Текст книги "Игра в пятнашки (сборник)"

Глава пятнадцатая

В пять часов утра в субботу я сидел в кабинете на Леонард-стрит, изучая доклады из папки. Питкина отослали домой часом раньше, из другого кабинета. Я же находился в том, где собирали и хранили все документы по трем убийствам – оригиналы или копии. Изучаемый мною отчет касался перемещений Джея Брукера в ночь после его ухода с собрания в кабинете Вульфа в четверг.

Правдивость кое-каких его показаний вызывала сомнения. Я пытался отыскать зацепку, доказывающую, что он не вернулся домой в Бруклин, как утверждал, а отправился либо на квартиру Сары Яффе на Восьмидесятой улице, либо же к Дафни О’Нил, на Четвертую улицу.

Меня окликнули:

– Эй, Гудвин, ты бы прервался.

Голос принадлежал помощнику окружного прокурора, который вместе с двумя секретарями сортировал и приводил в порядок бумаги и папки. Я потянулся. Меня безудержно клонило в сон. Было глупо притворяться, будто я в состоянии сидеть и читать.

– Дальше по коридору есть кабинет с диваном, – заметил один из секретарей. – И там никого не будет. Сегодня суббота.

За возможность прилечь на диван я отдал бы миллион долларов, а потому решил отказаться. Я встал, объявил, что схожу прогуляться и скоро вернусь, и вышел.

Снаружи меня ожидало потрясение: уже светило солнце. Рассвет несколько привел меня в чувство, и планы мои изменились. Я встал на тротуаре, остановил первое же направляющееся на Верхний Манхэттен такси и назвал водителю адрес, известный мне как никакой другой.

В это время суток улицы Манхэттена практически пустовали – ни машин, ни пешеходов. Пустынной выглядела и Западная Тридцать пятая, когда я расплатился с шофером и выбрался из такси.

Поскольку входная дверь наверняка была заперта на засов, я не стал подниматься на крыльцо, а спустился на четыре ступеньки к подвальной двери и нажал на кнопку звонка. Кухня и комната Фрица огласились трезвоном. Затем изнутри донеслись звуки отворяемой двери и приближающихся шагов, Фриц осмотрел меня в глазок и открыл.

– Боже, ну и видок у тебя, – проговорил он вместо приветствия.

Я ответил, что именно по этой причине и заскочил. Нужно привести себя в порядок. Извинившись за беспокойство, я отправился наверх. По пути даже не бросил взгляда в кабинет – сразу поднялся к себе, принял душ, побрился и переоделся. Возможно, вид мой от этого немного выиграл, но почувствовал я себя лучше.

Спустившись вниз, я услышал возню на кухне и отправился туда. Фриц был уже там, как раз надевал фартук.

– Что так рано? – поинтересовался я. – Только половина шестого.

– Апельсиновый сок через две минуты. Завтрак через десять… Хватит для начала.

– Я ухожу.

– Нет, сначала ты поешь.

Так я и поступил, хотя и испытывал некоторые угрызения совести, поглощая при подобных обстоятельствах вульфовскую жратву. Фриц составил мне компанию, сидя на табуретке да позевывая, когда не надо было подавать еду. В какой-то момент он заметил:

– Это уже входит в привычку.

– Что?

– Да такой вот ранний завтрак. Вчера примерно в это же время… нет, чуть попозже я варил яйца для мистера Вульфа и Сола.

Я так и замер над блином.

– Что ты делал?

– Варил яйца для мистера Вульфа и Сола.

Я откусил блин и медленно его прожевал.

На самого блестящего и разностороннего детектива в Нью-Йорке Сол Пензер походил менее всех известных мне лично и понаслышке сыщиков. Тем не менее он, как никто другой, заслуживал подобного титула. Он был так хорош, что с легкостью находил применение своим талантам без всякого бюро по найму, причем отрабатывал гонорар до последнего цента. Если нам требовалась помощь, Вульф в первую очередь обращался к нему. Мы пользовались его услугами сотни раз.

Как бы ненароком я поинтересовался:

– Полагаю, Сол исполняет мои обязанности?

– Понятия не имею, чем занимается Сол, – твердо ответил Фриц.

