Текст книги "Королевский судья"

Глава одиннадцатая

На следующий день после обеда Иеремия отправился в «Иннер темпл», одну из четырех юридических корпораций, где преподавали обычное право.

Иезуит вошел в квартал с Флит-стрит через низкие ворота. В фахверковом доме напротив располагалась таверна «У герба принца». Здесь он надеялся найти Джорджа Джеффриса. Студент говорил, что он часто бывает в этой таверне.

Иеремии повезло. Молодой человек с несколькими товарищами проводил время за игрой в кости. Перед ними на столе стояло несколько уже пустых кружек из-под эля. Джеффрис узнал мужчину в черном и помахал ему рукой. Получив свой выигрыш, он распрощался с приятелями и вышел следом за Иеремией из прокуренного помещения на свежий воздух.

– Вижу по вашему лицу – вы напали на след, – усмехнувшись, сказал Джеффрис.

– Верно. Давайте немножко прогуляемся, я вам все расскажу.

Они пошли по Миддл-темпл-лейн. Иеремия рассказал о своем посещении Ньюгейта и разговоре с Бреанданом Мак-Матуном.

– Я бы хотел просить вас проводить меня в Уайтфрайарс, поискать Одноглазого.

– Но вы ведь не собираетесь идти туда без оружия, сэр! – воскликнул Джеффрис. – Там полно всякого разбойного сброда, вы прекрасно это знаете.

– Ненавижу оружие!

– Очень неразумно. Если позволите, я захвачу шпагу. Я оставил ее в комнате, так как сегодня утром ходил в церковь Темпл. Там запрещены шпаги и плащи.

Иеремия прошел за студентом мимо библиотеки и Большого зала. Над всеми входными дверями в стены был вмурован символ «Иннер темпла» – пегас.

В комнате Джеффрис опоясался шпагой и взял еще пистолет с колесным замком.

– Я готов. Пошли.

Уайтфрайарс граничил с кварталом Темпл. Первый раз студент попал сюда из чистого любопытства. Он хотел посмотреть на бродяг, которых в один прекрасный день собирался засудить. Со временем он неплохо узнал некоторых из них, а звонкая монета позволяла ему в случае необходимости наводить кое-какие справки.

Так было и на сей раз. За деньги они узнали, где обитает Джек Одноглазый. Дом принадлежал процентщице, в основном торговавшей краденым. Она знала Джеффриса и охотно ответила на его вопросы.

– Вы ищете Одноглазого? Так это слишком поздно. Чертяка две недели как помер.

– От чего? – быстро спросил Иеремия.

– Жуткий тиф. Просто сгорел. Орал как сумасшедший.

– Тюремный тиф! – убежденно сказал Иеремия. – Вы не знаете, у него в последнее время водились деньги?

– Да, он наконец-то расплатился за квартиру. На святого Освальда, насколько я помню.

– Вы сохранили его вещи?

– Да я хотела их продать, но если вы говорите, что это тюремный тиф, так лучше сжечь.

– Непременно лучше сжечь, мадам. Мы можем их осмотреть?

Иеремия сунул хозяйке шестипенсовик.

– За шесть пенсов можете даже взять их себе. Все равно одни лохмотья! Джек был нищим.

Она провела их в комнату, где был свален всяческий хлам, и указала на кучу тряпья. Иеремия пальцами осторожно вынул несколько грязных вещей, кишевших вшами.

– У него еще что-нибудь было?

– Вот это он носил на шее. – Хозяйка взяла со стола и протянула Иеремии грецкий орех на веревке.

Скорлупа раскрывалась. Внутри находился высушенный паук.

– Старое народное суеверие, – объяснил Иеремия удивленному студенту. – Пауков носят на шее от заразы. Выходит, Джек Одноглазый знал, что рискует.

Иеремия положил амулет в карман и кивнул студенту. На пути обратно в Темпл молодой человек спросил:

– Вы думаете, Одноглазый действовал один?

– Нет. Помните, хозяйка упомянула, что у него неожиданно появились деньги. Ему заплатили за то, чтобы он подменил плащ судье Трелонею. Заказчик дал ему амулет и заверил, что все будет нормально. Но он все-таки заразился и, к сожалению, уже не сможет рассказать нам, кто его нанял.

