязан разослать всем знакомым детективам в подарок.

– Возможно. Он самого лестного мнения о вас. Когда я позвонила профессору Готлибу, он сказал, что вы не поддаетесь анализу, ибо обладаете поистине дьявольской интуицией, что вы чуткий художник и еще человек чести. Это произвело впечатление… Вот я и решила повидаться с вами. Мистер Вульф, я прошу вас… прошу вас…

Я был уверен, что она сейчас расплачется, и мне этого не хотелось. Но Вульф бесцеремонно прервал ее:

– Это все, мисс Барстоу. Это все, что я хотел узнать. Теперь моя очередь попросить вас о любезности. Не позволите ли вы мистеру Гудвину проводить вас наверх и показать вам мои растения?

Сара Барстоу уставилась на него.

Он продолжал:

– Никаких уловок с моей стороны. Я всего лишь хочу остаться наедине с дьяволом. На полчаса, пожалуй. И кое-кому позвонить. Когда вы вернетесь, у меня будет для вас предложение. – Он обратился ко мне: – Фриц позовет вас.

Мисс Барстоу встала и пошла со мной, не проронив ни слова. Я решил, что оно и к лучшему, ибо походка ее казалась нетвердой и вообще она была малость не в себе. Чтобы не затруднять бедняжку подъемом по лестнице, я провел ее через прихожую к лифту Вульфа. Когда мы вышли на верхнем этаже, она схватила меня за плечо:

– Мистер Гудвин, почему мистер Вульф отослал меня сюда?

Я покачал головой:

– И не спрашивайте, мисс Барстоу. Даже если бы я знал, не сказал бы. А поскольку я ничего не знаю, то не лучше нам полюбоваться цветами?

На звук открывшейся двери в коридор из комнаты, где растения высаживались в горшки, выглянул Хорстман.

– Все в порядке, – успокоил я. – Мы тут осмотримся немного?

Он кивнул и быстро исчез.

Я не единожды бывал в оранжерее, но всякий раз заходил туда затаив дыхание. Реакция не такая уж редкая, по моим наблюдениям. Например, сколько бы ты ни видел, как Снайдер[13]13
  [Фрэнк Элтон] Снайдер (1894–1962) – знаменитый американский бейсболист и тренер, кэтчер «Нью-Йорк джайантс» и «Сент-Луис кардиналс». – Перев.


[Закрыть] подпрыгивает, одной рукой принимая опасную подачу – словно одна молния останавливает другую, – сердце неизменно замирает. Вот так и с оранжереей.

Вульф использовал бетонные стойки и стеллажи из металлических уголков, а также систему распыления, изобретенную Хорстманом для увлажнения воздуха. Здесь было три главных помещения: одно предназначалось для каттлей, лелий и их гибридов, другое – для гибридов одонтоглоссума, онцидиума и мильтонии, третье представляло собой тропический отсек. Еще тут имелись посадочная комната, каморка Хорстмана и угловая комнатка для размножения орхидей. Подручные материалы: горшки, песок, сфагнум, листовой перегной, суглинок, высушенные корни папоротника чистоуса, древесный уголь и черепки – хранились в неотапливаемой и незастекленной задней каморке возле наружной лифтовой шахты.

Поскольку стоял июнь, в оранжерее были установлены затеняющие реечные экраны, и все внутри: широкие листья, цветки, узкие проходы, десять тысяч горшков – покрывал полосчатый узор из света и тени. На мой взгляд, так выходило еще эффектнее.

Для мисс Барстоу это посещение оранжереи стало уроком. Она училась любоваться цветами. Конечно же, поначалу необходимость разглядывать их нравилась ей не больше, чем мне – ее просьба игнорировать предложение о награде. Впрочем, ей хватило воспитания, чтобы у первых рядов каттлеи изобразить вежливый интерес к увиденному. Первым, что все-таки задело ее за живое, была небольшая группа – экземпляров двадцать – лелиокаттлей Люстре. Я остался этим весьма доволен, потому что они принадлежали к числу моих фаворитов. Я встал за ней.

– Поразительно, – произнесла она. – Ничего подобного не видела. Цвета изумительны.

– Да. Это межродовой гибрид. В природе таких не существует.

Она заинтересовалась. В соседнем проходе росли брассокаттлелии Трюффо. Я срезал парочку цветков и вручил ей. Немного рассказал о скрещивании, разведении и уходе, но она, похоже, не слушала. В следующей комнате меня постигло разочарование. Одонтоглоссумы понравились ей больше каттлей и ее гибридов! Я заподозрил было, что все дело в высокой стоимости и сложности выращивания, но выяснилось, что причина ей неведома. О вкусах не спорят, махнул я рукой. А больше всего – даже после посещения тропического отсека – ей приглянулась малютка мильтония, на которой я никогда не задерживал взгляд, Miltonia blueanaeximina. Мисс Барстоу восхитилась изяществом ее форм. Я кивал, начиная терять интерес. К тому же меня сильно занимало, что же замышляет Вульф. Наконец появился Фриц. Он подошел к нам, поклонился и церемонно объявил, что мистер Вульф нас ожидает. Я усмехнулся и с удовольствием ткнул бы его в бок, когда проходил мимо, но знал, что он никогда мне этого не простит.

Вульф все так же сидел в кресле, и я не заметил никаких признаков, что он покидал его. Он кивком предложил присесть нам с мисс Барстоу, а затем поинтересовался:

– Понравились цветы?

– Они поразительны. – Мисс Барстоу смотрела на него уже иными глазами. Для меня это было очевидно. – В них слишком много красоты.

Вульф кивнул:

– На первый взгляд. Но долгое и близкое знакомство избавит вас от этой иллюзии и обнаружит скудость их характера. Впечатление, которое они произвели на вас, всего лишь блеф. И красоты не может быть слишком много.

– Возможно. – Орхидеи ее больше не интересовали. – Да, возможно.

– Как бы то ни было, они скрасили ваше ожидание. помогли не без приятности провести время. И, конечно же, вы хотели бы знать, как провел его я. Сначала я позвонил в свой банк и попросил немедленно навести справки о финансовом положении Эллен Барстоу, вашей матери, и завещании Питера Оливера Барстоу, вашего отца. Затем связался с доктором Брэдфордом и попробовал зазвать его ко мне сегодня днем или вечером, однако он отказался, сославшись на занятость. Потом я сидел и ждал. Пять минут назад мне сообщили из банка интересующие меня сведения. Я послал за вами Фрица. Вот и все.