Все было ясно. Очевидно, Фрицу дали понять, что, когда я появлюсь, мне можно сказать, что Сол являлся на ранний завтрак, но не более того. Я не пытался вытянуть из него остальное, ибо по опыту знал, что не стоит и пытаться.

Перед тем как уйти, я заглянул в кабинет. Пятничная почта под пресс-папье на столе Вульфа сюрпризов не содержала. Я не обнаружил ни малейшего намека на то, зачем понадобились услуги Сола, ни там, ни в заметках, ни в календаре.

Однако в сейфе мне попалось кое-что указывавшее, что наняли его отнюдь не для пустячного дела. В сейф я залез, чтобы одолжить небольшую сумму. Один из его внутренних ящиков разделен пополам. Справа лежит наличность на мелкие расходы, а слева – неприкосновенный запас.

Взяв пять двадцаток из правой части, я заметил в левой листок, которого раньше там не было, и вытащил его, чтобы посмотреть. На нем стояла карандашная надпись, сделанная аккуратным почерком Вульфа: «27/06/52 $2000 Н. В.».

Согласно устоявшемуся правилу, мы держали неприкосновенный запас, пять тысяч долларов, в виде потрепанных сотен, двадцаток и десяток. Быстрый пересчет купюр подсказывал, что листок действительно содержал отметку о выдаче наличных: не хватало двух тысяч.

Это было интересно, настолько интересно, что я, пожалуй, позабыл бы попрощаться с Фрицем, не услышь он, как я выхожу из кабинета, и не появись в прихожей, чтобы закрыть за мной дверь. Я сказал ему, что Вульфу можно сказать о моем появлении к раннему завтраку, но не более того.

Возвращаясь на Леонард-стрит в такси, я, естественно, ломал голову, для чего Солу Пензеру потребовались две штуки, – при условии, что это связано с делом Идз – Фомос – Яффе. Я сочинил массу версий, начиная с поездки в Венесуэлу для выяснения подноготной Эрика Хэя и заканчивая подкупом Энди Фомоса с целью выведать нечто сообщенное ему женой, но ни в одну гипотезу так и не поверил.

Упомянутые мною пять часов сна между ранним утром пятницы и утром понедельника пришлись на воскресенье, с четырех до девяти утра. И провел я их на бугристом стареньком диване в штаб-квартире убойного отдела Западного Манхэттена на Двадцатой улице.

Хорошенько покопавшись в памяти, я мог бы предоставить подробный отчет о сотне дел, в которых тогда участвовал, но сомневаюсь, что в этом будет какой-либо смысл. Поэтому, если не возражаете, опущу детали. Я высидел на двух десятках допросов – на Двадцатой улице, Леонард-стрит и Центр-стрит. Прочел великое множество отчетов и сводок. Бо́льшую часть воскресенья провел в полицейской машине, объезжая с мандатом, подписанным самим заместителем комиссара, свидетелей из длиннющего списка, на которых ссылались в своих показаниях подозреваемые.

Должен признаться, что, вернувшись около полуночи на Двадцатую улицу, я надеялся на новое свидание с просиженным диванчиком, но такая возможность мне не выпала. Развалилось алиби Брукера. Почувствовав, что ему дышат в затылок, он поменял показания и теперь утверждал, что от Вульфа направился на квартиру Дафни О’Нил, где и провел ночь. Она это подтверждала.

Когда я вернулся с воскресной прогулки, капитан Ольмстед как раз начинал ставить Дафни в щекотливое положение. Меня пригласили принять участие в вечеринке, и я согласился. Закончилась она около шести утра в понедельник.

Я снова возмечтал о диванчике, но не тут-то было. Следовало либо раздобыть чистую рубашку, либо где-то спрятаться. Поэтому я отправился на Тридцать пятую улицу и повторил субботнее представление, включая и завтрак, приготовленный Фрицем.

Вульфа я, естественно, не видел. Я звонил ему раз в день, но ни убийство, ни Сол Пензер в наших разговорах не упоминались. Он был брюзглив, а я обидчив. Беглый осмотр содержимого сейфа показывал, что больше денег из неприкосновенного запаса не изымали.

Вернувшись на Двадцатую улицу, чистый и внешне свежий, а на самом деле валящийся с ног от усталости, я шел по верхнему коридору, когда вышедший из кабинета коллега – в те дни я мог без всякого стеснения назвать этим словом копов из убойного отдела – окликнул меня:

– Эй, где тебя черти носят?