– Когда вы собираетесь рассказать судье о своем открытии?

– Если хотите, можете сделать это сами. Скажите ему, что вас послал я.

Джордж Джеффрис посмотрел на своего спутника с явным изумлением:

– Вы не хотите рассказать это лорду сами?

– Нет. Вы ведь искали случая лично познакомиться с ним, так вот я вам даю эту возможность. Но за это хочу попросить вас об одном одолжении.

– Я в вашем распоряжении!

– Речь идет об одном молодом ирландце. Он говорит, что с ним хотят покончить из мести.

– И вы хотите его спасти! – иронически заключил Джеффрис. – Ну ладно, расскажите мне, что вам известно об обвинении, и я посоветую, как ему можно помочь.

Иеремия рассказал студенту о том, что узнал от Бреандана.

– Прежде чем что-нибудь сказать, я должен знать, кто его обвиняет и в чем именно. Дайте мне пару дней, я постараюсь кое-что выяснить, – попросил Джеффрис.

Ален попрощался с последними клиентами и уже хотел закрывать цирюльню, как в дверях показалась женщина в длинном плаще с капюшоном. Ее лицо скрывала маска, но цирюльник сразу же узнал ее.

– Миледи Сент-Клер... – пробормотал он и невольно подался назад, пропуская ее.

Аморе небрежно бросила на стул плащ и маску, которую зубами придерживала за пуговицу. На ней было простое, но элегантное платье из черного бархата. Тугой лиф со шнуровкой спереди опускался мысом, закрепленным китовым усом, так что талия казалась еще стройнее. Верхняя юбка спереди была открыта и забрана на бедра, и из-под нее виднелась нижняя юбка, украшенная черными кружевами.

– Вы мастер Риджуэй? – надменно спросила она.

Ален, еще не справившись со своим удивлением, кивнул, так как язык его не слушался.

В отличие от горожанок, демонстрировавших добропорядочность, Аморе не покрывала декольте белыми кружевами – по моде, принятой при дворе, вырез лифа позволял видеть плечи и часть груди.

Ален смотрел на нее с восхищением. Она показалась ему обворожительно красивой. Но, заметив ее презрительный взгляд, он постарался собраться.

– Чем я могу быть вам полезен, мадам?

Она едва заметно кивнула на подмастерье и ученика, тоже бросивших работу и уставившихся на посетительницу.

– Я хотела бы поговорить с вами с глазу на глаз, мастер Риджуэй, – сказала она тоном, не допускающим возражений.

Ален снова кивнул и велел Джону и Тиму помочь мистрис Брустер на кухне. Леди с интересом осмотрела операционную, а ему стало не по себе. Он начинал понимать, что она пришла не ради своего исповедника, а ради него самого.

Не глядя на него, она заговорила:

– Когда патер Блэкшо рассказал мне, что переехал к вам, я навела о вас справки. Я хотела знать, кому он доверил свою безопасность и свою жизнь. – Продолжая говорить, она подошла ближе и пристально всмотрелась в его лицо. – Патер Блэкшо заверил меня, что вы принадлежите к Римской церкви. Но это не так. Вы обманули его. Вы не католик! Вы ходите в протестантский храм. И вы приняли супрематную[2]2
  В соответствии с Актом о супрематии 1534 г., давая эту присягу, английские священники признают верховную, церковную, власть короля.


[Закрыть] и светскую присягу.

Она смотрела на него пристальным взглядом. Алену трудно было выдержать его, но он заставил себя не опустить глаз.

– Я хожу в государственную церковь и причащаюсь по англиканскому обряду, как это предписывает закон, – взволнованно ответил он. – И принял обе присяги, поскольку от меня этого требовали. В сердце же я католик и верую в учение Римской церкви. И таковым полагаю остаться до гроба... Да, я тот, кого называют схизматиком, – «церковный папист». Но патеру Блэкшо это известно.

– Вы обманщик! – презрительно сказала Аморе.

