Электронная библиотека » Роберт Рождественский » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 28 мая 2015, 16:56


Автор книги: Роберт Рождественский


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +
«Мне уже в который раз…»
 
Мне уже в который раз
снится тот же самый сон:
затемненные дома
спину горбят.
До второго этажа
           город снегом занесен –
неживой,
не простой,
старый город.
Долгой полночью накрыт.
Звездным инеем согрет.
На плечах моей земли –
                снег налипший.
Будто он –
      за тыщу зим.
Будто он –
      на тыщу лет.
 
 
Только я и сквозь него –
                     слышу!
                          Слышу!
Продирается трава.
Продирается,
           крича!
Так
продрогшее зверье
           рвется к снеди.
У меня в ушах звенит
           боль зеленого луча.
Я ползу,
я плыву
      в темном снеге.
Я хочу спасти в траве
                молчаливых светляков.
Но грохочет надо мной
мир уставший.
До травы,
как до весны,
           невозможно далеко.
Далеко-далеко.
Даже дальше.
Нет еще других времен.
Нет еще других погод.
Лишь зыбучая метель
                впала в ярость.
 
 
Это –
     очень старый сон.
Это –
     сорок первый год.
Это –
     карточки на хлеб
потерялись.
 
«Приходит врач, на воробья похожий…»
 
Приходит врач, на воробья похожий,
и прыгает смешно перед постелью.
И клювиком выстукивает грудь.
И маленькими крылышками машет.
– Ну, как дела? –
           чирикает привычно. –
Есть жалобы?.. –
Я отвечаю:
          – Есть.
Есть жалобы.
Есть очень много жалоб…
Вот, – говорю, –
           не прыгал с парашютом…
Вот, – говорю, –
           на лошади не ездил…
По проволоке в цирке не ходил…
Он морщится:
– Да бросьте вы!
 
 
Не надо!
Ведь я серьезно…
– Я серьезно тоже.
Послушайте, великолепный доктор:
когда-то в Омске
           у большой реки
мальчишка жил,
затравленный войною…
Он так мечтал о небе –
                синем-синем!
О невозможно белом парашюте,
качающемся в теплой тишине…
Еще мечтал он
           о ночных погонях!
О странном,
древнем ощущенье скачки,
когда подпрыгивает сердце к горлу
и ноги прирастают к стременам!..
Он цирк любил.
И в нем –
      не акробатов,
не клоунов,
не львов,
      больших и грустных,
а девочку,
      шагающую мягко
по воздуху,
          спрессованному в нить.
О, как он после представлений клялся:
«Я научусь!
И я пойду за нею!..»
Вы скажете:
          «Но это все наивно…»
Да-да, конечно.
Это все наивно.
Мы –
     взрослые –
           мечтаем по-другому
и о другом…
Мечта приходит к нам
еще неосязаемой,
           неясной,
невидимой,
неназванной,
           как правнук.
И остается в нас до исполненья.
Или до смерти.
Это все равно.
Мы без мечты немыслимы.
                     Бессильны.
Но если исполняется она,
за ней – как ослепление –
другая!..
Исполнилось лишь самое начало.
Любовь исполнилась
и крик ребенка.
Исполнились друзья,
                дороги,
                     дали.
Не все дороги
и не все друзья, –
я это понимаю!..
Только где – т о
живут мечты –
           наивные, смешные, –
с которых мы и начали мечтать.
Они нам в спины смотрят долго-долго –
вдруг обернемся
и «спасибо!» скажем.
Рукой взмахнем:
           – Счастливо!..
                     Оставайтесь…
Простите за измену.
Мы спешим… –
Но, может, это даже не измена?!
 
 
…А доктор
      собирает чемоданчик.
Молчит и улыбается по-птичьи.
Уходит.
И уже у самой двери
он тихо говорит:
– А я мечтал…
давно когда-то…
           вырастить
                     овчарку…
А после
      подарить погранзаставе…
И не успел… –
Действительно, смешно.
 
