Текст книги "Перспективные направления психологической науки. Сборник научных статей. Выпуск 2"

П. Б. Селюгина
Личностная идентичность: проблема адаптации или целостности?

Проблема идентичности, как личностной, так и социальной, находится в центре внимания современных исследователей. Актуальность данной темы обусловлена изменившимися условиями, в которых происходит формирование и развитие идентичности в наши дни. Эти изменения вызваны, с одной стороны, расширением личного сознания, выходом за границы национальных, культурных представлений и стереотипов, «глобализацией»; а с другой – нарушением чувства безопасности, связанного с экономической и политической нестабильностью. В качестве третьего условия можно выделить социокультурную установку на достижения и высокий темп жизни. Пытаясь реализовать эту установку, человек не успевает прожить процессы, необходимые для формирования здоровой идентичности.

Однако необходимо отметить, что большинство исследований посвящено проблемам социальной идентичности и становлению личностной в юношеском возрасте. Развитие идентичности в зрелости по-прежнему остается малоизученным. В рамках данной работы мы попытаемся осветить основные вехи в динамике идентичности в первой половине жизни человека, а также наметить задачи второй половины.

Обращение к истории вопроса об идентичности выявляет двойственность этих задач, которая заложена уже в определении самого понятия.

В философии идентичность (или сходство) состоит в том, что делает объект определимым и распознаваемым с точки зрения обладания рядом качеств или особенностей, которые отличают этот объект от объектов различного типа. Связь понятий идентичности и тождества прослеживается еще со времен античной философии. В аристотелевской традиции понятие тождества наделено бо́льшим фундаментальным значением, нежели понятие различия. В Новое время Декарт проинтерпретировал это как субстанциальность cogito, что нашло свое развитие в трансцендентализме, в особенности в «философии тождества» Шеллинга. Шеллинг трактует идентичность как тождественность (точнее, самотождественность) структур «чистого» мышления, идеального Я. Брентано определял идентичность как «соответствие, мыслимое в совершенстве».

В неклассической философии проблематика идентичности представлена в трудах Хайдеггера, который понимал ее как всеобщность бытия. Согласно Хайдеггеру, всякое сущее тождественно самому себе, а в силу того, что оно есть сущее, то и всякому другому сущему. Близок к такому пониманию был и Гуссерль. В его представлении, через трансцендентальную редукцию можно перейти на самотождественное («чистое») сознание как таковое [Социология… 2003].

В психологической традиции эти представления вошли в понятие идентичности как внутренней сущности, ядра личности, тесно связанного с ценностно-смысловой системой. Стремление к обретению идентичности отражает стремление к целостности, интеграции противоположностей.

Однако существует и другая интерпретация идентичности в классической философии, принадлежащая Иоанну Дунсу Скоту. Она известна как концепция индивидуализирующей «этотности» или «этовости», что трактуется как самотождественность единичного в его самости. Впоследствии концепция была дополнена понятием «чтойности» Шелера и понималась как раскрытие самости в ее соотнесенности с «другим» [Там же]. Следующим шагом в разработке концепции идентичности следует считать тезис Юма о конституировании идентичности не из самости человека, а «извне», т. е. из общества. В такой трактовке идентичность поддерживается за счет имени, репутации, славы и т. д., поскольку в представлениях Юма Я – это всего лишь «пучок восприятий» и не более того. Фактически в это время впервые были выдвинуты тезисы о формировании идентичности в пространстве культуры и общества. Человек в этой традиции находит себя через внешнее, вне себя самого, в своей деятельности и в этом отношении «создает себя».

Данная философская линия отразилась в психосоциальном понимании личностной идентичности, согласно которому идентичность – это не столько внутренняя целостность, сколько результат согласования, баланса между потенциальной целостностью, личностными смыслами и ценностями общества, представленными в том числе и в признании значимыми Другими.

Наиболее ярко данную позицию обозначил Э. Эриксон, определив идентичность как «осознание того, что синтезирование “эго” обеспечивается тождеством человека самому себе и непрерывностью, и что стиль идентичности совпадает с тождеством и непрерывностью того значения, которое представляется значимым другим в непосредственном окружении» [Эриксон, 1996, c. 59]. Автор раскрывает психосоциальную сущность, выделяя четыре аспекта: сознательное чувство индивидуальной идентичности; бессознательную борьбу за непрерывность личностного характера; критерий эго-синтеза; поддержание внутренней солидарности с идеалами и идентичностью группы.