– Разуй глаза. – Я ткнул в свою рубашку и галстук. – Не видишь, что ли?

– Ага, дай-ка потрогаю. А я уж собирался объявлять общую тревогу. Тебя ждут в кабинете комиссара.

– Кто ждет?

– Стеббинс звонил дважды. Он там с инспектором. Внизу машина. Давай дуй.

Одни полицейские водители предпочитают находить оправдания для гонки, другие – нет. Этот особо не сигналил, но на газ давил не стесняясь. Должно быть, когда он учился в четвертом классе, недовольный учитель заставил его написать пятьсот раз «„Чуть-чуть“ не считается», и этот урок он усвоил как следует. Жаль, я не засек время, за которое мы покрыли расстояние от Западной Двадцатой улицы, 230, до Центр-стрит, 240. По прибытии я заметил этому лихачу, что ему стоило бы установить на приборную панель автомат, торгующий страховками, какие стоят в аэропортах, на что он осклабился: «Впечатлило, а, приятель?»

Впечатлило, но гораздо меньше, чем общество, ожидавшее меня в просторном и роскошном кабинете комиссара полиции Скиннера. Помимо его самого и окружного прокурора Боуэна присутствовали два заместителя комиссара, Кремер, еще один инспектор, помощник инспектора, капитан и сержант Пэрли Стеббинс.

И все они определенно ждали меня, ибо повернулись в мою сторону, когда я вошел, и не отводили глаз, пока я продвигался к столу.

Скиннер предложил мне сесть – у них и стул был для меня приготовлен. Потом он обратился к Боуэну:

– Эд, может, ты возьмешь это на себя?

– Нет, сам начинай, – ответил окружной прокурор.

Скиннер уставился на меня:

– Полагаю, вам известно о наших успехах столько же, сколько и мне.

Я лишь пожал плечами:

– Насчет остальных не скажу, а сам я положен на обе лопатки.

Он кивнул:

– Как и все мы, не при прессе будет сказано. Большинство из нас пожертвовали выходными, но с тем же успехом могли бы этого и не делать. В последние сорок часов этим делом людей занималось больше, чем любым другим на моей памяти. Однако, как мне видится, мы не продвинулись ни на дюйм, что признаю́ не я один. Положение в высшей степени скверное, хуже не придумаешь. Необходимо что-то предпринять. Мы долго обсуждали здесь возможные шаги. Поступили различные предложения, некоторые были одобрены, и одно из них касается вас. Нам нужна ваша помощь.

– Я старался помочь.

– Знаю. С тех самых пор, как в пятницу я прочел ваши показания, меня не оставляла уверенность, что лучший наш шанс – это ключи. Их стащили из дамской сумочки в присутствии двенадцати человек. Лично я не думаю, что никто не заметил какого-нибудь подозрительного взгляда или движения. Как вам известно, каждого из двенадцати допрашивали по нескольку раз. Единственное, чего мы добились, так это того, что подозрения сосредоточились на Хэе, бывшем муже. На протяжении почти всего вечера он находился ближе остальных к миссис Яффе. Однако возможность имелась у всех, как вы отметили в своих показаниях… И в сущности, они этого не отрицают. Конечно, мы не можем предъявить обвинения Хэю только потому, что шансов украсть ключи у него имелось больше, нежели у других. Кроме того, какой у него был мотив? И что же тогда делать с первыми двумя убийствами? Вы ведь не станете с этим спорить?

– Нет, аргументов у меня больше не осталось.

– Да и на аргументы убийц не ловят. Согласен. Мы хотим предпринять решительную попытку как-то разобраться с кражей ключей. Новые допросы делу не помогут. Нам нужно поставить следственный эксперимент, собрав всех в кабинете Ниро Вульфа и заставив повторить тот вечер, естественно с участием Вульфа и вас. Надо как можно точнее воспроизвести каждое слово и движение, все, что говорилось и делалось в четверг вечером. При этом должны присутствовать трое или четверо из нас. И мы хотели бы все это записать на магнитофон.

Я поднял брови.