«Взял билет до станции Первая любовь…»
 
Взял билет до станции
                Первая любовь.
Взял его негаданно.
Шутя.
Невзначай.
Не было попутчиков.
Был дым голубой.
Сигареты кислые.
           И крепкий чай.
А еще шаталась монотонная мгла.
А еще задумчиво гудел паровоз….
 
 
Там, на этой станции,
                вершина была.
Тепла я верш и на.
До самых звезд.
Ты ее по имени сейчас не зови,
хоть она осталась –
                лицом на зарю…
Встал я у подножия
                Первой любви.
Пусть не поднимусь уже –
так посмотрю.
Потянулся к камню раскаленной рукой,
голову закинул,
торопясь и дрожа…
 
 
А вершины вроде бы
и нет никакой.
А она, оказывается,
                в пол-этажа…
Погоди,
но, может быть, память слаба?..
Снег слетает мудро.
Широко.
Тяжело.
В слове
      буквы смерзлись.
Во фразе –
      слова…
Ах, как замело все!
Как замело!..
 
 
И летел из прошлого
                поезд слепой.
Будто в долгий обморок,
в метели нырял…
Есть такая станция –
Первая любовь.
Там темно и холодно.
                Я проверял.
 
«Где-то оторопь зноя с ног человека валит…»
 
Где-то оторопь зноя
                с ног человека валит,
где-то метель по насту
                щупальцами тарахтит…
А твоего солнца
хватит
на десять Африк.
А твоего холода –
на несколько Антарктид…
Снова,
     крича от ярости,
                вулканы стучатся в землю!
Гулким,
      дымящимся клекотом
                планета потрясена…
А ты –
беспощадней пожаров.
Сильнее землетрясений.
 
 
И в тысячу раз беспомощней
двухмесячного пацана…
Оглядываться не стоит.
Оправдываться не надо.
Я только все чаще спрашиваю
с улыбкою и тоской:
– За что мне
           такая мука?
За что мне
      такая награда?
Ежеминутная сутолока.
Ежесекундный покой.
 
ЖАРА
 
Я
такой жары
          еще не помню…
Жарко паутине.
Жарко полдню.
Жарко сквозняку,
           дыханью,
                шагу.
Жарко…
Кажутся несбыточными грозы.
И собака,
будто после кросса,
дышит
      лихорадочно и жадно.
Жарко…
Даже рекам
          духота понятна.
Небо за неделю полиняло.
 
 
Яблони распарились,
обвисли.
Медленно
      пе –
          ре –
           пол –
           за –
                ют
                    мысли
с яблоней
на сморщенные перья.
Даже не переползают –
пере –
валиваются
          и засыхают.
Засыхают,
будто засыпают…
Жарко.
      Тишина.
           Оцепененье.
Вянут подходящие сравненья.
Даже слову,
          даже буквам
                    жарко.
 
 
…Ну вас к черту!
Надоело –
      в рифму!
 
Памяти Михаила Светлова
 
Какие памятники ставятся волшебникам?
Из мрамора?
Из бронзы?
Из стекла?..
 
 
Довольствуемся
           слабым утешением,
что нас позвали
важные дела.
Так повелось,
           что вечера задымлены,
и опровергнуть ничего нельзя…
При жизни –
рядовые собутыльники.
А после смерти –
лучшие друзья…
 
 
Однажды в полдень
           сказку встретить можно.
 
 
Не проходи
и запросто присядь.
А сказка
      курит,
пьет коньяк с лимоном
и спрашивает:
           «Как живешь, босяк?»…
И вот уже сначала жизнь задумана!
Построен за ночь
               город на песке…
Сидит на стуле
добрая
усталая
романтика
      в усталом пиджачке.
Она и не кончалась –
                время не было.
Она не отдыхала –
                век не тот.
Она, прервав остроты,
                нежно-нежно
на солнце
      руку тонкую кладет.
Молчит –
а пальцы слушаются слабо.
И непривычно тихо за столом…
 
 
Струится и подрагивает
                     слава,
как воздух над пылающим костром.
 
