Книга: Судьба Шута - Робин Хобб

Если вы очень любите, например, мир Толкина - Средиземье, или Гарри Поттера, то понимаете, как можно привязаться к таким масштабным серийным книгам, мир будто придумать и написан специально для вас, не так ли?

Я полюбила мир Элдерлингов так сильно, что, честно говоря, задолбалась рыдать над этими тремя книгами.

МИР. Пожалуй, самое впечатляющее здесь это именно он. Огромные территории, множество законов, по которым этот мир действительно живет, чудесная магия, прекрасная история с многочисленными загадками и тайнами, которые постепенно открываются, и ты просто ахаешь и охоешь от того, насколько все это интересно. Все логично и очень красочно, сочно и живо.

ПЕРСОНАЖИ. Это еще один очень важный пунктик и, в общем то, моя любовь. Персонажей множество, и их достоинство в том, что у КАЖДОГО есть своя дорога, свои амбиции, цели, радости и сложности, у каждого есть индивидуальность, характер каждого раскрывается, и абсолютно все растут на протяжении всех трех книг. Это колоссальный труд, мне кажется, создать ТАКИХ ярких и живых героев. Особенно интересно наблюдать как начинают пересекаться их жизненные пути, сплетаться, рисуя захватывающую историю мира. Они сталкиваются и не всегда даже можно разделить их на хороших и плохих. Все герои движутся, ищут свой путь, встречаются, расстаются, заключают сделки, любят и т.д. Безумно люблю Фитца и Шута, Ночного Волка, Баррича, и пожалуй, мне даже приглянулся Олух. Тут еще мне показалось интересным то, каким показали Сельдена Вестрита (он очень вырос с прошлой нашей встречи).

ДЛЯ ТЕХ, КТО ЗНАЕТ ФИНАЛ. Здесь я хотела бы сказать только то, что финал логичен, да. Так, наверное, и должно быть. Но я думаю над тем, что Фитц, как мне кажется, выбрал путь наименьшего сопротивления. Безусловно, он давным-давно заслужил себе спокойную и счастливую жизнь, но... Фитц, того ли человека ты выбрал?)

Знаете, Шута я полюбила еще с первой книги - Королевского убийцы, но тут он меня просто покорил. Он вызывает во мне только две эмоции - безмерную радость и совершенно невыносимую боль. Вот серьезно. Именно из-за него я считаю, что Фитц мог бы выбрать другой путь...

Книги уходят на полку с любимыми и больше никогда оттуда не вернутся.

“Прощай, Любимый.”

Как-то так вышло, что я сразу поняла, чем всё закончится. И всю дорогу, читая, думала: "ну, пожалуйста, только не так, только не так!" И да — путь был сложным, непредсказуемым, удивительным и я очень переживательным... но финал… финал, чёрт его побери, оказался именно таким, какого я НЕ хотела.

Третья книга "Саги о шуте и убийце" была самой объёмной, но я прочитала её быстрее двух предыдущих, потому что здесь вообще не было разгона. Автор с первой страницы стала заваливать нас событиями, закручивать гайки сюжета и заманивать читателя в свой плен.

Здесь было всё: море, север, драконы, магия разнообразных видов, чувства, смерти, противостояния, обретения и потери… Здесь было буквально ВСЁ.

Я получила колоссальное удовольствие, читая. И так же колоссально я огорчилась, дочитав. Этот финал… наверное он правильный. В конце концов, я же сама написала, что к этому шло. Круг замкнулся, мир обрёл равновесие, всё встало на свои места.

Да только сердце читателя разорвано на части…

Пропустила сагу о Живых кораблях, но зато прочитала шесть книг о Видящих просто взахлеб.

