Текст книги "Познакомьтесь с Ниро Вульфом (сборник)"

Глава девятая

Мисс Барстоу пригласила меня на обед.

Она нравилась мне все больше. Я прождал ее минут десять или немногим долее в холле, связывающем солярий с другими помещениями. Выйдя ко мне, она не сердилась, и я знал почему: я не морочил голову миссис Барстоу, вытягивая из нее всю ту чушь. Она сама преподнесла мне ее на блюдечке, и вины моей в том не было. Но многие ли на месте Сары Барстоу задумались бы об этом? Да ни один из тысячи. Всякий злился бы, пускай и сознавая, что я этого не заслуживаю, и пытаясь скрыть свои эмоции. Она же просто не сердилась. Она заключила сделку и придерживалась взятых на себя обязательств, независимо от того, сколько бессонных ночей ей выпало и сколько несчастий на нее обрушилось. А они, определенно, с ней приключились. Мне было ясно, что, появись я десятью минутами раньше или позже, миссис Барстоу могли прийти в голову совсем другие мысли и мне оставалось бы только принять это с вежливым спокойствием. Я понятия не имел, что же заставило ее так разоткровенничаться. Если моя синяя рубашка и галстук цвета выдубленной кожи, значит, я не зря на них потратился.

Как сказал бы Сол Пензер, ну, паря!

Итак, она пригласила меня отобедать с ней. И с братом, добавила она. Раз уж мне хотелось с ним повидаться, это будет весьма кстати. Я поблагодарил ее и сказал:

– Вы молодчина, мисс Барстоу. Правда. Слава богу, Ниро Вульф, умнейший человек на свете, придумал это соглашение с вами. Потому что только оно избавит вас от возможных неприятностей.

– Если они мне грозят, – парировала она.

Я кивнул:

– Да, знаю. Вам и так досталось. Между тем вас терзают опасения, что дальше будет еще хуже. Я всего лишь хотел сказать, что вы молодчина.

Вышло так, что за обедом я встретился не только с ее братом, но и с Мануэлем Кимболлом. Меня это обрадовало. Все, что я узнал тем утром, внушало мне убеждение, что входившие в четверку игроков – фигуры более важные, нежели нам представлялось прежде.

Днем ранее, проведя за телефонными переговорами около двух часов, я наконец-то связался с инструктором «Грин медоу», и он принял приглашение Вульфа на ужин. С Барстоу никаких дел он не вел, знал его только в лицо, но Вульф выудил из гостя уйму фактов касательно общего устройства клуба и игрового поля. Когда около полуночи тот отправился восвояси, влив в себя бутылку лучшего вульфовского портвейна, Вульф знал о гольф-клубе не меньше самого инструктора. Среди прочего он выяснил, что члены клуба хранили свои сумки в шкафчиках, которые нередко не запирались, а если и запирались, то изобретательный и решительный человек вполне мог бы без особых трудностей заполучить дубликат ключа. Ему оставалось лишь выждать благоприятный момент, открыть шкафчик и подменить драйвер. Это мог сделать не только один из партнеров Барстоу по воскресной игре, но и любой другой член клуба, а также кто-то из его работников или посетителей, имевших доступ к раздевалкам.

Теперь же выяснилось, что сумки Барстоу не было в его шкафчике с сентября. Он забрал ее с собой в университетский кампус. Картина, таким образом, изменилась, на первый план выдвинулись игроки из той четверки.

Обедали мы наверняка не в столовой: комната была не слишком большой, хотя в ней имелись стол и стулья. А еще тут было множество окон, сквозь которые, впрочем, мало что удавалось разглядеть из-за кустов. Нас обслуживал высокий худой малый в черном костюме, иначе говоря дворецкий Смолл, как было известно принятым здесь гостям, вроде меня. Подаваемые блюда я нашел не слишком-то сытными, но их не постыдился бы и Фриц. Одна штука в круглых раковинах оказалась просто первоклассной. Стол был маленьким. Меня усадили напротив мисс Барстоу, справа от меня сидел ее брат, а слева – Мануэль Кимболл.

Лоренс Барстоу нисколько не походил на сестру, хотя в нем и проглядывали черты матери. Он был хорошо сложен и излучал самоуверенность, естественную при его образе жизни. Черты лица приятные, правильные, но совершенно непримечательные. Я перевидал сотни ему подобных в ресторанах рядом с Уолл-стрит и на Сороковых улицах. Он отводил взгляд, когда обращал к тебе свое лицо, но я пришел к выводу, что, возможно, эта привычка приобретена в полетах, когда ветер дует в глаза. Они у него были серыми, как у матери, но в них не читалось ее железное самообладание.