– В основном, – продолжал Скиннер, – это нужно, чтобы попытаться определить, кто взял ключи. Но есть и еще одно соображение. Если кто-то хотел убить миссис Яффе, почему он тянул с этим до того вечера? Почему не убил раньше? Не потому ли, что прежде у него не было мотива? Быть может, тем вечером произошло нечто такое, из-за чего у него появился мотив? Мы хотим выяснить и это. В отчетах и показаниях мы ничего не обнаружили, но, быть может, удастся с этим разобраться таким вот способом. Мы хотим попробовать. А для этого нам придется заручиться вашей помощью и согласием Вульфа. Вынудить его предоставить нам свой кабинет мы не можем, не говоря уж об участии в следственном эксперименте. Мы просим вас обсудить это с ним по телефону или при личной встрече – это уже вам решать – и уговорить его.

– Хочу добавить, Гудвин, – вставил окружной прокурор, – что придаю чрезвычайную важность данному мероприятию. Это необходимо сделать, – подчеркнул он.

– М-да, парни, наглости вам не занимать, – ответил я многозначительно.

– Я тебя умоляю, – проскрежетал Кремер, – не надо тут изображать оскорбленную невинность. И от шуточек своих тоже избавь.

– А то как же! – Я оглядел их. – В прошлый вторник, шесть дней назад, в этом самом здании я сидел на скамейке в наручниках. Может, вы также соизволите вспомнить, что мистера Вульфа на основании ордера приволокли на Леонард-стрит. И вы знаете, что́ он при этом испытывал. Желая устроить сцену, он объявил меня своим клиентом и затем от слов своих не отказался. Ему пришлось пойти на кое-какие шаги, и он их предпринял. А я, действуя от его лица, втянул в дело Сару Яффе, и ее убили. Это вывело меня из равновесия, и я совершил ошибку. Я попросил, чтобы мне разрешили работать с вами, поскольку жаждал активных действий. И пожалуй, я до них дорвался. Но к чему мы пришли? А мистер Вульф, он ранимый, как щенок. И вам, черт возьми, это прекрасно известно. И все же у вас хватило наглости просить меня обратиться к нему с подобной просьбой. Вы думаете, что, если попросите сами, он вам откажет. Я тоже так думаю. А еще я думаю, что он откажет и мне. Выбирайте, чего хотите: чтобы он отказал вам или мне?

– Мы хотим, чтобы он согласился, – провозгласил Скиннер.

– И я тоже. Вот только уверен, что ничего нам не светит. Настаиваете, чтобы я попытался?

– Да.

– Когда желаете устроить представление? Сегодня?

– Как можно скорее. Мы сумеем собрать эту публику за полчаса.

Я посмотрел на свои часы: без десяти девять. Еще было время перехватить Вульфа до визита в оранжерею.

– С какого аппарата звонить?

Скиннер указал на один из пяти своих и даже соизволил снять трубку и протянуть ее мне, когда я подошел. Я набрал номер и, услышав голос Вульфа, начал:

– Это Арчи. Вы закончили завтрак?

– Да.

Ответ прозвучал отнюдь не сварливо. Я хорошо знал Вульфа, всю гамму оттенков и тонов его голоса, и вычислил настроение по этому единственному «да». Он добавил:

– Фриц говорит, ты завтракал здесь.

– Ага, мне надо было ополоснуться. Я звоню вам от имени народа штата Нью-Йорк.

– Вот как.

– По просьбе целого собрания: комиссара полиции, двух его заместителей, окружного прокурора, кучи инспекторов и их помощников, не говоря уж о сержанте Пэрли Стеббинсе. Я говорю из кабинета комиссара… Вам этот кабинет знаком, вы здесь бывали. После всех этих дней и ночей camaraderie[15]15
  Товарищество (фр.).


[Закрыть] с ними… Я правильно это произнес?

– Почти.

– Хорошо. Я пользуюсь большим уважением всех и вся. От комиссара до лейтенанта Роуклиффа. А это приличный диапазон. Желая продемонстрировать, какого высокого мнения они обо мне, меня почтили особым доверием. У них есть к вам просьба, и они предоставили мне возможность ее высказать. Сидят тут и смотрят на меня с такой нежностью, что просто ком стоит в горле. Вы бы их видели.

– Сколько ты еще будешь тянуть канитель?