В аналитической традиции сходное содержание отражено в понимании Персоны [Стайн, 2007]. Э. Эриксон интересовался идеями К. Г. Юнга и предположительно развил его представления об отношениях «Эго – Персона».

В отечественной литературе данная точка зрения поддержана, например, Е. Т. Соколовой, которая определяет самоидентичность как «устойчиво переживаемую тождественность Я во времени и пространстве; она предполагает аутентичность самовосприятия, высокий уровень интеграции частных динамических и противоречивых образов Я в единую связанную систему, благодаря чему оформляется и сохраняется устойчивым, обобщенным и целостным индивидуально-личностное самоопределение, поддерживаемое и разделяемое общностью значимых других» [Соколова и др., 2001, с. 4].

Возникает вопрос: является ли данная двойственность следствием непримиримых позиций, этапом в развитии научной мысли, или она отражает сам процесс развития идентичности в течение жизни человека?

Предположение о непримиримости позиций кажется маловероятным, так как уже диалогическая философия достаточно адекватно воплотила этот круг идей. М. М. Бахтин, в частности, сформулировал идею вненаходимости человека, согласно которой подлинное Я всегда обнаруживается в точках несовпадения человека с самим собой, в его идентификациях с «Другим». Таким образом, две «линии», противостоявшие в классической философии дискурсу тождества в понимании идентичности, совпали в ХХ в. в постклассической перспективе. Понятие целостности вошло в пространство Диалога.

Психологические исследования также поддерживают данную точку зрения. Так, социальная взаимозависимость рассматривается как условие здоровой идентичности (Г. Олпорт), утверждается необходимость социального признания и объединения с окружающим миром и людьми (Фромм), отмечается роль значимого Другого в формировании идентичности (Мелибруда, Скрипкина). Данные представления позволяют нам говорить о том, что противоположности «внутренняя сущность – согласованность с социальными ценностями» обрели жизнь в едином пространстве.

Согласно современным представлениям, идентичность динамична, она претерпевает изменения, который носят как эволюционный, так и революционный, кризисный характер. Подчеркивается процессуальность идентичности.

Таким образом, в самой сущности идентичности заложена вторая пара противоположностей – это единство постоянства и изменчивости. С одной стороны, личностная идентичность обеспечивает нам непрерывность восприятия себя; с другой – необходимо признать наличие динамики, постоянной корректировки, включение новых элементов, выключение старых с последующим новым синтезом. У. Джеймс, анализируя новое состояние души, обретенное после разрешения религиозного кризиса, обнаружил, что при общей его прочности и постоянстве отдельные чувства внутри состояния могут быть изменчивы [Джеймс, 1993]. К. Н. Поливанова отмечает: «Человек, сформировавший идентичность, оказывается самотождественным, он остается самим собой независимо от ситуации действования, но он одновременно и адекватен ситуации, не теряя при этом своего лица» [Поливанова, 2000, с. 80]. Последнее утверждение указывает на третью пару – проблему целостности и адаптации.

Данные противоположности не только раскрывают сущность личностной идентичности, но и задают направление развития. С одной стороны, адаптация ассоциируется с общественным вкладом и изменением, а целостность близка с внутренней сущностью и постоянством. Личность, активно стремящаяся к адаптации, ущемляет свою многогранность, а личность, нацеленная на раскрытие внутренней сущности, может оказаться неадаптивной (например, жизненный путь Рембрандта).

Но действительно ли это противоположности, которые заставляют совершить выбор и отклонить одну из альтернатив? Или обе характеристики, заложенные в понятии идентичности, должны найти место в жизни человека? В согласии с традициями аналитической психологии, мы предполагаем, что личностная идентичность развивается от адаптации в первой половине жизни к целостности во второй половине жизни. Индивид «собирает» свою личность и добивается более устойчивой и всеобъемлющей интеграции в зрелом возрасте. Идентичность формируется на определенном этапе развития, претерпевая в течение жизни неоднократные изменения и предполагая диалог между человеком и другими людьми. Таким образом, дихотомии «внутренняя сущность – согласованность с социальными ценностями», «постоянство – изменчивость», «целостность – адаптация» оказываются внутренне интегрированными.