– Возможно. Но моя работа значит для меня больше, чем все остальное. Я приму любую присягу, чтобы иметь возможность ею заниматься. И мне доставляет большее удовольствие помогать людям, чем сидеть в тюрьме из-за веры.

Цирюльник казался искренним, и его слова успокоили Аморе. Для нее была важнее сила его характера, чем твердость веры. Она беспокоилась за патера Блэкшо и хотела удостовериться, что он в надежных руках. Мастера Риджуэя она не знала и пришла составить о нем свое мнение и в случае необходимости принять все меры для того, чтобы он не посмел доставить неприятности своему арендатору. То, что она увидела, сначала вызвало в ней противоречивые чувства. Хотя религиозные убеждения Алена Риджуэя понять было трудно, его профессиональная репутация оказалась безупречной. Он добросовестно выполнял свою работу и нередко пользовал больных, которые не могли платить.

Тяжелое детство Аморе не дало развиться в ней высокомерию, присущему знати, к которой она принадлежала по своему рождению. После гибели в Уорчестерском сражении своего отца, графа Кэвершема, она осталась полной сиротой. Юный полковой врач Иеремия Блэкшо вызвался отвезти десятилетнюю девочку к ее родным во Францию. Он был младшим сыном лендлорда, но тогда переоделся простолюдином. Сначала Аморе возмутило недостаточное уважение к ней деревенского увальня, но вскоре его ум покорил ее. Он отучил ее от высокомерия и надменности и научил не оценивать людей по наружности или происхождению, а смотреть им в душу. Пребывание в монастыре урсулинок в Пуатье, когда там еще служил Винсент де Поль, которого называли совестью королевства, также немало способствовало ее развитию. Де Поль призывал знать к смирению и милосердию по отношению к бедным, которых он называл образом страдающего Христа. Так, воспитанницы монастыря регулярно посещали госпиталь, ухаживали за больными, мыли им ноги.

Приняв высокомерный тон, Аморе хотела испытать мастера Риджуэя. И осталась довольна. В нем не было никакого лицемерия. Его оказалось нелегко запугать, и ей это понравилось. Патер Блэкшо не зря доверял такому человеку. Она наблюдала за ним с растущим интересом. Он был значительно выше ее, очень тонкий, из-за чего казался долговязым, и слегка сутулился, как будто из-за своего высокого роста постоянно чувствовал необходимость пригнуться. Узкие подвижные руки словно созданы для его трудной работы. Аморе поймала себя на том, что смотрит на него как женщина и что он ей симпатичен. Его овальное лицо было серьезно. Глубоко посаженные глаза, необычный серо-голубой цвет которых отливал свинцом, и узкие губы усиливали несколько печальное выражение его лица. Аморе заметила это и задумалась.

Ален чувствовал себя очень неловко под ее испытующим взглядом. Она стояла так близко, что запах духов одурманивал его, он не мог оторвать взгляда от нежной кожи ее плеч и груди. Стол за спиной мешал ему отступить назад. Ее присутствие становилось нестерпимым.

– Мадам, если вы хотите подождать вашего исповедника, я попрошу экономку проводить вас в его комнату, – сказал Ален. – В противном случае прошу прощения. У меня еще много работы.

С этими словами он бежал из операционной на кухню.

Когда Иеремия вечером вернулся домой, его друг сидел один на скамейке, с взъерошенными волосами, опершись головой на руки.

– Что я наделал? – воскликнул Ален. – Как я мог?

– Что случилось? – забеспокоился Иеремия.

– Заходила леди Сент-Клер. И что же я, медведь, наделал? Я указал ей на дверь. Но она меня так взволновала, просто прижала к стене, я уже не понимал, что делаю. В этой женщине сидит черт!

– Не переживайте, мой дорогой, – засмеялся Иеремия. – Она наверняка хотела испытать вас. Хорошо, что вы сопротивлялись. Теперь она убедится в том, что у вас есть характер и вы заслуживаете мое доверие.

Ален с нескрываемой завистью посмотрел на своего друга:

– Должно быть, она очень вас любит. Вы никогда не думали...