«Не верю в принцесс на горошинах…»
 
Не верю в принцесс на горошинах,
Верю в старух на горошинах.
Болезнями огорошенных.
Дремлющих осторожно…
 
 
Они сидят
      над чаями
Возвышенно
           и терпеливо,
чувствуя,
      как в чулане
дозревает
      царство наливок…
Бормочут что-то печальное
и, на шаткий стол опершись,
буквами пишут печатными
письма –
      длиною в жизнь…
Постели им –
           не постели.
Лестницы им –
           коварны.
Оладьи для них –
               толстенны.
А внученьки –
           тонковаты…
Кого-то жалея вечно,
кому-то вечно мешая,
прозрачны
      и человечны,
семенят
      по земному шару…
Хотят они всем хорошего.
Нянчат внучат покорно.
 
 
А принцессы
спят
на горошинах.
И даже очень спокойно.
 
«Гитара ахала, подрагивала, тенькала…»
 
Гитара ахала,
           подрагивала,
                     тенькала,
звала негромко,
переспрашивала,
просила.
И эрудиты головой кивали:
                     «Техника!..»
Неэрудиты выражались проще:
                          «Сила!..»
А я надоедал:
– Играй, играй, наигрывай!
Играй, что хочешь.
                Что угодно.
                     Что попало…
Из тучи вылупился дождь
                     такой наивный,
как будто в мире до него
дождей
      не падало…
Играй, играй!
Деревья тонут в странном лепете…
Играй, наигрывай!..
Оставь глаза открытыми.
На дальней речке
           стартовали гуси-лебеди –
и вот, смотри, летят,
летят и машут крыльями…
Играй, играй!..
Сейчас в большом
           нелегком городе
есть женщина
высокая, надменная.
Она, наверное,
           перебирает горести,
как ты перебираешь струны.
Медленно…
Она все просит
           написать ей что-то нежное.
А если я в ответ смеюсь –
не обижается.
Сейчас выходит за порог.
                     А рядом –
                          нет меня.
Я очень без нее устал.
Играй, пожалуйста…
 
 
Гитара ахала.
           Брала аккорды трудные,
она грозила непонятною истомою…
И все,
кто рядом с ней сидели,
                были струнами.
А я был –
как это ни странно –
самой тоненькой.
 
«Ты мне сказала: «Ночью…»
 
Ты мне сказала:
«Ночью
тебя я видала
           с другой!
Снилось:
      на тонкой ноте
в печке гудел огонь.
Снилось,
      что пахло гарью.
Снилось:
      метель мела.
Снилось,
      что та – другая –
тебя у метро ждала.
И это было
      началом
и приближеньем конца.
 
 
Я где-то ее встречала –
жаль,
не помню лица.
Я даже тебя
          не помню.
Помню,
что это –
      ты…
Медленно
      и небольно
падал снег с высоты.
Сугробы росли неизбежно
возле холодной скамьи.
Мне снилась
           твоя усмешка.
Снились
      слезы мои…
Другая
сидела рядом.
Были щеки
          бледны…
Если все это –
неправда,
зачем тогда
          снятся сны?!
Зачем мне –
скажи на милость –
знать запах
          ее волос?..»
 
 
А мне
ничего не снилось.
Мне просто
          не спалось.
 