ㅤ ㅤС самого начала появляется ощущение, что что-то не так. Мало того что прошло пятнадцать лет, и ничего не изменилось, так еще и восприятие мира какое-то отличное, скудное, даже гнетущее. Если в очень многих романах особенный акцент ставится на безразличии мира по отношению к человечеству, то здесь безразличен не только мир, но еще и люди, которые окружают главного героя, что вопрос передаваемой атмосферы, тусклой, унылой и подозрительной. Фитц всецело закрыт от своего окружения, и это доходит уже до какой-то невозможной степени, походящей на гиперболизацию; все недоверчиво, эмоции людей абсолютно непонятны, нечитаемы, и общая острота восприятия просто сведена к нулю. Это особенно начинает быть заметным, когда вопрос касается Шута, но и с самого начала присутствует это выделение, незримая грань, разделяющая Фитца и окружающий его мир. И приведенная деталь просто восхитительно вплетается в текст, становится его частью: предложения коротки и сдержаны, очень поверхностны, чувствуется непонимание людей и невозможность встать на их место. Здесь Фитц очень напоминает Кеннета. Оба чуть не стали игрушкой в руках судьбы: один как был в колесе времени, так и умер в нем, а второй почти поддался мысли пустить новый круг, в котором по-прежнему нет драконов и идет война, а сам он бы встал на место условного Чейда, безропотно выполняющего работу затворника-убийцы во имя династии Видящих, так и не обретшего свою цельность. Кеннит в принципе очень похож на Фитца: он мог, в сущности, стать прекрасным Изменяющим, ибо от него тянутся множество нитей, влияющих на колесо событий. Да и не зря он в конце воссоединяется с Совершенным, имеющим лицо Фитца и совмещающим в себе двух драконов и собирательную личность корабля, состоящую из людей, — душ, не имеющих ничего общего между собой. Так же ведь и с Фитцем, в котором умещается и человек, и волк, и Белый, а имена — Кеннит и Кеппет — и вовсе наталкивают на определенные мысли. Фитц тоже должен был стать частью неумолимого колеса времени, которое для него движется по колее лишений, завершающуюся смертью, так как для бастардов, обладающих Силой, зачастую исход один. И оба они в какой-то момент своей жизни, дороги, полной камней, подбрасываемых судьбой, находят иные оболочки, которые позволяют избавиться от тяжкого груза, душераздирающего бремени. Один отдает свою часть, полную эмпатии, сочувствия, доверчивости и сердечности, дракону, другой — кораблю, который тоже по-своему дракон. И каждый становится неполноценным: они не умеют любить, чувствовать людей и их эмоции, не видят того, что находится рядом с ними, буквально перед носом. Если у Кеннита это выражается в безграничном чувстве недоверчивости, смешанного с раздражением и гневом, вызванного подозрением в предательстве каждого близкого лица, то у Фитца это беспричинное эгоистичное одиночество, которое слепит и не дает увидеть то, что его окружают люди более одинокие: Дьютифул, вечно ищущий человека, способного увидеть в нем личность, а не титул принца; Чейд, прошедший путь лишений; Кетриккен, оставшаяся без мужа, которого она все еще любит всем сердцем; особенно Шут, у которого лишь один близкий человек, который не может понять его. При этом каждый из них отдает какую-то часть себя Фитцу и хочет сделать из него того, кого они хотят увидеть: Дьютифул — наставника и друга; Чейд — в какой-то степени самого себя; Кетриккен — короля; Шут — любимого. Однако Фитц ничего из этого не может им дать, потому что он слеп, равнодушен и зациклен исключительно на себе, на своем чрезвычайно тягостном одиночестве, вероятно, более тяжелом, чем у людей, которые любят его и ценят; ему нужна лишь истинная любовь, как была с Молли, например. Любовь, с которой можно спариться, построить семью и жить, возводя в высшую степень счастья восполнение физических потребностей. Фитц старается заполнить пустое пространство в себе этим, когда цель Кеннита — власть, позволяющая манипулировать людьми, чтобы они ничего против него не предприняли, не обманули, не предали. Хотя его, так же как и Фитца, окружают абсолютно неравнодушные и доверяющие ему люди: Этта, любовь которой несоизмерима; Соркор, обожающий Кеннита как капитана; Уинтроу, видящий в нем своего рода отца. В Фитце и Кенните порой просыпается что-то хорошее, все озаряется и принимает небывало четкий вид, будто начинает заполняться пространство, ранее пустое: первый становится мудрым отцом и наставником, второй — прекрасным правителем, который доверяет и любит своих людей. Однако потом все вновь застилается пеленой, становится темным, неясным, незримым; то, что их на какое-то время наполнило, выветривается, и оставляет со свежей раной, которая слепит, раздражает, пугает и не оставляет ничего светлого и хорошего. Все обосновано и весьма печально, и их можно понять, как и некоторые мотивы и поступки, но поначалу это ввергает в смятение и недоумение так, что хочется задать лишь один вопрос, который был некогда озвучен талисманом Кеннита: «Не могу взять в толк, за что они любят тебя?»