Мануэль Кимболл являл собой совершенно иной тип: смуглый, с весьма складной фигурой, хотя и небольшого роста. Его черные волосы были зачесаны назад, черные же беспокойные глаза так и шныряли и, похоже, находили хоть какое-то удовлетворение или отдых, лишь когда взгляд их падал на Сару Барстоу. Он меня нервировал и, как мне почудилось, немного действовал на нервы и мисс Барстоу. Хотя, возможно, он просто не знал (и не должен был знать) о том, какую роль я играю в семейном кризисе. Утром Сара сообщила мне, что особой близости между Кимболлами и Барстоу никогда не было. Объединяло их лишь соседство летних резиденций да то обстоятельство, что Мануэль, опытный пилот-любитель, взялся обучать летному делу Ларри Барстоу, когда тот увлекся конструированием аэропланов. Сама Сара Барстоу проводила время в обществе Мануэля Кимболла всего два-три раза прошлым летом, а в основном видела его исключительно в компании своего брата. Кимболлы были приезжие. Свою усадьбу, располагавшуюся милях в двух к югу, они купили лишь три года назад. Э. Д. Кимболла, отца Мануэля, Барстоу знали шапочно, по случайным и довольно редким встречам на крупных светских приемах или общественных собраниях. Мать Мануэля давно умерла, насколько поняла мисс Барстоу. Она не помнила, чтобы ее отец и Мануэль Кимболл когда-либо обменялись больше чем парой незначительных слов, за исключением одного дня прошлым летом, когда Ларри привез Мануэля в усадьбу Барстоу, чтобы разрешить спор теннисной партией, и она с отцом выступали в роли арбитра и судьи на линии.

Тем не менее Мануэль Кимболл вызывал у меня интерес. В любом случае он был одним из четверки. А еще он выглядел иностранцем, его имя составляло забавное сочетание с фамилией, и он меня нервировал.

Разговор за обедом шел в основном о самолетах. Сара Барстоу всячески поддерживала эту тему, не допуская долгих пауз, а раз или два, когда брат спрашивал о делах ей более близких, она довольно грубо уходила от ответа. Я просто ел. Когда мисс Барстоу наконец отодвинула свой стул, случайно толкнув спинкой Смолла в живот, мы все встали. Едва ли не впервые Ларри Барстоу обратился ко мне (судя по кое-каким намекам, он находил, что я вполне мог бы пообедать где-нибудь в другом месте):

– Вы хотели поговорить со мной?

Я кивнул:

– Если вы можете уделить мне четверть часа.

Он обратился к Мануэлю Кимболлу:

– Подожди меня, если не возражаешь, Манни. Я обещал сестре поговорить с этим человеком.

– Конечно. – Взгляд Мануэля остановился на Саре Барстоу. – Возможно, мисс Барстоу не откажет мне в любезности и скрасит мое ожидание?

Она согласилась без особого восторга, но тут вмешался я:

– Прошу прощения. – Я обратился к мисс Барстоу: – Позвольте напомнить, что вы согласились присутствовать при моем разговоре с вашим братом. – Вообще-то ни о чем таком речи не было, но я полагал это за само собой разумеющееся. Она действительно была мне нужна.

– Ах да! – Мне показалось, что моя реплика вызвала у нее облегчение. – Да. Простите, мистер Кимболл. Сказать, чтобы вам подали сюда кофе?

– Нет, благодарю. – Он поклонился ей и повернулся к Ларри: – Займусь-ка я лучше тем бензопроводом. Нельзя ли, чтобы меня подвезли на одной из ваших машин? Спасибо. Буду ждать тебя в ангаре в любое время. Благодарю за приятный обед, мисс Барстоу.

Что меня удивило в нем, так это его голос. Я ожидал, что парень с его наружностью должен говорить тенором, однако он, скорее, производил впечатление шепчущего быка. Голос был низким и гулким, но Кимболл понижал его, сообщая ему даже некоторую приятность. Ларри Барстоу вышел с ним и дал кому-то указание отвезти гостя домой. Мы с мисс Барстоу подождали ее брата, а затем все трое прошли в сад, к той же скамейке, где она приняла меня по прибытии. Ларри уселся рядом на траву, а мы на скамейку.