Рассмотрим основные вехи в динамике идентичности в первой половине жизни человека, а также задачи второй половины.

Идентичность не является врожденным конструктом. Для самого акта идентификации необходимо различение субъекта и объекта. Психоаналитическая традиция утверждает, что младенец не разграничивает свое Я и внешние объекты. Для него нет границ собственного тела, мать является его продолжением. Биологическая слабость и неподготовленность младенца, долгое пребывание в зависимом состоянии обусловливают необходимость симбиоза с матерью. М. Малер указывала, что мы рождаемся дважды: физически – отделившись от материнского тела и психологически – отделяя свое Я от Другого. Таким образом, младенец в своем развитии движется от симбиотической фазы к фазе сепарации-индивидуации. В этом интрапсихическом событии первичным является стремление к индивидуации, но оно невозможно без выхода из слияния с матерью. Таким образом, от рождения ребенок не обладает четкой самоидентификацией. Это длительный процесс, происходящий поэтапно и включающий формирование стабильных внутренних репрезентаций, дифференциацию Я, а после сравнение и различение этих репрезентаций [Эриксон, 1996].

Таким образом, у истоков формирования личностной идентичности мы обнаруживаем процесс выхода из целостности (представленной в форме слияния с матерью). Дифференциацию Я можно рассматривать как изменчивость, а стабильные репрезентации – как основу для постоянства.

Собственно формирование идентичности в юношеском возрасте основано на определении ролей и вписывании себя в окружающий мир. Молодые люди должны заявить свое Я, определить центр сознания и завершить сепарацию. В результате прохождения этой стадии юноши и девушки находят свою социальную нишу. Многие цели имеют социально значимый характер. Тем самым идентичность в юношеском возрасте больше отвечает задачам адаптации. Целостность представлена открытием идеи собственной самотождественности. Интеграция и структурирование ролей означает, что бо́льший вес имеет согласованность личностных и социальных норм и ценностей. Доминирует вера в постоянный прогресс. Этот оптимистичный миф часто превращается в персональный пожизненный план достижения успеха и девиз «мы творцы собственной жизни и новой реальности».

В первой зрелости (30 лет) ситуация меняется. Внутреннюю задачу можно сформулировать как необходимость осознать свои ограничения и возможности, разотождествить свое Я и атрибуты. Происходит отделение от прежней героической идентификации юности, разотождествление с психосоциальным аспектом (Персоной). Решению этой задачи способствует изменение временной перспективы и появление символической функции в означении и осознании кризиса. Личность переживает завершение «обязательной программы»: школа, институт, создание семьи, построение карьеры. Возникают разочарования, в результате которых изменяются проекции, появляется возможность соприкосновения с собой и установления реальной связи с другими людьми. Важное значение данного периода заключается и в защите от преждевременного перехода к личностной трансформации.

Изменение временной перспективы выражается в переживании собственной вневременной сущности. Его можно означить как переход от социального времени к духовному; значимость внутреннего времени становится гораздо выше. Жизненные события рассматриваются не с позиции настоящего и их вклада в ближайшее будущее, в достижения и адаптацию первой половины жизни, а с точки зрения их ценности в контексте всей жизни человека, более того, в некоем общемировом масштабе.

Важную роль начинает играть символическая функция. Впервые человек пытается осмыслить свои переживания и происходящие события не только в их объективно-реальном ключе (например, как в юношеском кризисе), но и символическом, т. е. соотнести внешние события с внутренним миром, обратить внимание на свои сновидения, мечты, нереализованные стремления. Эмоциональный отклик на конкретное событие понимается не только как «естественная человеческая реакция», но как имеющая особое личное значение, указывающее на непознанные грани личности. Такое осознание внутренних связей и сторон является одним из первых шагов к трансформации и обретению целостности в середине жизни.