Деревья
 
Ветер!
Деревья мечутся по саду.
Листья в этом ветре
                кажутся
                     искрами…
Ветер!
Они уже берут в осаду
новую,
      пахнущую красками
                     изгородь.
Грянули!
      Нахлынули!
                Почти одолели!
Ветер
не утихает ни на миг…
И кричат, раскачиваясь,
                     черные деревья,
ветви
за густые вершины
заломив…
Эта ночь наполнена
                рокотом
                     боя.
Над пустым садом –
отблеск грозовой.
За дрожащей изгородью
                темное поле.
Поле
с насмерть перепуганной
                     травой…
– Ну, куда вы лезете,
                деревья?
Куда вы?
Что вам не сидится?
Я ж знаю наверно:
Вам в саду несладко!
                А в поле –
                          и подавно!
Ох, как много в поле
жесткого
ветра!
Там он
      настоян
           на бурях и на грозах.
К нему на подмогу
                тучи приползли.
Он запустит руку
в спутанные кроны,
хохотнет
      и всех вас
                вырвет из земли!
Верьте мне:
не будет
      ничего другого! –
Но кричат деревья,
                к земле наклонясь:
– Отойди, пожалуйста!
Не бери
      на горло.
Мы
не можем больше!
Понимаешь нас?
Знаешь,
      надоели нам
                сказки
                     о простудах.
Знаешь,
      надоело нам
                прозябать немо…
Если смерть наступит –
пусть она
наступит
посреди
      поля,
посреди
      неба!
Посреди
      жизни
разметнуть
ветви.
Высоту
      мира
          узнать не на словах…
В головах зеленых –
                ветер.
                     Ветер.
Синий.
В очень зеленых
           головах.
 
В Риме
 
Скажи мне,
что ты меня
          любишь…
 
 
Чуть живы
дотошные люди.
Мы рано встаем,
озабоченно-неисправимы,
как будто
      сдаем
историю
древнего
Рима.
Ворочаем
темные камни
           его Колизея,
на прочее
проникновенно глазея.
Листаем
все площади Рима,
                все улицы…
Устали
от этой возвышенной
                участи.
Мы сами
      старинны.
Мы всех Колизеев
                старинней.
Мы –
     в Риме.
Но я вам сейчас –
не о Риме…
Мы рано встаем,
и заботами
      каждый
           напичкан.
Живем,
будто сами
      учебники пишем.
Где ветер
      кочевий
врывается
в отблеск надежды…
Мы пишем
      учебник.
Готовьте шпаргалки,
студенты!
А лучше поспорьте
с любою страницей,
                как с догмой.
Ведь вам это
           после
продолжить.
Навечно продолжить!..
Пусть учатся
колкие люди,
           идущие
                следом,
всем улицам,
всем громыханьям
                и лепетам.
Востокам и западам,
молчаниям
           и мгновеньям.
Всем заповедям верности
вдохновенью.
Пусть учатся ливням
и детскому
          крику…
 
 
Мы –
     в Риме.
Мы бродим по Риму.
Мы в Риме.
Мы –
     старые люди…
 
 
Соври мне,
что ты меня любишь.
 
Королева пляжа

В. Ежову


 
И была там королева пляжа…
Пляж,
     лениво вглядываясь в волны,
по утрам дымился,
будто плаха
после исполненья приговора…
В этот час –
как будто отвлеченно
от погоды,
моря
и вселенной –
шла по пляжу
           рыжая девчонка.
Мы ее прозвали
королевой.
Проходила,
          как землетрясенье!
Проходила
      вызовом веселым.
По уютным письмам
и по семьям
шла она
нежданным ревизором.
Очень жглась
           и слишком понималась,
от прически до ногтей
крамольна…
На локтях
      мужья
           приподнимались.
Говорили:
«Чудо –
      это море!..»
Только жены
не желали чуда.
Вздрагивали жены,
                будто чуя
недруга.
Едины и усердны,
расставляли крылья,
                как наседки.
Их глаза решимостью сверкали
(королева проходила мимо).
А они ее
      вовсю
свергали!
И топтали.
И до дна громили.
Косточки в муку перетирали,
заходясь
в высоком наслажденье,
потому что были
               мастерами
в этом самом
очень женском
деле.
С ними было спорить бесполезно…
Королева шла легко,
спокойно.
И плескалось море
                в королевстве.
И синели в королевстве
                     горы.
Королевство
(это было видно)
разделялось
          на две половины.
На одной –
святое раболепье.
На другой –
проклятья королеве.
 