ㅤ ㅤПоистине восхищает разделение физиологии и духовности. Это, можно сказать, самая главная тема саг Робин Хобб: в «Саге о Видящих» встает вопрос о Силе, о воскрешениях, о контактах душ, мельком о природе истинной любви; в «Саге о Живых Кораблях» созревает конфликт рас и существ, абсолютно отличных человеку, их взаимодействия, жизни друг с другом, вновь поднимается завеса тайны разделения души и тела; «Сага о Шуте и Убийце» в вопросах сознания и физиологии затронула, вероятно, все, что было до этого, и по масштабу, охвату вышло нечто очень грандиозное. Повсюду — в основном из-за мировоззрения Фитца — стоит грань между духом и телом: практически в полной мере раскрывается Сила, Дар и «перековка», наиболее четко видны их различия и особенности; расцветает проблема единства личности, появляются точные ответы на вопросы; однако в большей степени это заключено в конфликте между существами, всецело друг на друга не похожими, что находит особый смысл, сложный, несколько страшный, в теме, венчающей весь список, — любви (но о ней чуть позже).

ㅤВсе подводные и не очень течения романа буквально кричат, что дух независим от тела: это витает везде, проявляется во многих деталях и выглядит крайне сильно и удивительно. И особенно интересно отделение сознания от оболочки, речь о котором шла еще в «Саге о Живых кораблях», первой книге цикла, где Уинтроу ампутировали палец: «В следующий миг Уинтроу совершил нечто такое, чего она вовсе не поняла. Он покинул себя. Нет, не то чтобы его дух расстался с телом, он просто обособился от страдающей плоти». О том же шла речь в одной из заметок Трикни: «...тело не ограничивает мысль. Оно выходит за пределы нашей плоти, в то время как слух, осязание, обоняние и даже вкусовые ощущения являются звеном, связующим нас с внешним миром, но остаются функциями физического тела». Это проявляется и в чем-то более очевидном — обмене телами, например. Ночной волк так и вынуждал Фитца покинуть свою ноющую, страдающую оболочку и найти место своей душе в нем; «Сага о Шуте и Убийце» и вовсе более ясно, точно, выразительно раскрывается эта тема, которая нашла себя в воскрешении Шута. Сознание существа абсолютно свободно, оно не имеет никаких границ, ничем не связано, и столкновение духовного и телесного уже становится неизбежным. Приобретает новое значение противостояние Шести Герцогств и Внешних островов, где оружием первых всегда являлась Сила (а впоследствии и Дар), а вторых — «перековка». Сила духа, крепкая моральная связь, нечто вышнее, очень чувственное и одна материальная сила, лишенная сознания и восприятия мира, полная стремления лишь восполнять физические потребности и не имеющая никакого сострадания. И особенно интересно то, что Бледная Женщина ставит в приоритет всегда телесное совершенство, а не дух; для нее это становится какой-то высшей целью, ею определяется все. Также этот вопрос встает и над родством, который занимает Фитца всю трилогию. Как относиться к Дьютифулу? Как помочь Неду? Что мне делать с Неттл? И каждый из них определяется для Фитца по-разному: один является ребенком его тела, второй — души, третий — души и тела. И он путается в этом, не может ответить на свои вопросы, порой выдумывает что-то невозможное, и конфликт этот становится уже выразительным не только в восприятии мира, но еще и в родственных связях.

ㅤ ㅤИ в любви. В ней особенно. Она прочными узами связывает множество тем, касается практически всех героев, иглой пронизывает ткань и создает основную картину, полную деталей и интереснейших аспектов. Ей посвящено слишком много: впервые о ней говорится в «Саге о Видящих», где Фитц только познает мир; далее это перетекает в «Сагу о Живых Кораблях», которая касается стоических чувств Этты и Янтарь; наконец приходит к «Саге о Шуте и Убийце», где любовью, которая касается невероятно многого, пропитано все, и она плотно вплетается в основную тему, вместе с которой впоследствии создается невообразимый гобелен, полный чувств и эмоций. И он о Фитце, вокруг которого крутится все, и его понятиях о любви, его отношениях и их видении. И вновь является дуализм, понятие истинной любви искажается, все приобретает очень несерьезные, в какой-то степени страшные черты. Настоящая любовь — Молли, с которой можно разделить жизнь, так как Фитц влюблен в нее с детства, а она весьма красива, привлекательна и способна родить здоровых детей, которые составят семью и подарят всецелое счастье. В этом что-то есть: Молли близкая и знакомая, она полна жизни и приземленности, является чудесной матерью и женой. И все было бы замечательно, не поддавалось бы сравнению и это. Дружеская любовь всей жизни — Шут, с которым интересно путешествовать и разговаривать, которому можно излить душу, на которого можно положиться. Но это сугубо дружеская любовь, любовь между мужчиной и мужчиной. Для Фитца на это приходится очередное разделение, все становится абсолютно простым, но последующие серьезные признания истинно пугают и отталкивают, ведь это неестественно. И отношение к этому не зависит от цельности: все дело в существе, человеческой натуре, которая просто не позволяет этого понять, особенно когда все касается жизни, а не наблюдения.