– Как раз заканчиваю. Суть в следующем. Мы завязли. Нам нужно попробовать нечто кардинально новое. Например, вот что: воспроизвести собрание в кабинете в тот четверг с оригинальным составом исполнителей и записать его на пленку. Мы доставим всю труппу, за исключением Сары Яффе, и магнитофон. От вас только и требуется, что впустить нас да сыграть свою роль. Я сказал коллегам, любезно позволившим мне позвонить вам, что практически не сомневаюсь: вы пошлете нас к черту. А поскольку ничто не доставит вам большего удовольствия, нежели возможность доказать мою неправоту, то у вас есть шанс отменно позабавиться. Все, что вам надо…

– Арчи.

– Да, сэр?

– Когда вы хотите это устроить?

– Сегодня. Как можно скорее. Вы, конечно, до одиннадцати не спуститесь из оранжереи…

– Так и быть. – Он был резок, но вовсе не бушевал. – Как тебе известно, я объявил перед свидетелями, что в этом деле ты – мой клиент. А я никогда не отказываю клиенту в разумной просьбе. Эта просьба представляется мне разумной. Поэтому я даю согласие.

Несомненно, то была неожиданность. Однако я не столько пришел в изумление, сколько насторожился. Великодушная готовность пойти навстречу клиенту, особенно когда клиентом являлся я, представлялась мне благовидным предлогом. Им двигало нечто иное, но что?

Вульф продолжал:

– Однако в одиннадцать слишком рано. Я буду занят. Скажем, двенадцать подойдет?

– Да, сэр, подойдет как нельзя лучше. Тогда я вскорости приеду и все подготовлю, расставлю кресла и прочее.

– Нет, – решительно возразил он. – Не стоит. Мы с Фрицем справимся. Своим коллегам в полицейском управлении ты нужен больше, чем мне. Приезжай в двенадцать.

С тем он и отключился.

Я положил трубку и объявил публике:

– Мистер Вульф согласен. Мы должны прибыть туда в полдень.

Я не стал делиться с ними сильнейшими подозрениями, что в сценарий будут внесены кое-какие изменения – и отнюдь не нами и рядовым актерским составом.

Глава шестнадцатая

Уж не знаю, кому в голову пришла подобная идея, но решено было всем собраться в Десятом участке и ехать оттуда. В итоге мы составили целую процессию – два лимузина (Скиннера и Боуэна) и четыре полицейских седана.

Я занял место в головной машине – лимузине комиссара полиции. Мне думалось, что я должен войти первым и сразу же по пересечении порога сменить роль и взять на себя обязанности хозяина, но оказалось, что все спланировано иначе.

Дверь нам открыл вовсе не Фриц, а Сол Пензер, который встретил меня как гостя и предложил принять мою шляпу. Он частенько подшучивал надо мной, но не стал бы этого делать в присутствии комиссара полиции. Несомненно, так велел Вульф. Поэтому я поблагодарил его: «Спасибо, приятель» – и вручил ему шляпу, на что Сол ответил: «Не за что, господин полицейский».

Вульф и Фриц – очевидно, не без помощи Сола – справились весьма неплохо. Кресла стояли именно так, как в начале разбирательства в четверг вечером, равно как и тележка для напитков, должным образом оснащенная.

Обстановка была несколько нарушена, когда Пэрли и еще один детектив внесли магнитофон и всякие приспособления и принялись за установку, однако необходимый порядок тут же восстановили.

Поскольку меня встретили как гостя, я решил, что вежливость требует вести себя сообразно, а потому прошел к своему столу и сел за ним. Ведь именно там я и должен был расположиться по сценарию постановки.

Остальные также разместились в соответствии с первоначальной мизансценой, причем напоминаний никому не потребовалось. Ближе всех ко мне сидела Виола Дьюди, далее Оливер Питкин, Джей Брукер, Бернард Квест и Перри Хелмар в красном кожаном кресле. Диван справа от меня (а если я поворачивался к столу Вульфа, то сзади) стоял пустой. В тот четверг на нем сидела Сара Яффе. В кресле рядом с ним расположился Эрик Хэй, а позади него два адвоката, Ирби и Паркер. Энди Фомос сам отошел за книжный шкаф.