Таким образом, завершается процесс формирования личностной идентичности в индивидуальном контексте, и с помощью символической функции происходит ее соотнесение с коллективным уровнем, намечаются зоны последующего развития и интеграции, открывается путь к трансформации личности в середине жизни. Адаптация удерживается в фокусе внимания, однако она осознанно и на бессознательном уровне соотносится с целостностью, человек совершает выборы, видя оба полюса.

В середине жизни (40 лет) психика по-прежнему очень подвижна и активна. Данный период сравнивают с подростковым возрастом: человек переживает подвешенность собственной идентичности, неопределенность, что позволяет пересекать внутренние границы и запретные рубежи [Стайн, 2007]. В то же время появляется вопрос об ограничениях, которые задает возраст и предыдущие жизненные выборы. Человек обнаруживает себя между мечтами и реальностью и оказывается перед задачей «рокового десятилетия» – отделить прежнюю идентичность, ориентированную на социальные нормы. Это отделение и формирование основ новой идентичности может переживаться как страх смерти.

Решение данной задачи связано не с ростом или установлением чего-либо, а с вопросом о смысле. Смысл открывается в развитии тех сторон себя, которые раньше были скрыты, находились в подчиненном положении или носили только потенциальный характер. Таким образом, вторая половина жизни знаменуется поворотом от адаптации к целостности.

Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993.

Поливанова К. Н. Психология возрастных кризисов. М.: Академия, 2000.

Соколова Е. Т., Бурлакова Н. С., Леонтиу Ф. К обоснованию клинико-психологического изучения расстройства тендерной идентичности // Вопросы психологии. 2001. № 6. С. 3–17.

Социология: Энциклопедия / сост. А. А. Грицанов, В. Л. Абушенко, Г. М. Евелькин, Г. Н. Соколова, О. В. Терещенко. Минск: Книжный Дом, 2003.

Стайн М. Трансформация. Проявление самости. М.: Когито, 2007.

Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 1996.

© Селюгина П. Б., 2012

М. Р. Хачатурова
Стратегии совладания с конфликтными ситуациями в организациях

Проблемы конфликтного поведения, причин возникновения конфликтных ситуаций и способов их разрешения разрабатывались отечественными и зарубежными психологами и конфликтологами на протяжении многих лет.

Известные конфликтологи А. Я. Анцупов и А. И. Шипилов излагают проблему конфликтных взаимодействий с позиции междисциплинарного подхода [Анцупов, Шипилов, 1999]. Г. И. Козырев большое внимание уделяет типологии и видам конфликтов. В его работах подробно исследованы организационные конфликты [Козырев, 2000].

Н. В. Гришина анализирует поведение человека в конфликтной ситуации, модели переговоров и посредничества при разрешении конфликтов [Гришина, 2004].

Р. Дарендорф, который стоит у истоков современной конфликтологии, «осуществил переход от теоретических описаний конфликта к практической работе с ними» [Там же, с. 41]. Благодаря работам Л. Козера изменилось понимание функций конфликта – он перестал рассматриваться только как негативное явление [Coser, 1965].

Существует большое количество определений самого понятия конфликта. Известный специалист в области психологии конфликтов Н. В. Гришина определяет конфликт как «возникающее и протекающее в сфере общения столкновение, вызванное противоречивыми целями, способами поведения, установками людей в условиях их стремления к достижению каких-либо целей» [Гришина, 2004, с. 14].

Конфликты возникают практически во всех сферах человеческой жизни. Достаточно распространенными являются организационные конфликты.

Организационный конфликт – это открытая форма существования противоречия интересов, возникающих в процессе взаимодействия людей при решении вопросов производственного и личного порядка [Ратников, 2001]. Любой организационный конфликт в большинстве своем наносит существенный ущерб экономической эффективности, приводит к большим потерям ресурсов организаций, замедляет и затрудняет принятие решений, ухудшает организационный микроклимат, снижает групповую сплоченность, ведет к падению мотивации, производительности труда, росту текучести кадров [Анцупов, Шипилов, 1999].

Успешность деятельности той или иной организации во многом зависит от умения правильного разрешения организационных конфликтов. Этому во многом способствует понимание причин возникновения конфликтов и стратегий их разрешения, что может помочь также в предотвращении подобных конфликтов в будущем.