ㅤПрироде любви Шута придается большое значение: она толстой нитью проходит через всю сагу и оставляет висящий в воздухе тяжелый, непонимаемый, нерешаемый вопрос: «Поймет ли он когда-нибудь ее?» И все завершается вполне твердой точкой, что, кажется, нет, не поймет: он человек, для него это сложно, существуют его собственные семейные ценности, и вечное его одиночество, которое оглушает, ослепляет своим безустанным свечением, и своего рода отдушину он находит в простоте, семье, чем-то сугубо плотском и физическом, очень приземленном. И это вопрос его существа, воспитания и окружения, он не понимает, потому что просто не может переступить через себя и все границы, вникнуть во что-то более глубокое, отличное, иррациональное. Здесь нужна широта восприятия, всецелая открытость таинствам различия существ, стремление осознавать и чувствовать мир, отбрасывать привычное и тянуться к неизведанному. Он же полон строгих разделений и узости взгляда, и невозможным становиться понять, что два существа, настолько похожих друг на друга, могут иметь непомерно мало общего. Вновь все сводится к физиологии и духу, разделяющихся нитью, которую не разорвать, не растворить, не выжечь; она прочна и устойчива для Фитца что до обретения цельности, что после. И даже когда он что-то понимает, находясь в теле Шута, все впоследствии растворяется в несоизмеримой по своему охвату буре человеческого, удивительно досягаемого, что забывается все другое, вновь прочерчивается линия, нерушимая граница, стоящая между физиологией и духовностью, и полная сущей мелочности, которая не может сравниться с тем, что было до.

ㅤШут всегда был удивительно приземлен, досягаем людьми со своим несходством с окружающими. Он очень человечен в проявлении своих чувств и для существа, которое должно иметь множество загадок, неясностей, вызывать больше вопросов, чем ответов, крайне хорошо понят читателем: Шут способен любить, смущаться, бояться, плакать, проигрывать, переживать — все это чрезвычайно человеческое, очень чувственное, поэтому вызывает исключительно любовь и участливость. Но несмотря на это, он по-прежнему остается Белым Пророком — абсолютно иным существом, иррациональным по своей природе, физиологическим особенностям. И это особенно заметно, когда оглядываешься назад, вникаешь в детали прошлого, где множество указателей на необыкновенные свойства Шута. Наиболее четко это видно в «Саге о Живых кораблях», где он далек от Фитца и в любви своей живет лишь воспоминаниями: «Альтии показалось, будто затянутые в перчатку пальцы коснулись ее собственного живота: глубоко внутри начал расползаться ледяной ужас», «...глядела на Альтию точно стрелок из лука — на выбранную мишень», «Альтия вырвалась, как вырываются из чьих-то сомкнувшихся рук или лап». Слова льются из Янтарь, словно из рога изобилия, они, красивые и яркие, завораживают, в них хочется вслушиваться, но при этом все озвученное наполняют множество неточностей и загадок, и в мыслях порой проскакивает навязчивая мысль «Пугаешь ты меня, Янтарь...» Личность Лорда Голдена и вовсе построена на этой необычайной притягательности: многие при дворе ослеплены его красотой и блестящей натурой. Все это странно, непривычно, непонятно, оно раскрывает физиологические особенности Шута, от которых он бежит всю свою жизнь, подсознательно старается гасить их, так как он поддерживает идею изменения мира, полон веры в себя и в людей, что никак не относится к чему-то телесному. «Тогда, как ты, я смогу насытиться тем, что само плывет мне в руки. Это мне омерзительно». Он не принимает того, что возводит в идеал Бледная Женщина, однако при этом, сам того не замечая, пользуется своей физиологией, ибо такова его природа. Во время последней встречи с Фитцем он и сравнивает себя с человеком, а его — с волком, позволившим ему жить долгое время по-волчьи. Так любовь Шута обретает какое-то особенное значение, становится невероятно дорогой для него, но при этом абсолютно непонятной для человека, так как она не просто «ты и все, что тебя касается», но и в огромной степени связь со всем человеческим, мимолетным, очень понятным, но крайне счастливым, это раскол одиночества, которое связывает его на протяжении всей жизни: его не признали Белым Пророком, и он убежал, став шутом, «выродком» своего времени; ему нет места в замке, полном интриг и сплетен, слишком сложном для белого, как свеча, заморыша; его любовь непонята и, вероятно, таковой и останется, и он снова шут, но уже в сердечном спектре; у его судьбы исход один, и он всецело безнадежен; Шут сам по себе один в жизни, полной человеческих созданий, с которыми его ничего не связывает, так как он является Белым, а они — людьми. И все донельзя мрачное, лишенное какого-либо света. Безнадежное.