Я объяснил, что потребовал присутствия мисс Барстоу, поскольку она заключила соглашение с Ниро Вульфом и должна сама удостоверится, что не будет сказано или сделано ничего выходящего за рамки нашего уговора. Мне требовалось кое-что выяснить у Лоренса Барстоу, и лишь она одна могла настоять на ответе, если мое право услышать его будет подвергнуто сомнению.

Она отозвалась:

– Что ж, я здесь.

Вид у нее был совершенно выдохшийся. Если утром она сидела прямо, расправив плечи, то теперь сутулилась.

Заговорил ее брат:

– Что касается меня… Вас зовут Гудвин, не так ли?

– Именно.

– Так вот, что до меня, то я нахожу, что вы добились этого соглашения, как вы его называете, дешевым нахальством.

– Что-нибудь еще, мистер Барстоу?

– Да. Коли вы настаиваете. Шантажом.

У его сестры еще остались силы на вспышку:

– Ларри! Что я тебе сказала?

– Одну минуту, мисс Барстоу. – Я отлистал назад страницы блокнота. – Пожалуй, вашему брату стоит это послушать. Сейчас найду. – Страница отыскалась. – А, вот оно. – Я размеренным голосом прочел соглашение в точности, как его продиктовал Вульф. – Такой вот уговор, мистер Барстоу. Могу добавить, что мой наниматель, мистер Ниро Вульф, превосходно владеет собой, а вот я время от времени выхожу из себя. Если вы еще раз назовете его шантажистом, то, скорее всего, достигнете плачевных результатов. Если уж вы не в состоянии признать руку помощи, когда вам ее протягивают, то, полагаю, сочли бы за комплимент удар в челюсть.

Он тут же отреагировал:

– Сестренка, тебе лучше вернуться в дом.

– Через минуту она сможет уйти. Если уж соглашению суждено отправиться за борт, мисс Барстоу должна увидеть, как оно идет на дно. Оно вам не по душе? Почему же вы позволили сестре одной отправиться к Вульфу и заключить его? Он был бы рад встретиться с вами. Он сказал вашей сестре, что мы продолжим расследование в любом случае. Это наш бизнес, и не такой уж он мерзкий, по мнению тех, кто имел с нами дело. Я повторю вам то же самое: согласитесь вы следовать соглашению или нет, мы намерены выяснить, кто убил Питера Оливера Барстоу. Если вас интересует мое мнение, то я считаю, что ваша сестра заключила великолепную сделку. И коль скоро вы с этим не согласны, на то должны быть какие-то причины. Их мы тоже выясним при расследовании.

– Ларри, – произнесла мисс Барстоу с многозначительной интонацией. Потом повторила: – Ларри. – Она одновременно и выговаривала ему, и напоминала, и просила.

– Ну, давайте же, – продолжал я. – Вы на взводе. На протяжении всего обеда вы сверлили меня взглядом, но это не особенно вам помогло. Вот если в вашем самолете что-то сломается, вы ведь не броситесь пинать его и кричать, не так ли? Вы снимете пиджак и поможете его чинить.

Он сидел и смотрел – не на меня, а на сестру. Нижняя губа выпячена, как у ребенка, готового вот-вот поднять рев, или взрослого, вознамерившегося послать всех к чертям.

– Хорошо, сестренка, – выдавил наконец из себя Лоренс Барстоу. Извиняться передо мной он явно не собирался, но это можно отложить и на черный день, подумал я.

Когда я начал забрасывать его вопросами, он взял себя в руки. Отвечал Ларри быстро и точно и, насколько мне виделось, не особенно-то задумывался или колебался. Даже упоминание сумки с клюшками, заставившее его сестру забиться, словно выброшенная на берег рыба, не вызвало у него замешательства. Из университетского городка сумку привезли на грузовике, в легковом автомобиле никакого багажа не было, за исключением чемодана его матери. Когда в три часа дня грузовик подъехал к дому, его сразу же разгрузили и разнесли вещи по своим местам. Сумку с клюшками, по-видимому, отнесли прямиком в комнату отца, хотя доподлинно это ему, Ларри, неизвестно. Они с отцом договорились сыграть в гольф за завтраком в то воскресенье.

– Кто это предложил? Вы или ваш отец?