Вдоль стены с другого боку от вульфовского стола разместили дополнительные кресла для публики, поменьше и желтые. Важные шишки вроде комиссара полиции, окружного прокурора и инспектора Кремера должны были довольствоваться этими образчиками экономности. А Хелмару, простому адвокату с Уолл-стрит, к тому же подозреваемому в убийстве, отвели в единоличное пользование красное кожаное кресло. Это выглядело грубым попранием норм гостеприимства, но этого требовали обстоятельства. Также в ряду зрителей сидели помощник прокурора Мандельбаум, капитан Ольмстед и Пэрли Стеббинс. Магнитофон поставили на стол подле сержанта.

Сол Пензер встал лицом к актерам, не к зрителям. Представительности в нем ни на грош. Ростом не вышел, уши и нос огромные, а плечи безвольно опущены. Тысячи правонарушителей обманывались насчет Сола, доверившись своим глазам. Теперь он произнес:

– Полагаю, именно так все и выглядело в четверг вечером, когда появился мистер Вульф. Все согласны?

Возражений не последовало. И Сол продолжил:

– Я сяду на диван, где находилась миссис Яффе. Меня здесь не было, но мне все подробно пересказали. Если я допущу ошибку, ее всегда можно будет исправить. Арчи, позвони, пожалуйста, мистеру Вульфу, как ты сделал это в четверг.

Он пробрался между Виолой Дьюди и мной к дивану. Я подошел к столу Вульфа, нажал на кнопку, дав один длинный и два коротких звонка, и вернулся на место.

Появился Вульф. Зрительский ряд кресел не давал ему пройти вдоль стены, поэтому к своему столу он протиснулся между креслами действующих лиц. Встав рядом со своим сиденьем, он медленно обвел взглядом справа налево всех присутствующих, в конце остановившись на расположившихся вдоль стены представителях народа штата Нью-Йорк.

– Не похоже, джентльмены, что вам удобно, – пробурчал он.

Его уверили, что все в порядке. Вульф сел.

Я ощутил легкое покалывание в позвоночнике. Все его мины и жесты я знал так же хорошо, как и оттенки голоса. И у меня не возникало сомнений, что он намерен всех одурачить, ну хотя бы попытаться.

Вульф обратился к окружному прокурору:

– Полагаю, мистер Боуэн, всем этим людям известно, зачем их здесь собрали?

Боуэн кивнул:

– Да, им все подробно объяснили. И они изъявили желание сотрудничать. Мистер Хелмар, мистер Паркер и мистер Ирби сделали ряд замечаний относительно использования записи, которые занесены в меморандум. Хотите взглянуть?

– Нет, если мистер Паркер его одобрил. Значит, мы можем приступать?

– Да, пожалуйста.

Вульф повернулся к исполнителям:

– Мисс Дьюди и джентльмены, вы понимаете, что нас здесь собрали, чтобы воспроизвести во всей полноте картину случившегося вечером прошлого четверга. Сразу после моего появления мистер Гудвин представил мне мисс Дьюди, а также господ Брукера, Квеста и Питкина. Затем я сел. Потом мистер Хелмар заявил, что у него есть заявление, которое он хотел бы зачитать. Отсюда, полагаю, нам и следует начать. Однако прежде я хотел бы сделать кое-какие замечания.

Тут один из зрителей издал некий звук. Это был инспектор Кремер, а звук представлял собой нечто среднее между рыком и фырканьем. Среди собравшихся Кремер знал Вульфа лучше всех, за исключением лишь меня.

Вульф откинулся в кресле и устроился поудобнее.

– В четверг вечером я объявил вам, что для меня представляет интерес лишь убийство Присциллы Идз. И тут ничего не изменилось, за одним исключением: к нему прибавилось убийство Сары Яффе. Когда вы разъехались тем вечером, я сказал мистеру Гудвину, что, похоже, догадываюсь, кто убил мисс Идз и миссис Фомос. То мое подозрение – ибо тогда это была всего лишь догадка – основывалось на двух вещах: во-первых, на моем впечатлении от вас пятерых, сложившемся тем вечером, а во-вторых, на факте убийства миссис Фомос.