ㅤНо в какой-то момент в жизни Шута появляется Фитц, и он озаряет его жизнь, дарит приземленность, духовно позволяет быть человеком, который полон разных чувств и эмоций, который недолговечен, но при этом очень счастлив. И это отдаляет его от Белых, некоторые из которых занимаются сущей тиранией, ибо он — любовь, состоящая из нежности и искреннего участия. Любовь, стирающая любые границы между физиологией и духом, выходящая за рамки телесного, которое так отличает Белых и людей. Она духовна, и нет для нее полов или рас — все это мелочи. И оскорбительно предложение Фитца удовлетворить свои физические потребности на стороне уже не только из-за любви, которая пылкими языками огня горит по отношению к нему, но и потому что так Шут обрезает тонкую нить, ведущую его в мир людей, который он так любит, он сразу лишается самого сокровенного, того, что вырастило его, с чем он жил и что позволяет ему жить. И прекрасна и чрезвычайно точна подводка к Дару или, скорее, к связи людей и животных: животное не может стать человеком, а человек — животным. Шут имеет очень мало общего с Фитцем с точки зрения физиологии, и такое проявление человеческих чувств ему несвойственно, поэтому в некоторой степени уместной становится цитата из «Сказаний Древней крови»: «Да, некоторые люди, чья связь с животным длится довольно долго, могут перенять кое-какие из его привычек, жестов или пристрастий в еде. Но человек, который ест, живет и пахнет, как медведь, еще не становится медведем». И крайне интересно отношение Фитца к этому: он становится уже не столько чрезмерно раздражающим слепцом, сколько обычным человеком, который делает выводы сугубо из оболочки. Он никогда не понимал Шута, потому что видел в нем мужчину. Мужчину, может, и с некоторыми отклонениями от привычного и нормального, но мужчину и никого иного. И не было у него мысли о том, что Шут даже не является человеком, хотя это абсолютно тождественно аксиоме о том, что волк не является человеком, а человек — волком. Тем не менее, понятие впоследствии пришло: Фитц сначала понял Шута физиологически, а после — духовно, когда образовалась крепкая, высокая, особенная связь на таком уровне. Тогда стерлись любые границы между расами, все, что их различает, перестало иметь какое-либо значение, и истинную важность приняла лишь духовная связь, связь сознаний; стала ясной, как день, любовь, всю жизнь формировавшаяся внутренне, зреющая, как сладкий абрикос, который сохраняет лето в душе всегда, даже зимой, даже на огромных расстояниях. Она теплится в душе, разит своим светом и нежностью, наполняет все существо и не требует отдачи; она сама по себе и в одиночестве своем поистине восхитительная, искренняя, сердечная.

ㅤИ впоследствии преисполнен нелепости вопрос «Ты не вернешься в Олений замок из-за того, что я отказываюсь делить с тобой постель?». Потому что играет ли какую-либо роль постель, когда они были друг другом? Когда стерлась грань между Белым и человеком? Когда физиология растворилась, перестала быть преградой и иметь какое-либо значение? Когда вечный конфликт был наконец исчерпан? Серьезно ли вообще акцентировать внимание на поле, когда они абсолютно разных рас? Этот вопрос несправедлив и жесток, но разве могло быть все по-другому? Возможно ли Фитцу вообще понять, что значит для Шута эта любовь? Любовь, дарящая чувство человечности, свободы от вопросов расы, физиологических различий. Любовь, очищающая от одиночества, дающая чувство полноты. Может ли Фитц увидеть в Шуте Белого, когда он всю жизнь видел в нем мужчину? Может ли все это понять человек, которого окружают множество близких ему людей? Для которого в пределах понимания стоят семья, дети, что-то земное, но чрезвычайно счастливое, пусть и мимолетное?

