Текст книги "Познакомьтесь с Ниро Вульфом (сборник)"

Сара Барстоу вновь напряглась. Губы ее плотно сжались, как будто она вознамерилась не раскрывать рта.

Вульф продолжал:

– Я сказал, что у меня будет для вас предложение. Вот оно. Возьми блокнот, Арчи, и стенографируй, пожалуйста. Я сделаю все от меня зависящее, дабы изобличить убийцу Питера Оливера Барстоу. Результат моих усилий будет представлен вам, мисс Сара Барстоу, и – если с вашей стороны не последует возражений – органам правопорядка, после чего я буду ожидать чек на сумму, предложенную вашей матерью в качестве награды. Коль скоро я приду к заключению, что, как вы и опасаетесь, убийцей является тот, кого вы стараетесь скрыть от правосудия, разоблачения не последует. Истину будем знать только мы с мистером Гудвином, и более никто. Одну минуту! Будьте любезны выслушать меня до конца, мисс Барстоу. Еще два пункта. Вы должны отдавать себе отчет в том, что я имею полное законное право поступать подобным образом. Я не должностное лицо и даже не адвокат, я не присягал на верность закону. Рискованная роль лица, содействующего сокрытию преступления, меня не пугает. Далее: если ваши опасения оправдаются и я откажусь от разоблачения, то как же тогда поступить с вознаграждением? Признаю, я слишком сентиментален и романтичен, чтобы включить в данное соглашение оговорку, что и при подобных обстоятельствах вознаграждение все равно должно быть выплачено. Слово «шантаж» претит мне донельзя. Однако, при всей своей сентиментальности и романтичности, я не настолько горд, чтобы отказаться от оговоренной суммы, если вы решите преподнести мне ее в дар. Прочитай вслух все, что записал, Арчи, дабы убедиться, что суть предложения понятна.

Однако мисс Барстоу подала голос первой:

– Но это… Это абсурд! Это…

Вульф ткнул в нее пальцем:

– Нет. Прошу вас. Вы что, станете отрицать, что явились ко мне со всей этой чушью, потому что кого-то покрываете? Право же, мисс Барстоу, прекратите. Давайте не скатываться до идиотизма. Читай, Арчи.

Я зачитал предложение. Стоило мне умолкнуть, как Вульф продолжил:

– Советую вам принять его, мисс Барстоу. Я продолжу расследование в любом случае. И если результат окажется тем, которого вы страшитесь, вам будет весьма удобно воспользоваться предлагаемой мною защитой. Предложение это, между прочим, сугубо эгоистическое. Делая его, я рассчитываю на вашу заинтересованность и содействие, поскольку независимо от исхода в ваших интересах будет покончить с этим делом как можно скорее. Ваш отказ поставит на моем пути значительные препятствия. Я отнюдь не альтруист и не bon enfant[14]14
  Доброхот (фр.).


[Закрыть], а всего лишь человек, который хочет заработать. Вы сказали, что там, наверху, слишком много красоты. Это не так, а вот расходов она требует очень много. Вы хоть представляете, во сколько обходится выращивание подобных орхидей?

Сара Барстоу только молча глядела на него.

– Ну давайте, – настаивал Вульф. – Конечно же, никаких подписей не требуется. Именно это в шутку и называют «джентльменским соглашением». Первым шагом станет визит мистера Гудвина к вам домой завтра утром – дело пока терпит. Он поговорит, с вашего позволения, с вами, вашим братом, матерью и кем-то еще…

– Нет! – взорвалась она, но сразу умолкла.

– Не упрямьтесь. Прошу прощения, но это очень важно. Мистер Гудвин – человек проницательный, порядочный и безмерно отважный. Это действительно очень важно… Вот что я вам скажу, мисс Барстоу… – Он взялся за край стола, оттолкнулся от него вместе с креслом, оперся о подлокотники и встал, а затем подошел к ней. – Езжайте домой или по своим делам, каким угодно. Людям часто бывает сложно думать в моем присутствии. Я не оставляю им достаточно пространства. Я знаю, вы страдаете, все ваши чувства громко протестуют и это терзает вас. Вы должны проветрить голову. Езжайте. Купите шляпку, встретьтесь с кем-нибудь или поухаживайте за матерью, делайте все, что только придет на ум. А сегодня вечером, между шестью и семью, позвоните сюда и скажите, когда мистер Гудвин может подъехать утром. Или объявите, чтобы он к вам не являлся, поскольку с этого момента мы враги. Езжайте.