Этого он не помнил. Когда отец спустился после обеда, сумка была у него под мышкой. Они доехали до клуба «Грин медоу» на седане, припарковались, после чего отец с сумкой отправился прямо к первой метке, а Ларри пошел в здание клуба за мальчиками-носильщиками. Ему самому было безразлично, кто таскает его клюшки, но вот отец привык к одному парнишке прошлым летом, и по случайности этот малый как раз оказался там, Ларри позвал его и еще одного. На пути к первой метке Ларри повстречались Кимболлы, также готовые начать игру. Он не видел Мануэля несколько месяцев, и ему не терпелось обсудить планы на лето. Поэтому он предложил им сыграть четверкой, будучи уверенным, что отец не станет возражать. Когда они пришли к первой метке, отец практиковался в сторонке с мэши (клюшкой, имеющей железную головку). Питер Оливер Барстоу тепло поприветствовал Кимболлов, обрадовался мальчику и послал его собирать мячи.

Они подождали, когда начнутся две-три другие партии, и приступили к игре сами. Первым бил Мануэль Кимболл, затем Ларри, за ним Барстоу и последним старший Кимболл. Ларри не помнил, откуда отец взял драйвер – из сумки или из рук мальчика, – потому что, ожидая своей очереди, увлекся разговором с Мануэлем, а непосредственно перед ударом отца сам пробивал. Но он очень хорошо запомнил отцовский удар по мячу – ввиду исключительных обстоятельств. В конце взмаха клюшка странно дернулась, мяч полетел крайне неудачно, а Барстоу вскрикнул и с испуганным выражением лица принялся тереть живот. Ларри прежде никогда не доводилось видеть, чтобы отец столь неожиданно и основательно утрачивал на людях свою обычную светскость. Когда у отца спросили, что́ случилось, он пробормотал что-то про осу или шершня и стал расстегивать рубашку. Ларри поразила тревога отца, и он осмотрел кожу у него на животе. Там обнаружился крошечный след от укола, едва различимый. Отец успокоился и настоял на том, что ничего страшного не произошло. Старший Кимболл пробил по мячу, и они двинулись по фервею, травянистой дорожке между лунками.

Все последующее не раз описывали газеты. Через полчаса на подступах к четвертой лунке Барстоу внезапно повалился на землю и засучил ногами, цепляясь пальцами за траву. Он был все еще жив, когда мальчик, носивший его клюшки, схватил его за руку, но испустил дух к тому времени, когда подбежали остальные. Собралась толпа, в которой оказался и доктор Натаниэль Брэдфорд, старинный друг семьи Барстоу. Мануэль Кимболл сходил за седаном и по краю фервея подогнал его к месту трагедии. Тело положили на заднее сиденье машины, туда же сел и доктор Брэдфорд, положив голову старого друга себе на колени, а Ларри сел за руль.

Лоренс Барстоу ничего не помнил о сумке с клюшками. Совершенно ничего. Ему было известно, что, по словам мальчика, тот поставил сумку спереди, прислонив к сиденью, но Ларри не помнил, чтобы она попадалась ему на глаза во время езды или в какое другое время. Он рассказал, что проехал шесть миль медленно и осторожно и лишь по прибытии домой обнаружил, что вся его нижняя губа в крови – так он ее прикусил. Лгал он лучше своей сестры. Если бы она раньше не выдала себя, я вполне мог бы купиться на его рассказ. Я цеплялся к каждой мелочи, как только умел, но он ни разу не сбился.

Тогда я махнул на сумку рукой и спросил его о Кимболлах. Тут он слово в слово вторил сестре. Достойных упоминания контактов между семьями не было. Единственной связью служили его отношения с Мануэлем, основанные на тех услугах, которые Мануэль мог оказывать ему в качестве владельца и пилота самолета. Ларри намеревался обзавестись собственной машиной, как только получит лицензию.

Затем я задал вопрос, который спровоцировал такой взрыв эмоций у миссис Барстоу перед обедом. Я приставал с ним и к Ларри, и к его сестре, но не вызвал никаких вспышек – вообще ничего. Они заявили, что не знают никого, кто затаил бы обиду на их отца, испытывал к нему ненависть и вражду, что ничего подобного нет и никогда не было. За свою выдающуюся карьеру – а Барстоу стал ректором Холланда в сорок восемь, десять лет назад – он много раз встречал сопротивление, но неизменно преодолевал его мягкой настойчивостью, а не силой. Личная жизнь его ограничивалась домом. Сын, насколько я понял, глубоко уважал отца и испытывал к нему определенную привязанность. Дочь его любила. Они сошлись на том, что никто не мог его ненавидеть. Когда это говорила дочь – зная, что́ я слышал из уст ее матери всего три часа назад, – в ее глазах угадывались одновременно вызов и мольба.