В работе с уже возникшими организационными конфликтами важную роль играет изучение стратегий совладания с конфликтными ситуациями – основной линии поведения конфликтующих сторон на заключительном этапе конфликта.

Необходимо отметить, что наиболее известную классификацию стратегий поведения в конфликтных ситуациях предложили К. Томас и Р. Киллмен. Они разработали двухмерную модель стратегий поведения человека в конфликтном взаимодействии. В основе этой модели лежат ориентации участников конфликта на свои интересы и интересы противоположной стороны [Виханский, Наумов, 2003]. Соответственно этим двум способам измерения К. Томас и Р. Киллмен выделили пять способов регулирования конфликтов – соперничество, приспособление, компромисс, избегание и сотрудничество [Ильин, 2004].

Однако в современной психологии при работе с конфликтами все чаще используется такое понятие, как стратегии совладания, или копинг-стратегии. Термин «копинг» произошел от английского слова «cope», которое в отечественной психологии переводится как «совладать» и означает поведенческие, когнитивные и эмоциональные действия человека, предпринимаемые им для совладания с трудными ситуациями. По мнению А. Маслоу, под копингом понимают когнитивные, эмоциональные и поведенческие навыки, помогающие справиться с требованиями социума на основе внутренних ресурсов и возможностей [Маслоу, 2006]. Наряду с понятием «копинг» используются также понятия «совладающее поведение», «переживание» [Василюк, 1984].

Копинг-стратегии поведения в конфликте успешно осуществляются при соблюдении трех условий [Ильин, 2004]:

• полное осознание возникшего конфликта;

• знание способов эффективного совладания именно с ситуацией данного типа;

• умение своевременно применять их на практике.

Р. Лазарус выделил два глобальных типа реагирования на трудную ситуацию: проблемно-ориентированный и субъектно-ориентированный. Первый связан с рациональным анализом проблемы, с построением плана разрешения трудной ситуации и проявляется в самостоятельном анализе случившегося, в обращении за помощью к другим, в поиске дополнительной информации. Второй касается эмоционального реагирования на ситуацию, он не сопровождается конкретными действиями, поскольку человек пытается не думать о проблеме вообще, стремиться забыться во сне, отвлечься от отрицательных эмоций с помощью вкусной еды, алкоголя, музыки, вовлечь других в свои переживания [Ильин, 2004]. Таким образом, Р. Лазарус выделяет эмоциональный и когнитивный варианты копинг-стратегий [Lazarus, 1984]. В современной психологии принято разделение на три вида копинг-стратегий: поведенческие, когнитивные и эмоциональные. Также стоит отметить, что эти три вида копинг-стратегий поведения в конфликте имеют свои варианты: адаптивный, относительно адаптивный и неадаптивный. Было бы целесообразно рассмотреть эти стратегии более конкретно.

Среди когнитивных копинг-стратегий поведения в конфликтной ситуации выделяются:

• адаптивный вариант: стратегия проблемного анализа;

• относительно адаптивный вариант: стратегии игнорирования, диссимиляции, сохранения самообладания, религиозности, придачи смысла и установки собственной ценности;

• неадаптивный вариант: стратегии смирения и растерянности.

Эмоциональные копинг-стратегии поведения в конфликтной ситуации – это:

• адаптивный вариант: стратегия оптимизма;

• относительно адаптивный вариант: стратегии протеста и пассивной кооперации;

• неадаптивный вариант: стратегии эмоциональной разрядки, покорности, самообвинения, агрессивности и подавления эмоций.

Поведенческими копинг-стратегиями в конфликтной ситуации являются:

• адаптивный вариант: стратегия сотрудничества;

• относительно адаптивный вариант: стратегии отвлечения, альтруизма, компенсации, конструктивной активности, обращения к другим людям за помощью;

• неадаптивный вариант: стратегии активного избегания и отступления.