«А я все тебе не пишу, не пишу…»
 
А я все тебе не пишу, не пишу.
Так уж выходит.
День не пишу.
           Два не пишу.
                     И месяц…
Злая кассирша в окне
сортирует мелочь
и никаких уговоров
                слышать не хочет…
Я уезжаю.
Шоссе белеет.
Закат потушен.
Под Шереметьево ветер кусты качает…
И самолет, зазнавшись,
                нос задирает к тучам,
будто он в небе
самый большой начальник.
Ему приходится туго.
Он дышит взмыленно.
Перед возможной его бедою
все беды –
      маленькие…
Я тысячу писем тебе написал.
Но только
      мысленно.
Тысячу писем послал тебе
с красивыми марками.
Они, как телята,
           в ладони твои неумело тычутся.
Они до поры молчат в темноте
                     почтового ящика.
И вот я пишу еще письмо.
Уже настоящее.
Отдельно ты его не прочтешь –
прибавь к тысяче…
Пусть будет по-твоему.
                Пусть по-твоему.
                     Пусть по-новому.
Хотя над нами опять на части дробится
время, в котором люди
                научились многому
и разучились
           писать письма.
 

Из сборника
«Всерьез»
(1970)

Дни рождений
 
Луна,
     сквозь тучи прорастая,
глаза зеленые скосила…
 
 
Родился я
в селе Косиха.
Дождливым летом.
На Алтае.
А за селом
      синело поле
и пахло
ливнем переспелым…
 
 
Нет!
Я родился
      много позже.
Потом,
в июне.
В сорок первом.
И жесткий голос
           Левитана
был колыбельною моею.
Меня
     война в себя впитала.
Я – сын ее.
Я полон ею…
Кричали о победе
                трубы.
Над площадью
           салют светился…
Мне повезло.
Я встретил
          друга.
И с ним как будто вновь
                     родился…
 
 
Жил –
      не богатый и не бедный.
Острил.
Под простачка
           рядился.
Наедине с бумагой, –
белой,
как изморозь, –
я вновь
      родился!..
Дрожал от странного озноба.
Протестовал.
Себя стыдился.
Сказал: «Люблю…» –
                родился снова.
Услышал: «Нет!» –
и вновь
      родился…
 
 
Шел век –
      ожесточенно-труден, –
для сладких песен
не годился.
Я только на секунду
                струсил.
И превозмог.
И вновь
      родился.
О, дни рождений!
               Дни рождений!
Дни грусти
и освобождений.
Дни праздников,
           пора зачатья, –
без вас я –
будто дом
      без счастья.
Пока мои глаза открыты,
я дни рождения
           встречаю.
 
 
И торжествую
в первом крике!
И все идет опять
           сначала.
 
«Встанет море, звеня…»
 
Встанет море,
           звеня.
Океаны –
      за ним.
Зашатает
      меня
вместе с шаром земным!
А уснуть захочу,
после долгих погонь
я к тебе
      прилечу –
мотыльком
на огонь.
Пусть идут,
          как всегда,
посреди мельтешни
очень быстро –
           года.
Очень медленно –
                дни.
 
Мелочь
 
Осень выдалась
           шикарная.
Захмелевший от ходьбы,
в незнакомый лес шагаю я
по стихи,
как по грибы.
Я дышу настырным воздухом.
Две строки уже нашел.
 
 
И собака
      машет хвостиком,
как заправский дирижер.
 
«Над камином стучат ходики…»

А. Аграновскому


 
Над камином стучат
ходики…
Где у па ли
      друзья,
холмики.
Навсегда заросли
травами.
До сих пор их дома
в трауре…
 
 
А другие
      пошли в физики.
Мне о них разузнать –
фигушки!
Мне у них про дела
выпытать –
все равно
      что секрет
выболтать…
 
 
А иные нашли
жилочку,
может,
      даже и впрямь –
жирную.
Полюбили столы
крупные.
Полюбили слова
круглые…
Им
грешно до меня снизиться,
и застыл телефон
в книжице.
Как рыбешка
           в углу невода.
Номер есть,
          а звонить –
некуда…
 
 
Похудела моя
книжечка.
Там,
где раньше канат, –
ниточка.
Там, где раньше
           моря, –
озеро.
А заместо весны –
осени.
 