Предположение, что на миссис Фомос напали исключительно с целью завладеть ключами от квартиры мисс Идз, сразу обнаружило бы свою несостоятельность, имейся у следствия другая версия. Если убийце всего лишь потребовались ключи, достаточно было похитить сумочку. В нашем городе их крадут десятками каждый день. Лишая жизни миссис Фомос, преступник значительно увеличивал для себя риск, сопряженный с убийством мисс Идз. Если бы труп Присциллы Идз обнаружили раньше – а это запросто могло произойти, когда бы тот детектив… Ауэрбах, да, мистер Кремер?

– Да.

Кремер, сощурившись, взирал на Вульфа.

– Когда бы он раньше пришел к мысли о ключах, то добрался бы до квартиры мисс Идз еще до ее возвращения и застал бы там притаившегося убийцу. Несомненно, убийце хватало сообразительности, чтобы предусмотреть подобную опасность. И толкнуть его на убийство миссис Фомос могло разве только сильнейшее возбуждение. Эта мысль, конечно же, пришла на ум и полиции, но, насколько я понимаю, ее отмели, предположив, что миссис Фомос узнала того, кто пытался отнять у нее сумочку, и преступник вынужден был от нее избавиться. Предположение вполне правдоподобное, но подразумевающее, что убийца был отъявленным халтурщиком, в чем я усомнился. Я допустил прямо противоположное: миссис Фомос была убита не потому, что опознала нападавшего, но потому, что не опознала бы его, о чем ему было известно.

– Бьете на эффект? – не выдержал Скиннер. – Или же полагаете, будто к чему-то придете?

– Я уже к чему-то пришел, – парировал Вульф. – Я только что сказал вам, кто убийца.

Пэрли Стеббинс вскочил с револьвером в руке и устремил взгляд на исполнителей, стараясь держать всех их в поле своего зрения.

– Продолжайте и назовите его, – прорычал Кремер.

– Конечно, ему нужны были ключи, – уступил Вульф, – но он мог заполучить их и не убивая миссис Фомос. Он избавился от нее потому, что она сама по себе представляла для него опасность – не меньшую, чем мисс Идз. Убийство одной не принесло бы ему никакой пользы, не убей он и вторую. Подобная гипотеза созрела у меня еще вечером во вторник. Но я не отдавал ей предпочтения, ибо тогда имелось слишком много альтернатив, гораздо проще поддающихся проверке. В среду мистер Гудвин нанес визиты миссис Яффе и мистеру Фомосу. А чуть позже явился мистер Ирби и подкинул мне наживку, позволяющую завлечь всех вас сюда. В четверг утром вследствие блестящего хода, сделанного накануне мистером Гудвином, пришла миссис Яффе и обеспечила меня еще более верной наживкой, нежели мистер Ирби. Как всем вам известно, я этим воспользовался. Если бы не тот ход мистера Гудвина, миссис Яффе не пришла бы ко мне и почти наверняка сейчас была бы жива. И лично мне это представляется гораздо более веским основанием для того, чтобы он возлагал на себя ответственность за ее смерть, нежели ее телефонный звонок ему в ночь на пятницу и последующие события. Прискорбно, однако отнюдь не удивительно, что захлестнувшие его эмоции нарушили мыслительные процессы и привели к неверному заключению. Я сочувствовал и все так же сочувствую ему.

– Нам обязательно выслушивать все это? – не выдержал теперь Боуэн.

– Возможно, и нет, – допустил Вульф, – но я разоблачаю убийцу и могу претендовать на некоторое снисхождение. Вы ведь наверняка рассчитывали провести здесь несколько часов. Я настолько вас утомил?

– Продолжайте.

– В четверг днем мистер Ирби вернулся со своим клиентом, мистером Хэем, прилетевшим из Венесуэлы. В качестве наживки ни тот ни другой мне уже не требовались, но я пригласил их на вечернее собрание – при условии, что они явятся как наблюдатели, а не участники. Как вы знаете, они здесь присутствовали. В чем дело, Арчи?

– Я слежу за собой, – ответил я ему уже на ходу.

Не буду утверждать, будто нагнал его мысль, но, по крайней мере, уже видел поднятую ею пыль. Сознаюсь также, что заметил, как Сол Пензер потихоньку достал из кармана пушку и положил себе на бедро.