Приступив к расспросам о докторе Брэдфорде, я обратился к мисс Барстоу, а не к ее брату. После того как протекало наше общение, я ожидал некоторой неуверенности и утаивания, но в итоге не заметил и намека на что-то подобное. Она просто рассказала мне, что Брэдфорд учился с ее отцом в колледже, дружил с ним, а когда овдовел, стал практически членом семьи. Он был своим человеком в доме, особенно летом, когда жил по соседству. Брэдфорд исполнял обязанности их семейного врача, и именно на него они в основном полагались в лечении миссис Барстоу, хотя он и приглашал специалистов для консультаций.

– Он вам нравится? – спросил я.

– Нравится?

– Да. Вам нравится доктор Брэдфорд?

– Конечно. Он один из достойнейших и прекраснейших людей, которых я знаю.

Я обратился к ее брату:

– А вам он нравится, мистер Барстоу?

Ларри нахмурился. Он, определенно, устал, однако обнаруживал достаточно терпения на протяжении тех двух часов, что я донимал его.

– Вполне. Сестра все верно говорит, вот только любит он поучать. Сейчас-то он, конечно, меня не донимает, но ребенком я обычно от него прятался.

– Вы приехали сюда из университетского городка днем в субботу. Посещал ли вас доктор Брэдфорд с того времени до двух часов в воскресенье?

– Не помню… Ах да, конечно. Он ужинал с нами в субботу.

– Допускаете ли вы возможность того, что это он убил вашего отца?

Ларри уставился на меня:

– Господи помилуй. Вы что, решили меня шокировать?

– А вы, мисс Барстоу?

– Чушь.

– Конечно чушь. Как бы то ни было, кто первым предложил, чтобы Брэдфорд констатировал смерть от сердечной недостаточности? Кто-то из вас? Он?

Ларри испепелял меня взглядом. Его сестра спокойно ответила:

– Вы сказали, что мое присутствие требуется вам, чтобы я следила за соблюдением уговора. Что ж, мистер Гудвин. Я была… достаточно терпелива.

– Ладно. Оставим это. – Я повернулся к ее брату: – Вы снова сердитесь, мистер Барстоу. Бросьте. Люди вроде вас не привыкли к дерзостям, но вы были бы удивлены тем, сколь легко от них отмахнуться, не причинив вреда никому. Осталась лишь парочка вопросов. Где вы были между семью вечера и полночью в понедельник, пятого июня?

Он все еще сверкал глазами:

– Не помню. С чего бы мне это помнить?

– А вы напрягите память. Это отнюдь не еще одна дерзость. Я серьезно настаиваю на вашем ответе. Понедельник, пятое июня. Похороны вашего отца были во вторник. Я спрашиваю о вечере перед похоронами.

Мисс Барстоу вмешалась:

– Я могу сказать вам.

– Я предпочел бы услышать это от него. В качестве одолжения.

Он все-таки ответил:

– Не вижу причин, чтобы не отвечать. Или же ответить. Я был здесь, дома.

– Весь вечер?

– Да.

– Кто еще был здесь?

– Мои мать и сестра, слуги и Робертсоны.

– Робертсоны?

– Я же сказал.

Снова подключилась его сестра:

– Робертсоны – наши старые друзья. Мистер и миссис Блэр Робертсон и две их дочери.

– Во сколько они приехали?

– Сразу после ужина. Мы даже не успели закончить. Где-то полвосьмого.

– Доктор Брэдфорд был у вас?

– Нет.

– Это не показалось вам необычным?

– Необычным? Почему?.. А впрочем, да, конечно. Ему пришлось отправиться в Нью-Йорк на встречу, какую-то профессиональную встречу.

– Понимаю. Благодарю вас, мисс Барстоу. – Я повернулся к ее брату: – И еще один вопрос. Или, скорее, просьба. У Мануэля Кимболла есть телефон в его ангаре?

– Есть.

– Не сообщите ли вы Мануэлю, что я к нему заеду, и не попросите ли ответить на мои вопросы?

– Нет. С какой стати?

Мисс Барстоу вмешалась:

– Вы не имеете права просить об этом. Если вы желаете встретиться с мистером Кимболлом, то это ваше личное дело.