– Нет! Я люблю ее как дочь, больше ничего. В этом мы резко отличаемся друг от друга, Ален.

– Она исполнена твердой решимости защитить вас. Страстно. Как Энн Во.

– Лучше не говорите об этом при ней. Ведь Энн Во не удалось спасти от мученической смерти своего духовника, настоятеля нашего ордена. Леди Сент-Клер охраняет меня как наседка, не напоминайте ей об опасности.

– Похоже, вам ее забота в тягость.

– Именно так. Но, может быть, когда-нибудь я буду ее за это благодарить. – Иеремия присел к Алену на скамью. – Патер Роберт Персоне как-то сказал, что твердостью веры Англия обязана мужеству женщин. И он был прав. Характер миссионерской работы у нас всегда был таков, что наша жизнь зависела от поддержки мирян-католиков. И самыми мужественными и самоотверженными защитниками проявляли себя женщины. Они предоставляли нам убежище, часто против воли мужей, и не боялись ни тюрьмы, ни смерти. Как Маргарет Клитроу, которая подверглась нечеловеческим пыткам, но не выдала священника. Может быть, забота леди Сент-Клер меня порой и тяготит, но я не считаю унизительным зависеть от опеки так называемого слабого пола.

Глава двенадцатая

– Подъехал экипаж судьи Трелонея! – прокричал ученик, выбегавший на улицу вылить из таза кровь в канаву.

Ален, перевязывая руку клиенту, которому пускал кровь, многозначительно посмотрел на Иеремию.

Сэр Орландо вошел в операционную и ждал у двери, пока уйдет клиент. Свежий цвет его лица и прямая осанка свидетельствовали о том, что он полностью оправился от болезни. Он подошел к Иеремии и произнес с искренним сожалением:

– Простите меня, патер. Я был глуп и вел себя как ребенок. Даже если вы Богом проклятый иезуит, познакомившись с вами, я узнал честного, искреннего человека. Вы не пытались меня обмануть. Поэтому я повторяю свою просьбу. Могу ли я обращаться к вам за советом в сложных случаях?

– Буду рад помочь вам, судья, хоть вы и еретик, по которому плачет ад, – согласился Иеремия.

Сэр Орландо расхохотался и протянул священнику руку.

Ален пригласил судью к ужину. Была подана мясная запеканка. Когда мистрис Брустер убрала цинковую посуду и они остались одни, Иеремия и Трелоней заговорили о Джеке Одноглазом, а Ален пошел за бутылкой вина.

– Студент, которого вы мне прислали, ловкий малый, – заметил судья. – Он, несомненно, пойдет далеко.

– Вы знаете его семью, сэр?

– Нет, мне только известно, что они родом из Уэльса.

– А тот жулик, который подменил ваш плащ? Вы когда-нибудь с ним встречались?

– Помнится, я как-то судил его в Олд-Бейли за кражу. Он воспользовался привилегией духовного статуса, получил клеймо и был отпущен. Может быть, он хотел мне отомстить.

– Вряд ли. Ему заплатили. Кто-то дал ему задание. Человек вашего положения неизбежно имеет завистников и, следовательно, врагов. Кто бы выиграл от вашей смерти? Кто бы, к примеру, занял тогда ваше место судьи?

– Предположительно один из моих братьев из Суда казначейства или палаты прошений. Это зависит только от короля. Вы полагаете, какой-нибудь тщеславный юрист пытается с помощью убийства сделать себе карьеру?

Иеремия улыбнулся на привычку судей называть друг друга братьями. Эта традиция шла от старого ордена барристеров, членом которого должен был состоять каждый адвокат, чтобы иметь возможность получить должность судьи.

– Пока у нас нет отправной точки, мы должны рассмотреть все варианты. А что ваша семья? Кто стал бы вашим наследником?

– Мое состояние унаследует Эстер.

– И станет независимой.

– Но я ее ни в чем не стесняю. Я отписал солидное приданое, ей не в чем меня упрекнуть. Я бы очень хотел от нее избавиться, она превратила мою жизнь в ад. Но все отказываются брать ее в жены, узнав ее поближе. В ней столько яда и желчи, что она оттолкнет любого. Мне очень стыдно за нее. Возможно, я был с ней слишком мягок. После истории с Мэлори я устроил ей настоящий разнос. Думаю, это было полезно.