Сам я не стал демонстрировать оружие. Просто обошел диван и остановился на расстоянии вытянутой руки от правого плеча Эрика Хэя. Он не повернул головы, хотя и знал, что я там стою. Взгляд его не отрывался от Вульфа.

– Все в порядке, – снова обратился я к Вульфу. – Мои мыслительные процессы нарушены не настолько, чтобы сломать ему шею. Так что же дальше?

Убедившись, что я не собираюсь ударяться в истерику, он вернулся к софтдаунскому квинтету.

– К моменту вашего ухода отсюда в четверг вечером я не накопал ничего нового на вас в связи с убийством мисс Идз. Однако теперь в свете той моей гипотезы мне представлялось еще более сомнительным, что у кого-то из вас отыщется мотив для убийства миссис Фомос. Как уже сказал, я поделился с мистером Гудвином догадкой, что мне известен убийца, но признал также, что имеется некоторое требующее разрешения противоречие. С этой целью я попросил его следующим утром в одиннадцать часов доставить сюда миссис Яффе. – Он повернулся налево. – Что это за противоречие, мистер Кремер?

Тот покачал головой:

– Я не до конца вас понимаю. Исходя из ваших слов, преступник убил миссис Фомос, будучи уверен, что она его не опознает. Полагаю, это значит, что субъект, выдающий себя за Эрика Хэя, вовсе не Хэй, а самозванец. Но почему вы об этом молчали?

– Я столкнулся с противоречием.

– С каким?

– Вам следовало бы догадаться. Среди бумаг, предоставленных мною лейтенанту Роуклиффу в пятницу, была копия напечатанного мистером Гудвином отчета о его беседе с миссис Яффе в среду у нее на квартире. Вы, несомненно, читали этот документ. И вот выдержка из него, цитирую: «То было последнее письмо, которое я получила от Прис. Самое последнее. Может, оно до сих пор у меня… Помню, она прислала и его фотографию». Так миссис Яффе сказала мистеру Гудвину. Это противоречило моей гипотезе, что человек, называющийся Эриком Хэем, самозванец. Если миссис Яффе видела фотографию настоящего Хэя, почему она не разоблачила этого человека, когда увидела его здесь? Именно такой вопрос я и хотел ей задать, когда просил мистера Гудвина доставить ее сюда в пятницу утром.

– Почему же вы не спросили ее сразу?

– Если это вызов, мистер Кремер, я его проигнорирую. Если же вы спрашиваете просто для сведения…

– Для сведения.

– Прекрасно. Этому не благоприятствовали обстоятельства. Мои подозрения против мистера Хэя ничем не подкреплялись. Это была лишь гипотеза. И я сомневался в добросовестности самой миссис Яффе. Для начала я хотел выяснить мнение мистера Гудвина и мистера Паркера, но миссис Яффе уехала вместе с мистером Паркером. Было уже поздно, я устал. Конечно, я сожалею об этом. Я пожалел об этом буквально через два часа, когда меня разбудил телефонный звонок и мистер Гудвин сообщил, что миссис Яффе убита. Лишь тогда, увы, слишком поздно для нее, я все понял. Я даже встал с постели и сел в кресло, чего никогда не делаю.

– Все это записывается, Вульф, – предупредил его Боуэн. – Вы говорите, что вам была известна личность убийцы. Кому вы об этом сообщили?

– Пф-ф. Это несерьезно, мистер Боуэн. Я не имел никаких улик. Вы располагали той же информацией, что и я, до последней малости. Да еще пользовались услугами мистера Гудвина. А это серьезное подспорье, когда голова у него соображает. Помните, я начал с простой гипотезы, стремясь истолковать убийство миссис Фомос как подготовку к убийству мисс Идз? Вообще говоря, я начал с нескольких гипотез. Но самой перспективной мне представлялась следующая: некто в Каракасе завладел бумагой, подписанной мисс Идз, тогда миссис Хэй, и предоставляющей ее мужу право на половину собственности жены, и, чтобы предъявить претензии, стал изображать Хэя. Придя к выводу, что для отстаивания своих притязаний ему рано или поздно придется лично прибыть в Нью-Йорк, он решил избавиться от единственных двух персон, лично знавших Хэя и делавших невозможным появление здесь самозванца. И вот он приехал сюда и убил их сам или организовал убийство.