Из приведенного выше описания становится понятным, что применение неадаптивных вариантов копинг-стратегий приводит к избеганию проблем, и они направлены не на разрешение проблемы, а на уменьшение эмоционального напряжения [Nakano, 1991]. Поэтому можно предположить, что наиболее распространенными видами копинг-стратегий в ситуации организационных конфликтов должны являться адаптивные когнитивные и поведенческие копинг-стратегии.

По мнению некоторых авторов, выбор тех или иных копинг-стратегий поведения в конфликте имеет гендерную и возрастную специфику. Так, например, с увеличением возраста повышается вероятность использования активных поведенческих стратегий совладания с проблемой [Petrosky, Birkimer, 1998].

Исследуя половые различия в выборе копинг-стратегий, Н. Эндлер и Д. Паркер пришли к выводу, что женщины больше склонны к выбору эмоциональных копинг-стратегий [Endler, 1975].

Как утверждают многие отечественные и зарубежные авторы, на выбор тех или иных копинг-стратегий поведения в конфликтной ситуации влияют также личностные особенности, такие как темперамент, уровень тревожности, самооценка, эмпатия, локус контроля и т. д. [Бузовкина, 1994; Newton, 1992; Felton, 2004; Киселева, 2004; Битюцкая, 2007; и т. д.]. Например, по мнению О. В. Бузовкиной, человек с высокой самооценкой берет на себя смелость управлять ситуацией, в отличие от человека с низкой самооценкой, который вместо того чтобы самому влиять на события, надеется, что все разрешится само собой, и ориентирован на защиту [Бузовкина, 1994].

Кроме того, некоторые авторы утверждают, что люди с высокой тревожностью чаще используют эмоциональные копинг-стратегии (избегание, обвинение и т. д.), которые связаны со снижением уровня самооценки [Newton, Contrada, 1992]. Высокая самооценка при этом обусловливает использование когнитивных копинг-стратегий [Felton, Revenson, 2004].

Тем не менее проблема связи выбора стратегий совладания с конфликтными ситуациями и личностных особенностей не представлена достаточно широко в психологических исследованиях.

Необходимо отметить, что хотя выделенные типы копинг-стратегий поведения в конфликте рассматриваются в основном раздельно, в реальной ситуации они могут переходить друг в друга. Наиболее эффективным является использование всех трех стратегий в зависимости от ситуации. В некоторых случаях человек может самостоятельно справиться с возникшими конфликтами, в других ему требуется поддержка окружающих, в третьих он просто может избежать столкновения с проблемной ситуацией, заранее подумав о ее негативных последствиях. Это означает, что нет стратегий, которые были бы конструктивны в любых ситуациях: одна и та же стратегия может быть реализована как эффективно, так и неэффективно.

Таким образом, проблемой нашего исследования является связь личностных особенностей с выбором стратегий совладания с конфликтными ситуациями в организациях.

В качестве объекта исследования мы выбрали сотрудников организаций, а в качестве эмпирической базы исследования – 120 человек, 60 мужчин и 60 женщин в возрасте от 18 до 55 лет, которые являются сотрудниками московских организаций.

Цель исследования – изучение стратегий совладания с конфликтными ситуациями в организациях.

В связи с поставленной целью в работе нами были выдвинуты следующие гипотезы.

1. Наиболее предпочитаемым типом копинг-стратегий поведения в конфликтных ситуациях в организациях являются когнитивные копинг-стратегии.

2. Выбор человеком стратегий совладания с конфликтными ситуациями в организациях зависит от его личностных особенностей, таких как эмпатия, локус контроля, тревожность, а также темперамент и самооценка.

Для решения поставленных задач были использованы следующие методики исследования.

• Методика «Определение локуса контроля поведения» Л. А. Радзиховского.

• Опросник эмпатических тенденций А. Меграбяна и Н. Эпштейна.

• Методика «Определение копинг-стратегий поведения» Э. Хайма.

• Опросник на определение типа темперамента Г. Айзенка.

• Опросник на выявление уровня тревожности Ч. Спилбергера.

• Методика самооценки личности А. Будасси.

Для проверки первой выдвинутой в исследовании гипотезы были проанализированы полученные данные по выбранным респондентами копинг-стратегиям поведения в организационных конфликтах. Из рис. 1 видно, что наиболее часто респонденты в конфликте прибегают к когнитивным копинг-стратегиям (40 %), а реже всего – к эмоциональным (25 %). Но при этом достаточно часто респонденты выбирают и поведенческие стратегии совладания с конфликтами, что частично подтверждает выдвинутую гипотезу.