Сара Барстоу встала.

– Я… Я не знаю… Боже мой, я не знаю…

– Да будет вам! Это говорит не ваш разум. Это всего лишь пена, поднятая вашими взбаламученными чувствами и оттого бессмысленная. Я не хочу быть вашим врагом.

Она стояла перед ним, задрав голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

– Я верю вам, – произнесла она. – Верю, что не хотите.

– Конечно не хочу. До свидания, мисс Барстоу.

– До свидания, мистер Вульф.

Я проводил ее к выходу и открыл дверь. Надежда на то, что она, быть может, попрощается и со мной, не оправдалась. Она вообще ничего не сказала. Когда она вышла, я заметил у обочины ее автомобиль, темно-синий купе.

Вернувшись в кабинет, я застал Вульфа сидящим в кресле. Я встал перед его столом и упер в него взгляд:

– Ну, и что вам известно?

На его щеках пролегли складки.

– Мне известно, что я голоден, Арчи. Приятно, что у меня снова появился аппетит. Он пропал на несколько недель.

Естественно, негодованию моему не было предела. Я ошарашенно уставился на него:

– И вы говорите мне это после пятницы, субботы и воскресенья…

– И все равно аппетита не было. Я лишь отчаянно старался его возбудить. А теперь я голоден. Обед будет через двадцать минут. Между прочим, я выяснил, что в гольф-клубах есть так называемые инструкторы. Выясни, кто занимает эту должность в «Грин медоу». Проверь, не согласится ли какой-нибудь благодарный клиент отрекомендовать нас по телефону. Пригласи инструктора, и срочно, к нам на ужин сегодня вечером. С субботы еще остался гусь. После обеда наведаешься в кабинет доктора Натаниэля Брэдфорда и заглянешь в библиотеку за нужными мне книгами.

– Понял, сэр. Кого, по-вашему, мисс Барстоу…

– Не сейчас, Арчи. Я предпочел бы посидеть тихонечко, предвкушая еду. Все после обеда.

Глава восьмая

Во вторник тринадцатого июня, в десять утра, я въехал на родстере в ворота усадьбы Барстоу, которые мне открыл стоявший возле них на страже полисмен. С ним был еще один здоровяк, личный охранник Барстоу, и мне пришлось предъявить множество доказательств, что я действительно Арчи Гудвин, которого ожидает Сара Барстоу. Судя по всему, за последние три дня отсюда было изгнано немало газетчиков.

Дом располагался в низшей точке седловины меж двумя холмами милях в семи к северо-востоку от Плезентвилля. Это был довольно большой каменный особняк, комнат этак на двадцать по моей оценке, со множеством надворных строений. Ярдов триста подъездная аллея шла через деревья и кустарники, а затем огибала кромку огромной покатой лужайки и заходила под навес, откуда две ступеньки вели на вымощенную веранду. Это была боковая сторона дома, фасад же выходил на лужайку под холмом. При подъезде впереди виднелся сад, и еще один его кусок, побольше, располагался у другого края лужайки, с бассейном и валунами. Я неспешно катил, осматривая все это, и мне подумалось, что пятьдесят штук для хозяев усадьбы просто ничто. На мне был темно-синий костюм с синей рубашкой и галстуком цвета выдубленной кожи и, конечно же, шляпа, которую я почистил как раз после Дня памяти[15]15
  День памяти погибших в войнах отмечается в США 30 мая. – Перев.


[Закрыть]. Я считаю не лишним одеваться соответственно тому, куда направляюсь.

Сара Барстоу ожидала меня в десять, и я прибыл точно в срок. Припарковав родстер на гравиевой площадке сбоку от входа, я нажал на кнопку у двери на веранде. Дверь была открыта, однако из-за вставленной в нее двойной рамы с сеткой мне мало что удалось разглядеть внутри. Вскоре послышались шаги, сетчатая створка распахнулась прямо на меня, явив высокого худого субъекта в черном костюме.