ㅤИ в высшей степени важен вопрос судьбы, которая живет своей собственной жизнью. Судьбы, управляющей людьми, словно марионетками, куклами. Судьбы, режущей нити тогда, когда нужно ей. Неизбежная встреча с Бледной Женщиной — физическим идеалом Белых — засыпала плодородной почвой семена сомнений, полных вопросов о его истинном существе; она показала ему, кем он является на самом деле, назвала лжецом и мошенником, так как он видит в себе слишком много человеческого, когда он вот такой, такой, как она. Размышления после воскрешения — сезон дождей, которые и топят, и взращивают растение, кора которого — твердое убеждение в том, что, да, он другой, и нет у него с Фитцем ничего общего, а несозревшие плоды — окончательное решение, которое рано или поздно сойдет с языка. Встреча с Прилкопом — дорогое удобрение, которое крепит корни, способствует росту и позволяет плодам сомнений созреть, и они, переспелые, в конце необратимо падают, и ставится точка. Точка, роковая, полная фатализма, ибо Шут любит и не может позволить себе, другому, для людей иррациональному, «уничтожить его и его личность». И нет более беззаботности, наполняющей его сердце; не лелеется светлая надежда о возможности разделения одной жизни на двоих; не взвиваются в вечно горящих глазах яркие искры. Есть лишь полной веры мысль, что все было несерьезно, что Шут, полный чувств и эмоций, — очередная маска, под которой скрывается Белый, принять которого — необходимость. И мысль эта не может позволить Шуту оставить рядом с собой Фитца: он слишком любит, и все обращается в полный неотвратимости, неминуемости исход, которому он всегда идет навстречу.

ㅤИ такова судьба Шута — неизбежная, щемящая, нелегкая и очень горькая.

Эта книга - как вишенка на торте. Тут сплетаются тончайшие нити со всех предыдущих книг. Мельчайшие детали про которые прочитал и забыл тут возвращаются и заставляют «видеть» события из прошлых книг.

Столько поворотных моментов и ярких событий, что я не хотела пропускать ни одной буквы. Я просто обожаю умение Хобб раскрывать характер героев и показывать их рост. Они проживают свои жизни прямо у тебя на глазах, видят свои ошибки и пытаются исправлять то, что случилось.

Мне очень жаль расставаться с многими любимыми героями, я прикипела к ним всей душой, просто до слёз. Очень хочется перепрыгнуть через Хроники дождевых чащоб и читать завершающую сагу, чтоб поскорее узнать дальнейшую судьбу Изменяющего ️

Но так делать нельзя, потому что все книги между собой связаны и читать нужно только в хронологическом порядке

Судьба шута - это по сути концовка всех трех саг. Ответы, которые не были даны еще с саги о Видящих, будут даны здесь. Потрясающее завершение потрясающей историй. Хочется аплодировать стоя этому сюжету, этому миру, этим героям.

Спойлер

Я вполне удовлетворена ответами почему Фитц такой вот ватный герой и почему за прошедшие 15 лет его затворничества он не претерпел никаких изменений. Так же я признала правоту Шута, что дальше им действительно не по пути. Признаться, с Шутом я проявила недалекость. Почему-то посчитала, что раз по поводу его пола столько вопросов и рассуждений Шут в итоге окажется женщиной и они с Фитцем будут вместе. Но… не угадала. Вдобавок не учла, что Шут к тому же не совсем человек. А поскольку уже известно существование саги о Фитце и Шуте смерть последнего не воспринималась совсем уж близко к сердцу.

А вот о кончине Баррича я без слез прочитать не смогла. Читая последние диалоги Баррича с Фитцем я думала: «нет, таких людей просто не бывает». Он действительно был лучшим и мужем, и отцом, и другом.

Позволю быть себе сентиментальной и порадоваться, что страница с Молли для Фитца открыта вновь. Войти в семью друга, уважая память о нем, спустя столько лет и с таким количеством маленьких детей - это подвиг, не меньший чем отправиться за головой дракона. В такой ситуации легких путей быть не может.