Рис. 1. Распределение респондентов по выбору копинг-стратегий поведения (%)

Как уже было сказано выше, все копинг-стратегии бывают адаптивными, относительно адаптивными и неадаптивными. В связи с этим было бы целесообразно привести результаты по их распределению (рис. 2). Анализируя рис. 1 и 2, можно сделать следующие выводы. Самыми распространенными копинг-стратегиями поведения в организационных конфликтах, как уже было сказано, являются когнитивные. При этом среди когнитивных копинг-стратегий преобладает их относительно адаптивный вариант (39 %). Это означает, что большинство респондентов выбирают следующие стратегии:

• игнорирование, т. е. они не акцентируют свое внимание на конфликте, считая, что в данный момент у них есть более важные проблемы;

• диссимиляция: респонденты считают, что конфликт для них – несущественная трудность, которую они смогут достаточно быстро преодолеть;

• сохранение самообладания: при конфликте сотрудники уходят в себя и никому не показывают своего состояния;

• относительность: респонденты понимают, что их проблемы по сравнению с проблемами других людей достаточно просты и поддаются решению;

• придание смысла: ситуацию конфликта респонденты рассматривают как вызов, они придают ему особый смысл; преодолевая конфликт, они, как им кажется, совершенствуются;

• установка собственной ценности: сотрудники говорят себе, что сейчас в конфликтной ситуации им достаточно сложно, но, преодолев ее, они в будущем смогут справляться с еще более сложными трудностями.

Рис. 2. Выбор типов копинг-стратегий поведения в конфликте (%)

Реже респонденты избирают для себя в конфликтной ситуации адаптивный вариант когнитивных копинг-стратегий (34 %), такой как проблемный анализ, когда респонденты не избегают конфликтной ситуации, а стараются обдумать и проанализировать причины ее возникновения и найти способы разрешения. Следует отметить, что это одна из самых эффективных стратегий, а ее применение достаточно большим количеством респондентов означает, что в организациях они хорошо справляются с возникающими конфликтами, что благоприятным образом сказывается на деятельности организации в целом.

И наконец, реже всего респонденты избирают неадаптивные варианты копинг-стратегий (27 %), такие как смирение и растерянность. Эти стратегии наиболее неэффективные и не способствуют разрешению конфликтной ситуации.

Что же касается двух оставшихся видов копинг-стратегий – поведенческих и эмоциональных – то и среди них прежде всего преобладают относительно адаптивные варианты копинг-стратегий. В поведенческом плане (47 %) это:

• отвлечение, когда респонденты в конфликтной ситуации просто отвлекаются от нее, погружаясь в любимые дела;

• альтруизм: респонденты пытаются забыть о своих трудностях, заботясь о других людях;

• компенсация, когда сотрудники отвлекаются от трудной ситуации с помощью каких-либо успокоительных средств, вкусной еды, музыки, фильмов и т. д.;

• конструктивная активность, означающая, что респонденты вместо поисков разрешения конфликтной ситуации берутся за осуществление давно запланированных дел;

• обращение: респонденты стараются найти людей, которые помогут им разрешить их конфликт.

Относительно адаптивные поведенческие копинг-стратегии хоть и не способствуют полному разрешению конфликтной ситуации, но, тем не менее, выполняют более позитивные функции, чем неадаптивные варианты, которые по результатам получили гораздо меньшее распространение (18 %). К ним относятся:

• активное избегание, когда респонденты всячески избегают и стараются не думать о конфликтной ситуации;

• отступление: респондент уходит от конфликта, замыкается в себе.

Стоит отметить, что небольшой процент респондентов предпочитают адаптивный, наиболее эффективный вариант поведенческих копинг-стратегий, такой как сотрудничество (35 %). Используя стратегию сотрудничества, человек, оказавшись в конфликтной ситуации, не бежит от нее, а использует кооперацию с другой стороной или другими значимыми для него людьми для разрешения конфликтной ситуации.