– Верно. – Я закрыл блокнот и встал. – Вы совершенно правы. Но этим делом я занимаюсь неофициально. Если я объявлюсь у него по собственной инициативе, он просто вышвырнет меня, и вся недолга. Он друг вашей семьи – во всяком случае, считает себя таковым. Меня нужно представить.

– Естественно, нужно. – Ларри тоже встал и принялся отряхивать брюки сзади от травы. – Но от нас вы этого не дождетесь. Где ваша шляпа, в доме?

Я кивнул.

– Заберу ее, когда вы пойдете звонить. Понимаете ли, какое дело: я вынужден попросить вас позвонить Мануэлю Кимболлу, Робертсонам и в клуб «Грин медоу». Пока я запланировал наведаться только к ним, но позже может возникнуть необходимость навестить еще кого-нибудь. В поисках фактов я должен поездить по округе, потолковать с людьми. И чем больше вы облегчите мне задачу, тем проще будет вам самим. Ниро Вульф узнал и сообщил полиции достаточно, чтобы эксгумировали тело вашего отца. Сообщил много чего, но отнюдь не все. Вы хотите, чтобы я пошел к окружному прокурору и выложил еще больше? Хотите, чтобы он выписал мне удостоверение, открывающее передо мной все двери? Сейчас он дуется на нас за то, что мы кое-что от него скрываем. Так вот, мне не составит особого труда подружиться с ним. Я вовсе не против. Мне нравится заводить друзей. А вот вам, похоже, нет. Если и это представляется вам шантажом, мистер Барстоу, что ж… Я просто заберу свою шляпу и сочту наши отношения разорванными.

Это и был шантаж, но мне пришлось пойти на него. Беда с этими двумя, в особенности с братцем, заключалась в том, что, приученные всей своей жизнью к безопасности, независимости и почтению, они постоянно забывали всякий страх, и время от времени приходилось о нем напоминать. Они напугались-таки, когда я подошел к сути дела. И причины для страха у них имелись, как я вынужден был бы признать, если бы взял на себя труд ознакомить их со всеми своими соображениями на тот день.

Конечно же, они сдались. Мы вместе прошли в дом, и Сара Барстоу позвонила Робертсонам, а ее брат – в клуб и Мануэлю Кимболлу. Решив, что у меня нет ни малейшего шанса вытянуть что-нибудь из слуг, в особенности если они подучены высоким худым дворецким, я откланялся, как только со звонками было покончено, прихватив в холле свою шляпу. Ларри Барстоу вышел со мной на боковую веранду – полагаю, дабы убедиться, что я не прокрадусь назад и не стану подслушивать под дверью. Стоило нам лишь подойти к ступенькам, как по подъездной аллее подкатила машина и остановилась перед нами. Из нее вышел человек, при виде которого рот мой растянулся до ушей, ибо то был не кто иной, как Х. Р. Корбетт, детектив из конторы Андерсона, который пытался проникнуть в дом Вульфа тем самым утром, когда я исполнял обязанности привратника. Я жизнерадостно помахал ему рукой и прошел мимо, однако он окликнул меня:

– Эй, ты!

Я остановился и обернулся. Ларри Барстоу наблюдал за нами с веранды. Я вежливо поинтересовался:

– Это вы ко мне обратились, сэр?

Корбетт двинулся в мою сторону, совершенно игнорируя мою уловку.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Я скалился секунду-другую, а затем обратился к Ларри:

– Поскольку это ваш дом, мистер Барстоу, возможно, будет лучше, если вы объясните, какого черта я здесь делаю.

Выражение лица Ларри недвусмысленно свидетельствовало, что мне не стоит ожидать от него открытки к Рождеству, и все-таки я дождался бы ее скорее, нежели Корбетт. Он бросил детективу:

– Мистер Гудвин был здесь по приглашению моей сестры, для консультации. И, вероятно, появится у нас снова. Хотите это расследовать?

Корбетт хрюкнул и сверкнул на меня глазами:

– Может, ты не прочь прокатиться в Уайт-Плейнс?

– Отнюдь, – покачал я головой. – Городишко так себе. Такой сонный, что даже пари не с кем заключить. – Я двинулся дальше. – Счастливо, Корбетт. Не буду желать вам неудачи, потому что даже при удаче вы немногого добьетесь от могильной плиты.

Не утруждая себя ответом на угрозы, которыми он сыпал за моей спиной, я подошел к поджидавшему меня родстеру, сел в него, развернулся и покатил прочь.