Разница во времени
 
Звезды высыпали вдруг
                необузданной толпой.
Между летом и зимой
запылала осень трепетно.
Между стуком двух сердец,
                     между мною и тобой
есть –
помимо расстояний –
                просто разница во времени.
Я обыкновенно жил.
Я с любовью не играл.
Я писал тебе стихи,
                ничего взамен не требуя.
И сейчас пошлю домой
                восемнадцать телеграмм.
Ты получишь их не сразу.
Это –
     разница во времени.
Я на улицу бегу.
Я вздыхаю тяжело.
Но, и самого себя
           переполнив завереньями,
как мне закричать
               «люблю»!
Вдруг твое «люблю»
                прошло?
Потому, что существует
                эта разница во времени.
Солнце встало на пути.
                Ветры встали на пути.
Напугать меня хотят
                высотою горы-вредины.
Не смотри на телефон.
                    И немного подожди.
Я приду,
перешагнув
          через разницу во времени.
 
Трын – трава
 
Где растешь,
          трын-трава?
Где?
В какой стороне?..
Там,
     где злые слова
тонут
     в хлебном вине…
 
 
Где растешь,
          трын-трава?
Возле самой беды.
Будто возле воды,
наклонившись едва…
 
 
Раззвонила молва:
или дождь,
      или снег.
Повод
     есть или нет,
наливай! –
трын-трава!
Как темно в голове!
Ты
себя потерял.
Зря ты верил траве,
трын-траве
доверял…
Я друзей позову,
чаем их разозлю…
 
 
Я скошу
трын-траву
и корове
      скормлю.
 
Именины

Л. Я.


 
Было весело.
Было пьяно.
Было душно,
           как в парнике…
Шестьдесят свечей
                засияло
на торжественном
пироге.
Длилось время.
Сменялись тосты,
и приканчивалась
                икра…
 
 
Багровея,
      бухгалтер толстый
постоянно кричал:
«Ура!..»
Постаревшая примадонна,
плотно севшая
           на кровать,
повторяла хозяйке дома:
«Дура!
Годы на до
      скрывать…»
Лысый дядя
           хвалил жаркое
и, задрав подбородок вверх,
лепетал
      чего-то такое
про коротенький
бабий век…
 
 
А хозяйка,
      вникая в речи,
не сердилась,
не горевала.
Наклонившись,
           тушила свечи,
будто каждую
целовала.
 
Подарок
 
Закрутился на работе –
мне с подарком
           не успеть!..
Я себя
пошлю
по почте
на Кутузовский
           проспект.
Нарисую адрес
           тушью,
вид солидный
           сохраню.
Размечтавшуюся душу
ненамного
оценю.
На меня
      наклеят
           марки, –
кончится
авторитет.
В целлофановой бумаге
буду я всю ночь
           хрустеть.
Грузовик вздохнет,
умаясь…
 
 
Торопясь, как на пожар,
почтальон
      проверит адрес,
крикнет:
«Сидорыч,
      сгружай!..»
И начнет
меня
ворочать,
над посылкой
           колдовать.
Проведет ногтем
               по строчке:
«Человек. Не кантовать…»
 
 
Почта
      к сроку запоздала,
но пришла наверняка.
«Распишитесь…
Вам
подарок…
Так что с праздничком…
Пока…»
Ты в такое
      не поверишь.
Соберется
вся родня…
Почтальон
      звонит у двери:
возвращает мне
меня.
 
Давнее

А. Киреевой


 
Я, как блиндаж партизанский,
                          травою
                               пророс.
Но, оглянувшись,
очень отчетливо вижу:
падают мальчики,
           запнувшись за мину,
                          как за порог,
наткнувшись на очередь,
                будто на ленточку
                               финиша.
Падают мальчики,
           руки раскинув просторно,
на чернозем,
           от безделья и крови
                          жирный.
Падают мальчики,
           на мягких ладонях которых –
такие прекрасные,
такие длинные
           линии
                жизни.
 