Иеремия снова улыбнулся наивности судьи, но ничего не сказал.

Ален, молча слушая разговор, налегал на французское вино. Время шло, и он, совсем опьянев и почувствовав страшную усталость, положил руки на стол и опустил на них голову. Засыпая, он слышал, что его друг и гость, иезуит и судья, сменили тему.

– Как может человек вашего ума и ваших знаний исповедовать отсталую религию, полную суеверий? – почти сочувственно спрашивал сэр Орландо. – Что может быть у вас, справедливого и сострадательного человека, общего с этой бандой подлых заговорщиков, с иезуитами?

– Именно ум, о котором вы так лестно отзываетесь, и жажда знаний привели меня в общество Иисуса. Я был восхищен их открытиями в медицине, астрономии и многих других областях, не говоря уже о путевых записках тех, кто путешествовал по дальним странам. Моими знаниями я обязан общению и переписке с братьями по ордену и миссионерской деятельности в Индии. Без восприимчивости к знаниям других народов, свойственной иезуитам, я бы никогда не сумел вас вылечить. Кромвель умер от перемежающейся лихорадки, из-за сектантской узколобости отказавшись от «коры иезуитов». А теперь позвольте мне задать вам вопрос. Как может человек вашего ума, известный своей неподкупностью и справедливостью, верить дикой клевете, не удосужившись составить собственное мнение?

– Конечно, вы защищаете свой орден, – ответил Трелоней. – Но неужели вы станете отрицать, что ваш начальник был замешан в Пороховом заговоре? Ведь именно поэтому его обвинили в государственной измене и казнили.

– Патер Гарнет был невиновен. Он знал о заговоре, истинная правда. Но эти сведения сообщили ему под покровом тайны исповеди. Он не мог передать их, но сделал все, что было в его силах, пытаясь помешать покушению на короля Якова и членов парламента. Он даже просил папу обратиться к английским католикам с требованием верности и покорности их протестантскому королю.

– Иезуиты известны своим интриганством. Вы хотите сказать, такая репутация возникла на пустом месте?

– Именно так! По крайней мере, что касается английских иезуитов. Они никогда не совершали предательств. Нам запрещено вмешиваться в государственные дела. Мы здесь, чтобы оказывать духовную поддержку католикам, в которой им отказывает правительство.

У Алена затекла правая рука, и он проснулся. С улицы доносился голос ночного патруля, который выкрикивал третий час. Не веря своим глазам, Ален обвел сонным взглядом Иеремию и сэра Орландо, продолжавших спорить. Они уже добрались до Варфоломеевской ночи 1572 года, когда парижские католики устроили кровавую резню гугенотам-протестантам. Иеремия втолковывал судье, что тогда речь шла не столько о религии, сколько о деньгах, и некоторые иезуиты прятали католиков, спасая от смерти.

Ален повернул голову и снова заснул. Когда он опять проснулся, уже светало.

– ...Меня не удивляет, что у вас на все есть ответ, патер, – услышал Ален голос судьи. – Должен признать, ваши аргументы весьма убедительны, я уже не знаю, что и думать.

Ален, зевая, потянулся и потер затекшую спину. С некоторым беспокойством он всмотрелся в лица собеседников, пытаясь понять, что происходит. Они проспорили всю ночь, но их открытые лица говорили о том, что они стали друзьями.

– Семья барона Пеккема пригласила меня завтра к обеду, – сказал Трелоней, когда они пили чай. – Я хотел бы просить вас пойти со мной, патер. Может быть, вы заметите что-нибудь, что поможет нам найти разгадку его смерти. Я подъеду за вами на карете.

Когда на следующий день Иеремия увидел карету, запряженную четверкой лошадей, он вышел сам, чтобы слуге не пришлось бежать за ним. Сэр Орландо был один.

– Эстер тоже была приглашена, – объяснил он, – но, поскольку за свою злобную клевету она все еще находится под домашним арестом, ей пришлось отказаться от обеда.