Он был весьма учтив:

– Прошу прощения, сэр. Мистер Гудвин?

Я кивнул:

– Мисс Барстоу ожидает меня.

– Знаю. Прошу сюда. Мисс Барстоу изъявила желание, чтобы вы встретились с ней в саду.

Я последовал за ним через веранду и по дорожке на другую сторону дома, затем мимо беседки и множества кустов, пока мы не вышли к цветнику. В дальнем его уголке на затененной скамейке сидела мисс Барстоу.

– Все в порядке, – объявил я. – Я вижу ее.

Он остановился, склонил голову, развернулся и пошел обратно.

Вид у нее был неважнецкий – еще хуже, чем днем ранее. Спала она, вероятно, совсем мало. Позабыв или проигнорировав указания Вольфа насчет времени звонка, она позвонила до шести часов. Разговаривал с ней я, и голос ее звучал так, словно минувшие часы дались ей очень нелегко. Она была кратка и деловита – сообщила, что будет ждать меня в десять утра, и повесила трубку.

Сара Барстоу предложила мне сесть рядом.

Перед отходом ко сну прошлым вечером Вульф не дал мне совершенно никаких указаний. Заявив, что оставляет за мной полную свободу действий, он лишь повторил свою любимую поговорку: «Любая спица приведет муравья к ступице». А еще напомнил, что никто понятия не имеет, сколько нам известно, и это наше неоспоримое преимущество. Благодаря блестящему первому ходу нас подозревают во всеведении. И, зевнув так, что в его разинутой пасти без труда поместился бы теннисный мячик, он напутствовал меня: «Постарайся не утратить этого преимущества».

Теперь же я сказал мисс Барстоу:

– Может, орхидей у вас здесь и нет, но цветок-другой, определенно, найдется.

– Да, пожалуй что так, – согласилась она. – Я попросила Смолла проводить вас сюда, решив, что здесь нам никто не помешает. Надеюсь, вы не возражаете?

– Ни в коем случае. Здесь очень мило. Сожалею, что вынужден донимать вас, но по-другому фактов не соберешь. Вульф говорит, что он распознает феномены, а я собираю факты. Не думаю, что в этом есть какой-то смысл. Я смотрел, что такое «феномены», в словаре. Говорю это так, на всякий случай. – Я извлек свой блокнот. – Для начала просто изложите мне общие сведения. Ну, там, семейное положение, возраст, кто на ком женат и прочее.

Она сидела, сложив руки на коленях, и рассказывала. Кое-что я уже почерпнул из газет и выудил из справочника «Кто есть кто», но все равно ее не прерывал. Семья состояла теперь из нее самой, ее матери и брата Лоренса, двадцати семи лет, двумя годами старше нее. В двадцать один он окончил Холланд, после чего впустую растратил целых пять лет (а также, как я прочел между строк, немало отцовского времени и терпения). Год назад у него внезапно открылся талант к конструированию, которому Лоренс теперь посвящал себя целиком, занимаясь главным образом самолетами. Мать и отец сохраняли взаимную привязанность тридцать лет. Сара Барстоу не помнила, когда у ее матери начались проблемы со здоровьем, ибо в ту пору была еще совсем ребенком. Семья никогда не считала болезнь матери чем-то постыдным и не пыталась скрывать этот недуг, воспринимая его как несчастье близкого человека, требующее сочувствия и внимания. Доктор Брэдфорд и два других специалиста описывали болезнь в терминах неврологии, которые ничего не значили для Сары. Слова эти были мертвыми и холодными, а мать – живой и теплой.