Убили парня
 
Убили парня
           за здорово живешь.
За просто так.
Спокойно.
Как в игре…
И было это
          не за тыщу верст
от города.
А рядом.
Во дворе.
Еще пылали окна…
 
 
Между тем
он так кричал,
           прижав ладонь к груди,
как будто накричаться
захотел
за долгое молчанье
                впереди…
Крик
     жил отдельно!
Вырастал стеной.
Карабкался,
обрушивался с крыш.
Растерзанный,
           отчаянный,
                     больной,
нечеловечески огромный
крик!
Он тек по трубам,
                полз по этажам,
подвалы заполнял
                и чердаки.
Он ошалело
тыкался
в звонки!
Ломился в двери
           и в замках визжал!..
И воздух был почти воспламенен.
И сигаретки
           прыгали у рта:
«Вот если бы не вечером,
а днем…»
«Вот если бы на фронте, –
                     я б тогда…»
И всё.
И только молний пересверк.
И всё.
И не остановился
                век…
 
 
Какое это чудо –
человек!
Какая
     это
      мерзость –
человек!
Молитва инк а,
провожающего солнце
 
 
Я понимаю прекрасно,
что день
          тебя
           утомил…
 
 
Как мало
у ночи
красок!
Видишь:
      чернеет мир!
Подули
      черные ветры.
Зреет в траве
роса.
Сухие
      черные ветки
целятся
мне в глаза
Спеют
      черные бунты
в самом забитом
рабе.
Черное
      тело
           пумы
скользит
по черной тропе…
 
 
Пожалуйста, возвращайся!..
 
 
Звезды
      мигают нервно,
и каждая –
как укор.
На фоне
      черного неба –
черные
гребни гор.
Черные птицы
           откаркались.
Земля –
      черна и пуста.
В бездонной реке,
накапливаясь,
ворочается
          чернота.
Вода,
     как чума,
           бессовестна.
Она
накрыла меня…
Ночь,
     наверное,
           создана
для ожидания
дня…
 
 
Пожалуйста, возвращайся!..
 
 
Молчанье
      живет для криков.
Для бури
      создан покой.
Змея
рождена для крыльев.
Для холодов –
           огонь…
Тяжесть
      ночного
           ига
люди по сну
волокут.
По черным морщинам
                инка
бесцветные слезы
текут.
Не зря умирают
           ночью,
мучаясь
и хрипя…
Я полон
      завтрашней новью!
Я очень верю
в тебя!..
 
 
Пожалуйста, возвращайся!
Письмо из Южного полушария
 
 
Как вы там
           ходите вниз головой?
Все объясняется просто.
Научно.
Правильно.
Ясно как день…
Но неужто
вы не теряетесь
                на мостовой?..
 
 
Чайник вскипает
                носиком книзу.
Едут машины
           колесами вверх.
Кот
      невесомо идет по карнизу.
Искры
      летят из-под сомкнутых век.
Люди сидят
           в перевернутых креслах.
Поезд,
разбухший от запаха дынь,
странно повиснув
                на тоненьких рельсах,
мчит,
опираясь на собственный дым.
Люстра торчит,
           как хрустальная елка.
Важный начальник
на темя встает.
Будто он близкий родственник
                          йога,
ежели сам –
почему-то –
не йог.
Врач вытрезвителя
                пьет беспробудно.
Плачет.
Боится упасть
           на Луну.
Лектор занудный
           вцепился в трибуну.
Жулик –
      в решетку.
Ревнивец –
          в жену.
Самоубийством
           кончает посуда.
Синяя мгла
за чертой снеговой.
 
 
Жаль,
не могу я увидеть
               отсюда:
как вы там ходите
вниз головой.
 

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4
  • 3.5 Оценок: 2

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации