Текст книги "Пиарщики пишут"

Под редакцией Романа Масленникова
Пиарщики пишут

Вместо предисловия

Долго думал, как назвать данный сборник. Среди прочего были такие примечательные варианты. Одни сами лезли в голову, а какие-то подсказывали в комментариях: «По совместительству Пиарщик…» (длинновато), «Гражданин Пиармэн» (по аналогии с «Гражданином Поэтом» и 25-й час (дескать, пиарщик всегда на работе – 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, – но один час для творчества все-таки где-то выкроил). Возможно, что одно из них в следующем издании сборника и пригодится! Зависит от Вас! А пока так – «Пиарщики пишут». А все остальные – будут подразумеваться.

Цель данного проекта – хоть немного, но улучшить имидж пиарщика в России. Не знаю, достигнута она или нет – судить Вам. Увидев в некоторых рассказах нецензурную лексику, можно подумать, что ракеты от цели развернуты на 180 градусов. Но дело в том, что в первой серии проекта принимали участие в основном молодые пиарщики. А им стыдиться нечего: они не принимали участия в «компроматных войнах», «джинсой» уже не занимались – бюджеты нынче ниже, и творчества, чтобы сделать бесплатную публикацию «в печатке» или «на телеке» требуется больше. Порой ночами не спим! А если спим, то думаем о Клиенте. В таких условиях – как не отдохнуть, не расслабиться в своем мире – в собственном стихотворении, рассказе, или повести? Без мата никак! Так что.

Как же самовыражаются мастера слова, короли и королевы коммерческих смыслов, принцы дед-лайнов и принцессы брифов? По-разному: в стихах и прозе, в малой и больших формах, но всегда по-русски.

Мне лично – понравилось. Уверен, что и Вы найдете здесь не одну литературную жемчужину!

Сборник PR-творчества выпущен при поддержке Российской Ассоциации по Связям с Общественностью (РАСО), www.raso.ru

Дмитрий Федечкин

Федечкин Дмитрий Николаевич, 34 года. С 2004 по 2009 годы работал начальником отдела массовых коммуникаций ОАО «Автомобильный завод «УРАЛ» (УК «Группа ГАЗ», г. Миасс Челябинской области).

С 2010 года – начальник Главного управления по делам печати и массовых коммуникаций Челябинской области.

Хорошие люди

Мир не без хороших людей.

В этом я, неоднократно битый хорошими людьми, в том числе сапогом по лицу, уверен бесповоротно. Хоть расстреливайте. Ходишь по свету, слоняешься между придурками, наркоманами и уродами. И время от времени натыкаешься на хороших людей. Натыкаешься, словно слепой щенок на край картонной коробки из-под телевизора, временно приспособленной под тебя, щенка вселенского.

Мир не без хороших людей.

За два дня до дембеля, в результате банальной казарменной пьянки, вдруг выяснилось, что по мне соскучилась гауптвахта. А не надо было в полусознательном бреду отправлять командира части на историческую родину, которая у каждого солидного мужчины прячется в штанах. Виноват сам, от первой до последней буквы любого алфавита: будь то греческий, или малазийский. Не надо обижать «отца солдат». Может, он и нехороший человек, подленький даже, душонка у него как кулачок пятилетнего шалопая – сморщенная, костлявая, поцарапанная дворовыми ветками-палками-саблями. Но даже вокруг него есть люди, которые даже такое посмешище сочтут за хорошего человека. Мы же будем говорить не о них.

Мир не без хороших людей.

Выручил начальник штаба. И еще вездесущая меркантильность. Там, где хорошие люди, меркантильность незримой, неопознанной тенью шагает рядом. Будь у нее рука – шла бы рука об руку. Выяснилось, что если о «залете» узнают в округе, достанется всем: и «залетчику», и «отцу» – за отсутствие должного контроля. Мне-то что: 10 дней «губы плюс двое суток до дембеля, и я дома. А им еще новые дырки в погонах колоть. И чем меньше «залетов», тем ближе дырка. Новая дырка всегда важней наказания хорошего человека. Даже если этот хороший человек, несмотря на всю свою хорошесть, умеет послать на историческую родину, которая у него, солидного и скромного, тоже в штанах.

Мир не без хороших людей.

Начальник штаба натренированным движением щелкает печатью в моем «военнике». Домой? Как бы не так! Разве так принято прощаться с хорошими людьми? Нет, не принято. Да, господи, что же это я, хороший человек, сам не знаю, как надо? Неужели два года от портянки до портянки испортили во мне все хорошее? Надо двигать в город. Стряпать подпольную «увольняшку» в лом, да и некогда.

Мир не без хороших людей.

На КПП стоит «слон» с моего же полка. Хороший человек, правильный, как три копейки, начищенные до умопомрачительного блеска об бабушкин валенок. Он ведь, хороший человек, действительно поступал правильно, спрашивать начал, куда я да зачем. Тем и нравится мне историческая родина, что она большая. Туда можно заслать целый взвод, роту, часть или даже дивизию с ее «отцами», и всем места там хватит, поместятся все. Вместе с караульными «слонами».

Мир не без хороших людей.

Бреду назад, тащу ящик «Восточной Баварии» и пять фуфыриков водки. Мысли заняты аппетитной грудью продавщицы, которая не только бойко отоварила меня, но сделала это точно так, как хотелось бы хорошему человеку с почти уже солдатским прошлым, – продемонстрировав все преимущества глубокого вызреза. И это правильно. Если у хорошего человека есть еще что-то хорошее, это надо показывать. Вот «слон» оказался смекалистым, на обратном пути даже слова плохого не сказал. Хотя звенел стеклотарой я отчаянно.

Мир не без хороших людей.

Глаза начальника штаба округляются, а по лицу начинает расползаться довольная улыбка. Ему, хорошему человеку, и приятно, и неудобно одновременно. Но этому отцу солдат я никогда скобки не поставлю. А вот ящик «Восточной Баварии» – легко и пожалуйста! Бывайте, товарищ полковник, Бог вам в помощь. А я, хороший человек, пойду.

Мир не без хороших людей.

Их за два года службы действительно было много. Кого-то жизнь разбросала, а кто-то остался играть роль хорошего человека и топтать сапоги дальше. Разве можно с ними расстаться быстро? Для того, чтобы выйти наконец-то за ворота части, ушло…. четыре дня. Нормальный такой срок. Ничего выходящего за рамки приличия, не считая нетрезвую и не очень умную попытку разоружить караульного. Ничто так не отрезвляет, как звонкий щелчок передернутого затвора. Шут с тобой, братан! Стой как положено и где положено, а меня ждут дома.

Мир не без добрых людей.

Хороший человек решил – хороший человек сделает. Домой пойду. пешком. Плевать, что это 60 километров. Это не то расстояние, которое может напугать хорошего, тренированного человека. Пойду – и точка.

Мир не без добрых людей.

Добираются выжившие после четырехдневной пьянки хорошие люди до КПП. Все по традиции: неплохие пинки под зад, выталкивание за ворота части и как ножом по сердцу: «Иди и не возвращайся». Шагаю я хорошим человеком, браво, бодро. Надо же – ноябрь, а жара! Берцы отливаются на солнце зеркальным блеском, белый ремень на новеньком камуфляже выдает дембеля за версту. Из-за неосенней погоды под «тельником» с зимним начесом образовывается пот. Кепка отправляется под погон – словно светильник на чердак. Вроде бы и нужен, но не сейчас. При каждом шаге кепка подпрыгивает, словно жаждет посмотреть: что же там, на погоне. На погоне золотом отливается лычка старшего сержанта. Лычка подмигивает кепке, кепка как на качелях, летает вниз-вверх, замирает, будто вопрошая: «Лычка, у тебя точно все пучком?». А она ей: «Пучковей не бывает, кепка! Качайся на здоровье!».

Мир не без хороших людей.

Эх, не сигнальте, хорошие люди! Я дембель, и домой я пойду пешком. Да, хорошие люди тоже устают. Устают от ходьбы, устают от пота, устают от хороших людей, которые через каждые пять минут останавливаются возле тебя и орут: «Служивый, поехали!». Хрен вам, хорошие люди!

Хотя надо уточнить. Хрен – он не такой же вместительный, как историческая родина, что у каждого мужика в штанах. Хрен имеет чащу терпения. И вот, после 7–8 километров добровольного марш-броска, хреновая чаша терпения, вобравшая в себя с десяток отказанных машин, предательски переполнилась. Ну, поговорю сам с собой, хороший человек. Эх-ма! Отбрехаюсь-ка от еще пары машин и поеду на третьей – пусть хоть «Запорожец».

Мир не без хороших людей.

«Куда идешь, служивый?». Вид и тонкое очарование представительского «Вольво» даже хорошего человека могут вогнать в ступор. «Домой», – цежу сквозь зубы, прячу приоткрывающийся рот. «А дом-то где?», – орет. «В Миассе», – только бы не расцепить зубы. «Садись, поехали домой!». Будь вы хорошим человеком – отказались бы? Я не смог.

Мир не без хороших людей.

А обогнали мы их много в тот раз. Типичная мужская болтовня людей, служивших в армии. «Я служил. Вот, с армейскими друзьями приспособился гонять тачки из Японии, так и отношения поддерживаем. Тебе куда?», – вопрошает парень. Ему, хорошему человеку, было тогда столько, сколько мне сейчас. «Машград. А сам-то откуда?», – моя очередь задавать вопрос. «Строяк», – мчим дальше. Хорошему человеку и надо на «Строяк». Но он мчит меня домой, несмотря на мои, хорошего человека, протесты и тыкания в окно, за которым мирно плетутся троллейбусы. «Мама ждет, поди», – аргумент святой и безапелляционный как прицел в районе сердца. Это каждый хороший человек знает.

Мир не без хороших людей.

«Айда, зайдем, по маленькой», – говорю. «Ну что ты, я ж за рулем, да и жена ждет», – человек за рулем – хороший человек – руль даже не отпускает. «Да, погоди, сейчас пузырь дам», – уже к подъезду развернулся. «Брось ты, он тебе теперь нужней будет», – смеется, заводится, уезжает.

Мир не без добрых людей.

Захожу в дом. В доме пусто, словно кто-то рисовал антипод картине «Не ждали». Улыбаюсь. Ну а что, такой хороший человек просто обязан сделать своим родителям хороший сюрприз. Не хуже того, как новогодняя елка, которую нарядил, придя в отпуск и напугав засверкавшей гирляндой родителей. Но. Хороших людей обязан пробивать холодный пот, когда они читают записки, написанные другими хорошими людьми. «Уехала к Диме. Мама».

Мир не без хороших людей.

Если человек действительно хорош, то при таком развитии событий сердце его должно застучать как молотилка, а разум заработать, будто не было этой четырехдневной пьянки с хорошими людьми. «Сколько до электрички? 25 минут! На троллейбусе не успею (эй, читатель, это девяностые! Какие маршрутки, какие мобильники!). Какие расклады? Приезжает мама в часть, а ей – да вы что, ваш сын неделю назад уволился. Ну, вот тут мамку кондрат и хватит. А не хватит, так зайдет в дивизию, где хорошие похмельные рожи сообщат про рожденное в запое намерение пойти до дома пешком. Вот здесь кондрат хватит точно. Гарантированно. Думай, хороший человек, думай!».

Мир не без хороших людей.

У хорошего человека всегда есть выход. И выход в той ситуации иронично трансформировался в телефонный справочник и телефон:

– Алло, добрый день! Девушка, у меня внештатная ситуация. Знаете, я дембель! Приехал домой, а мама отправилась в часть. Но сейчас она на вокзале.

– Что вы от меня хотите?

– Нельзя ли сделать объявление по вокзалу.

– У нас все объявления платные!

– Девушка, ну не могу же я вам по телефонному проводу заплатить. Поймите меня! Если сейчас она уедет – мы увидимся только через 16 часов!

Мир не без хороших людей.

Объявление, голос мамы в трубке спустя пять минут – а пролетело быстро, как удар в «фанеру» от старослужащих на ночной «застройке». Мир не без хороших людей.

Мама. Стол. Слезы. Обнимашки. Целовашки. Отец. Невесть откуда взявшиеся друзья. Водка. Водка рекой. Водка бурной горной рекой. Забытие. Мама. Отец. Сестра. Друзья с помятыми и довольными рожами. Стол. Водка. Водка сразу же бурлящей рекой. Все будет хорошо. Не может быть иначе. Достаточно остро прожить всего один день, чтобы понять непреложную истину.

Истину о том, что мир не без хороших людей. И они – всегда рядом. Даже если вы сейчас думаете совсем по-другому.

Разбитый писсуар

После команды «Отбой!» прошло минут десять, но в казарме повисла гнетущая тишина, обильно сдобренная сыростью, ароматом портянок, человеческих газов и мази Вишневского. Сослуживец по несчастью, «запах» Саня, в нарушение воинского Устава, слез с тумбочки дневального и занял место на «фишке» – возле окна между вторым и третьим этажом, где было чрезвычайно удобно «пасти» дежурного по части, если он вознамериться совершить обход. Маломальские работы по приведению расположения в удобоваримый для глаз сержантского состава вид были проведены, но торопиться с рапортом об их окончании я спешить не стал. Чем ближе к двум-трем часам ночи доложишь, тем меньше придется домывать и перемывать. Неполных полутора месяцев срочной службы хватило, чтобы постигнуть эту незатейливую армейскую истину.

Я начал обдумывать, куда бы «зашкериться», дабы не попадать на глаза дежурному по роте, усатому и бравому сержанту-«черпаку» Леше Долину, если тот решит, а он точно решит, выглянуть из каптерки на «взлетку». Сушилка отпадала по определению. До нее Долин мог добраться настолько бесшумно, что этот способ перемещаться можно было смело патентовать на зависть японских ниндзя. Ленинская комната и ряд других открытых и закрытых помещений также не рассматривались. После не самого глубокого и затратного по времени анализа я не нашел более лучшего места, нежели… туалет.

Туалет, расположенный в другом от каптерки сержанта Долина конце коридора, являлся самой настоящей Меккой. Попасть туда любому из «запахов» с целью справить нужду было пределом несбыточных мечтаний. Туалет в этом здании, отвоеванном в Великую Отечественную у немцев вместе с другой кенигсбергской территорией, давно уже пришел в состояние, при котором он априори не мог бы справиться с потоком моче– и калоиспускания доброй сотни солдат на каждом этаже. Поэтому, по негласным, но сурово действующим правилам, сходить в туалет в самой роте могли лишь военнослужащие, отслужившие более полугода, а это примерно процентов десять от списочного состава. Остальные избавлялись от остатков жидкости и пищи исключительно в уличном туалете во временном отрезке между подъемом и отбоем.

Для маскировки я захватил с собой ведро и швабру с дурно пахнущей половой тряпкой. Но преследовал я совершенно иную, нежели мытье полов и «очек», цель. В туалете располагалась тумба для чистки сапог, где имелись и солидные щетки, и настоящий черный сапожный крем. «Напи#орить» с их помощью мои уставшие от ваксы сапоги до блеска кошачьих яиц на какое-то мгновение стало для меня маниакальной идеей. Выглянув в коридор, я убедился, что могу сиюминутно приступать к осуществлению акта неповиновения.

Маленькая радость на фоне больших неприятностей ввели меня в раж. Незримый кот уже завидовал сапогам, но я продолжал и продолжал наносить крем и двумя щетками растирать его по поверхности. Меня нисколько не заботило, что еще бы чуть-чуть, и крем пропитает насквозь кирзу и переметнется на портянки.

Я сделал всего лишь одно неловкое движение. Его было достаточно, чтобы моя тыльная часть коснулась трубы, которая когда-то подводила воду к писсуарам, а сегодня являлась не более чем декоративным элементом. Дальнейшее подвергло меня в шок. От вибрации труба, которая оказалась незакрепленной, пришла в движение и провокационно «сыграла» по писсуарам. Один из них оказался не прикреплен и предательски, лягушкой, выпрыгнул на пол. Проскочившие за миг в голове надежды, что писсуар не разобьется, не оправдались. Фаянс разбился даже не на две-три части, а в мелкие кусочки.

Кровь нахлынула к лицу, виски запульсировали, в грудной клетке забилось напоминание о том, что у меня есть сердце. «Мама, это небыль, мама, это небыль, мама, это не со мной». Я открыл воду в кране, ледяной влагой протер свою постыдную физиономию, открыл глаза. Разбитый вдребезги писсуар никуда не исчез, лежал на прежнем месте. Сопереживать по «залету» становилось делом напрасным, поскольку в кармане моих галифе совершенно случайно не завалялась аналогичная фаянсовая посудина. Надо было идти сдаваться. Я сделал ряд изменений в декорациях, дабы складывалось ощущение, что я там убирался, а совсем не сапоги драил, и отправился докладывать дежурному про ужасное чрезвычайное происшествие.

По «взлетке» я прошагал уверенно, и только зашкаливающий пульс ударами в виски выдавал волнение. Дверь каптерки была приоткрыта, усатый Леша Долин при свете настольной лампы что-то усердно выводил в журнале. Я сжал кулак, приготовился постучать в дверь, обитую алюминиевым листом.

..По целому ряду причин я пошел в армию несколько позже, в результате чего оказалось, что в казарме оказался всего лишь один человек старше меня. А Лешабыл хоть на несколько месяцев, но все-таки младше. Хороший с ним контакт у меня установился с первых дней по каким-то совершенно необъяснимым причинам. Он лишний раз не прискребался ко мне, я лишний раз не давал ему повода поставить мне «музыкального лося». Даже привычное для сослуживцев «боец» в общении со мной он всегда сменял на протяжное произношение моей фамилии. «Сееееемечкин», не без удовольствия тянул Леша Долин и с прищуром улыбался. С глазу на глаз мы почти сразу перешли на «Леша-Дима», но при людях держали субординацию.

«Да!», – рявкнул Долин из каптерки. «Товарищ сержант, разрешите войти», – справляясь с волнением, отчеканил я. «Заходи, Семечкин!», – прервал меня Леша. Я занес правую руку к кокарде, убедился, что Долин будет слушать меня, не отрываясь от заполнения журнала, и начал доклад: «Товарищ сержант! Минуту назад, во время уборки в туалете, я случайно столкнул трубу, в результате чего от удара об пол был разбит писсуар, одна штука».

То, что лицо Долина покрылось цветом ленинского кумача, стало понятно и до того, как Леша поднял голову. Он прекратил писать, аккуратно бросил ручку и с театральной паузой, которой позавидовали бы лучшие актеры Голливуда, произнес: «Семечкин, тебя сейчас убить или потом? Что молчишь, сейчас или потом? Бл#дь, пойдем смотреть».

По «взлетке» мы шагали быстро, нога в ногу. Я силился объяснить, как это произошло, используя на полную катушку данное мне право называть Долина Лешей. Он молчал, будто спешил убедиться во всем лично. Перед самым туалетом я совершил хитрый ход: пропустил сержанта вперед. Едва попав в сортир, Долин разродился харизматичной тирадой: «#б твою мать Семечкин! Да ты не разбил его, а расколотил! Я думал, его хотя бы можно склеить! #б твою мать, Семечкин! Ты что, х#ем по нему стукнул? Взял и х#ем стукнул?».

Не скажу, что разбитый писсуар сошел мне с рук. Ушлый старший прапор мне пару дней объяснял, что мои родители будут работать полгода, чтобы компенсировать Министерству оборону причиненный их сыном ущерб военному имуществу. Правда, по прошествии двух суток зияющую пустоту в туалете заполнил другой писсуар, который также не потрудились закрепить. А сержант Долин еще долгое время припоминал мой «мощный удар первичным половым признаком по фаянсовой посудине». «Эй, Ящук! Как ты бьешь Петрова. Не гладь его, а то я Семечкина позову, он одним х#ем его перешибет. Загнется твой Петров, как писсуар, никакая санчасть не откачает», – язвил Долин, улыбаясь и прищуриваясь. А мне до конца своей службы в «учебке» не приходила больше в голову шальная мысль «напи#орить» свои сапоги настоящим кремом, а не ваксой. По крайней мере, в туалете.

Номера

Данил Семеныч рисковал уснуть за рулем и разбиться вдребезги. Он, зевая полным ртом и протирая покрасневшие глаза, словно нарочито смотрел вправо, в сторону тротуара, вдоль которого стояли столбы освещения. На некоторых из них висели венки, но Семеныча это заботило мало. Если и чего хотелось ему до смерти, так это спать: прямо в одежде, одному, вытянувшись, хоть вдоль, хоть поперек клетчатого раскладного дивана.

Тридцать часов без сна, проведенные за рулем «Газели» не первой свежести, давали о себе знать. Последняя чашка дешевого кофе, выпитая в забегаловке еще на трассе, уже не действовала ободряюще, зато исправно напоминала о себе жуткой изжогой. Семеныча никто не заставлял гнать все это время без перерыва на сон, перевозя в фургоне какую-то производственную лабуду. Но уж больно сильно хотелось ему попасть на день рождения любимого внука. Семеныч время от времени поглядывал на пассажирское сиденье, где, словно живой, расположился забавный, улыбающийся голубой слоненок. Внуку Гришке, как полагал заботливый дед, мягкая игрушка с наклейкой «Made in China» должна была прийтись по душе. Стремился к завершению последний час уходящих суток, до дома оставалось совсем немного, поэтому Семеныч давил на газ, не обращая внимания на ограничение скоростного режима. Он знал: Гришка до приезда деда не сомкнет глаз.

Сработал инстинкт. Семеныч сначала дал по тормозам, а уже потом начал обдумывать произошедшее. Скрипнул зубной болью «ручник», замигала «аварийка», водительское место на время опустело. Выйдя из кабины и сделав несколько шагов назад, против хода движения своей «Газели», Семеныч наткнулся на предмет, который напугал его чуть ранее, блеснув на полосе. На дороге лежал автомобильный номер.

Размышлял он недолго. Неуместно закатав рукава, Семеныч крякнул, нагнулся и поднял жестянку с дороги. «Н 202 ЕУ», – прочитал вслух хозяин находки, усмехнулся и добавил: «Хей. Хм. Вот вам и хееееей-геееей-эгегеееей!».

Номер разместился в кабине на пассажирском сиденье, рядом с голубым слоненком. До пятиэтажной «хрущевки», где располагалась «трешка» Данила Семеныча, он добрался без приключений. Водитель припарковался, убедился, что свет в комнате внука еще тускло горит. Возле окна был четко виден детский силуэт с приложенной рукой ко лбу. «Ну, Гришка..», – гулко прохрипел почти про себя дед и, бросив мимо урны смятую пачку из-под «Балканки», направился домой.

В подъезде дымил юный сосед Костик, с миниатюрной чашечкой кофе в руке. Его глаза по степени покраснения могли запросто поспорить за пальму первенства с заспанными «шарами» Семеныча.

– Чё, бл#, бухал что ли, Костик?», – не журя, не рассчитывая на ответ, вымолвил дед, подбирая нужный ключ на связке.

– Не, дядя Данила, гамил!», – глотнув кофе, ответил сосед. Семеныч на секунду окаменел:

– Чего делал?

– Гааааа-миииил, – по слогам протянул неосведомленному деду Костик. – На компьютере играл, в «кваку». А это что у тебя в руках, Семеныч?

– Слон это, едрён корень, для Гришки. Ничего что ли уже, кроме своей «кваки», не видишь?

– Да не, дядь Данил, что за жестянка? – заинтересовался Костик.

– Аааааа! Ну, какой-то #блан номер про#бал. Машин нахватать на папины деньги – это мы можем, а как номер нормально прикрутить – руки из сраки растут. Ну, хотя, что я тебе рассказываю, ты недалеко от них ушел. Поди тоже кто-то «гаааааааамииииил», пока номер прикручивал, – рассмеялся Семеныч.

Костик пропустил мимо ушей слова соседа и продолжал проявлять интерес:

– А что ты с ним теперь будешь? Отдай мне, я его на стену прикручу.

– Еще чего! Ты знаешь, какой это геморрой, номера восстановить. Его хозяин теперь суток двое-трое вокруг ГАИ будет кружить, бумажки заполнять.

– И что?

– Что-что… Высплюсь – завтра в ГАИ отвезу.

– Ты что, совсем сдурел? – оживился Костик. – Там же одни пид#ры работают! Спасибо тебе они не скажут, а номер хозяину все равно за бабло вернут только. Ты уж лучше сам хозяина разыщи.

– Да иди ты., – прервал Семеныч Костика и начал было поворачивать ключ в замке.

– Стой! – Костик потащил ослабшего от бессонницы соседа к себе в квартиру. – Сейчас все сделаем! Найдем!

– Уф, дьявол, – подчинился Семеныч.

..В течение пяти минут оживившийся Костик не только разыскал в «ломанной» компьютерной базе хозяина номера, но и установил его домашний телефон. «Смотри, Асадулин Пэ Эс. Телефон 247-34-80. Завтра позвонишь утром, и будет тебе счастье. Получишь рублей пятьсот – Гришке купишь что-то получше китайского пылесборника», – заржал Костик, кивая в сторону слоненка.

Инспектор ДПС, старший лейтенант Петр Асадулин должен был крепко спать после ночного дежурства, но в голове его продолжали крутиться неуютные размышления. Он силился предположить, где же все-таки вчера он умудрился потерять свой регистрационный знак от бюджетной «Хендай». От количества вариантов голова шла кругом, Петр гнал эти мысли от себя подальше, но они, словно назойливая стая комаров после нелепого размахивания руками, тут же возвращались обратно. Он развернулся на бок, натянул одеяло и обнял лежащего рядом на кровати своего напарника – лейтенанта Ивана Смородинова.

… Все получилось случайно. Бойкий Петр быстро сдружился с младшим, робким и нерешительным Иваном. Оба, необремененные семьей, живущие неподалеку друг от друга, часто «бухали» после дежурств, почти справедливо делили между собой «левую» выручку. Но однажды, когда они, изрядно выпившие, мылись в бане, случилось то, что случилось. Робкий и нерешительный Иван до жути боялся огласки, а Петр, недолго покраснев из-за произошедшего, быстро перевел единичный случай в системный. Отношения зашли настолько глубоко, что в последнее время даже ночи напарники проводили вместе.

Петра подбросило с кровати телефонным звонком. Он с удивлением обнаружил наступление утра. Иван сладко спал, уткнувшись в его волосатую грудь. Петр снял трубку и резко рявкнул: «Алло!». После секундного замешательства из трубки зазвучал голос Семеныча:

– Здравствуйте, я хочу услышать Асадулина.

– Я это.

– Вы теряли автомобильный номер?

– Да, – удивленно протянул после некоторой паузы ошарашенный Асадулин.

– Так вот, я его нашел, готов вам вернуть.

– Чего хочешь?

– Во сколько оценишь, во столько и отблагодаришь, – отчеканил правильный, как три советских копейки, Семеныч.

– Ладно, где встретимся и через сколько?

– Мне пофигу, я сегодня отдыхаю.

– Хорошо, давай через час, возле фонтана на площади. Тебя как звать?

– Данила Семенович.

– Вот и хорошо, Данила Семенович, – радостно проговорил оживившийся Петр Асадулин. Он уже было собирался положить трубку, но вдруг ошарашил Семеныча встречным вопросом:

– Алло, погоди! А что ты сразу по телефону «пробивать» стал-то? Сдал бы номер в ГАИ.

Семеныч задумался, а затем выпалил точь-в-точь фразу, произнесенную вчера соседом Костиком:

– Там же одни пид#ры работают!.

Асадулин шагал по площади перед фонтаном в идеально отглаженной форме, поверх которой расположился гаишный жилет ядовитого цвета.

Инспектор чеканил шаг, насвистывал «Sex Bomb» Тома Джонса, вертел в руках жезл. Он явно пребывал в прекрасном расположении духа. Заметив сидящего на борту фонтана мужика преклонных лет с автомобильным номером в руках, он развернулся, как Майкл Джексон, и походкой, в которой угадывались движения робота и военнослужащего, направился к нему.

– Добрый день, Данила Семенович. Инспектор ДПС, старший лейтенант Петр Асадулин. Пррррредьявите, пожалуйста, найденный вами автомобильный номер.

Изумленное лицо Семеныча стало овальным. Дыхание перехватило настолько, что ртом ему удавалось сделать лишь импульсивные, захлебывающиеся движения, в котором, если прислушиваться, можно было расслышать средне арифметическое между «здрасьте» и «извините». Погрустневший Семеныч обреченным движением протянул номер инспектору. Петр Асадулин убедился, что номер действительно его, довольно хмыкнул и небрежно затолкал в верхний карман потертого пиджака Семеновича «сотку».

– С вами приятно иметь дело, – нагловато выпалил Асадулин, развернулся и смешанной походкой робота, военнослужащего и Майкла Джексона отправился прочь. А Семеныч еще добрую пару минут стоял возле фонтана, приходил в себя, глядел инспектору вслед и мощной ладонью плотно прикрывал верхний карман пиджака. Как будто кто-то незримый хотел увести оттуда помятую гаишную сторублевку.