Усадьба в Уэстчестере являлась семейным поместьем Барстоу, но семья могла проводить здесь не более трех месяцев в год, поскольку с сентября по июнь вынуждена была жить рядом с университетом. Каждое лето Барстоу на десять-одиннадцать недель перебирались в усадьбу вместе со слугами, а осенью при переезде закрывали дом. Они знались со множеством местных жителей. Обширный круг знакомств ее отца, конечно же, не ограничивался одним лишь Уэстчестером, и некоторые из его лучших и стариннейших друзей проживали в пределах непродолжительной поездки на автомобиле. Сара Барстоу перечислила их, я записал. Также я занес в свой список имена слуг и кое-какие сведения о них. Я как раз занимался этим, когда мисс Барстоу вскочила со скамейки и вышла из тени деревьев на освещенную солнцем дорожку. Сверху послышался шум самолета – так близко, что нам даже пришлось повысить голос. Я записал: «…финн, 6 лет, Н.-Й. аг-во, хол.» и взглянул на нее. Она стояла запрокинув голову назад, так что открывалась вся шея, и смотрела прямо вверх, махая носовым платком. Я выскочил из тени и тоже задрал голову. Самолет пролетал как раз над нами, достаточно низко, чтобы можно было увидеть вытянувшиеся с обеих сторон фюзеляжа руки, махавшие ей в ответ. Самолет еще чуть снизился, затем развернулся и полетел назад, вскоре скрывшись из виду за деревьями. Мисс Барстоу вернулась на скамейку, а вслед за ней и я. Она объяснила:

– Это был мой брат. Он первый раз поднялся в воздух после того, как мой отец…

– Он не слишком осторожен, и у него, определенно, длинные руки.

– Он не водит самолет. По крайней мере, не в одиночку. С ним был Мануэль Кимболл, это самолет мистера Кимболла.

– Вот как. Одного из четверки.

– Да.

Я кивнул и вернулся к фактам. Теперь у меня появился повод перейти к гольфу. Питер Оливер Барстоу отнюдь не был его фанатиком, сообщила Сара Барстоу. Пока шли занятия в университете, он играл редко, а летом – не чаще одного-двух раз в неделю. Покойный ректор почти всегда отправлялся играть в «Грин медоу», членом которого состоял. Естественно, в его распоряжении был шкафчик, где он хранил свой спортивный инвентарь. Со скидкой на недостаток практики, играл он неплохо, набирая в среднем девяносто пять – сто очков. Как правило, играл с друзьями своего возраста, реже – с дочерью или сыном. Его жена никогда и не пыталась пристраститься к гольфу. Четверка, которая вышла на поле в то роковое воскресенье и состояла из Э. Д. Кимболла, его сына Мануэля, Барстоу и его сына Лоренса, прежде подобным составом никогда не играла. Во всяком случае, так полагала мисс Барстоу. Возможно, это вышло случайно, из-за соседства. Брат не упоминал, чтобы об игре договаривались заранее, хотя ей было известно, что иногда он играл с Мануэлем. Сама она сомневалась в том, что существовала какая-то предварительная договоренность, поскольку этим летом ее отец впервые появился в «Грин медоу». Из-за состояния миссис Барстоу семья переехала в Уэстчестер на три недели раньше обычного, и ректор планировал вернуться в университет вечером того воскресенья.

После этих слов Сара Барстоу умолкла. Я оторвался от записей и взглянул на нее. Сцепив пальцы, она смотрела куда-то вдаль, за дорожку. Наконец тихо произнесла, ни к кому не обращаясь:

– Теперь он никогда туда не вернется. Все, что он хотел сделать… все, что он сделал бы… Никогда…

Я подождал немного и расшевелил ее вопросом:

– Ваш отец хранил сумку с клюшками в «Грин медоу» весь год?

Она повернулась ко мне:

– Нет. Зачем… Конечно же нет. Он иногда пользовался ими в университете.

– У него была только одна сумка?

– Да. – Ответ прозвучал твердо.

– Значит, он привез их с собой? Вы прибыли сюда в субботу днем. Из университетского городка вы ехали на легковом автомобиле, а багаж вез грузовик. Сумка была в легковушке или грузовике?

Очевидно, я затронул больное место. Мышцы у нее на шее напряглись, руки прижались к бокам, и вся она как-то съежилась. Я притворился, будто не заметил ее реакции, и просто ждал, поигрывая карандашом. Она ответила:

– Не знаю. Не помню, правда.

– Наверное, в грузовике, – предположил я. – Раз уж он не был ярым поклонником гольфа, то вряд ли бы стал класть клюшки в свой автомобиль. Где сумка теперь?

Я ожидал, что вопрос заставит ее напрячься еще сильнее, однако ошибся. Она притихла, но держалась твердо.

– Этого я тоже не знаю. Я думала, вам известно, что она пропала.

– Ого. Сумка для гольфа пропала?

– Да. Полицейские из Уайт-Плейнса и Плезентвилля искали ее повсюду: здесь, в доме, в клубе, даже по всему игровому полю, но так и не смогли найти.

Да, заметил я про себя, и вы, юная леди, этому чертовски рады! Вслух же я произнес другое:

– Вы хотите сказать, что никто ничего не помнит о ней?

– Нет. В смысле – да. – Она нерешительно замолчала. – Я знаю, что мальчик, который в тот день носил клюшки отца, говорит, будто положил сумку в машину, рядом с водительским сиденьем, когда они… когда Ларри и доктор Брэдфорд повезли отца домой. Но ни Ларри, ни доктор Брэдфорд не помнят, чтобы видели ее.

– Странно. Я знаю, что должен собирать факты, а не мнения, мисс Барстоу, но, если позволите, не кажется ли вам это странным?

– Отнюдь. Вряд ли в такую минуту они обращали внимание на сумку с клюшками.

– Но, когда они приехали сюда, ее должны были рано или поздно заметить и забрать из машины. Слуга, например, или шофер…

– Никто такого не помнит.

– Я могу поговорить с ними?

– Естественно, – ответила она насмешливо.

Я понятия не имел, что за карьеру она избрала, но идти на сцену не рекомендовал бы ей ни в коем случае.

Ничего не поделаешь. Образно говоря, ядро ссохлось и ореха практически не осталось. Я снова взялся за нее:

– Какой драйвер был у вашего отца? Со стальной рукояткой или деревянной?

– С деревянной. Стальная ему не нравилась.

– Ударная поверхность со вставкой или без?

– Без вставки, кажется. Я так думаю. Хотя за это не поручусь. У Ларри она со вставкой, как и у меня.

– А вот клюшку брата вы помните.

– Да. – Она в упор посмотрела на меня: – Полагаю, это не допрос, мистер Гудвин?

– Простите. – Я ухмыльнулся. – Извините, но я расстроен. Во всем округе Уэстчестер нет ничего, что мне хотелось бы видеть сильнее, чем эту сумку с клюшками, в особенности драйвер.

– Мне очень жаль.

– О нет, вам не жаль. Это влечет за собой кучу вопросов. Кто взял сумку из машины? Если слуга, то какой из них? Насколько он предан и неподкупен? Пять дней назад, когда стало известно, что одна из клюшек послужила орудием убийства, для которого и была сконструирована, кто-то взял сумку, спрятал или уничтожил. Кто? Вы, ваш брат или доктор Брэдфорд? Понимаете, с какими вопросами я столкнулся? Где она спрятана или как ее уничтожили? От подобной вещи избавиться не так-то легко.

Пока я распинался, она поднялась и теперь стояла совершенно невозмутимая и горделивая. Голос ее тоже был спокоен:

– Довольно. В нашем соглашении не значилось, что я обязана выслушивать идиотские домыслы.

– Браво, мисс Барстоу. – Я тоже поднялся. – Вы совершенно правы, но я вовсе не хотел вас обидеть, я просто расстроен. А теперь мне бы надо повидаться с вашей матерью. На минутку. И моя печаль рассеется.

– Нет. Вы не можете с ней встретиться.

– Это значилось в соглашении.

– Вы его нарушили.

– Вздор, – ухмыльнулся я. – Именно благодаря нашему уговору вы можете без всяких опасений вольно трактовать его условия. Я не позволю себе вольностей с вашей матерью. Может, я и мужлан, но мне известно, когда нужно соблюдать церемонии.

Она смерила меня взглядом:

– Пяти минут будет достаточно?

– Не знаю. Но постараюсь управиться как можно быстрее.

Она развернулась и пошла по дорожке к дому, а я последовал за ней. По пути мне на глаза попадалось множество булыжников, которые так и напрашивались на хороший пинок. Пропавшая сумка для гольфа – это было что-то. Конечно же, я вовсе не надеялся этим вечером сунуть Вульфу под нос драйвер. Это было бы слишком большим везением. Наверняка, думал я, драйвером завладел Андерсон. Я не сомневался в его способности сложить два и два, если ему все разжуют и подведут прямо к этой несложной арифметической операции. И я рассчитывал на помощь Сары Барстоу, которая уговорит его показать мне клюшку. И что же я узнаю́? Чертова сумка пропала! Кто бы это ни сделал, кража не просто злила меня – она меня ошарашила. Ладно бы пропал один драйвер, это было бы понятно, но зачем умыкать всю сумку?

Убранство дома оказалось шикарным. Я хочу сказать, что такие дома большинство людей видит только в кино. Окон множество, а свет мягкий, неяркий. Ковры и мебель очень чистые, ухоженные и дорогие. Повсюду цветы. Хорошо пахнет, и в комнатах разлита приятная прохлада, хотя снаружи солнце печет вовсю. Сара Барстоу провела меня по большому холлу в просторную комнату, оттуда – в следующий холл, в конце которого виднелась дверь, ведущая в некое подобие солярия. Одна сторона комнаты была полностью застеклена, но из-за опущенных чуть не до полу жалюзи света туда проникало немного. В кресле возле стола сидела женщина, которая сортировала фрагменты паззла. Мисс Барстоу направилась к ней.

– Мама, это мистер Гудвин. Я говорила тебе, что он придет.

Она обернулась ко мне и указала на кресло. Я сел. Миссис Барстоу выронила из рук кусочки картинки и повернулась посмотреть на меня.

Она была очень красива. Со слов дочери я знал, что ей пятьдесят шесть, но выглядела она на все шестьдесят. Глаза серые, глубоко и широко посаженные, волосы почти белые. Хотя ее лицо с тонкими чертами казалось совершенно невозмутимым, у меня возникло впечатление, что ему чужда непринужденность и естественность и оно несет отпечаток сильной воли. Она все так же молча смотрела на меня, пока мне не почудилось, будто сам я выгляжу не слишком спокойным. Сара Барстоу заняла кресло чуть поодаль. Я уже готов был заговорить первым, как миссис Барстоу внезапно произнесла:

– Мне известна ваша профессия, мистер Гудвин.

Я кивнул:

– В действительности это не моя профессия, а моего нанимателя, мистера Ниро Вульфа. Он просил поблагодарить за данное мне разрешение нанести вам визит.

– Всегда пожалуйста. – Ее глубоко посаженные серые глаза не отрывались от меня. – В самом деле, я весьма признательна, что кто-то – пускай даже и незнакомец, которого я ни разу не встречала, – признает мою власть над дверьми моего дома.

– Мама!

– Да, Сара. Не обижайся, дорогая. Я знаю – и неважно, знает это или нет мистер Гудвин, – что власть не была узурпирована. Отнюдь не ты вынудила меня отказаться от нее, и даже не твой отец. Пользуясь словами Тана, можно сказать, что это был сам Господь. Вероятно, длани Его были праздны и Сатана наслал беду.

– Мама, пожалуйста. – Сара Барстоу встала и подошла к нам. – Если вы хотите что-то спросить, мистер Гудвин…

– У меня два вопроса, – отозвался я. – Могу я задать вам два вопроса, миссис Барстоу?

– Конечно. Это ваша профессия.

– Замечательно. Первый легко задать, но, может статься, что ответить на него сложно. Возможно, придется подумать и много чего припомнить. Из всех людей вы, пожалуй, способны прояснить его как никто другой. Кто желал – или мог бы желать – смерти Питера Оливера Барстоу? Кто затаил на него обиду – недавнюю или же очень старую? Что за враги у него были? Кто его ненавидел?

– Это не один вопрос, а все четыре.

– Ну… тогда я попробую их суммировать.

– В этом нет необходимости. – Хладнокровие не покинуло волю. – На них все можно ответить зараз. Это я.

Мне только и оставалось, что молча таращиться на нее.

Дочь встала рядом с ней и положила руку ей на плечо.

– Мама! Ты же обещала мне…

– Ну-ну, Сара. – Миссис Барстоу похлопала ее по руке. – Ты не пустила ко мне тех других, за что я тебе благодарна. Но если уж мистеру Гудвину выпало задавать мне вопросы, то он должен получить ответы на них. Помнишь, как говаривал твой отец? Не устраивай засады на правду.

Мисс Барстоу обратилась ко мне:

– Мистер Гудвин, прошу вас!

– Чушь. – Серые глаза сверкали. – Я в состоянии сама себя защитить, дочь. И не хуже, чем это могла бы сделать ты. Мистер Гудвин, я ответила на ваш первый вопрос. Второй?

– Не торопите меня, миссис Барстоу. – Я понял, что, стоит мне лишь притвориться, будто Сары Барстоу здесь нет, и Старые Серые Глаза будут со мной заодно. – Я еще не закончил с первым. Ведь кроме вас могли быть и другие. Может, вы были не единственной.

– Кто-то еще желал смерти моего мужа? – Воля ее впервые настолько ослабила поводья, что губы дернулись в подобии улыбки. – Нет. Это невозможно. Мой муж был добропорядочным, благочестивым, милосердным и всеми любимым. Я понимаю, чего вы хотите от меня, мистер Гудвин. Оглянуться назад на все эти годы, счастливые и скорбные, и указать вам на жестокую несправедливость или зловещую угрозу. Уверяю вас, такого не найдется. На целом свете не сыщется человека, которому мой муж причинил какое-либо зло. У него не было врагов. Ни мужчин, ни женщин. И мне он не делал зла. Мой ответ на ваш вопрос был прямым и честным. Он облегчил мне душу. Но поскольку вы еще так молоды, почти что мальчик, он, по-видимому, шокировал вас, как шокировал мою дочь. Я объяснила бы свой ответ, если бы могла. Я совершенно не желаю вводить вас в заблуждение. Или причинять боль своей дочери. Когда Господь принудил меня отказаться от моей власти, Он не остановился на этом. Если вы волею случая понимаете Его, то поймете и мой ответ.

– Спасибо, миссис Барстоу. Тогда второй вопрос: почему вы назначили награду?

– Нет! – Сара Барстоу встала меж нами. – Нет! Довольно…

– Сара! – резко перебила ее мать. Затем голос ее смягчился. – Сара, дорогая. Я отвечу. Это моя участь. Ты встанешь между нами? Сара!

Сара Барстоу подошла к матери, обняла ее за плечи и уткнулась лбом в седые волосы.

Воля восстановила невозмутимость.

– Да, мистер Гудвин, награда. Я не безумна, а всего лишь с причудами. Теперь я чрезвычайно сожалею, что назначила вознаграждение, ибо мне открылась вся его постыдность. Я вбила себе в голову мысль о мести как раз под влиянием одной из таких причуд. Никто не мог убить моего мужа, поскольку никто этого не желал. Я убеждена, что его смерть никогда не была желанной ни для одного человека. За исключением меня. Да и то лишь во времена мучений, каких Господь не наслал бы даже на виновнейших. Мне подумалось, что, может быть, где-то есть человек, достаточно умный для того, чтобы привлечь к правосудию Самого Господа. Я сомневаюсь, что это вы, мистер Гудвин. И я не знаю вашего нанимателя. Теперь я сожалею, что предложила награду, но, если кто-нибудь вдруг и заслужит ее, она будет выплачена.

– Благодарю, миссис Барстоу. Кто такой Тан?

– Сэр?

– Тан. По вашим словам, это Тан сказал вам, что Бог вынудил вас отказаться от вашей власти.

– Ах да, конечно. Доктор Натаниэль Брэдфорд.

– Спасибо. – Я захлопнул блокнот и встал. – Мистер Вульф просил поблагодарить вас за проявленное вами терпение. Полагаю, он предвидел, что таковое вам понадобится, когда я начну возиться со своим блокнотом.

– Передайте мистеру Вульфу, что это не стоит благодарности.

Я развернулся и направился к выходу, решив, что мисс Барстоу какое-то время необходимо побыть с матерью наедине.