Мальчик на побегушках, оправдывая свое прозвище, побежал впереди кареты, прокладывая ей дорогу в сутолоке. Добравшись до Флит-стрит, лошади замедлили шаг. Выглянув в окно, Иеремия схватил Трелонея за руку и указал ему на человека, выходившего из боковой двери дома барона Пеккема:

– Милорд, вы узнаете его?

– Это не Джеффрис? Но что он делает в доме барона?

– Вероятно, он там кого-то навещал. Вот только кого?

Лакей подошел к экипажу и открыл дверцу. В выложенном мрамором холле их встретили вдова Пеккема, старшая дочь Мэри и младший сын Дэвид. Старший, Джон, учился в «Миддл темпле» и поэтому отсутствовал. Иеремия заметил, как расстроилась Мэри, увидев гостей. Здороваясь, она попыталась выдавить из себя вежливую улыбку, но у нее это не очень получилось.

Трелоней представил Иеремию как знакомого ученого, много путешествовавшего по странам континента и Востока.

– Вы обязательно должны нам об этом рассказать, – с интересом сказала вдова.

После смерти мужа у нее осталось не много развлечений. Было видно, что она скорбит по нему всем сердцем. Иеремия быстро исключил ее из круга подозреваемых. Младший сын показался ему наивным и лишенным честолюбия. Хотя кончина отца, по-видимому, мало удручала его, он не получал от нее явных выгод, так как большая часть состояния переходила старшему брату. Но Иеремии оказалось непросто составить свое мнение о дочери, закрытой и робкой девушке. Очевидно, ее что-то угнетало.

Ужин оказался роскошным. За устрицами последовали рубленая крольчатина, баранина и говяжья вырезка, на десерт подали пирог, фрукты и сыр. Иеремия привык есть вилкой, как это уже давно было принято в Италии, и ему было непросто управляться, по английским обычаям, одним ножом. Единственная вилка на столе находилась у хозяйки, которая с ее помощью разрезала мясо на маленькие порции и раскладывала их по тарелкам. Иеремия вспомнил Алена, который получал несравненно большее удовольствие от еды и, несомненно, пожалел бы, что не имеет возможности присутствовать на таком пиршестве.

После ужина хозяйка попросила дочь сесть за клавикорды и развлечь гостей. Мэри играла и пела прекрасно. Возможность поговорить с ней наедине выпала Иеремии лишь перед уходом.

– Мистрис Пеккем, когда мы вошли, мне показалось, что вы ждали кого-то еще. К сожалению, должен вам сообщить, что мистрис Лэнгем в настоящее время находится под домашним арестом и не может, в частности, принимать гостей.

Девушка побледнела:

– Что она сделала, сэр?

– Она безосновательно обвинила в краже слугу.

Мэри отвернулась, чтобы Иеремия не увидел ее лица. Но ему показалось, она испытала облегчение, как будто опасалась чего-то худшего. Он не дал ей времени оправиться и спросил прямо:

– За вами ухаживает мистер Джеффрис?

На сей раз она явно испугалась:

– О, прошу вас, сэр, не говорите никому! Мы тайно встречаемся, но очень редко.

– Ваш отец запрещал вам с ним видеться?

– Да... – после паузы призналась она. – Джордж ведь даже не адвокат. Он не может просить моей руки. Но когда-нибудь...

– ...сможет. Если вы до тех пор не выйдете замуж. Не бойтесь. Я никому не скажу.

Иеремия задумчиво отвернулся. Юный студент и впрямь весьма бойко устраивал свою карьеру.

На пути домой Иеремия спросил судью:

– Вы не знаете, у барона были планы выдать дочь замуж?

– Да, он уже договорился с одним зажиточным купцом. Но после его смерти дело застопорилось.

– А как его жена относилась к этому замужеству?

– Она не была в восторге. Купец намного старше Мэри.

– Тогда, видимо, свадьба не состоится?

– Вы хотите, чтобы я это узнал?

– Да, пожалуйста, это может быть важно.

Прощаясь, Иеремия еще раз напомнил сэру Орландо об осторожности: он очень боялся очередного покушения.